Глава 2
Антон зашел в дежурную часть, когда утомленный за истекшие сутки оперативный дежурный Стеблов допивал свой утренний кефир. Все в отделе знали, что Стеблова время от времени мучает язва, запущенная за годы работы в должности участкового. Майора Стеблова, которому до пенсии оставался год с небольшим, перевели начальником дежурной смены. Работа в «дежурке» от этого только выиграла. Она стала в дни его дежурств отличаться большей продуктивностью. Стеблов на территории райотдела знал если не каждого, то почти каждого жителя, прямо или косвенно связанного с криминалом. Каждый четвертый-пятый выезд дежурной опергруппы обычно был по ложному вызову. И время, необходимое для работы, уходило на бестолковые перемещения в «уазике» в места, где не найдешь ни потерпевших, ни подозреваемых, ни состава преступления, ни его события. Теперь же в дежурства Стеблова выезды в «никуда» сократились до минимума. Майор лично отвечал на звонки.
— Дежурная часть. Майор Стеблов. Кто звонит?.. Степанищев?.. И чего тебе, родной? Жена пропала? Опять пропала? А ты у соседа был? У какого?.. На твоей улице живет, в двенадцатом доме! Вот сходи узнай, а потом названивай! Я что, твоих прибамбасов не знаю, что ли? Сам ему рожу набить не можешь и идти боишься, так опять решил ментов на помощь позвать?! И потом изумляться с наглой рожей, мол, как это вы так быстро смогли ее найти? Слушай, Степанищев, разводись ты с ней. У нее мать в Березовке живет, вот пусть туда и мотает. Квартира-то твоя, насколько я знаю… Вот так… И не звони больше, а то приду и задницу надеру за заведомо ложный донос.
Антон подождал, пока Стеблов проглотит свой кефир, и, прикуривая сигарету, как бы между прочим поинтересовался:
— Начальник грозен нынче?
— Начальник ныне отпускает всем грехи.
— Что так? — удивился Копаев так, будто услышал новость о присоединении Китая к России.
— У старого внук народился. — Стеблов облизал седые усы. — А ты чего опять пешком?
— С карбюратором что-то…
— Опять колеса сняли? — тихо спросил Стеблов, пряча стакан в тумбочку.
Копаев повертел головой, убеждаясь, что их не слышат.
— А ты откуда знаешь, черт старый?!
— Я все знаю, — веско заметил дежурный. — Только никому ничего не говорю.
— И не говори! — Копаев был зол на вездесущность Стеблова. — Может, еще знаешь, кто именно снял?
— А то…
— Ну и кто? — Антон склонился над майорскими погонами.
— Не маленький, сам найдешь.
От такой наглости Копаев чуть не задохнулся. Ему даже не пришло в голову возмутиться тем, что Стеблов поступает не по-товарищески. Антон возмутился по другому поводу.
— Это ты… Это ты что, дед, делаешь? Преступников прикрываешь?
— А ты заявление писал?
— Ты спятил! Я что, на отдел «темняк» лоховской вешать буду?
— Тогда надо просто прийти к старику Стеблову, налить стакан кефиру и попросить помочь. Если в своих штанах ничего найти не можешь, как ты там в своей строительной компании дома продаешь? А деду Стеблову в управлении премию жмут!
Дежурный посмотрел на остолбеневшего от таких его речей Копаева и закончил:
— Прикрой глаза-то, лопнут. Завтра перепроверю информацию и скажу. Иди, Антоха, не до тебя. Час назад «мокруху» в квартире заявили. Кого-то из нуворишей завалили. Пуля во лбу, пуля в затылке, на полу «ТТ», на шее золотая цепь с руку толщиной, на столике борсетка с баксами. Отгадай, что произошло в квартире?
— Заказуха.
— Иди домой, сегодня все в мыле, еще начальник увидит, что ты явился. Болтаешься без дела…
«Болтаешься без дела, — подумал Антон и усмехнулся. — Знал бы ты, дед, сколько у меня дел, и все — особо важные»…
Поняв, что от Стеблова большего не добиться, Копаев поднялся по ступеням и вышел в коридор, ведущий к приемной начальника РОВД подполковника Стрельникова. Именно там ежедневно проводились утренние совещания. Сегодняшнее утро, понятно, исключением не было. Едва Копаев шагнул в приемную, секретарь Машенька Белова понимающе подмигнула ему и приложила палец к губам. Если бы она знала, как права была…
Антона не интересовало убийство. Ему требовалось проверить информацию по майору Галееву, состоявшему, как считал Копаев, в организованной преступной группировке вместе с одним из оперов по линии «тяжких» его бывшего райотдела. Так, во всяком случае, он доложил полковнику Быкову, давшему Антону задание.
