Лабиринт

Кирилл Каратаев, 2020

Что значит жить одновременно в двух мирах? Мире реальном и мире своего больного разума. Что значит не знать, какой из миров тебе ближе? Что значит любить в обоих мирах и не понимать, какая любовь истинна? Что значит блуждать по Лабиринту без права на выход? Шаг за шагом, поворот за поворотом, вечность за вечностью. Не понимая, когда кончается Лабиринт и начинается жизнь. Или жизнь и есть Лабиринт?

Глава 3

Двери

Владимир открыл кабинет и с облегчением поставил в угол мокрый зонт. За окном хлестал черный, угрюмый ливень, уже с утра вгоняя честных тружеников Министерства в состояние тлеющей меланхолии.

Владимир разделся, включил чайник и подошел к своему столу. Со столом что-то было не так. Чего-то на столе не хватало. Чего-то важного, бесспорного, стратегически значимого.

На столе не хватало одного документа. Краеугольного документа всего полугодия, на котором были заботливо проставлены тысяча и одна подпись ответственных работников Министерства.

И поскольку без этого документа вся дальнейшая деятельность Владимира представлялась совершенно бессмысленной, он тут же приступил к методичным и сосредоточенным поискам.

На этапе нервного потрошения нижнего ящика тумбочки в кабинет зашел Шилов. Весь его вид отражал полнейшую солидарность с разгневанной стихией.

— И кто же станет плакать, если завтра мы все потонем?! — вопросил он с порога, подождал ответа и только потом увидел, что Владимиру несколько не до него. — Что потерял? — без особого интереса спросил Сергей.

— Письмо, — коротко ответил Владимир.

— Одним больше, одним меньше, — философски заметил Шилов, но на всякий случай уточнил. — Надеюсь, не то самое?

— То самое, — горько подтвердил Владимир.

— Тогда ищи, Вова! — патетически провозгласил Сергей. — Ищи, пока искалка не отвалится!

— Спасибо за поддержку.

— Меньшее и единственное из того, что я могу сделать, — чуть виновато отметил Шилов.

Через полчаса кабинет был обыскан полностью. Причем обыскан дважды. Документа не было. За окном все так же злобно стрекотал пулеметный дождь. Он был рад проблемам Владимира и спешил поделиться этой радостью со всем доступным ему миром.

Владимир вышел из кабинета и бездумно зашагал по узкому коридору. Документ надо было найти. Найти любой, пускай даже неразумной ценой. Но где его искать Владимир не представлял совершенно.

Документ мог спокойно и незаметно прятаться за любой из сотен одинаковых темно-бурых дверей Министерства. Скрываться среди десятков тысяч белых, слегка помятых папок. Бессильно застыть в одном из полчищ монструозных, неподъемных дел.

Владимир все это прекрасно понимал и остро нуждался в совете бывалого. И потому, после дежурных сомнений, отправился к старому канцелярскому волку ветерану бюрократических битв и кавалеру ордена пыльных бумаг, Геннадию Матвеевичу Скворцову.

Кабинет Скворцова напоминал пещеру. Темный, заставленный старыми, дряхлыми шкафами, широкими столами с потрескавшимися столешницами и огромной, снисходительно взирающей на жизнь тумбой.

Шкафы были до краев забиты черными, серыми, синими и красными папками. На корешке каждой папки было аккуратно и предельно разборчиво написано, чем именно эта папка так дорога Министерству и почему она должна занимать почетное место в кабинете самого Скворцова.

На столах все пространство было забито бумагами, которым только предстояло когда-нибудь встать в гордую позу в одном из шкафов. Бумаги скромно теснились, толкаясь и завистливо косясь на своих более удачливых коллег, имеющих собственную жилплощадь на недосягаемых полках.

А на единственной, твердо стоящей на коротких ногах тумбе вольготно расположилась гордость Геннадия Матвеевича — высокая, раскидистая пальма, на толстом стволе которой сидела смешная резиновая обезьянка. Обезьянка крепко держалась за пальму и скорбно улыбалась половиной бесстрастного рта. Вторая половина была надежно укрыта широким пальмовым листом.

