Гость из Пекла

Кирилл Кащеев, 2018

Ирка мечтала: вернется мама, и все в ее жизни изменится! И вот мама… вернулась! Да не одна, а с новым папой, который вовсе не против взрослой дочери. И все складывается так, как Ирка мечтала: семейные обеды, и походы в кафе, и в школу впервые за долгие годы родители пришли, и… новый папа даже готов взять ее в свой бизнес! Правду говорят: бойтесь своих желаний! Юных, но сильных ведьм это касается вдвойне. Да, кстати, а вы знаете, кто охраняет врата Пекла? И как с ним можно связаться?

ПРОЛОГ НИ К ЧЕРТУ

— Беги! — крикнула Ирка. — Не останавливайся, беги!

Холодная рука выскользнула из ее ладони, и женщина рухнула на четвереньки, разбивая колени о заледеневший асфальт.

— Не могу-у! — даже не простонала, а провыла она, мотая всклокоченной головой. — Плохо мне… Ноги… не несут!

— Плохо тебе? — злобно оскалилась Ирка, поворачивая назад, к оставшейся под фонарем тетке. Наклонилась, схватила за плечи. — Тебе плохо? Тебе? А твоему ребенку? Ему хорошо? Ему просто замечательно, да? — с каждым словом она встряхивала тетку — голова, украшенная нелепыми крашеными кудряшками болталась, как у неживой, то заваливаясь на плечо, то падая на грудь. В неверном блеклом свете уличного фонаря лицо женщины казалось рыхлым, как мокрый творог, и даже не белым, а каким-то синим.

— Не могу-у-у! — снова проскулила тетка. — Оставь меня, брось, беги сама…

— Да я б давно тебя бросила! — заорала Ирка, борясь с желанием садануть тетку вот этой самой безвольно обвисшей, болтающейся башкой об столб. — Давно б бросила, если б могла…

Ирка осеклась. Глаза женщины безумно выпучились, рот приоткрылся в беззвучном крике. Ее вздернуло на ноги и со всей силы шарахнуло спиной об столб. Но и тогда женщина не закричала. Она лишь шлепала губами, точно пыталась что-то сказать и не могла, глаза вываливались из орбит все больше, а лицо начало раздуваться… На толстой шее проступили синюшные пятна — точно отпечатки сомкнувшихся на горле цепких длинных пальцев.

Ирка выхватила из-за пояса нож и отчаянно полоснула женщину прямо у горла!

Возникшие из пустоты, из ниоткуда, капли черной крови разлетелись веером и темной капелью осыпали лед.

Воздух завыл. Он выл весь, сразу, словно каждая его молекула превратилась в пароходную сирену, он визжал на тысячу голосов, он лаял и захлебывался пронзительным воплем, от которого мелко дребезжали стекла в окнах спящих домов. Женщина коротко всхлипнула и сползла вдоль фонарного столба, хватаясь за горло и заходясь хриплым, задыхающимся кашлем.

На обледенелый тротуар шлепнулась отрубленная рука. Черная, покрытая короткой кудлатой шерстью, она казалась обезьяньей лапой, только когти на многосуставчатых пальцах были вовсе не обезьяньи. Длинные, загнутые, как рыболовные крючки, они яростно скребли ледяную корку, подбираясь к скорчившейся у столба тетке.

— И… И… И… — постанывая на каждом выдохе, тетка на четвереньках отползала. Отрубленная рука взвилась в воздух и, растопырив пальцы с крючьями когтей, кинулась тетке в лицо.

— Ш-ш-шах! — щелкнула зажигалка, и вырвавшийся из нее неожиданно высокий, как из огнемета, язык пламени охватил руку. Пылающая лапа ляпнулась рядом с теткой, но даже сквозь огонь когтистые пальцы все тянулись, пытаясь добраться до жертвы.

— И-и-и! — истошно завизжала женщина, вскакивая и пытаясь броситься назад.

— Стоять! — В прыжке Ирка рухнула тетке на плечи, повалила, прижала к земле. — Нельзя назад! Нельзя! — вдавливая бьющуюся, как большая рыбина, женщину в асфальт, прошептала она в торчащее сквозь нелепые кудряшки красное ухо. — На части разорвут!

— Не слушай ее! Не слушай! Не слушай! — взвыли за спиной пронзительные голоса. — Она врет-врет-врет! Она ведьма! Ведьма! Ведьмы врут! Врут! Беги! Беги-беги-беги! Поворачивай! Назад! Спасешься! Беги!

— Не оглядывайся! Только не оглядывайся! — лихорадочно шептала Ирка, почти силой поднимая женщину на ноги. — Оглянешься — всем конец! И тебе, и ребенку твоему!

— Оглянись! Оглянись! Оглянись! — взвыли позади низкие скрипучие голоса. — Огл-я-янись! — вякнул прямо женщине в ухо дребезжащий, как ржавая пружина, противный старческий голосок. — Оглянись, тетка, не то хуже будет! — И снова чья-то рука вцепилась в волосы едва живой от ужаса женщине, отгибая голову назад.

— Не оглядывайся! — рявкнула Ирка, чиркая ножом по воздуху у нее над головой. В тусклом свете ночного фонаря короткий клинок сверкнул живым серебром — хватка на волосах женщины исчезла.

— Идем! Больше не останавливайся! — скомандовала Ирка, снова волоча тетку за собой. Тихо поскуливая от ужаса, та неуклюже потрусила за скользящей сквозь ночь девчонкой. Голоса летели за ними, не отставая, кружили над головами, жаркое смрадное дыхание опаляло затылок, и лопатки холодели от дразнящего, издевательского прикосновения острых как бритва когтей.

— Обернись! Не слушай ведьму, не слушай, она тебя погубит! — сочился в уши вкрадчивый, как дуновение, шепот. — Беги, спасайся, беги назад! Она тебя убить хотела, да-да! — проскрежетал рядом склочный старческий голосок. — Головой об столб, да-да!

Пошатывающаяся от усталости женщина только содрогнулась — из широко распахнутых безумных глаз покатились слезы.