«Видимо, Быков догадывался, что Галеев связан с операми моего бывшего райотдела, — думал Антон. — Иначе он мог поручить дело любому другому в УСБ. Но поручил мне, надеясь, что я сам выйду на след и общаться в коридорах райотдела мне будет легче, чем другим».
В коридоре было слышно, как грохочет на селекторном совещании голос начальника отдела Стрельникова. Очевидно, главное уже сказано, так как про убийство не прозвучало ни слова. Разговор шел о серии квартирных краж, буквально обрушившихся на район. Под удар Стрельникова попали представители всех служб без исключения. Опера — за отсутствие нюха и информации, следователи — за формализм допросов, участковые — за отсутствие контроля за поднадзорным элементом. Поскольку претензии начальника носили общий характер и в подобных смертных грехах сотрудники обвиняются чуть ли не ежедневно, Копаев понял, что этот разнос — не смертельный. Все как всегда, все как обычно. Одним словом — нормальная рабочая обстановка. Беспокоило другое. Все без исключения ежеминутно поглядывали на Антона, стоящего в коридоре у стены и вяло жующего жвачку. И их взгляды не предвещали ничего хорошего. В том смысле, что никто не выражал готовности поболтать с ним.
Вскоре, однако, выяснилось, что оперов увозят на совещание в ГУВД, а следователи уезжают на учебу в школу милиции. Остаются только как раз опера линии «тяжких», но они снялись с места, погрузились в машину и уехали, даже не кивнув старому знакомому.
«Черт, угораздило же кому-то застрелить конкурента именно в этот день!» — выругался Копаев и отправился на встречу с Быковым.
Квартира находилась в центре города. Чтобы получше спрятать вещь, нужно, как известно, положить ее на самое видное место. По этому принципу конспиративные квартиры в ГУВД и подбирались. Неприметная девятиэтажка за площадью, тихий двор, но стоит обойти дом, как тут же окажешься в стремительном потоке торопящихся граждан. Идеальное место для интимных встреч.
Антон наугад взял один из стоящих в большой комнате стульев и сел. Быков повертел в руках очки, надел, снова снял и положил на столешницу. Копаев, по себе зная, как трудно начинать неприятные разговоры, а в том, что разговор неприятный, он уже не сомневался, хранил молчание, стараясь выдерживать паузу столько, сколько это нужно начальнику. Наконец полковник, снова водрузив на нос очки, придвинул к себе ежедневник и раскрыл его одним движением на нужной странице, словно переломил. Скосив взгляд в сторону ежедневника, Антон пробежал глазами по бисеру букв.
— Вот что, Копаев…
Начальник опять снял очки и, пользуясь ими как лупой, стал читать им же написанное. Опять возникла пауза, и на этот раз продлевать ее было глупо, так как обращение уже состоялось.
— Я слушаю вас, Алексей Алексеевич.
Быков закончил расшифровку собственного манускрипта и оттолкнул блокнот в сторону.
— Дело Галеева оставишь. Я передам его с твоими наработками кому-нибудь другому.
— Что так? Там осталось-то немного.
— Это ты так считаешь. Но не в этом дело. Ты займешься кое-чем другим.
Антон послушно кивнул и откинулся на стуле. Раз надо, значит, займется.
— Игорь Карлович Эберс — тебе говорит что-нибудь это имя?
— Говорит, — спокойно ответил Копаев.
С Игорем Эберсом они учились в одной группе в школе милиции. После выпуска их пути разошлись, хотя оба работали в одном ведомстве. Антон в ГУВД числился опером райотдела, а Игорь — в отделе кадров. Потом у Эберса служба не сложилась, он написал заявление и ушел в Оперативную региональную таможню. Тогда это было модно, поскольку таможня была единственным местом, куда уходили бывшие милиционеры с несложившейся карьерой. А Копаев ушел из уголовного розыска в УСБ, и это не было модно ни раньше, ни теперь. Правда, для Эберса этот переход был тайной. Он считал, что Копаев просто уволился из органов и устроился зарабатывать «на стройку». Но пути разошлись только в этом. Они продолжали жить в одном городе, ходить на матчи чемпионата России по футболу, не забывая прихватить на трибуну по паре «Жигулевского». К сегодняшнему дню Копаев был старшим опером УСБ ГУВД, а Эберс — заместителем начальника отдела по борьбе с особо опасными видами контрабанды.