Обнаружить в этих бумажных джунглях непосредственного хозяина кабинета удавалось далеко не всегда. Недостаточно внимательный посетитель очень легко мог упустить из виду небольшую, приземистую фигуру Геннадия Матвеевича и, сокрушенно покачав головой, отправиться в обратный путь.

Между тем Геннадий Матвеевич почти всегда был на месте. Просто, проработав в Министерстве больше тридцати лет, он достиг той степени просветления, которая позволяла ему становиться совершенно неотличимым от обстановки кабинета.

Владимир тоже не сразу увидел Скворцова. Но он точно знал, как определить, что Скворцов на месте. При входе взгляд посетителя упирался в календарь седого года. Календарь навечно застыл на развороте его Сиятельства апреля. Помимо апреля, на развороте была фотография прекрасной, полногрудой блондинки в ярко-желтом бикини.

Так вот, когда Геннадий Матвеевич находился на месте, улыбка блондинки была особенно жаркой. Но стоило Скворцову отойти, как улыбка девушки бледнела и едва ли не рассыпалась под неуверенными лучами молодого апрельского солнца.

Так что Владимир быстро взглянул на календарь, убедился, что улыбка блондинки безупречна, и решительно поздоровался.

— Доброе утро, Геннадий Матвеевич!

— Допустим! — раздался мягкий голос Скворцова.

Сам он появился только через минуту, с едва слышным поскрипыванием и посвистыванием выбравшись из какой-то невообразимой кучи бумаг.

— А, Володя! — улыбнулся Скворцов и пожал Владимиру руку. — Как дела? С чем пришел?

Владимир вкратце изложил суть проблемы и попросил о посильном участии в ее скорейшем разрешении. Скворцов нахмурил брови и задумался.

— Через меня не проходило, — наконец сказал он и пошевелил кустистыми бровями. — Но ситуация критическая, Володя!

— Потому и пришел, Геннадий Матвеевич.

— Ситуация критическая, — строго повторил Скворцов и пристально посмотрел вглубь кабинета.

Рассказывали, что раньше одного взгляда Скворцова хватало для того, чтобы нужный документ самостоятельно вылезал из шкафа и по стойке смирно представал перед Геннадием Матвеевичем, представляясь по всей форме и терпеливо ожидая дальнейших указаний.

Но, судя по всему, лучшие годы Скворцова уже прошли. Стройные ряды разноцветных папок не шелохнулись, и чуда не произошло. Геннадий Матвеевич тяжело вздохнул и снова посмотрел на Владимира.

— Я поспрашиваю, Володя, — с усталой улыбкой сказал Скворцов, но в голосе его не чувствовалось той непоколебимой уверенности, которую так ждал Владимир.

— Спасибо, Геннадий Матвеевич, — поблагодарил он и с грустью посмотрел на ярко-желтое бикини. — Никогда не хотелось сменить? — неожиданно спросил он, кивнув на календарь.

— Никогда, — твердо ответил Скворцов. — Наверное, я однолюб.

— Повезло ей.

Владимир попрощался и отправился обратно в свой кабинет. Увы, но сосредоточиться исключительно на одном документе он никак не мог. Его ждали еще как минимум пять, а если повезет, то и семь.

Семь свежих, хрустящих документов, жаждущих быть исполненными и тут же без тени сожаления забытыми. Но не всем же, в конце концов, так идет ярко-желтое бикини.

А потом он, как всегда, вернулся домой и хотел сразу же позвонить Юлии, но что-то его остановило. Какая-то темная, резкая мысль выдернула из самонадеянной расслабленности, заставила обернуться, завертеть головой и наконец прижаться к стене, не без труда сдерживая нервный, прерывистый смех.

А потом смех прошел, и Владимир в последний раз криво, страшно усмехнулся и, ссутулившись, зашагал по забирающему влево и вверх коридору.

Владимир был зол и рассеян. Он не говорил этого даже врачу, но он очень устал. До дрожи устал бродить по одинаковым пустым тоннелям, изредка встречая их безумных обитателей и крест на крест укрывшись острым, неутолимым ужасом.

Владимир чувствовал, что совсем недалек тот миг, когда он просто не сможет идти дальше. И ему останется лишь опустошенно упасть на холодный пол и печально смотреть на полоску далекого, недостижимого и такого же усталого, как и он, света. Света, который обязательно померкнет.