— Не слушай их! Все будет хорошо! — мимоходом, даже слегка рассеянно бросила Ирка, продолжая тащить тетку за собой. Ноздри у девчонки вздрагивали, как у принюхивающейся собаки, а в темных глазах то разгоралось, то гасло зеленое пламя.

— Не могу-у-у! — спотыкаясь и снова едва не падая, провыла тетка.

— Это сын твой не может! — вздергивая ее на ноги и безжалостно гоня вперед, бросила Ирка. — А ты — можешь! Ты — должна!

— Мама? Мамочка! — раздавшийся за спиной радостный детский голосок заставил женщину встать как вкопанную. — Ма-амочка! — ласково пропели сзади. — Куда ты, мамочка? Я тут! Прямо за тобой! Оглянись, мамочка!

— Василек? — неверяще переспросила женщина, и вдруг ее рыхлое лицо озарилось неимоверным, запредельным счастьем. — Нашелся, маленький!

— Не оглядывайся! Это не твой сын! — зимней вьюгой взвыла Ирка, со всех сил вцепляясь в плечи женщине, обхватывая ладонями ее голову, не давая обернуться.

— Кто эта девочка? — удивился сзади детский голосок. — Почему ты слушаешь ее, мама? Прогони ее, мама, прогони! Она плохая, она злая! Это я, я твой сыночек, я тут, у тебя за спиной, оглянись, мама, огляни… а-у-у-у-ау-у… — детский голос вдруг перешел в гулкий, пронзительный вой — не оборачиваясь, Ирка швырнула через плечо горсть каких-то семян. Позади коротко полыхнула зеленая вспышка.

— Чертополох! — мстительно оскалилась Ирка. — Они его не выносят! Беги, не оглядывайся! Пока не оглянешься, они ничего тебе не сделают! — И она снова поволокла женщину вперед, по темной ночной улице.

— Куда ты, мамочка? — жалобно закричал за спиной детский голосок. — Не уходи от меня! Не бросай, мамочка! Я один, я маленький совсем, тут темно, тут страшно, я не могу без тебя! Я люблю тебя, мамочка, не оставляй меня! Не бросай, мамочка!

— Это не твой сын, не твой, твой сын не здесь! Беги-беги… — как заклинание повторяла Ирка и все шла и шла вперед, заставляя тяжело навалившуюся ей на плечо женщину переставлять ноги.

— Мама! Ты что, не слышишь, я зову тебя, мама! Ты уходишь, мама? Ты бросаешь меня? Ты мне не мать! — детский голосок за спиной вдруг сорвался на пронзительный визг. — Не мать, не мать! Ты меня бросила! Бросила! Отец бил меня, а ты только смотрела! И сейчас бросаешь! Не мать, не мать! Предательница! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла! Ненавижу! Будь ты проклята!

— У-у-у! — завыв, женщина вдруг рухнула на колени и принялась биться головой об асфальт. — Он правду говорит! Сыночек, Василечек, прости меня! Проклятая я! Проклятая!

— Вставай! — заорала Ирка. — Нашла время каяться! До одного места ему твое покаяние, его спасать надо!

— Он правду говорит! — колотясь лбом о твердую наледь, продолжала завывать женщина. — Правду!

— Без тебя знаю, что правду! А теперь — пошла! — рявкнула Ирка, поддавая тяжелым ботинком по обтянутому старыми «трениками» заду тетки. — Пошла, кому говорю!

— Проклятая, проклятая… родным сыном проклятая! — бормотала женщина, бредя по ледяной темной улице следом за Иркой.

— Проклятая-проклятая! — самодовольно скрипел позади гнусный старческий фальцет. — Проклятая! — ухало глухо, как в бочку. — Как есть проклятая, навеки-веков проклятая…

— Мама! Мама! — в темной арке двора забрезжил призрачный, фиолетовый свет, и сквозь темноту проступил силуэт ребенка — светловолосого мальчика лет четырех. Совсем голенького и босого. — Мама! — ребенок протянул руки к женщине. — Мне холодно, мама! Забери меня отсюда, мама!

— Курточки нету… — останавливаясь, пробормотала женщина. — Батька его курточку-то забрал, пропойца. Прям на улице снял, когда на бутылку не хватило. А я слова не сказала, боялась, прибьет. Гадина проклятая! — женщина с силой ударила себя кулаком в лоб и вдруг начала яростно сдирать с себя старую, с торчащим из дыр синтепоном куртку. — Сейчас, сыночек! Сейчас мама тебя согреет! — крикнула она, бросаясь к призрачному ребенку.

Ирка вцепилась в нее одной рукой, не давая сдвинуться с места. Вторую запустила в болтающуюся на плече сумку, выхватывая из нее обыкновенную пластиковую бутылочку. Выплеснувшаяся из-под крышки струя воды хлестнула призрак, точно плетью.

— А-а-ах! — призрачный ребенок растаял, взвившись клубком пара.

— Мама! Мама! — светящиеся малыши один за другим вылетали из темноты подворотен. Отделялись, словно отслаивались, от черного стекла безмолвных окон, струйками пара взмывали над тротуаром. — Мне холодно, мама! Я кушать хочу, мама! Я уже два дня не кушал! Мне страшно, мама! Я один, ты ушла и оставила меня одного, мама! Здесь темно, мама! Мне больно, мама, мне так больно!

Призрачные младенцы слетались к женщине, реяли над ее запрокинутым, залитым слезами лицом, выстраивались вдоль дороги, умоляюще протягивая к ней светящиеся ручки… Отчаянно вскрикнув, женщина потянулась к ближайшему…

— А-а-а! — Ладони женщины окрасились кровью, точно по ним стегнули железным прутом. Второй призрачный малыш метнулся ей под ноги — алые струйки побежали по коленям, стекая в старые разболтанные сапоги с расходящейся молнией.

— На-а! Получи! — разбрызгивая во все стороны воду из бутылки, заорала Ирка, вклиниваясь между женщиной и призрачными детьми. — Вчера Водосвятие было, у меня этой водички — хоть утопитесь все! Пошли на фиг, твари!