— Мы оба за наш «Спартак» болеем, — добавил Антон.
— Болели, — Быков стал пальцами разминать переносицу, словно всю ночь не снимал очки.
— Не понял, Алексей Алексеевич.
— Сегодня ночью Эберс был убит двумя выстрелами из пистолета в собственной квартире. Все признаки заказного убийства налицо.
Копаев почувствовал, как зазвенело в ушах, и он уже не слышал собственного голоса.
— Мы же с ним только позавчера на стадионе были…
Теперь Антону стало ясно, про какое убийство говорил ему Стеблов. Но почему на него, Копаева, так смотрели сослуживцы?.. В отделе никто не знал о дружбе оперов из разных ведомств. Такие отношения не поощряются руководством. Высосать информацию — ради бога, а дружить ради дружбы — не нужно. Из самого бы чего не высосали… Или все-таки знали?
— Ты слышишь меня, Копаев?
— Что?
— Я тебя спросил: что тебя с ним может связывать?
— Кажется, вы знаете и без моего ответа. Мы вместе учились, дружим до сих пор. Дружили… Мы друзья.
— Ты раньше не говорил, что у тебя друзья в таможне есть.
— Я много чего не говорю. И почему я должен афишировать неслужебные отношения?
Быков вздохнул:
— Ты прав. Но на столе в его квартире лежала твоя визитная карточка. Теперь она в уголовном деле, и в связи с убийством сотрудника таможни моего сотрудника начнут таскать по прокуратурам и задавать албанские вопросы. Теперь понятно, почему я интересуюсь?
— Все понятно. Кроме одного. Откуда у него золотая цепь и три тысячи долларов?
— Я про это тебе ничего не говорил…
— Стеблов сказал. Дежурный в моем бывшем отделе.
— Понятно, — усмехнулся начальник. — А у Эберса могли быть такие деньги, Антон?
— Думаю, нет, — сразу ответил Копаев. — Он, конечно, бережлив и расчетлив, как всякий немец, но его бережливость и расчет строятся исключительно на сумме зарплаты. В любом случае долларов у него я не видел. И чего не видел точно — это золотой цепи. Если верить Стеблову, так это строгий ошейник какой-то, а не цепь!
— Да уж, — согласился Быков. — Видел я это, с позволения сказать, украшение. Эксперт сказал, что если цепь золотая, то ее запросто можно поменять на новую «шестерку».
— А между тем Игорь полтора года копил деньги на дубленку… — задумчиво выдавил из себя Копаев. И вдруг встрепенулся: — Алексей Алексеевич, вы — видели?.. А где вы видели это украшение?
Быков устало облокотился на стол.
— Антон, Игорь Эберс работал в таможне, а его дядя… Он заместитель начальника Таможенного комитета.
— Вот как? — удивился Копаев. — Игорь никогда об этом ничего не говорил.
— А зачем? Никто не знает об их родстве. Люди, бывает, многое не говорят. Зачем им афишировать неслужебные отношения?
Антон через силу улыбнулся.
— Я тебя вот зачем попросил приехать, Копаев… — Очки начальника снова заняли положенное место на носу. — Я понимаю, что Эберс был твоим товарищем, но… Займись этим делом без чувств. Помимо того что начальник таможни был дядей Эберса, он еще и мой хороший друг. Своих толковых сыскарей у него нет, поэтому он и обратился ко мне за помощью. Ты понял?
— А смысл, Алексей Алексеевич? Дело уже в следственном комитете, прокуратура контролирует.
— В том-то и дело, что дело в следственном комитете…
— Это как-то связано с коррупцией в таможне или даже в нашем ведомстве?
— Вот и разберешься. Я согласовал участие в деле с начальником. Таможня напрямую работает с полицией, а люди умеют договариваться друг с другом. Не всегда это ведет к хорошему.
Быков никогда ничего не предполагал вслух просто так. Копаев это знал.
— Только помни, что очень скоро могут начать обрабатывать твои же коллеги из УСБ таможни и ГУВД. Ты меня хорошо понял? — И Быков внимательно посмотрел Антону в глаза. — Не надо светиться. Ты кто?
— Менеджер в строительной компании «Екатеринбургстрой».
— Вот именно.
— Я все понял.
— Если бы я сомневался в этом, я бы тебе это не поручил.