Но назначенный миг еще не наступил, и потому Владимир упрямо шагал, изредка с силой хлопая ладонью по шершавой стене, как бы проверяя Лабиринт на прочность. Пока что, по общему мнению, прочность Лабиринта была выше прочности Владимира. И как изменить расстановку сил в свою пользу, Владимир не представлял совершенно.

Его ждали на перекрестке. Ничуть не скрываясь, строго по центру задумчиво глядя прямо на Владимира. Огромные янтарные глаза темным огнем мерцали в холодном сумраке Лабиринта. Сильные руки покоились то ли на трости, то ли на шпаге.

Владимир замедлил шаг и остановился, стараясь не смотреть в невыносимый свет нечеловеческих глаз. Если он и желал избежать какой-либо встречи, так вот именно этой. Встречи с тем, кому он должен. И, судя по всему, за долгом наконец пришли. Оставалось только узнать, насколько велик его долг.

— Потерялся? — прозвучал все тот же вопрос, а на узком лице появилась все та же стальная улыбка.

— Нет, — хмуро ответил Владимир.

— Значит, тебе больше не нужна моя помощь, — удовлетворенно заметил узколицый. — А вот мне твоя нужна чрезвычайно.

— Чем могу? — без особого энтузиазма спросил Владимир.

— Об этом мы поговорим чуть позже, — доверительно сообщил господин Перекресток. — А сейчас я предлагаю совершить небольшую прогулку.

— В счет долга?

— Можно и в счет, — широко и холодно улыбнулся собеседник Владимира. — От него не убудет.

— Жаль.

— Отнюдь! — весело возразил обладатель инопланетных глаз и хитро прищурился. — Не отставай!

Не отставать от господина Перекрестка оказалось задачей нетривиальной. Шагал он быстро и уверенно. Шагал, как хозяин. Владимир так шагать не умел. Более того, он не хотел так шагать. Он привык к тихим и осторожным шагам, надежным и продуманным до последней мелочи. Шагам, которые никак не могли потревожить дремлющий покой Лабиринта.

Владимир упустил из виду тот миг, когда справа, в серой монолитной стене появилась широкая дверь. Перекресток легко толкнул массивные створки, и дверь стремительно распахнулась, окатив Владимира волнами бледного голубоватого света.

Владимир непроизвольно зажмурился. За дверью, несомненно, был все тот же Лабиринт, но он отчего-то сменил серое на золотое. За дверью было светло, просторно и едва ли не уютно. За дверью кто-то явно желал произвести самое расчудесное впечатление. Или наоборот, желал жестоко обмануть.

— Заходи!

Владимир застыл на пороге. Ему не нравился Лабиринт. Но к Лабиринту он привык. Он знал, чего ожидать и чего бояться. И он совсем не был открыт для каких-либо свежих впечатлений.

— Куда, заходить? — хмуро спросил Владимир, недоверчиво рассматривая высокий проем двери.

— Туда, где ты еще не был, — усмехнулся Перекресток. — Туда, где так часто бываю я. Не волнуйся, там не так просто заблудиться.

Владимир еще пару секунд потоптался на месте, потом тихо выругался и все-таки перешагнул предложенный порог.

За порогом был другой Лабиринт. Красивый, изящный, надменный. Он с брезгливым интересом смотрел на Владимира, недоумевая, как забрел этот серый скиталец в его великолепные чертоги. Но потом рядом с Владимиром выросла высокая, властная фигура, и Лабиринт все понял.

— Это — мой Лабиринт, — господин Перекресток выделил слово «мой».

— Ты хозяин Лабиринта?

— Не хозяин. Хранитель.

— Ясно, — Владимира не отпускало чувство затаенной тревоги. — Ну так зачем я здесь, Хранитель?

— Ты здесь потому, что должен! — неожиданно жестко ответил он и быстрым шагом пошел вперед. — Не отставай!

Владимир обернулся и посмотрел назад. Он все еще мог выйти и пойти привычно петлять по бесконечным узким тоннелям. Зная, что на первом же перекрестке его встретит ледяной взгляд янтарных глаз. И вполне возможно, что в следующий раз долг его возрастет многократно.

Не все ли равно? Ведь это игра! Просто игра, в которую играет больной разум. Пускай игра! Но пускай я буду играть честно!

