Конец света отменяется

Кирилл Кащеев, 2013

Лето на носу! Но Кисоньке Косинской не до отдыха – Матвей Соболев, восходящая звезда шоу-бизнеса, решил, что только она достойна быть его девушкой. Горе-певец устраивает ночные концерты под окнами и караулит бедняжку возле школы. Папа решил помочь дочке – отправить Кисоньку и Мурку вместе с друзьями на море, в Бердянск. Но там девочку поджидает проблема посложнее навязчивого поклонника: сначала на ребят падает холодильник, потом за ними гоняется вооруженный диковинным ножом неизвестный в плавательной маске. И чутье детективов просто вопит: где-то рядом готовится преступление…

Глава 1. Не заказанный концерт

— Мы живем в самом дорогом районе города! У нас закрытая стоянка во дворе и консьержка в холле! — шепотом сказала мама. Лицо ее в свете луны казалось бледным и мерцающим, точно у призрака, а глаза были темные, трагические и страшные, как у ведьмы. — Неужели в таком приличном доме не найдется ни одного порядочного вооруженного бандита, чтобы застрелить мальчишку?

— Ты сама не захотела покупать квартиру в элитной новостройке! — сбрасывая с головы подушку, яростно прошипел папа. Ударившая с улицы звуковая волна заставила его мучительно сморщиться и снова прикрыть ухо подушкой. — Хотела чтоб соседи — университетские профессора и конструкторы с ракетного завода! Вот поэтому у нас и нет ни одного порядочного бандита! — с явным сожалением закончил он.

Они замерли во мраке, тесно, как напуганные дети, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к пробивающимся сквозь плотно закрытое окно звукам.

— Твои охранники не согласятся его убить? — простонала мама.

— Если побудут тут у нас ночки две, наверное, согласятся. — Болезненно усмехнулся папа.

Мама медленно легла на спину и вытянула руки вдоль тела. Бледность и темные круги под глазами делали ее похожей на покойницу.

— Еще две ночи я не выдержу. — Обреченно прошептала она.

За окном на миг воцарилась тишина, но они знали, что счет покою идет на секунды и сейчас все начнется сначала. Стекло содрогнулась от акустического удара. Мама глухо вскрикнула и сжалась в комок.

— Любовь выше облаков! — взревело во дворе. И следом раскатистая дробь насмерть избитой палочками ударной установки и мученический вой истерзанного саксофона. — Я для тебя на все готов! О Элла, моя девочка-Синдирелла, Золушка моя, нежна-а-я…

— Он всерьез считает нашу дочь Золушкой? — на измученном мамином лице мелькнула тень возмущения. — Кем он себя возомнил?

— О Элла, хищная Кисонька-кошка, помаши мне пушистым хвостом…

— Попаду я в дурдом. — Безнадежно закончила мама.

— В твоих зеленых глазах — черная ночь! Никто не в силах тебе помочь… — надрывались на улице и стекла слабым дребезжанием отвечали на рев усилителей.

Родители невольно кивнули — никто! Бедная девочка.

— Чего нам на самом деле не хватает, так это пенсионерки-общественницы. — Пробормотал папа, успокаивающе поглаживая плечо жены. — Пенсионерки-общественницы круче любого бандита, они — непобедимы.

— У нас в доме есть пенсионерка! — вскричала мама. Ее лицо ожило мгновенно вспыхнувшей надеждой.

— Кто — Греза Павловна? — с усталым презрением спросил папа. — Вон она, слышишь, легка на помине!