Шипением пара призрачные дети растворялись в воздухе, но остальные придвигались все ближе, и женщина истошно кричала от их легких вкрадчивых прикосновений, и кровавая сетка расчерчивала ее лицо, ладони, ноги сквозь порванные колготки…

— Зачем защищаешь ее, ведьма? — шепнул Ирке в ухо скрипучий голосок. — Ведь все правда! Отец его бил, а она молчала, боялась только, что соседи узнают! Ему надеть нечего, ему есть нечего…

Стремительным движением Ирка цапнула около уха. Раздался сдавленный писк, и что-то отчаянно зашебаршилось у нее в ладони, пытаясь вырваться из хватки пальцев.

— А у вас что, его черная икра ведрами ждет? Искушать меня вздумал, куцый? — зловеще процедила Ирка, крепче сжимая кулак.

— Пусти, ну! Пусти, ведьма проклятая! Меня все равно убить нельзя! — завизжали из кулака.

Не глядя, Ирка швырнула пойманное под ноги и с маху придавила ботинком. Под толстой рифленой подошвой влажно чвякнуло.

— Покалечила! — раздался Ирке вслед воющий голос.

— Ну хоть какое-то удовольствие… — буркнула Ирка, бросаясь к женщине.

— Сыночек, Василечек, не надо, маленький, не убивай маму… Мама не хотела… Не хотела! — бормотала та, отступая перед надвигающимися на нее призрачными детьми.

— Мама! Ма-а-ама! — долетевший невесть откуда крик был совсем другим — он был острым, пронзительным и… слабым. Едва слышным… И… Живым!

— Там! Там! — закричала женщина, кидаясь навстречу призрачным детишкам и проскакивая сквозь них, словно вдруг, разом, перестала их и видеть, и ощущать. — Мой сын там! Я его слышу! Это он! Точно он!

Ирка изогнулась и совсем не по-человечьи припала к земле, обнюхивая истоптанный тротуар.

— Там! Настоящий! — бросила она, и ее голос вдруг стал глухим, раскатистым, напоминающим рык большой собаки. — Садись на меня! — рыкнула она, и очертания ее тела поплыли зеленым огнем. Черная блестящая шкура обтянула девчонку, как тугой комбинезон… Скаля внушительные клыки, рядом с женщиной возвышалась гигантская черная борзая.

— Не человек, не человек, ведьма, сожрет, погубит, беги отсюда! — взвыли голоса за спиной… Женщина попятилась, в ужасе глядя на оскаленную пасть жуткой собаки.

— Р-рав! — борзая яростно рыкнула… Клацнули кошмарные клыки…

— А-а-ииии! — ухваченная за шиворот, тетка взлетела в воздух… и плюхнулась на широкую, как диван, спину гигантской борзой. Невольно вцепилась в складку шкуры на загривке… Гулко хлопнули, разворачиваясь, черные крылья, и борзая взвилась в ночное небо, унося на себе обвисшую, как мусорный кулек, всадницу. Сверху на тротуар ляпнулся растоптанный старый сапог со сломанной «молнией».

Стараясь лететь как можно ровнее, Хортица мчалась сквозь ночь. Скорчившаяся у нее на загривке тетка, кажется, оцепенела от ужаса и только потому еще не сверзилась, но стоит заложить вираж, и она ляпнется об асфальт. В лепешку. Хортице не было ее жалко. Это как раз то, чего трусливая клуша заслуживает. Мужа она боялась, видите ли! Боялась за себя больше, чем за сына! И сын платил за ее страх — каждый день, под кулаком озверевшего от водки отца. Хортица чувствовала, как от ненависти перед глазами становится зелено и… постаралась лететь еще осторожнее. Еще бережнее. Она не может потерять проклятую тетку.

Проступающие сквозь тьму квадраты городских крыш исчезли, сменившись черно-серой лентой шоссе. Дорога струилась мимо гигантских пригородных супермаркетов — строительный, торговля машинами, здоровенный ангар «Метро». Все безмолвное, пустое, и на шоссе тоже пусто и тихо, только запах плыл в воздухе — знакомый, отвратительный смрад мешался со слабеньким, еще совсем «молочным» запахом маленького мальчика.

Хортица едва не пролетела мимо. Машина с погашенными фарами, темная, как сама ночь, мчалась по шоссе, и лишь клубящаяся над крышей вонь заставила черную борзую забить крыльями, зависая над крышей авто. Хортице хотелось визжать от радости — есть, нашла! — но она лишь сильнее заработала крыльями и темной тенью пронеслась в ночных небесах, обгоняя машину. Заложила вираж у самой обочины — пассажирка на спине тоненько заверещала, но крыло Хортицы уже чиркнуло по асфальту, и тетка грузно свалилась вниз, завозилась, пытаясь подняться…

Крылатая Хортица развернулась и понеслась обратно, навстречу мчащейся по шоссе машине.

«Попались, попались, поганцы!» — пели могучие крылья, взбивая воздух.

Негромко гудя мотором, автомобиль выскочил из мрака, как выпрыгивает рыба из воды. Расправив крылья, Хортица ринулась на таран.

Они летели друг на друга — Хортица и темная машина, они неслись, не снижая скорости.

Стекла у заднего сиденья машины опустились, и наружу высунулись двое — в черных костюмах, при галстуках, в черных шляпах с низко нависающими полями — не то наемные убийцы, не то спецагенты из американского боевика! Единым слитным движением они выхватили из-за отворотов пиджаков тяжелые пистолеты… и ночь наполнилась грохотом.

Пуля прошила маховые перья, обожгла бок. Крылатая борзая нырнула в воздухе и тут же метнулась в сторону, уходя из-под прицела.

Один из убийц прекратил стрелять, сунул руку в карман — за новой обоймой… Из тьмы на него пахнуло жаром и псиной. Гигантские когти сомкнулись на плечах, рванули вверх, выдергивая из окна машины. С отчаянным воплем черная фигура промелькнула в воздухе и ударилась об асфальт.

Страшный удар разорвал лобовое стекло автомобиля. Град осколков хлынул в салон, и внутрь сунулась иссеченная мелкими порезами морда гигантской борзой.

— Ведьма! — тоненько, как поросенок, завизжал приникший к рулю водитель.

