И никого не стало…

Кирилл Казанцев, 2012

В канун Нового года в одном из областных центров России были похищены и вывезены в заброшенный особняк одиннадцать человек. Люди оказались не простыми: каждый из них обладал немалой властью и занимал высокую должность в руководстве области. За исключением разве что Ксюши и Никиты, которые выдали себя за влюбленную парочку, забредшую в особняк «чисто случайно». Конечно же, похищение чинуш организовали они. Они же записали на плеер длинный список всех коррупционных преступлений присутствующих и прокрутили запись… Но на этом хорошо прописанный сценарий мстителей вдруг дал сбой. Молодые борцы с коррупцией вовсе не собирались никого убивать, но почему же тогда в особняке один за другим начали погибать чиновники?

Поведение человека, которому угрожает смерть, — самое захватывающее зрелище на земле.

А. Арбузов

30 декабря

Черный «Мерседес» представительского класса мчался по заснеженной пригородной трассе. В свете фар мелькали деревья, необычайно красивые в сковавшем их наряде инея, крыши замерзающих поселков, придавленные тоннами снега. Стемнело два часа назад, на небе загорались звезды. До окраин областного центра — оплота цивилизации в Восточной Сибири — оставалось несколько километров. Массивное информационное табло извещало водителей о неутешительных погодных условиях: ветер — северо-восточный, пятнадцать метров в секунду, атмосферное давление повышенное, температура — минус тридцать пять по Цельсию! Две недели в преддверии любимого народного праздника сыпал снег, а за несколько дней до Нового года с севера подкрался арктический антициклон, и ударил аномальный трескучий мороз, аналогов которому не припоминали даже старожилы. Окрестности областного центра погрузились в ледяное безмолвие. Синоптики удрученно пророчили сохранение аномальной погоды как минимум до конца новогодних каникул…

Бездушный ксенон озарил ослепительным светом двух приплясывающих на обочине девиц в коротких шубках и японскую иномарку с включенными габаритными огнями, окутанную сизоватым дымком. Девицы умоляюще жестикулировали. Их стойкость во имя работы внушала уважение. Тулупы на пост не выдавали — тоненькие шапочки, символические перчатки, колготки без дополнительного утепления. Но автомобиль, которому они призывно махали, промчался, не сбавляя скорости, и девицы тоскливо уставились ему вслед.

— Черный-пречерный «Мерседес»… — простучала зубами одна из них — маленькая и худенькая. — Надо же, какие мы занятые…

— Не парься, Шурка, — отозвалась напарница — рослая и упитанная. — В этих «меринах» все равно одни импотенты. Идут они лесом. Вот черт, как холодно… С этим глобальным потеплением мы скоро вымерзнем на хрен… Бежим в машину! — И зажимая ладонью заиндевевший подбородок, она засеменила в прогретый автомобиль. Но поскользнулась, взмахнула длинными руками и с емким комментарием повалилась на землю.

— Упала, упала! — хохотала миниатюрная девица, приплясывая вокруг коллеги. — Звезды, звезды, загадывайте скорее желание! — Хихикая, она помогла подруге подняться, и обе побежали греться в машину.

— Путаны, пропади они пропадом… — чертыхнулся сквозь сжатые зубы водитель «Мерседеса». — Горячие дуры, блин. Ни дуст их не берет, ни холод, всегда на посту…

— Да ладно, Серега, — усмехнулся сидящий рядом мужчина упитанной комплекции, похожий на телохранителя. — Хоть что-то украшает наши дороги.

Он посмотрел в зеркало, висящее над головой. Господин в форме, сидящий на заднем сиденье, был сегодня не в духе. Нахохленный, мрачный, он сдвинул густые брови, безотрывно смотрел в окно и напряженно думал. Потом вздохнул, извлек айфон из щеголеватой шинели и начал что-то добывать из глубин мобильной памяти.