Владимир нервно улыбнулся и двинулся вслед за Хранителем. Перекресток шел быстро, не оборачиваясь, не сомневаясь. Стены вокруг отливали яшмой и бирюзой. Пол был ровным и белым, а потолок высоким и звездно-сапфировым.

Когда Хранитель хотел повернуть, стены перед ним разбегались в стороны, словно волны перед тигровой акулой. Когда он хотел идти вниз, сразу же начинался спуск. А если вверх, то стоило лишь уточнить, под каким именно углом.

Наконец дорога кончилась, и они оказались в пещере. Пещера была окутана золотым светом, а по краям, в небольших нишах, тянулись десятки дверей. Каждая из них была непохожа на остальные. Каждая хранила свой собственный секрет. И гордилась своим секретом.

— Отсюда я могу попасть в любое место Лабиринта, — Перекресток властно оглядел пещеру. — И я не про тот Лабиринт, который знаешь ты. Ведь ты не знаешь и сотой доли!

— И знать не хочу! — решительно ответил Владимир.

— Вот сейчас и проверим, — Хранитель немного помолчал. — Перейдем к делу. Я отдам тебе все! Свою силу, свою власть, свое право. Отдам тебе эту пещеру. Отдам ключи от дверей. Ключи от Лабиринта.

— Зачем? — задал Владимир очевидный вопрос.

— Затем, что я уйду, а ты останешься вместо меня. Станешь Хранителем.

— Хранителем? — тупо переспросил Владимир. — Вместо тебя? Почему?

— Я уже отвечал на этот вопрос, — победно улыбнулся Перекресток. — Так и быть, я повторю. Потому что ты мне должен!

— А может, мы просто разойдемся в разные стороны? — сделал Владимир слабую попытку.

— В Лабиринте должен быть Хранитель, — нравоучительно заметил янтарноглазый. — И, кроме тебя, претендентов нет.

— А ты сам? Сам ты почему уходишь?!

— Потому что у меня тоже есть мечта, — сухо ответил Перекресток.

Владимир недоверчиво посмотрел на Хранителя. Какая еще мечта может быть у выдуманного существа в выдуманном мире? Найти какое-либо правдоподобное объяснение он не смог и потому нерешительно кивнул, как бы принимая за истину этот сентиментальный тезис.

— Отличная, должно быть, мечта, — примирительно заметил Владимир.

— Получше многих, — огрызнулся Хранитель.

— Если я соглашусь, — задал Владимир очередной вопрос, — то что я должен буду делать?

— То же, что и сейчас, — охотно ответил Перекресток. — Искать выход. Вот только возможности у тебя будут совершенно иные. Для тебя будут открыты все двери, — он вдруг запнулся, — кроме одной, но об этом позже. И главное, — стальная улыбка стала широкой, как морской горизонт, — исчезнет страх. Ты больше не будешь бояться. И более того, будут бояться тебя.

— А зачем меня бояться?

— А это ты решишь уже сам. Кто, зачем и насколько сильно.

Владимир немного успокоился и потому решил задать опасный вопрос.

— А если я откажусь?

Лицо Хранителя исказилось. Он вплотную придвинулся к Владимиру, и глаза его полыхнули дьявольским огнем.

— Тогда лучше не возвращайся, — прошипел он. — Ведь в следующий раз ты проведешь здесь недели, а может, и годы. Ты поседеешь от ужаса и одиночества. Ты проклянешь тот миг, когда отказал мне.

— Ясно, — Владимира пробрала дрожь. Господин Перекресток умел быть убедительным. И все же что-то останавливало Владимира от мгновенного согласия на без меры заманчивое предложение.

— У меня есть время подумать?

— Есть! — утвердительно кивнул Хранитель. — Думай, и думай хорошо. От твоего решения зависит многое. Зависит наше с тобой будущее. И в первую очередь твое собственное.

— Тогда я бы пошел и все придирчиво обдумал, — прозрачно намекнул Владимир на желание поскорей вернуться в свою квартиру.

— Еще пара минут, — Хранитель махнул рукой, приглашая проследовать к сверкающим тайной дверям.