— Я понял. Можете быть спокойны.
— Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что тебя сейчас могут начать «водить»? Не лезь в эту хату, Антон. Поверь старому волку… Обещаешь?
Неопределенно помотав головой, Копаев привстал со стула.
— Вот и ладно, — согласился полковник, суетливо выдвигая ящики стола. — Давай, иди работай. Куда я ежедневник засунул?..
Улыбаясь одними губами, Антон вышел из квартиры. Быков любил конкретику, и если бы он хотел сейчас заставить Копаева что-то сделать, то не удовлетворился бы непонятными орбитальными движениями головы подчиненного.
«Хитрит старик, — думал Антон, доставая ключи от своего кабинета в офисе и стоя прямо перед дверью. — Сам себя успокоить хочет».
Уже открывая дверь, услышал за спиной треск колокольчика на двери. Обернулся.
— Господин Копаев, минуту времени не уделите?
Обернувшись, Антон увидел перед собой эффектную брюнетку, сверстницу. По профессионально наложенному макияжу и стилю в одежде он без труда определил уровень женщины как «ХХL». Дело не в размере, а в их с Эберсом привычке еще со школы милиции определять по этой размерной шкале статус слабого пола. «L» — это «М» после смытого макияжа. «М» — совершенно бесперспективная в плане дальнейшего общения в силу своей пугающей наружности. «X» — это 90–60—90 со среднестатистическим лицом и таким же уровнем мышления. «XL» — уровнем выше, но с сохраненнием указанных пропорций. «XXL» — не существует.
Дама, знающая фамилию менеджера по продажам квартир, относилась именно к последней категории.
— Могу и больше, если по делу, — обронил Копаев, пропуская в свой кабинет брюнетку. — А если вы пришли по поводу рекламаций относительно квартиры шестнадцать, то прошу меня извинить. Этим занимаются менеджеры по устранению недостатков.
Он знал, что нет никакой квартиры номер шестнадцать. И знал, что нет никакой стройки. В этот офис редко заходили люди, и только потому, что ошибались дверью в соседствующий обувной салон. Значит, посетительница явилась не случайно, и уж конечно не из-за квартиры.
— Я думаю, что по делу, — словно прося прощения за проступок, почти прошептала женщина.
— Присаживайтесь, — вздохнул Копаев.
Гостья своим появлением оттягивала звонок Стеблову и в экспертно-криминалистический отдел, где у Антона был приятель. Если Стеблов мог выскользнуть из сети вопросов, а проще говоря — послать подальше, то результаты экспертизы с улицы Энтузиастов, где жил Игорь Эберс, будут у него быстрее, чем у следователя. С начальником ЭКО выпита на трибунах «Спартака» бочка пива. И если быть до конца откровенным, то выпита специально. Разыскное искусство, как и всякое другое, требует жертв и порой самоотречения.
— Слушаю вас, — терпеливо выдохнул Антон, руки которого так и тянулись к телефону.
Женщина не спеша, чем вызвала хорошо скрытое раздражение Антона, достала из сумочки из змеиной кожи длинную, не известную оперу сигарету и прикурила от узкой золотистой зажигалки. В ответ Антон вынул из кармана помятую пистолетной кобурой пачку «Честерфилда».
— Знаете, девушка, именно сегодня я очень занят. Курение в компании красивой женщины мне, безусловно, льстит…
— Я просто не знаю, с чего начать, — перебила Антона женщина.
— Начинайте всегда с самого начала и постепенно переходите к сути.
Незнакомка секунду подумала, после чего решительно вынула из кармана служебное удостоверение и положила его перед Антоном.
«Государственный таможенный комитет», — прочитал Копаев.
«Началось…»
Он давно уже знал, что случайностей не бывает. Случайным было только убийство Ли Харви Освальдом Джона Кеннеди, когда первый, стреляя с крыши по голубям, промахнулся и попал во второго. Убийство Эберса и появление в его кабинете незнакомки из таможни, которая знает опера по имени, не стечение обстоятельств. Вряд ли педант Эберс рассказывал своим коллегам о знакомстве с бывшим сыщиком из уголовки, а ныне с безликим менеджером. Так поступают только пустышки, а не опер. Он мог это сболтнуть только там, где мужчины перестают окружать себя тайной. В постели.
— Игорь говорил вам, что вы — «XXL»? — просто спросил Антон.