Снаружи осажденного звуками дома снова вспыхнул краткий миг тишины, разлетевшийся вдребезги от интеллигентно-старушечьего фальцета:

— Прошу прощения, молодой человек, я никоим образом не осмеливалась прервать ваше творческое начинание, которое все продолжается и продолжается у нас под окнами, но сейчас, когда вы сами соблаговолили сделать паузу, не будете ли вы так любезны не только попеть, но и немножко послушать? — донеслось с соседнего балкона. Голос Грезы Павловны с легкостью пробивался сквозь тройной стеклопакет. — Я понимаю ваш романтический порыв, серенада для любимой — так благородно! Однако же наша прелестная Эллочка, которую вы изволите называть Кисонькой… — в голосе Грезы Павловны прорезалось отчетливое неодобрение — она терпеть не могла прозвище своей юной соседки. — Девочка тонко чувствующая, отлично разбирающаяся в искусстве… Я бы порекомендовала вам, юноша, взять пару уроков вокала, прежде чем петь под ее окнами! Или как-то по-другому выражать обуревающие вас чувства. Вы все же не великий Собинов¹*…

— Он — Соболев! — рявкнули с улицы сразу несколько глоток. — Соболев Матвей, мега-супер-звезда! Ура нашему Мэту!

— Вот именно! Не Собинов и тем более не Козловский, далеко не Козловский! — непреклонно объявила Греза Павловна.

— Слышь, Мэт, бабка на балконе говорит, что до Витальки Козловского ты не дотягиваешь! — прозвучал с улицы недоуменный бас и громко и агрессивно стукнули барабанные палочки.

— Козловский — попса и отстой! — отрезал другой голос. — А у Мэта — смысл, глубина…

— Толщина… — вздохнул за окном папа.

— Не слушай бабку, Мэт, у нее маразм! Нашла кого сравнивать — тебя и Козловского!

— Позвольте! — оскорбленно откликнулась с балкона Греза Павловна. — Вы не психиатр, юноша, чтоб судить о моих умственных способностях! Я понятия не имею, кто такой ваш Виталька Козловский. Я говорила о великом Иване Семеновиче Козловском, теноре Большого театра! Мне в голову не приходило сравнивать Козловского и вас! Поверьте, мой дорогой, уровень Большого — не для вас!

— Блин, народ, бабка-то нашему Мэту респект делает! — радостно откликнулся бас и в подтверждение снизошедшего понимания снова простучал барабан. — Правильно, на фиг нам тот Большой — он же маленький какой! Мы стадионы собирать будем — «Донбасс-Арену», например! Зря, что ли, усилитель покупали?

— Спасибо-спасибо! — вмешался третий, вальяжно-сытый голос, при звуках которого перед глазами сразу возникал толстый кот из мультика. — Я благодарен своим фанам, и особенно бабушке-божьему одуванчику на балконе третьего этажа, но, друзья мои, сегодня я пою не для вас! Мое творчество посвящено единственной девушке, которая достойна стать рядом с настоящим певцом, девушке, которая живет в этом доме…

Папа стиснул край одеяла в кулаке. Ему казалось, его дом, старинный дом, который он сам помогал ремонтировать и приводить в порядок, всеми стенами излучает ненависть насмерть замученного существа и направлена эта ненависть сюда, внутрь, на него и его семью. На прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Папа молча глядел на трещащий аппарат, потом схватил трубку и нажал кнопку — как из гранаты выдернул чеку.

— Сергей Николаевич? — спросил хорошо поставленный мужской голос.

Папа совершил, наверное, самый мужественный поступок в жизни — подавил желание сунуть трубку жене.

— Это вас из четвертой квартиры беспокоят… — неуверенно продолжил голос.

— Да, я узнал вас, профессор. — Страшным усилием воли папа заставил себя говорить спокойно. — Чем могу?

— Я даже не знаю, как вам сказать… — пробормотал профессор — папа был уверен, что сейчас тот нервно протирает очки. — Я хотел предупредить… В нашем доме возникли опасные настроения! Наши соседи… Вы не подумайте, они неплохие люди, просто отчаявшиеся, ведь третью ночь этот кошмар продолжается! — голос профессора сорвался на ощутимый всхлип. Повисла пауза и наконец профессор шепнул в трубку. — Говорят, что все не должны страдать из-за девчонки. Они хорошо относятся к вашей семье, но сколько же можно… Соседи начинают думать о том… чтобы… выдать вашу дочь… этому… захватчику…

— И что же этот… захватчик… будет делать с моей дочерью? — очень спокойно спросил папа.