Пассажир на заднем сиденье машины скорчился, прижимая к себе завернутый в грязные тряпки сверток.

Уцелевший убийца резко повернулся навстречу. Горячее дуло револьвера ткнулось псине между глаз. Мгновение растянулось на целую… Ну, на минуту — точно.

Металлически щелкнул затвор.

Тишина.

Выстрела не было.

Громадная пасть сомкнулась на руке убийцы. Хортица резко мотнула башкой и, как тряпичную куклу, вышвырнула здорового мужика на обочину дороги. Вцепилась когтями в край крыши и, взмахнув крыльями, рванула автомобиль.

— А-а-а! — водитель страшно заорал.

Машину подбросило, развернуло поперек шоссе, перевернуло набок, с веером искр протащило по асфальту и приложило об столб.

Пассажир заднего сиденья вывалился наружу, с трудом поднялся на ноги. Настоящий джентльмен — холеный, ухоженный, в твидовом пиджаке поверх роскошного шотландского свитера, в стильном клетчатом кепи… Выбивался из образа только завернутый в грязные тряпки большой и тяжелый сверток у него на руках. Сверток, из которого рвался неумолчный детский плач… Топоча дорогими ботинками по асфальту, джентльмен бросился бежать.

Черная тень накрыла его. Крылатая борзая спикировала сверху — и громадные, способные разодрать надвое когти лишь смахнули кепи с макушки. Сквозь едва прикрывающий обширную лысину тонкий пушок волос торчала пара крепких острых рожек. Рогатый джентльмен продолжал бежать вдоль шоссе. Грязный кричащий сверток подпрыгивал у него на плече. Хортица спикировала снова — рывок! Ухваченный за ворот твидовый пиджак треснул пополам, повис лохмотьями, открывая хлопающие за спиной джентльмена нетопыриные крылышки. Рогатый припустил что есть духу… Хортица обрушилась в третий раз — и сквозь пропоротую в штанах рогача дыру вывалился голый крысиный хвост.

Взмахнув крыльями, черная борзая спланировала на асфальт.

— А-ах! — Вместо громадной собаки на шоссе стояла черноволосая девочка.

— А ну стой, рогатый! Отдай мальчишку! — гаркнула она вслед улепетывающему «джентльмену». И зачастила:

Встану я, благославясь,

пойду, перекрестясь,

из избы в сени,

из сеней в двери,

от дверей через порог,

со двора воротами.

Из ворот — на восток…

Рогатый бежал. Он перебирал ногами, с которых уже слетели элегантные туфли, открывая невероятно грязные, щербатые копыта. Он мчался изо всех сил… Но воздух вяз вокруг него, сгущаясь в черную массу, и он барахтался в этом густом желе, дрыгал руками и ногами, налегал грудью… но не отпускал болтающийся на плече сверток.

— Отвяжись от пацана! — заорала Ирка и тут же снова перешла на ритуальную скороговорку:

Уходи из избы дымом,

Из трубы ветром,

В темном лесу под смолистый пень…

Рогача дернуло вверх. Невидимый ветер рвал сверток у него из лап. Их растянуло в воздухе — рогач повис, болтая копытами, но его цепкие когтистые пальцы впились в грязные тряпки свертка. Плач изнутри стал громче, отчаяннее…

Не пойдешь добром,

Не послушаешь — пошлю на тебя Касияна Святого… —

угрожающе продолжала частить Ирка.

Не выпуская свертка, рогатый рухнул на землю. Вскочил, снова попробовал бежать — и снова остановился. Ирка видела лишь его спину с торчащими из-под лохмотьев крылышками и голый крысиный хвост.

Будет тебя закаливать,

Будет начищать,

Отдыху не давать… —

прокричала Ирка.

Теперь невидимый ветер реял над рогатым, посвистывая, словно сабля на ударе. Фьють! — остатки одежды облетели рваными тряпками. Фьють! — человеческую кожу рвануло над крыльями и содрало, как кожуру банана, открывая черную, матово отблескивающую слизью шкуру.

Будет выжимать,

Будет выжигать,

Пощады не знать.

Будет доглядывать,

Будет выведывать,

Милости не ведывать…

Людская личина слетела с рогача, точно маска, глянула на Ирку пустыми дырами глаз и унеслась вместе с ветром.

Будьте мои слова крепки и лепки,

Крепче булатного оклада,

Острее вострого ножа,

Отныне и вовеки веков, аминь! —

прокричала ведьмочка… и выжидательно уставилась на ободранного рогача.

— Ах-ха-ха-ха! — вместо ответа расхохотался тот… и ошметки облика «джентльмена» осыпались с него, как сухая шелуха. Тварь рывками вздымалась вверх, точно раскладывающаяся антенна. Разошлись в стороны широченные плечи, перевитые вздувшимися узлами выпуклых и каких-то совершенно нечеловеческих, неестественных мускулов. Вместо крохотных рожек надо лбом отблескивали сталью длинные рога. За сгорбленной, как у орангутанга, спиной колыхнулись кожистые крылья, и ядовитая слизь с них разлетелась во все стороны, прожигая насквозь асфальт. Черная шкура твари поросла мелкой курчавой шерстью. Существо медленно обернулось… Ирка увидела вытянутую морду, одновременно похожую на лисью и обезьянью, только из пасти торчали клыки, больше смахивающие на клыки кабана.

— А-и-и-и! — пронзительно завизжали сзади. Не рискуя повернуться к твари спиной, Ирка бросила быстрый взгляд через плечо… Высаженная ею на шоссе тетка стояла совсем рядом и, судорожно прижав руки к груди, самозабвенно орала:

— Черт! Черт! И вправду — черт!

— Заткнис-сь! — шикнула на нее Ирка. — Не говори этого слова! Никогда! Как угодно его называй, только не так!

— А-хах-ха! — снова торжествующе расхохотался черт. — Не говори этого слова! — глумливо повторил он — и голос его сейчас в точности походил на Иркин. — Почему ты с ней, ведьма? Зачем защищаешь глупых людей? Иди к нам, ведьма! Получишь все, что захочешь!