Они подошли, и Владимир невольно восхитился. Двери были прекрасны. Двери были волшебны. Двери были желанны. Двери хотелось открыть и пристально посмотреть вглубь скрывающихся за ними чудес.

— У тебя будет ключ от каждой из них, — прозвучал скучный голос. — За каждой из них Лабиринт. Твой Лабиринт.

— Не многовато-то ли лабиринтов?

— Если представить дорогу, как жизнь, — усмехнулся Хранитель, — то Лабиринт превратится в жизнь вечную.

— Пока не найден нужный поворот.

— И это будет поворот в иной Лабиринт. Теперь понятно?

Владимиру не было понятно, но он на всякий случай кивнул, надеясь поскорее избавиться от общества, и Хранителя, и Лабиринта.

Внезапно среди высоких, стройных, красивых и готовых к любым капризам дверей промелькнула одна, — маленькая, низкая, грязно-серого цвета, с облезлой краской и без ручки. Единственным украшением двери была замочная скважина. Она была похожа на осьминога, и из нее струился нежнопурпурный свет.

— А что за этой дверью? — спросил Владимир.

Хранитель молчал почти минуту. Потом медленно и осторожно подошел к двери и погладил замочную скважину.

— За этой дверью Чудовище, — явно через силу ответил он. — И потому эта дверь всегда закрыта.

— Чудовище? — Владимир недоуменно смотрел на загадочную дверь. — Минотавр?

— Что такое Минотавр? — рассеянно спросил Хранитель.

— Человек с головой быка.

— И что же в этом чудовищного?

— Твоя правда, — согласился Владимир. — Сплошь и рядом. Бычьи, бараньи, собачьи головы. Мычат, блеют, лают. Поговорить толком не с кем, — он вздохнул и вернулся к теме беседы. — Так что за Чудовище?

— Я не знаю, — ответил Хранитель. — Я не открывал эту дверь.

— А откуда ты знаешь, что там Чудовище?

— Мы разговаривали.

— Разговаривали? Оно разговаривает?

— Я так сказал.

— И о чем же надо говорить, чтобы тебя сочли Чудовищем? Чтобы ты счел кого-то Чудовищем?!

— На самом деле, ни о чем исключительном, — Хранитель задумчиво смотрел на дверь. — Все дело в точке зрения.

— А что с его точкой зрения?

— Она, скажем так, не совсем традиционна.

Владимир сдался и не стал уточнять, что именно Хранитель Лабиринта считает традиционным, а что не совсем. Вместо этого он задал более актуальный вопрос.

— А мне придется с ним разговаривать?

— Разговаривать с ним право, а не обязанность.

— Прекрасно, — облегченно вздохнул Владимир. — Значит, не придется.

— Надеюсь, ты передумаешь, мой друг, — неожиданно раздался из-за двери мягкий и низкий голос. — Ведь нам с тобой есть о чем поговорить.

Владимир неуверенно посмотрел на Хранителя, потом снова на дверь, но промолчал, решив по возможности ни во что не встревать.

Хранитель, судя по всему, принял аналогичное решение. Он резко шагнул в сторону, взглядом приглашая Владимира незамедлительно последовать за ним. Владимир с удовольствием подчинился. В прозвучавшем из-за двери голосе была сила и страсть. Много силы и много страсти, а значит, и много опасности. Владимир вздрогнул, поймав себя на мысли о том, что не против услышать этот голос вновь. И, может быть, даже не просто услышать, но и ответить ему.

— Мы скоро встретимся, — Хранитель уперся своими янтарными глазами в глаза Владимира. — И тогда я потребую от тебя ответ.

— Я отвечу, — Владимир постарался, чтобы это прозвучало независимо.

— Превосходно, — Перекресток улыбнулся своей широкой, стальной улыбкой. — Тогда до встречи!

Он вдруг резко вытянул руку и толкнул Владимира в грудь. Владимир возмущенно вскрикнул, ударился о дверцу шкафа и без сил рухнул на участливо скрипнувший диван.

На следующий день Владимир сидел в мягком кресле и ожидал своей очереди на прием к Борису Алексеевичу Калинину.

За окном шел дождь. Он уже не был таким злым, как дождь вчерашний. Он был печальным, усталым дождем, которому надо отработать свою смену и поскорее выпить двойную порцию неразбавленного джина. Неторопливо закурить и заказать по новой. И поскорее лечь спать, ведь завтра опять на работу.