Новая пауза показала, что собеседник растерялся.

— Об этом никто как-то не подумал. — Промямлил профессор. — Отчаяние не затрудняет себя логикой, а тут еще Галина Валерьевна из 17-й квартиры вчера включила телевизор на городском канале, а там… снова этот! Который у нас под окнами! — в истерике завопил профессор. — Поет! Он снова пел!

— Успокойтесь, профессор! — ровным тоном сказал папа. — Выпейте воды.

— Я спокоен, спокоен… А вот Галину Валерьевну отвезли в больницу — сердечный приступ, знаете ли. Кто он такой, этот мальчишка? — криком измученной души вырвалось у профессора.

— Мотя Меховой. — Тяжко вздохнул папа.

— Простите? — переспросил профессор.

— Его мама — владелица сети меховых магазинов. Видели, наверное, слоган «Сила меха — гарантия успеха»?

— Хуже. — Мрачно откликнулся профессор. — Я купил там шубу жене.

— Ну вот. — С печальным удовлетворением заключил папа. — Профинансировали музыкальную карьеру ее сына.

— В любых своих бедах человек виноват сам — прямо или косвенно. — Наконец сказал профессор. — Но мы постоянно норовим об этом забыть. Как вы думаете, если я сожгу эту шубу прямо перед дверями ее магазина? — в голосе профессора звучала странная смесь угрозы и беспомощности.

— Придется супруге новую покупать. — Ответил папа.

— Но у конкурентов! — торжествующе откликнулся профессор. — Заметьте, Сергей Николаевич, новую шубу я куплю у их конкурентов! Передайте от меня сердечный привет Марье Алексеевне и… и дочкам тоже! — и профессор торопливо отключился. Шубу, что ли, жечь побежал?

— Тебе привет от профессора. — Сказал папа, отключая трубку. — Совсем. Еще одного разговора с соседями он не выдержит.

Мама кивнула, напряженно прислушиваясь к происходящему на улице.

— Матвей Соболев, певец и музыкант, руководитель и продюсер замечательной поп-группы «Дикий соболь», актер и режиссер клипов и рекламы, лучший студент ВГИКа и студии телевидения одновременно, московская звезда на провинциальном небосклоне нашего города… — голосом хорошо кормленного кота продолжал вещать с улицы Матвей Соболев. — …Исполнит в честь Кисоньки Косинской свой новый мега-хит! Слова — Матвея Соболева, музыка — Матвея Соболева…

За дверью спальни послышались сдвоенные шаги. Папа прислушался. Шаги стремительно пронеслись в сторону кухни… Стихли. Зато хлопнула дверца холодильника.

— Аранжировка — Матвея Соболева… — доносилось с улицы.

Папа невольно приподнялся, соображая, бежать ли ему на кухню — проверять, или не стоит? Но сдвоенные шаги уже стремительно прошелестели обратно. Мамино лицо на миг стало напряженным — тоже услышала. На ее губах вдруг промелькнула злорадная и даже кровожадная усмешка.

— Ты знаешь, что они задумали? — почти беззвучно, точно его могли услышать там, на улице, выдохнул папа.

— Пока нет. — шепнула мама. — Я вспоминаю, что у нас такого есть в холодильнике.

Папа ее не понял, но и переспросить не успел.

— Исполняет — Матвей Соболев! — внушительно сообщили на улице и в ответ раздались громовые аплодисменты. Аплодировало то ли трое, то ли четверо… но звук пустили через усилитель. Стекло в окне снова жалобно задребезжало. Барабанные палочки сыпанули частую дробь, и Матвей Соболев, певец-музыкант-режиссер-продюсер и сын своей мамы запел. — Довольно глянца, хватит гламура, о бэби-бэби, просто покажи фигуру — мне!

Лицо папы налилось кровью.