— Иди к нам, ведьма! Иди к нам! — из пустоты зашелестели бесчисленные голоса. — Получишь, что захочешь, ведьма! Что захочешь, то и получишь!

— Может, мне еще на шабаше тебе копыто поцеловать? Кое-что не треснет, а, беспятый? — угрожающе процедила Ирка.

— А и поцелуй, ведьма! Поцелуй-поцелуй! — издевательски прогундосил черт, и его длинный и тонкий, как у жабы, язык кокетливо облизнул растянутые по-собачьи черные губы.

— Поцелуй! — сладострастно выдохнул кто-то в ухо Ирке. — Нежный-нежный поцелуй! Поцелуй ведьмы! Цём-цём-цёмушка!

— Бе! — Ирка изобразила, как ее тошнит.

— А ты не брезгуй, не брезгуй! Поцелуй, может, и отпущу мальца! Ты ж за ним сюда пришла! — И черт сдвинул в сторону крыло. В его свисающих чуть не до земли мускулистых лапах бился мальчик — светловолосый, бедно одетый мальчик лет четырех.

— Мама! Мамочка! — крохотными ручонками дергая отгораживающие его, словно прутья тюремной решетки, пальцы твари, мальчишка рвался на волю.

— Сыночек! Василёк! — выскочив из-за Иркиной спины, женщина кинулась прямо к рогатой твари…

— Стой, дура! — завопила Ирка, но та не слушала. Очертя голову женщина подскочила к жуткому существу и схватила сына за протянутую к ней руку. Дернула к себе…

Мальчик закричал. В его крике была дикая, нечеловеческая боль…

— А-ха-ха! А давай, я ее для тебя сам оторву? Будет у тебя от сына ручка? — любезно предложил черт.

Ирка прыгнула вперед, дернула женщину за плечо и отшвырнула себе за спину прежде, чем тварь успела ее схватить. Острие посеребренного ножа полоснуло чудовище по пальцам.

— Ау-у-у! — Над лапой черта взвился клубок дыма, точно над костром; подвывающая тварь отпрянула назад, волоча мальчика за собой. — Уходи, ведьма! — утробно прогудел черт. — Ты не сможешь забрать его! Он — наш! — И длинные пальцы черта сомкнулись вокруг мальчика, оставляя на виду лишь бледное, заплаканное личико.

— Наш-наш-наш! — заорали бесчисленные голоса, воздух задрожал и собрался в складки, как смятая портьера, и корчащиеся, завывающие, орущие и плюющиеся хари вдруг начали высовываться из темноты, и ночь застонала под хлещущими ее нетопыриными крыльями. — Наш мальчишка! Его отец нам отдал! На бутылку сменял! Сперва курточку, потом мальчишку! Наш! Наш!

— Закон, ведьма! — проревел черт. — Древний закон! Родители владычествуют над детьми! Дети покорствуют родителям! Его отец сам отдал мальчишку нам! Напрасно ты гналась за нами, хортицкая ведьма! Он — отданный! Ты не сможешь к нему даже прикоснуться!

— Он что, правду говорит? — дергая Ирку за рукав, простонала женщина. — Правду?

— Отстань! — не глядя, отмахнулась Ирка. Весь недавний порыв и ярость словно вытекли из нее, как воздух из проколотого воздушного шарика. Сейчас она выглядела растерянной, отчаявшейся, смущенной… Неистовое зеленое пламя погасло в глазах; она больше не осмеливалась глядеть в перекошенную злобным торжеством морду твари, ее взгляд шарил по темному горизонту, метался, скользил над прочерченной по ночному небу линией электропередачи…

— При чем тут древний закон? — неуверенно пробормотала ведьмочка. — Сейчас… сейчас не древние времена! Сейчас на всяких родителей государство есть! — выпалила она.

Жуткие хари вспыхнули алым пламенем, и пылающий круговорот неистово завертелся вокруг Ирки, хохоча, хохоча, хохоча…

— Ну, насмешила, ведьма! — содрогаясь всем телом и разбрызгивая вокруг капли ядовитой слизи с крыльев, взвыл черт. — Госуда-арство… Ну, давай, погляжу, кого ты сюда притащишь — тетку какую-нибудь из этого… опекунского совета? — и черт снова захохотал, громыхая крыльями. — Посмотрю я, как она станет мальчишку у чертей отнимать! — И снова хохот, хохот, хохот, вой, визг, пылающие хари сквозь темноту, опаляющее дыхание, оскаленные клыки, выпученные зенки и тонкий, захлебывающийся детский крик: — Мама! Мамочка-а-а!

— Аа-а-а! — женщина тянулась к сыну сквозь гримасничающие перед ней морды, сквозь огонь и… не доставала, не доставала, словно крохотное, залитое слезами детское личико все время уплывало дальше, дальше…

— Закон, ведьма! Нет у тебя ни Силы, ни Права помочь мальчишке! — злорадно выкрикнул черт. — Меня убьешь — а мальчишка все равно наш! Ничего ты не можешь сделать!

— Я могу его сменять, — вдруг очень хладнокровно и деловито объявила Ирка — и глаза у нее вновь полыхнули зеленью.

Над опорой электропередачи, над проводами стремительно неслось что-то легкое, сверкающее, серебристое… Вот оно подлетело поближе… и стало видно, что это — мальчишка! Светящийся, словно сотканный из лунного серебра, мальчишка лет четырнадцати, одетый, несмотря на зимний холод, в джинсы и старую футболку. За плечами его бился на ветру роскошный алый плащ, да коротко остриженные волосы схватывал сияющий обруч. А еще — мальчишка спал! Лицо его было безмятежно, веки опущены… но каким-то образом эти закрытые глаза глядели — пристально и недобро, прямо на вцепившегося в плачущего малыша черта! Заложив крутой вираж, спящий пацан стремительно понесся на чертей… и в руке его вдруг возник полыхающий белым пламенем клинок!

— Здухач! Здухач! Воин сновидений! — взвыли лающие и ухающие голоса. Хоровод нечисти вокруг Ирки распался и, неистово завывая, полетел мальчишке навстречу.