От изумления женщина вдохнула дым и забыла его выдохнуть. Одним вопросом сидящий перед ней молодой человек разрушил непреодолимую, как казалось ей, стену ненужных объяснений. Несмотря на потрясение, гостья из таможни быстро пришла в себя и справилась с дымом.
— Он был прав, — глядя на Копаева, произнесла она.
— В чем?
— В том, что вы шахматист, выигрывающий у гроссмейстеров, но не знающий правильного названия фигур.
— Даже не знаю, как воспринимать эти слова, — поморщился Копаев. — Как комплимент или как насмешку?
— Вы даже не раскрыли мое удостоверение. Меня зовут Амалия. Будем знакомы.
— Как «Золушку», что ли? — поинтересовался Антон. — Надеюсь, без грима вы не так выглядите, как та Амалия?
Женщина улыбнулась одними глазами.
— И во втором Игорь тоже был прав. Под маской циника вы скрываете глаза романтика.
— Только не нужно говорить, что он сказал так дословно, — заволновался Копаев. — Игорь Эберс выражался по-иному.
— Вот именно — выражался…
* * *
Амалия Березина работала в одном отделе с Эберсом. По стечению обстоятельств оба сначала были в отделе кадров, только она — в таможне аэропорта, а он — в региональной, и совершенно не знали друг друга… После штатных перестановок они попали вместе в региональную таможню и в один отдел — по борьбе с особо опасными видами контрабанды. Когда Игорь Эберс был назначен на должность заместителя начальника отдела, Амалия хотела сначала перевестись в другую таможню, чтобы не быть обузой для Эберса в качестве подчиненной, но он настоял, чтобы она осталась. И она так и сделала. А что касается «чтобы не быть обузой»… То, что Амалию Березину и Игоря Эберса влекла друг к другу непреодолимая сила, именуемая любовью, являлось секретом только, пожалуй, для Копаева.
Он сидел напротив девушки, подперев кулаком подбородок, и не верил ни единому ее слову. Не потому, что подозревал ее в чем-то, а просто не мог поверить, что немец Эберс, для которого идеал женщины сжимался в триединое понятие «кухен-киндер-кирхен», мог полюбить кого-то в ночном клубе.
— Вы поймите правильно, Антон, ночной клуб — это не то, о чем вы подумали, — стала объяснять Амалия. — Просто мы сняли на вечер заведение, чтобы отпраздновать День таможенника. Это было полгода назад. Там мы и познакомились…
Антон почувствовал, что будет лучше, если разговор продолжится в более непринужденной обстановке, и предложил женщине встретиться через два часа на Центральной площади у входа в Дом журналиста.
— Знаете, где это?
Она знала. В кафе этого здания она с Эберсом пила кофе…
— И вот что, Амалия… — произнес Антон, глядя, как она взялась за ручку двери. — Не «светитесь». «Проверьтесь» пару раз, пока будете ехать к кафе.
Это была не та женщина, которая могла не понять, что такое «светиться» и «проверяться», поэтому Антон вел себя так, как должен себя вести мужик-опер по отношению к оперу-женщине.
— Хорошо, — просто и тихо ответила она.
Копаев хотел сказать ей что-нибудь резкое, чтобы подавить в ней чувство упадничества, настроить на дальнейший разговор у Дома журналиста… и столкнулся взглядом с ее огромными красивыми глазами, полными слез. Он вдруг вспомнил заразительный смех Эберса, серый, всегда веселый, с хитринкой взгляд, его поразительную любовь к жизни и осекся. Он только сейчас понял, что потерял друга, замену которому найти будет невозможно. Эберса больше нет. И никогда не будет. Он сейчас в морге, на ледяном кафеле. Последнее, что Копаев слышал от него, — это «созвонимся, старик!». Последнее, что он видел, — улыбку серых глаз и ежик коротко стриженных светлых волос.
Антону стало так невыносимо плохо, словно закончилось действие анальгетика и стал близок болевой шок. Ему хотелось утешить девушку, но он лишь шевелил губами, как немой, и бессмысленными глазами смотрел на стекающие по ее щекам слезы…
Он был не в силах ей что-то сказать, а она была не в силах выйти из его кабинета. Копаев только сейчас понял, что Эберса нет. Еще пять минут назад… Как же он не мог… понять этого раньше?.. И следующая его мысль была: «А не «повела» ли меня эта девочка, работающая, быть может, в УСБ таможни? Действительно ли Эберс рассказывал ей обо мне, своем друге, или она на ходу лепит историю?»
После недолгих раздумий он заверил себя: «Посмотрим».