— Все в порядке, Эдуард Владимирович? — понизив голос, поинтересовался охранник. — А то вы что-то не в духе. Совещание у полпреда прошло без сюрпризов?

— Все в порядке, Олег, — скупо отозвался мужчина. — Прибавь-ка газу, Сережа, плетемся, как сопля по газону. Домой же хочется, в конце-то концов…

— Не могу, Эдуард Владимирович, — отозвался водитель. — Не имею права рисковать вашей драгоценной жизнью. Хотите — казните, хотите — милуйте. Мы идем сто километров — для зимней дороги это предел. Костей потом не соберут, а меня за вас посмертно в тюрьму посадят…

— Ладно, рули, рули, — усмехнулся мужчина. — Это я так. Надоело просто все, скорее бы уж закончилось, хоть четыре дня с семьей провести. Даже не верится, что закончился последний рабочий день в году…

Город приближался, подрастали дома, появлялись работающие фонари. Мелькали шлакоблочные постройки послевоенных лет. Водитель включил сирену с мигалкой — расступись, народ, баре едут, дорогу колеснице! Инвалидная «шестерка», плетущаяся с черепашьей скоростью, испуганно шарахнулась к обочине, пропуская «Мерседес» с важной персоной.

Внезапно водитель присвистнул от изумления. Несущийся по заледенелой трассе автомобиль обогнал какой-то юркий кроссовер. Обошел по встречной полосе на корпус, издал протяжный гудок, вырвался еще чуток вперед и занял полосу. Но не погнал в отрыв, что было бы уже полным самоубийством, а катил впереди и издавал отрывистые гудки, намекая, что нужно остановиться.

— Что за черт? — напрягся охранник и потянулся к кобуре под расстегнутым пуховиком.

— Фээсбэшные номера, — с удивлением обнаружил водитель. — Ей-богу, это чекисты, Эдуард Владимирович, — наше областное управление, регистрационный знак из их реестра. Что делать будем?

Опекаемый объект насторожился, подался вперед. Кроссовер продолжал гудеть — настойчиво, но не сказать, что очень агрессивно.

— Останови, — распорядился Эдуард Владимирович. — Какого дьявола им надо — этим смежникам-бездельникам? Не дергайся, Олежка, все в порядке. Но не спи, гляди в оба.

Водитель начал плавно тормозить, заехал на очищенную грейдером обочину. Место для стоянки было выбрано не очень правильное — густая лесополоса, обросшая инеем, заслоняла городские предместья. Фонари не работали. Проносились редкие машины. Кроссовер затормозил метрах в сорока по курсу, от машины отделилась фигура в длинном пальто и, зябко ежась, засеменила к «Мерседесу». Обнаружив, что к ним направляется один человек, сидящие в салоне немного расслабились. Фигура была уже рядом, склонилась к окну. Водитель опустил стекло, настороженно на нее воззрился.

— С наступающим, господа, ради бога, извините! — Это был мужчина с доброжелательным, немного виноватым голосом. Он показал удостоверение в красных корочках. — Капитан Черкасов, организационно-оперативное управление. Простите, что остановили, просто выполняем свою работу…

— В чем дело, капитан, в районе эпидемия ящура? — Эдуард Владимирович приспустил стекло со своей стороны, и сотрудник спецслужбы переместился к нему. — Мы спешим, знаете ли, возвращаемся с совещания у полпреда…

— Я в курсе, Эдуард Владимирович, — перебил работник федеральной службы. — Совещание проводилось в поместье Отрадном за Красной речкой, нас всех по данному поводу стянули в указанный квадрат. Поступила информация, что вам, Эдуард Владимирович, и также ряду ответственных госслужащих может угрожать опасность, и мы обязаны принять превентивные меры.

— Да что вы говорите? — натянуто рассмеялся пассажир. — Расслабьтесь, капитан, Новый год на пороге. В этом городе — не знаю насчет ответственных госслужащих, но МНЕ никакая опасность угрожать не может. О чем вы говорите?