— Раз! — сонным голосом выдохнул здухач, и его рассыпающий серебряные искры меч рубанул по мчащейся на него жуткой помеси летучей мыши и свиньи. Истошно завизжав, существо завертелось в воздухе, вспыхнуло дымным алым пламенем и исчезло. — Раз! — повторил здухач, острием клинка доставая крылатую макаку с копытами и мордой овцы. Тварь заблеяла так страшно, что закачались натянутые над шоссе провода — из разреза поперек живота на асфальт сыпались черные, лоснящиеся тараканы. Взвыла еще раз — и выщерив острые, как шилья, совсем не овечьи клыки, попыталась впиться пролетающему здухачу в ногу.

— Два! — бросил здухач, рубя по овечьей морде промеж рогов… Воздух заскрипел, как несмазанная дверь…

— Ах-ха-ха! — распахивая клыкастую пасть, захохотало существо — и из пасти у него вырвался длинный язык пламени. Вильнув в воздухе, здухач уклонился. Порез на животе твари стремительно затягивался. В один миг она стала больше, выше, шире, заслонила собой полгоризонта. Клыки в овечьей пасти вымахали в руку длиной и загнулись жуткими крючьями.

— Вот, черт! — сонно ругнулся воин сновидений.

— Он самый! — захохотала тварь и, распахнув огненную пасть, ринулась на мальчишку.

— Один раз, Богдан! — завопила с земли Ирка. — Их надо сбивать с одного удара, от второго они только сильнее становятся!

Но было уже поздно. Завывающие, улюлюкающие, лающие твари сомкнулись вокруг здухача — лишь отчаянно и бессильно полыхнул изнутри сполох его меча… Ирка внизу завизжала…

Словно вспоротый ножом, ахнул воздух, и из темноты на бешеной скорости вылетела деревянная швабра. Обхватив ее руками и ногами, к ручке припала девчонка — и неистово бились на встречном ветру ее светлые волосы, а под летающей шваброй, крутясь и подпрыгивая, болтался здоровенный тюк.

— Сюда, Танька, скорее! — завопила Ирка, подпрыгивая на месте.

— Бросай здухача! Держи-и ее! — взвыл главный черт, но…

Лишь хлопнул воздух, когда Танька пронеслась мимо вертящейся вокруг здухача драки. Метла просвистела над головой главного черта, и увесистый сверток ощутимо шмякнул его по рогам.

Танька пошла на снижение. Казалось, сейчас кончик швабры заедет Ирке в лоб… но в последнюю секунду Танька рванула швабру вверх… лишь привязанный к ручке сверток бухнулся у Иркиных ног.

— Богдан, вали оттуда! — закладывая вираж, провизжала Танька.

— Ба-бах! — Полыхнул неистовый всплеск серебра… и лезущих в драку чертей разметало по всему небу. Стремительным лунным бликом воин сновидений прочертил небо… и завис под электропроводами, прямо у Ирки над головой. Рядом, укрощая разогнавшуюся швабру, кружила Танька.

Ирка наклонилась, рванула плотно увязанную горловину мешка…

— Распрягайте, хлопцы, коней, та лягайте пош… пош… пошвать… По-ши-вать… — Разудалая песенка, даже не спетая — выоранная! — совершенно пьяным голосом, разнеслась над черным ночным шоссе.

Ирка запустила руку внутрь и за шкирку выволокла абсолютно пьяную… рожу. Прилагавшееся к роже тело прикрывал мешок, но впрочем, и рожи окружающим хватило — слетающиеся к своему главному черти вдруг начали замирать в воздухе, словно на лету прошитые убийственными для них молниями пророка Ильи.

Рожа повела бессмысленными, налитыми кровью глазами… и вдруг выщерилась в улыбке более страшной, чем оскал черта.

— Же-ена! — заплетающимся языком выдала рожа, упирая безумный взгляд в прячущуюся у Ирки за спиной женщину. — Ты чего тут… Ты почему… — Глаза беспорядочно завертелись, как у поломанной куклы, и уставились прямо на главного черта. Пойманный малыш враз перестал биться в лапах чудовища и вдруг попытался спрятаться между многосуставчатыми пальцами от устремленного на него взгляда. — А ты хто такой? — пробормотала рожа. — И чего пащенок твой при нем делает, а, жена? — Рожа вдруг стала наливаться дурной кровью, точно стремительно зреющий помидор. — Хахаль твой, да? — заорал мужик, дергаясь в Иркиной хватке, и даже попытался самостоятельно выбраться из мешка. — Убью! — взревел он. — И тебя, и вот его! — тыча пальцем в малыша, орал он. — Так и знал, что не мой он! Небось козла этого! — И мужик обвиняюще ткнул пальцем в рога черта.

Черт явно обиделся.

— Что ты такое говоришь, да разве ж я когда тебе… — немедленно запричитала женщина.

— Молчать! — тихо и страшно бросила Ирка и встряхнула мужика за шиворот так, что у него звучно лязгнули зубы. — Закон! — крикнула ведьма, снова встряхивая мужика. — Древний закон, черт! Отдавшего за отданного! Забирай отца и верни ребенка! Менка, черт, менка, и ты не можешь отказаться, потому что — закон!

— А ты не можешь менять, ведьма! — снова стискивая малыша в кулаке, как куклу, взвыл черт. — Поменять отца на сына может только мать!

— Он прав! — поворачиваясь к женщине, бросила Ирка. — Отдай ему вот это… — Она снова брезгливо тряхнула мужика за ворот. — И забирай малыша! — рывок — и, словно тюк, она сунула мужика тетке в руки.

Пальцы тетки скользнули по вороту мужа… пьяный рухнул на землю и бессмысленно заворочался там, то обиженно всхлипывая, то злобно кроя кого-то матом.

— Как… отдай? Как же так… отдай? — растерялась тетка. — Он же муж мне! Как же я его отдам… такому? — И она дернула головой в сторону черта — повернуться и поглядеть на чудовище решимости не хватило.

— Руками, — сказала Ирка — холодно и монотонно, словно не живая девчонка, а бесплотный голос в мобильном телефоне, сообщающий, что «абонент вне зоны». — Иначе у них останется твой сын. Они отправят его в темноту. Навсегда. До конца его жизни. Будут держать его там и кормиться его ужасом. Болью. Одиночеством. Потом он сойдет с ума — и они станут жрать его безумие. И до самого конца, до последнего дня он будет звать тебя. Звать и просить помочь.