— Этот молокосос очумел? Петь такое под моим домом о моей дочери? — папа кинулся к окну, судорожно дернул ручку — запор заел. Шипя ругательства сквозь зубы, папа тряс ручку с ненавистью глядя сквозь стекло вниз.

Барабанная установка стояла на самом краю тротуара, так что казалось, буйствующий за ней барабанщик вот-вот вывалится на дорогу. Свет переносных прожекторов скрещивался на блестящих тарелках и заклепках куртки барабанщика. Рядом столь же нестерпимо сверкал саксофон, стиснутый в объятиях тощего длинного очкарика. Парни в сверкающих пиджаках наяривали на гитаре и синтезаторе — их лица наполовину скрывали громадные темные очки. Темной ночью это производило неизгладимое впечатление на публику. И всюду меха! Лисьи хвосты свисали с барабанной установки, а целый пучок гладких норковых шкурок — с грифа электрогитары. Синтезатор казался зверьком на пушистых ножках. Меховые перевязи, оторочки, накладки украшали костюмы музыкантов. Ну а впереди, томно проговаривая в микрофон песню, скакал лидер группы «Дикий соболь» — сам Матвей Соболев! Длинная соболья безрукавка поверх серебряной рубашки кружилась и раздувалась в такт движениям, обметая подолом нестриженную весеннюю траву газона. Похожие на куриные окорочка ноги мега-звезды плотно обтягивали блестящие штаны, а микрофон в руках был такой же сытенький и кругленький, как и щеки.

— Даже мега-звездам — вот как я! — так хочется-хочется чистой любви! Пойми меня и попой покрути! — приплясывая, Матвей Соболев двигался через газон к тротуару — глаза блестят, губы тоже — от блеска для губ, рубашка сверкает, накидка развевается, каблуки украшенных стразами ботинок выбивают ямки во влажном газоне.

— Попой? Попой! — взревел папа, с новой силой накидываясь на непокорную ручку окна.

— Сергей, не надо, ты уже пытался его прогнать, только хуже стало — он усилитель притащил! — мама бросилась к мужу.

— Я не буду его прогонять, я его просто убью! — рявкнул папа.

— Давай лучше снова полицию… — взмолилась мама.

— Чтоб они застукали меня над его еще теплым трупом? Да открывайся же, ты! — папа шарахнул кулаком по раме.

— О любви моей ты грезúшь, но ничего не говоришь, партизанкой на допросе о любви своей — ко мне! — молчишь… — певец вдохновенно запрокинул голову, пафосно вскинул руку… Впечатление подпортили расползшиеся на мокрой траве подошвы и зацепившаяся за ветку накидка. Матвей Соболев прервался — привычный к таким внезапным паузам барабанщик разразился яростным грохотом. Сосредоточенно выпятив пухлую губу солист группы аккуратно, даже бережно отцепил меховую накидку и спрыгнул с бровки на тротуар, подальше от коварного газона. Теперь его было плохо видно из окна — разве что тщательно уложенные и блестящие на макушке волосы. Зато слышно по-прежнему отлично.

— Тебе что-то нужно, кошка моя…

Папа справился, наконец, с защелкой, распахнул окно и перевесился через подоконник, сам не понимая, что собирается делать: в такой ярости он был готов выпрыгнуть из окна певцу на голову. Пусть сам ноги переломает, но хоть прибьет поганца!

Не подозревающий об опасности, нависшей над его головой (в буквальном смысле), Матвей Соболев сделал шажок вперед:

— Только что — не скажешь напрямик, ни за что и ни почему… — объявил он в микрофон. — Я тебя не пойму! О выйди-выйди ко мне на балкон, потрындим за мой гениальный музон…

Его желание исполнилось. Балконная дверь с треском распахнулась, и рыжеволосая фурия в зеленой шелковой пижамке вылетела на балкон.