Наконец дверь врачебного кабинета открылась.

— Добрый день, Володя. Заходите.

Владимир встал, поздоровался, прошел в кабинет и сел напротив врача. Калинин улыбнулся и начал с дежурного вопроса.

— Ну, как вы себя чувствуете?

— В целом неплохо.

— Лабиринт?

— В наличии! — бодро отрапортовал Владимир и постарался улыбнуться. Но сегодня получилось с трудом.

Калинин это заметил и нахмурился.

— Вас что-то взволновало, Володя? — с профессиональной проницательностью спросил он. — Было что-то необычное?

— Было, — не стал отпираться Владимир.

— Расскажите.

Владимир рассказал. Борис Алексеевич внимательно выслушал, и некоторое время молча сидел, поглаживая бороду и постукивая карандашом по блокноту.

— И что вы собираетесь делать? — спросил он спустя минуту. — Собираетесь принять это предложение?

— Пока не решил, — ответил Владимир. — Но, скорее да. Если, конечно, все это еще актуально, — чуть смущенно добавил он. — Возможно, мы с Хранителем больше никогда и не встретимся.

— Ваши галлюцинации отличаются последовательностью, — заметил Калинин. — Так что, я думаю, вы встретитесь, но также я думаю, — врач стал очень серьезен, — что вам ни в коем случае нельзя соглашаться на это предложение. Ни в коем случае! — повторил Калинин и замолчал, ожидая вопросов.

Вопросы последовали незамедлительно.

— Почему? — удивленно спросил Владимир. — Что с того, если я соглашусь стать Хранителем Лабиринта. Разве что-то изменится?

— Конечно, изменится, — тут же ответил врач. — Исходя из вашего рассказа, ваш разум посредством хранителя предлагает вам более комфортные условия существования в лабиринте.

— И что в этом плохого?

— Это же очевидно, Володя, — Борис Алексеевич неодобрительно покачал головой. — Если вам станет комфортно находиться в лабиринте, вы подсознательно станете проводить там больше времени.

Не минуты, как сейчас, а, возможно, часы. А это верный путь к окончательному сумасшествию, — грозно закончил он.

— Но ведь мой отказ может повлечь аналогичные последствия, — робко возразил Владимир. — Если у меня не получится контролировать панику, то сойти с ума можно и за пару минут.

— Я понимаю ваши опасения, — кивнул Калинин. — И верю, что ощущения, которые вы испытываете, ужасны. Но советовать вам погружаться в лабиринт, чтобы избавиться от страха, — то же самое, что советовать принимать героин, чтобы избавиться от боли.

— Прискорбная аналогия.

— К сожалению, это именно так, — вздохнул врач. — Я выпишу вам новые таблетки. Более сильные. Курс — четыре недели.

— Спасибо, — тяжело поблагодарил Владимир.

— Воля! — с силой сказал Калинин. — Главное ваше лекарство — воля. И она у вас есть. Слабого человека лабиринт давно бы уже сломал и довел до психлечебницы. А вы держитесь и, я уверен, сможете держаться и дальше. А я со своей стороны гарантирую медикаментозную и психологическую поддержку. Вы меня поняли, Володя?

— Понял, Борис Алексеевич, — кивнул Владимир.

Калинин, может, и не был гением медицины, но найти правильные слова он умел. Владимиру сразу немного полегчало. Появилась наивная уверенность в завтрашнем дне и, что важнее, в завтрашнем повороте.

— Помните, в самом начале вы рассказывали мне про рыцаря? — продолжал Калинин. — Про то, что предпочли идти тяжелой дорогой, но не отступили от своих принципов. Именно это стало началом вашей борьбы. И сейчас вы можете либо ее продолжить, либо закончить.

— Хотелось бы продолжить.

— И мне бы хотелось, чтобы вы продолжили, — врач коротко улыбнулся. — Простите мне эту банальность, но человеческий разум — загадка. Сложно сказать наверняка, что означают ваши путешествия по ту сторону реальности. Вероятно, часть вашего разума не желает жить в реальном мире и оттого уводит вас в лабиринт. Но другая-то часть еще здесь, с нами. И мы должны ориентироваться именно на эту часть. Вы согласны?