— Я не хочу! Не хочу… Василёчек… — проскулила женщина. — А нельзя как-то… обоих… — Женщина попыталась заглянуть Ирке в лицо… Заглянула. С девчоночьего лица на нее в упор уставились страшные звериные глаза!

Ирка протянула руку и аккуратно сгребла сдавленно пискнувшую тетку за ворот куртки. Дернула к себе, заставляя нагнуться, и пристально уставилась в перекошенную, творожно-белую от ужаса физиономию.

— Эй-эй, ведьма! — предостерегающе завопил главный черт. — Она должна отдать мужа добровольно!

— Не волнуйся, косматый! — отчеканила парящая у Ирки над головой Танька. — Когда Ирка с ней закончит, тетка все сделает совершенно добровольно!

— Раньше надо было спасать обоих, — все тем же отстраненным тоном сказала Ирка. — Раньше, когда ты позволила мужу превратиться в животное. А потом отдала ему сына, чтоб он делал с мальчишкой, что хотел.

— Я боялась… — проскулила тетка.

— Твой сын тоже боится, — обдавая женщину ледяным паром своего дыхания, прошептала Ирка и, разжав ей пальцы, вложила в ладонь посеребренный нож. Пинок ноги…

— Чего пинаетесь, чего… — забормотал пьяный, перекатываясь от удара на спину.

— Тебе нужно только провести по его груди. Самым кончиком… — обхватывая пальцами кулак тетки вместе с зажатым в нем ножом, выдохнула Ирка и сильно рванула на мужике куртку.

Тихо хрустнула разлетевшаяся «молния». Распался пополам старый, воняющий свитер…

— Ну чего ты, чего… — опять забубнил мужик, ворочаясь на мерзлом асфальте. Его расползающийся, как гнилая бумага, взгляд сфокусировался на нависшем над ним бледном девчоночьем лице. Сквозь хмельную дурь мужик вдруг ощутил укол острого, как заточенный нож, страха. — Ты… Ты… — забормотал он, вглядываясь в светящиеся, как лампы, зеленые глаза и похожие на змей кудри черных волос. — Слышь, девка, ты… — и жалобно, почти на всхлипе, закончил: — Ты меня уважаешь?

Но девчонка только усмехнулась так, что мужик тоненько вскрикнул, как заяц под лапой охотничьего пса, попытался подняться… И сквозь глухую ночь над ним лунным бликом сверкнул нож…

— Кто разум пропил, кто волю продал — тот черту баран! — прошептала Ирка и сильным хлопком ладони толкнула зажатый у тетки в кулаке нож.

Женщина хрипло вскрикнула. Нож точно клюнул вниз, прямо в покрытую татуировками — русалки, паруса, якоря — грудь ее мужа. И легко, едва заметно царапнул кожу. Женщина рванулась в сторону, разжала пальцы, уронив глухо брякнувший об асфальт нож. Но на груди ее мужа уже проступила одна-единственная, крохотная капелька крови.

Мужик забился. Его выгнуло дугой с такой силой, что затылок ткнулся в стоптанные подошвы старых ботинок. Он начал извиваться, точно огромная гусеница, придавленная колесом машины. Перекатился на четвереньки. Запрокинул голову и жутко завыл.

Грязно-черные обложные тучи вдруг треснули, и в образовавшийся проем, словно рыцарь во вражескую крепость, ворвалась яркая, круглая луна. Серебристые лучи коснулись лица мужика… череп его затрещал, раздаваясь, и надо лбом взметнулись два туго закрученных рога. Волосы закурчавились, превращаясь в жесткую, колечками, свалявшуюся шерсть. Лицо вытянулось, тоже покрываясь шерстью, а истошный вой перешел в отчаянное, гневное блеяние.

— Бе-е-е! Бе-е-е! — По шоссе, пытаясь стряхнуть с себя обрывки штанов и куртки, прыгал здоровенный черный баран, и его копыта звонко стучали по асфальту.

— Чтоб ты провалилась, ведьма! — гаркнул черт и размахнулся…

— Мама-а-а! — брошенный с силой пушечного ядра четырехлетний малыш перевернулся в воздухе…

Чиркнуло, свистнуло, и стремительно пронесшаяся мимо Танька подхватила его.

— Мама! Мама!

— Василёчек! — прыгающая внизу женщина отчаянно простирала руки. Танька аккуратно спланировала вниз.

— Василёчек! — Женщина выхватила малыша у девчонки, поглядела на Таньку с ужасом, словно та и была похитившим малыша чертом, прижала к себе… И торопливо начала кутать в сорванную с плеч куртку. — Василёчек! Василёчек мой! — словно заклятье повторяла она.

— Ау-у-у! Гау-гау! — разразились яростными воплями кружащие в небесах черти.

— Ш-ша-шшш! — скаля крупные, как булыжники, зубы, главный черт шипел, и в его глазах разгоралось алое пламя пекла. Звучно щелкнули когтистые пальцы. Жалобно блея, баран подбежал к хозяину. Черт вскочил ему на спину… и коленями так стиснул лохматые бока, что баран только судорожно выдохнул да так и застыл с раззявленной пастью. — Всего-то ездовой баран — вместо ребенка! — прошипел черт, и его когти полоснули лохматый бок так, что шкура барана повисла лохмотьями. Баран больше уже не блеял, он стонал… — Думаешь, победила, ведьма? — черт повернул к Ирке увенчанную рогами голову.

Ирка нахально кивнула и… вдруг вытащила из кармана резиновые перчатки, какие надевают медсестры в больницах.

— Я все равно заберу мальчишку! — Пылающие глаза нашли малыша. Василёк вскрикнул и ткнулся лицом матери в плечо.

Ирка снова кивнула… и стала невозмутимо натягивать перчатки.