— Я скажу тебя напрямик, чего я хочу, ты, порося на меху! — завизжала фурия так пронзительно, что саксофон испуганно взвыл и смолк, а сорвавшаяся с ритма гитара жалобно загудела. — Хочу, чтоб ты подавился микрофоном, кабан поющий! И моль тебя вместе с твоими мехами сожрала, ты, ветчина в соболях!

— Я никогда не думала, что Кисонька может так ругаться! — охнула мама. — Ладно еще Мурка, но Кисонька!

— Убирайся отсюда, бегемот сумчатый, и чтоб духу твоего…

— Кисонька! — с ласковым укором сказал Матвей Соболев и его усиленный микрофоном голос прокатился по улице, заставив зашевелиться даже обитателей дома напротив. — Ты не дослушала песню! В этот раз я тебя прощаю. — Он величественно повел пухлой рукой. — Но на будущее давай договоримся — ты не прерываешь меня, когда я пою. Если, конечно, хочешь быть моей девушкой.

— Не хочу-у-у! — завопила рыжая Кисонька. Барабанщик невольно стукнул палочками, контрапунктом отмечая этот крик души!

— Ну хватит уже! — Матвей Соболев снисходительно усмехнулся. — Я, между прочим, Соболев Матвей! Певец, музыкант, актер, режиссер и продюсер! И звезда. Московская. — Уточнил он. — Я не каждой девушке предлагаю встречаться! Нет, я понимаю: гламурная штучка вроде тебя должна немножко повыпендриваться, а потом уже соглашаться. Только ты с выпендрежем затянула, еще немножко и мне ведь надоест!

— А чтоб тебе быстрее надоело… — девчонка перегнулась через перила балкона. — Мурка, мочи его! — заорала она.

Еще одно окошко распахнулось, из него вылетело что-то белое, округлое, толстое, глянцево блеснувшее раздутыми боками в свете прожекторов.

Перевернулось в воздухе… С неожиданным проворством мега-звезда Матвей Соболев шарахнулся назад. «Ну да, когда в клубе выступали, Мотька таки натренировался уворачиваться от тяжелых летающих предметов!» — сообразил барабанщик.

Каблук мега-звезды зацепился за бровку, и, выронив микрофон, Соболев растянулся на газоне. Зато гитарист успел прыгнуть вперед… и точно бейсбольной битой отбил гитарой летящий снаряд. Раздалось звучное «бах!» и глянцевая гладкая оболочка лопнула. В воздухе расцвел омерзительный белесый цветок — воняющая, густая белая жижа расплескалась во все стороны.

— Вот блин! — пробормотал гитарист, замирая с инструментом наперевес, и физиономия у него стала такая виноватая, что Кисонька плюхнулась животом на балконные перила и попыталась заглянуть вниз, на улицу. Из соседнего окна высунулась ее сестра-близняшка Мурка.

Под балконом стояла совершенно незнакомая молодая девушка. Ее волосы, брючки, пиджачок с короткими рукавами и даже точащие из босоножек пальцы покрывал слой вонючей белой слизи. Подброшенная ударом гитары пленка распласталась по лицу как мелкие прожорливые твари из фильмов ужасов.

Девушка пару секунд стояла неподвижно. Потом медленно отлепила пленку от лица. Брезгливо швырнул ее наземь, провела по щеке ладонью, не столько стирая, сколько размазывая белую слизь, и дрожащим от обиды голосом спросила:

— Ну и за что вы меня скисшим кефиром облили?

Парень у синтезатора подумал — и сыграл первый аккорд траурного марша.

— Надо было этот пакет с вечера в мусорку положить. — Пробормотала мама, бросая на мужа смущенный взгляд. — Так я боялась, что он лопнет…

— Лопнул. — Согласился папа. — С треском.

С точно таким же треском распахивались окна по всему дома и наружу высовывались любопытствующие соседи. Весь фасад — в торчащих головах! Зато Кисонькина балконная дверь захлопнулась — дочь нырнула в комнату.

— Как я в таком виде на работу пойду? — снизу доносился возмущенный голос пострадавшей девушки.