— Может, Эдуард Владимирович, еще как может, — вздохнул мужчина и покосился на пролетевшую мимо машину, в которой гремели, зашкаливая, басы.

Баллончик возник из рукава, как голубь из котелка факира. Он прыснул в лицо пассажира и, не дожидаясь, пока закроется окно, просунул руку с баллоном в узкую щель, затем несколько секунд распрыскивал содержимое по салону. Оборвались возня и сдавленные вскрики. Мужчина выжидал, постукивая пальцами по крыше машины, негромко напевая: «Кумиром народным служил Козлодоев, и всякий его уважал…» Потом изобразил жестами круговой знак, и кроссовер начал сдавать назад. Мужчина распахнул дверцу, предварительно зажав нос. Трое в салоне тряслись крупной дрожью. Охранник, не успевший добраться до пистолета, откинул голову, глаза закатились, с губ стекала пена. Водитель сполз с сиденья, хватал воздух, словно рыба, которую вырвали из родной стихии. У пассажира на заднем сиденье был такой вид, словно уже начинаются схватки. Он стонал, бился в пароксизме, держась за живот, глаза безостановочно блуждали. Мозг отключался, буря заметала сознание. Мужчина схватил его за шиворот одной рукой (другой продолжал зажимать нос), выволок из салона. Подбежал напарник в пуховике и надвинутой на глаза шапочке, схватил «потерпевшего» за ноги, вдвоем поволокли добычу в кроссовер.

— Все в порядке, Никита? А те двое как? — кивнул напарник на оставшихся в салоне.

— Выживут, народ бывалый, через полчаса очнутся. Двигатель включен, печка работает. Подержи это несчастье, я двери закрою, а то замерзнут, бедненькие…

— Девушка, позвольте пригласить вас на танец? — прозвучал над ухом чертовски приятный, обволакивающий мужской голос.

Он заглушил музыку, гремящую в зале. Стройная женщина в нарядном, переливающемся стразами вечернем платье, с рыжеватыми волнистыми волосами, тщательно уложенными у личного парикмахера, с готовностью обернулась. Опустила маску, усыпанную радужным бисером, чтобы рассмотреть этого претендента. В горле пересохло, она ощутила приятное онемение под грудной клеткой. Мужчина в смокинге, стоящий рядом с ней, был на редкость хорош. Он излучал обаяние и шарм. Статный, выше ее на несколько сантиметров, волосы черные, как ночь, окладистая, коротко стриженная борода отливала глянцем и удивительно ему шла. А какие глаза! В них было столько магнетизма и настоящей мужской сексуальности, что женское сердце взволнованно забилось. Но она справилась с собой, женщина была сильная и лучше других знала, что представляют собой мужчины.

— Девушка? — засмеялась дама. — Знаете, молодой человек, когда я в последний раз была девушкой, мир еще не был настолько плох.

— Вы преувеличиваете. А вам без маски гораздо лучше, — вкрадчиво сообщил мужчина, придвигаясь к ней. — Честное слово, мэм, это не комплимент, это удручающая констатация. Не могу понять, кого вы мне напоминаете…

— Многие говорят, что я похожа на актрису Удовиченко, — подсказала женщина.

— Точно, — обрадовался мужчина. — Разумеется, в лучшие ее годы. Так позвольте же, в конце концов, пригласить вас на танец, девушка?

Она не знала этого мужчину, в отличие от большинства танцующих, гомонящих, пьющих и орущих в этом праздничном зале. И что такого? Здесь масса приглашенных из параллельных ведомств, районных администраций. И эти зовущие, опутывающие чарами глаза… Разве канун Нового года — не время для сюрпризов и интересных встреч? Они обнялись, слившись в медленном танце, невзирая на то что музыка звучала быстрая и окружающие стали на них заинтересованно коситься. Она плевать хотела на окружающих! Новый год на носу, ведомственная вечеринка в разгаре, праздничный зал городской филармонии был заполнен до отказа нарядно одетыми женщинами и солидными мужчинами. Кто-то в масках, кто-то с открытыми лицами. Гремела музыка, вился серпантин, хлопали хлопушки. Нарядная елка переливалась множественными гирляндами. Отплясывал Дед Мороз, в котором без труда узнавался кадровик Иванчин. Снегурочка — Любаша Уткина, вторая помощница председателя суда — уже наклюкалась и проводила время в компании не менее подвыпивших мужчин.