Морду черта перекосила жуткая ухмылка:

— Кто в наших когтях побывал, тот снова вернется! — утробно прогудел он. — Мальчишка вырастет, и я подловлю его — на водке, на наркоте, на деньгах…

Закончить черт не успел. Зависший у опоры электропередачи здухач взмыл повыше и… с размаху рубанул серебристым мечом по проводу. Длинная извилистая молния с треском расколола темноту ночи. Провод дернулся и, извиваясь, как змея, полетел к земле. Ирка прыгнула ему навстречу, ухватилась… и оттолкнувшись ногами, полетела прямо на черта. Тяжелые, с толстой подошвой ботинки с размаху врезались черту в грудь и снесли со спины барана… Черт опрокинулся навзничь и… Ирка всей тяжестью приземлилась ему на живот и со страшным криком ткнула плюющимся искрами проводом прямо в раззявленную пасть! Молнии заплясали между зубами черта.

— А-а-а! — чудовище заорало, молотя по асфальту крыльями и выгибаясь под навалившейся сверху девчонкой.

— Пших! Шши-и! — Беснующиеся молнии с треском вылетели из его покрытых шерстью острых ушей, затанцевали на кончиках рогов. — Шах! Шабах! — словно золотисто-серебряные спицы прокололи тело черта насквозь.

— А-а-а! — из пасти вырвался пронзительный вопль… тело главного черта принялось чернеть… и осыпаться мелкой сухой золой.

— А-а-а! — новый вопль наполнил воздух, истошно голося; мелкие черти клубились в ночном небе.

Стоящая по колено в золе черноволосая девчонка выпрямилась:

— Ну? — гаркнула Ирка, запрокидывая залитое потом и измазанное гарью лицо — в руках ее бился и стрелял электрическим пламенем провод. — Кого еще интересует этот мальчик?

Ночь над шоссе снова наполнилась пронзительным воплем… и опустела. Погасли мельтешащие огни, затихли крики, спряталась за тучи луна. Темнота грязно-черным куполом висела над опустевшим шоссе. Только баран цокал копытами и жалобно блеял.

Здухач подлетел к столбу электропередачи и ударил по нему мечом. Провод у Ирки в руках еще разок дернулся и затих.

— Люблю наше время! — с нервным смешком сказала Ирка. — Вот как бы в старину мы посреди зимы молнию устроили? Единственное, что убивает чертей. — Она выбралась из кучи золы и принялась старательно топать ногами, стряхивая грязь.

Вдалеке мигнул светом окон и провалился в темноту жилой район…

Танька виновато вздохнула.

— Ну что же нам было делать? — в пустоту спросила она, спланировала вниз и зажгла фонарик.

— Это… это как же? — охнула женщина, прижимая к себе спасенного малыша. Но глядела она только на мыкающегося вдоль обочины барана. — Вы ж говорили… Если удастся… Он обратно превратится? — И она устремила обвиняющий взгляд в спину неподвижно застывшей невдалеке Ирки.

— Мы говорили — может быть. — дипломатично ответила Танька. — Далеко это у него все зашло. Обратно не вернуть. — И она снова с сожалением поглядела на мечущегося по обочине барана.

— А по-моему, так даже лучше, — сонно выдохнул серебристым призраком покачивающийся между проводами здухач. — Теперь от него хоть польза будет. Заведете еще пару овечек…

— Ты что ж такое говоришь? — взвыла женщина. — Чтоб мой собственный, родной муж… И с какой-то овцой?

— Вы чем-то недовольны? — прозвучал тяжелый, как могильная плита, голос, и Ирка медленно обернулась. И снова на женщину уставились страшные звериные глаза.

Тетка слабо пискнула и попятилась назад, волоча сына за собой.

— Я… Я всем довольная… Всем! — завопила она. — Спасибочки, да спасибочки! — залепетала она, старательно кланяясь на все стороны — то Ирке, то Таньке, то плавающему в воздухе здухачу. — И что сыночка спасли… И что мужа в барана обратили тоже… Тоже! Ему, и правда, лучше так! И овечек я заведу! — взвизгнула тетка, безумным, неотрывным взглядом всматриваясь в лицо Ирки. — Я… Я к матери уеду! В деревню! У меня мать строгая, у нее хозяйство…

Танька поморщилась — никогда она не считала, что расти в деревне лучше, чем в городе. Но в сложившейся ситуации…

Темной тенью Ирка метнулась к женщине и та слабо, задушенно вскрикнула, ощутив, как у нее на затылке смыкаются когти.

— В деревню — хорошо, особенно, если мать строгая, — прошипела нависающая над ней черноволосая девочка, сейчас вызывающая у женщины больший ужас, чем все черти вместе взятые. — И помни! — Когти на затылке сомкнулись еще крепче, женщина почувствовала, как за шиворот течет что-то теплое, но не посмела даже шевельнуться. — Если ребенка отдает чертям отец — мать может спасти его, отдав взамен самого отца. А если ребенка отдаст мать… Нет для него ни надежды, ни защиты, ни спасения. Никто и ничем ему не поможет! — страшный шепот сочился женщине в уши, шебуршал под черепной коробкой, морозом продирал спину. — В общем, если я узнаю, что тебе надоело возиться с пацаном и ты отдала его… — очень буднично закончила Ирка. — Я приду за тобой! — И у самого горла женщины звучно лязгнули собачьи клыки.

Тетка завизжала. Хватаясь ручонками за мать, заревел Василёк.

— Иди домой, Ирка! — касаясь плеча подруги, мягко сказала Танька. — А мы Василька с мамой домой проводим, и тоже спать! Во всяком случае, я, этот-то и так сейчас дрыхнет, — усмехнулась она здухачу. — А ты иди, а то на тебе лица нет! — искоса поглядывая на торчащие из-под Иркиной верхней губы клыки и обрастающие шерстью уши, добавила Танька. — Скоро одна сплошная морда останется.

— Ладно, пойду, — жестко проведя ладонью по щекам, не стала спорить Ирка. Она бросила на тетку последний короткий взгляд, круто повернулась на каблуках и, не оглядываясь, пошла в сторону темных, погасших жилых домов.

— За что она меня так ненавидит? — услышала она за спиной плачущий голос женщины.

— За компанию! — недобро бросила в ответ Танька.