— Это не мы! — Соболев Матвей поднял себя с газона. С трепетным вниманием ощупал соболью безрукавку в поисках повреждений. Не нашел, вздохнул с облегчением, выпрямился. — Просто в этом доме… — он ткнул в сторону окон семейства Косинских. — Живут люди, которые неадекватно реагируют на окружающих!

— И в какой же квартире живут эти неадекватные люди? — агрессивно переспросила пострадавшая.

Не дожидаясь развития событий, папа направился в комнату Кисоньки. Обе его дочери сидели на кровати. Хорошо хоть они никогда не любили одеваться одинаково — на Мурке была не кокетливая зеленая пижамка, а простые белые маечка и трусики. А то ведь и не отличишь одну от другой: обе рыжие, зеленоглазые, спортивные, обе одинаково несчастные и понурые.

— Доигралась? — глядя только на Кисоньку, хмуро поинтересовался папа. — Вот теперь нам всем аукнулись твои бесконечные мальчики, зайчики и прочие бойфренды!

— Сергей! — предостерегающе сказала мама, но папа даже не оглянулся на нее.

— Он мне не бойфренд! — ненавидяще процедила Кисонька.

— Это ты так думаешь! — повысил голос отец. — А он думает иначе! — Сергей Николаевич выразительно ткнул пальцем за окно, туда, где скрывался страшный ОН. — Если собирать из мальчиков коллекцию, ничего удивительного, что один экземпляр оказывается бешенным!

— А по-моему, ты наезжаешь на нас, потому что не можешь справится с Меховым Мотей. — Глядя в сторону, сказала Мурка.

— Тебя, моя дорогая, вообще никто не спрашивает! Завела себе тихого умного очкарика, ну и отлично, и все довольны!

— А кто мне в воскресенье скандал устроил, когда я с Вадькой по скайпу разговаривала? — ринулась в бой Мурка.

— Ах, ну извините! — издевательски раскланялся папа. — Разговоры по скайпу в два часа ночи, да еще перед экзаменом — это и правда не заслуживающая внимания ерунда… по сравнению с тем, что тут устроила твоя сестра!

— Я ничего не устраивала! Вадька мне к экзамену помогал готовиться! — одновременно завопили близняшки.

— А поющий меховой мешочек с жиром у нас под окном к чему помогает готовится? К смерти? — заорала в ответ Сергей Николаевич. — Когда придут соседи и забьют нас швабрами?

— Сергей! — снова предостерегающе повторила мама.

Кисонька натянула на плечи простыню, будто ей было холодно в эту майскую ночь, обхватила коленки руками и уставилась перед собой.

— Люди — гнусные, трусливые, мерзкие существа. — Механическим голосом отчеканила она. — Мотю забивать швабрами они не пойдут, обязательно к нам явятся!

Папа вздохнул — длинно и шумно — точно выдыхая весь гнев. Помолчал, прислушиваясь к доносящимся с улицы голосам — там еще разбирали кефирный вопрос, а значит, пара минут в запасе оставалась.

— В общем, так, девочка-философ! Прямо сейчас соберете чемоданы — маленькие! — специально для Кисоньки уточнил он. — И уедете на море, в пансионат! В Бердянск!

— Прямо завтра у нас еще экзамен. — Мрачно объявила Мурка.

— Значит, уедете прямо послезавтра! А прямо завтра переночуете в гостинице, я сниму вам номер!

— Мотя нас найдет. — Безнадежно сказала Кисонька. — По регистрации. И будет петь под гостиницей. И нас забьют швабрами уборщицы и администраторши.

— Тогда переночуете у Муркиного бойфренда, который только треплется с ней по скайпу, но хотя бы не поет! — снова заорал папа. — Я позвоню его маме, извинюсь, и попрошу, чтоб она вас оставила! А утром поедете, всей гоп-компанией, включая Севу, Вадьку, и его сестрицу с гусем! Не одним же вам в Бердянск ехать! На машине с шофером, чтоб зловещий Мотя не выследил вас по железнодорожным билетам, подкупив начальника вокзала! Бред какой-то! Вы же, вроде, чемпионки по рукопашному бою — и боитесь толстого неуклюжего мальчишку!