— И кто же вы у нас, таинственный незнакомец? — проворковала женщина, поднимая голову и погружаясь в сладкую дурь зовущих глаз.

— Это для вас я таинственный незнакомец, Валентина Максимовна, а в федеральном суде Никольского района меня неплохо знают, — доверительно сообщил партнер по танцу. Он нежно обнимал ее за лопатки. Кончики пальцев приятно холодили. У нее было смелое декольте, а вырез на спине еще смелее — женщина не стеснялась своей хорошо сохранившейся кожи. Но мужчина не обращал внимания на ее декольте, смотрел в глаза — это стоило усилий и говорило о хорошем воспитании и безупречной ориентации. Женщине это нравилось. Она таяла, кружилась голова, и всякие «вредные» мысли поселялись в ней…

— Вы знаете, кто я такая? — кокетливо удивилась женщина.

— Со спины не узнал, простите, а вот когда вы обернулись… — Он так заулыбался, что женщина невольно потянулась губами к его идеально выбритой щеке…

Мужчина представился Александром. Они болтали о всякой ерунде, он рассказал остроумный анекдот про судью и присяжных, она смеялась, запрокинув голову, сверкая идеально выбеленными зубами. Пара забавных случаев из судебной практики — и она развеселилась окончательно, потеряла голову. Женщина практически не пила, но состояние было такое, словно уже прихлопнула бутылочку шампанского. Потом он предложил ей покружиться в вальсе, перешли на быстрый танец, далее она оглохла, ослепла, задохнулась и уже не понимала, кто все эти люди, что прыгают в полутьме рядом с ними, и что им всем тут надо. Эти люди были лишними! Он потащил ее за руку с танцевальной площадки.

— Вы устали, Валентина? Хотите выпить?

— О да… — выдохнула она. — Это было бы здорово.

— Стойте здесь, никуда не уходите, договорились?

Да куда бы она ушла? Новогодняя вечеринка входила в стадию угара — публика захмелела, молодежь отплясывала, люди старшего поколения разбились на клубы по интересам, разбрелись по столикам и ели, пили и дымили.

— Валентина Максимовна, давайте к нам? — позвал ее кто-то, пробегая мимо.

Она отмахнулась. Кавалер отсутствовал недолго, вырос, словно из ларца, улыбаясь, с двумя бокалами шампанского. Они стояли в стороне от новогоднего хаоса, неподалеку от выхода, тянули игристый напиток и смотрели друг другу в глаза. Они о чем-то говорили — вернее, говорил мужчина, а женщина смотрела на него распахнутыми глазами, глупо улыбалась. Голова кружилась все сильнее, мужчина расплывался — боже, это шампанское такое коварное! В какой-то момент она почувствовала, что реально становится плохо, сделала глубокий вдох, неуверенно улыбнулась. Зашумело в голове, а вся царящая вокруг карусель стала угасать. Мужчина забеспокоился, подошел поближе и отобрал у нее фужер, пристроив его на ближайшую поверхность.

— Вам нехорошо, Валентина?

Его лицо вдруг сделалось каким-то странным. Глаза оставались участливыми, но кожа на лице вдруг как-то затейливо обострилась, стала ненатуральной, неестественной, лишенной пор и даже мелких морщинок.

— Ваше лицо, Александр… словно ненастоящее… — слабо прошептала Валентина Максимовна и глупо засмеялась. — Скажите… это ваше лицо… или вы его поносить на время взяли?