— Конечно, согласен.

— Для меня это борьба добра со злом, Володя. И лабиринт в этом уравнении чистое зло. Лабиринт, хранитель, ведьма и все остальные — зло, с которым надо сражаться и днем, и ночью, и даже по утрам.

Калинин увлекся. Он с несвойственным ему жаром говорил о добре и зле и был похож на благородного Дон Кихота. Он сжимал в маленьких руках несуществующий клинок и безжалостно сражал им все то, что так искренне ненавидел. Болезни, галлюцинации, видения, ночные и вечерние кошмары.

Он верил в людей. Верил в науку. Верил в восхитительный реальный мир, на который не смеет упасть даже тень иных миров. И за свои идеалы он каждый день сражался со злом. Каждый день наносил и получал раны. Каждый день пытался быть героем.

А Владимир тем временем спрашивал себя. Спрашивал о добре и зле. О Лабиринте. И чуть замялся с ответом. Нет, в итоге он ответил правильно и в честности своего ответа был уверен абсолютно.

Но эта странная, скорее всего, случайная заминка никак не давала насладиться верностью ответа и чистотой помыслов. Не давала поставить себя в один ряд с Борисом Алексеевичем и вместе отражать натиск темных легионов. И это тревожило Владимира. Хотя и не слишком.

— Прошу прощения, Володя. Я немного увлекся, — Калинин успокоился и налил себе стакан воды.

— Да нет, вы все правильно сказали, Борис Алексеевич. Даже и не знаю, что бы я без вас делал.

— Боролись бы, Володя, — уверенно ответил Калинин. — Непременно боролись бы.

— Хотелось бы думать.

— Ну, с этим, я надеюсь, решили, — подвел черту Калинин. — А теперь давайте подробней остановимся на следующих моментах…

Через час Владимир вышел в полной уверенности, что победа не за горами. Уверенность чуть пошатывалась, но падать отказывалась наотрез. Она продолжала болтаться и в тот день, когда Владимир умеренно быстрым шагом шел по длинному коридору Министерства. Недавний визит к Скворцову до настоящего времени не принес никаких дивидендов. Что, впрочем, было неудивительно, однако создавало определенное беспокойство за успех всего предприятия.

В связи с этим Владимир решил обойти все места, где так или иначе мог оказаться злополучный документ. Приблизительный список таких мест получился довольно внушительным и включал в том числе те кабинеты, входить в которые Владимиру совершенно не хотелось.

Но были и другие кабинеты. В них зайти было приятно, а порой и полезно. Но вот здесь как раз выбор был, увы, не богатый. Так что первым делом Владимир направился к Виктории Волковой.

Виктория была решительна, свободолюбива и строга к проигравшим. Одно время она даже пыталась играть роль роковой женщины девятого этажа Министерства, но вовремя поняла, что закончиться это может печально, и успела сменить амплуа.

Кабинет Виктории отличался от кабинета Скворцова, как лес от равнины. Здесь было светло, просторно и слегка самоуверенно. Здесь было мало мебели, на стенах висели репродукции Климта, Ренуара и Магритта, а из шкафа застенчиво выглядывали высокие фужеры для шампанского.

Виктория была на месте. Она отчаянно стучала по белой клавиатуре и грозно смотрела в экран монитора. Она вела свою крохотную, незаметную, но бесконечно важную войну. Она вела ее каждый день и собиралась выигрывать каждый бой, каждую схватку.

Она любила сражаться. С делами, с коллегами, с семьей, со всем, до чего она могла дотянуться. Она желала побеждать и горько переживала поражения. Ее любили за то, что она никогда не сдавалась, и ненавидели за то, что порой не принимала почетной сдачи у других.

— Привет, Вика, — поздоровался Владимир.

— Привет, привет! — почти выкрикнула Виктория, не отрывая глаз от экрана. — Проходи! Я буду через минуту!

По опыту Владимир знал, что минута может растянуться на неопределенное время, поэтому спокойно прошел в кабинет, сел на стул и стал рассеянно смотреть на дождь.

Дождь шел сплошной стеной, посылая все новых и новых новобранцев на бездарную смерть среди тротуаров и мостовых бессердечного города. Дождь был романтиком и верил в свою сказочную победу. Владимир знал, что Виктория любила дождь. Ведь дождь тоже никогда не сдавался.