— Это несправедливо! — взвилась Мурка. — Ты же сам запретил нам его бить! Еще когда он под окном в первый раз взвыл!

— Вы не знаете его мамашу! — отрезал Сергей Николаевич. — С такой мамашей как у Соболева обе загремели бы в колонию для несовершеннолетних. Ни адвокаты не помогли бы, ни ваша любимая отмазка: «Ах, мы две слабые девочки, что мы можем сделать такому большому мальчику?» — папа даже попытался состроить глазки, передразнивая «невинный» Кисонькин взгляд. Вышло страшновато. — Вон, соседи пытались на него полицию натравить — и что? Через час он снова был у нас под окнами!

— А почему мы едем в Бердянск? — вдруг тихо спросила Кисонька. В голосе ее послышался легкий проблеск интереса.

Сергей Николаевич аж сморщился от сочувствия — надо же, как его капризную дочь Мотиными ухаживаниями приложило! Никаких выступлений на тему: «Фу, Бердянск, какая дыра!» На что угодно согласна, лишь бы подальше от пташки певчей под окном. Бройлера певчего!

Голоса внизу стали затихать — возмездие за пролитый кефир неумолимо приближалось. Сергей Николаевич заторопился.

— Во-первых, недалеко. Во-вторых, зная твои вкусы, никто не подумает, что ты могла умотать в такое… скромное местечко. Ну и еще, там продается пансионат молокозавода. Компания, которая купила молокозавод, почему-то хочет от пансионата избавиться, а моему заводу как раз что-то такое не помешало бы… Пансионат владельцы закрыли, основной персонал уволили, остались директриса и пара человек обслуги. Потенциальным покупателям предлагают там пожить. Осмотреться, оценить возможности. Вот вы и поедете, как мои представители. Заодно и вправду посмотрите, что с этим пансионатом не так. По бумагам все в порядке, но зачем его вообще продавать, да еще так дешево? И зачем закрывать, мог бы пока деньги приносить.

— Мы вроде как не спецы по недвижимости. — С сомнением пробормотала Мурка.

— А пора бы уже быть спецами — хоть в чем-нибудь! — снова разозлился папа. — Не только в мордобитии на татами и мальчиках! Вы мои дочери, когда-нибудь моя фирма вам достанется! Вот и займитесь делом, может, перестанете, наконец, дурью маяться!

Мурка бросила на отца странно насмешливый взгляд.

— Ну давай, что ли, попробуем занять нас серьезным делом. — Согласилась она.

— Дети что, поедут одни? Без взрослых? — вмешалась мама.

— Мам, мы постоянно ездим на соревнования! — взмолилась Мурка.

— Там с вами тренер! — отрезала мама.

— Ну я-то с ними поехать не могу. — Сказал отец и не успела мама открыть рот, добавил. — И ты не можешь! У нас французы приезжают, я их буду пасти и ублажать? Я три ночи не спал!

— Можно подумать, я спала! — огрызнулась мама. — Я не отпущу детей одних неизвестно куда. И я точно знаю, что Вадькина мама тоже не отпустит!

Домофон зазвонил на весь дом — оскверненная скисшим кефиром девушка, наконец, добралась до виновных.

— Придумаем что-нибудь, только пусть едут! — поспешно натягивая брюки, бросил папа. — Глядишь, за недельку Мотя про нашу Кисоньку забудет… или хотя бы эту недельку мы спокойно поспим!

— Главное — секретность! — озабоченно согласилась мама. — Чтоб он не узнал, куда они уехали! — и родители направились в коридор — объясняться, оправдываться, возмещать ущерб и успокаивать страсти.

Примечания

1

^* Собинов Леонид Витальевич (1872 — 1934) — оперный певец (лирический тенор), один из крупнейших представителей русской классической вокальной школы.