— Кофе?

Виктория любила кофе. Эспрессо, капучино, мокко, глясе, ристретто и еще многое из того, о чем Владимир не имел ни малейшего понятия. Что-то из этого всегда было у Виктории наготове. Единственная проблема состояла в том, что Владимир кофе не любил.

— Спасибо, Вика, — улыбнулся он. — Ты знаешь, я не пью.

— Когда-нибудь выпьешь, — уверенно возразила Волкова. — Ты по делу или так?

— К сожалению, по делу.

— Прекрасно. — Виктория любила дела.

Владимир рассказал. Волкова охнула и покачала головой. Покачивание говорило о двух вещах. Первое, — ей было искренне жаль Владимира, но помочь она ничем не могла. И второе, менее заметное, — с самой Викторией такого произойти никак не могло. Просто не могло, и все.

— Я поищу, но вряд ли, Володя. Ты знаешь, у меня на полках ничего лишнего, — она вдруг блеснула глазами. — Но зато я вспомнила презабавный случай, очень похожий на твой.

Виктория любила рассказывать поучительные истории и еще больше любила, когда их внимательно слушали. Владимир слушать не любил, но еще больше он не любил обижать Викторию и потому всегда делал чрезвычайно заинтересованный вид.

— Это было пару лет назад, — начала Волкова. — Один мальчик, кажется, Юра, кажется, его уже уволили, потерял доклад замминистра. Он тогда обегал все Министерство.

— Нашел?

— Нет! — обреченно всплеснула руками Виктория. — Но история не про это. Слушай дальше.

— Весь внимание.

— Так вот, — продолжила Виктория. — Он зашел едва ли не в каждую дверь Министерства. Побывал во всех приемных, во всех архивах, слазил, наверное, на каждую полку. Он практически жил на работе. Он бродил по Министерству, как по…

— Лабиринту?

— Да, как по лабиринту! И, естественно, никак не мог найти выход. Сам запутался и других запутал. Бедный мальчик, мне его было даже немного жалко.

— Так в чем мораль? — спросил Владимир.

— Мораль в том, что иногда лучше не искать потерянное.

— Странно слышать такое от тебя, Вика.

— Никому не рассказывай, — неловко улыбнулась Волкова.

Владимир согласно кивнул и попрощался.

Он бродил по Министерству как по лабиринту. Владимиру крайне не понравилась эта аналогия. Ему и одного лабиринта было более чем достаточно. Но вот достаточно ли этого было собственно Лабиринту?

Владимир спустился на два этажа по боковой лестнице, прошел по длинному коридору мимо десятков одинаковых пронумерованных дверей, едва не сталкиваясь с выныривающими из них обитателями. Пару раз свернул, пару раз поздоровался, вышел на балкон, вытянул руку и убедился, что все еще чувствует дождь, который надежно заслонял его от города. Или, быть может, город от него.

Спустя десять минут Владимир в задумчивости вернулся в свой кабинет. Когда он зашел, Шилов меланхолично мерил шагами скудное рабочее пространство.

— Володя, я хочу снова влюбиться, — сказал он, не успел Владимир закрыть за собой дверь.

— А Оксана?

— Оксана прекрасна, — отрезал Сергей. — Я, может быть, даже люблю ее, но вот влюбиться заново уже не могу.

— Серьезная дилемма.

— Понимаешь, я хочу не только любить, но и влюбляться. Ведь что может быть лучше влюбленности, Вова? Когда ты дурак и счастлив этим. А кто, скажи мне, кто может быть счастливее дурака?

— Святой?

— Ну, это не про нас, Вова.

— А дурак про нас?

— А вот дурак, — Сергей поднял палец, — определенно про нас!

— Так что же? Мало нам надо для счастья или много?

— За всех не скажу, — Шилов опустился в кресло. — Лично мне надо мало, но часто. А тебе, Вова?

— А мне неважно. Главное, чтобы хватило.

— А если все-таки будет не хватать?

— Тогда мы станем бродить по миру, как по лабиринту, надеясь на каждый поворот и обманываясь в каждом повороте.

— Кроме последнего?

— Но кто из нас дойдет до последнего?