— Пойдемте на воздух? — предложил мужчина, тактично обнимая женщину за талию. — Там вам станет легче. Это все шампанское, будь оно неладно.

— Пойдемте… — пробормотала Валентина Максимовна. — Но только не на улицу, хорошо? В наших климатических условиях мы с вами за две минуты превратимся в ледяные скульптуры…

Женщина отчасти помнила, как он, поддерживая под локоток, выводил ее из зала. Она передвигалась почти самостоятельно, хихикая. И что мешало вырваться, броситься к первому попавшемуся мужчине, воззвать о помощи?! Потом был коридор, за ним еще один. Навстречу шла компания в масках. Мужчина обнял ее, привлек к себе, сжал так, что она почувствовала боль, да еще и заслонил их лица ее же маской. Проходящие хихикнули, мол, все в порядке, здесь все свои. И как только те удалились, мужчина довольно грубо потащил ее за руку. Ноги заплетались, сознание меркло. Она не помнила, как они оказались в зимнем садике, где было прохладно и гуляли сквозняки. Он повлек ее туда, где не было света, а когда у женщины окончательно подкосились ноги, грубо перебросил ее через плечо и практически побежал. Сознание захлопнулось, как крышка. С этой минуты она ничего не помнила: ни мельтешащих коридоров, ни редких лампочек над головой, «депутатская дверь», которая должна быть заперта, но почему-то была открыта, лютая стужа на улице, прогретый салон машины, которую заранее подогнали к выходу, поездка в неизвестность…

— Спасибо, Генрих Павлович, вы мне реально помогли. Отныне, если мне понадобятся услуги хорошего адвоката, я буду обращаться только к вам. — Хорошо одетая дама лучезарно улыбнулась и, немного смутившись, извлекла из сумочки пухлый конверт — всунула между папками бумаг. — Здесь все как договаривались, Генрих Павлович, извольте посчитать.

— Увольте, дорогая Аделаида Львовна, — сидящий напротив мужчина приятной наружности, в дорогом костюме в невызывающую клетку, темноволосый, с двумя залысинами, благодаря которым волосы острым треугольником спускались на лоб, сделал протестующий жест. — Мы с вами воспитанные люди, как можно? Я мог бы и не брать с вас денег, но раз уж вы настаиваете… — Демонстративно игнорируя конверт, он свел пальцы «домиком», поднес их к подбородку и выжидающе, в высшей степени доброжелательно уставился на посетительницу.

Эффектная дама не стала задерживаться, исполнила страстный благодарственный монолог и удалилась, покачивая бедрами и лисьими хвостами, спадающими с шубы. Намекать красотке на возможность (и желательность) интимных отношений Генрих Павлович поостерегся. Слишком близок ее муж к большим деньгам и влиятельным лицам. Головой надо думать. Подобных эффектных дам в этот кабинет заносит — выше всяческой меры. Мудрость нужна. Он невольно усмехнулся — как бы мудрость не явилась вместе с импотенцией. Несколько минут он разглядывал закрывшуюся за посетительницей дверь. Вспомнился визит вчерашней дамы из обеспеченного семейства — явилась к адвокату, вся такая блондинка, и обрисовала проблему: ее любимый дедушка прошлым вечером лег в кровать и собрал всех родственников. К чему бы это? А любимую внучку не пригласил. Как ей в данной ситуации себя вести и что происходит?

Он рассмеялся, потянулся за конвертом, вскрыл, перелистал пухлую пачку наличности. Доллары и евро — это неплохо, но и пятитысячные банкноты в отечественной валюте — добрый знак. Он удовлетворенно хмыкнул, сунул наличность в карман. Обвел глазами кабинет, обставленный строго, дорого и со вкусом — как и положено кабинету преуспевающего, высокооплачиваемого адвоката. Кожаная мебель, натуральный дуб, ковер ручной работы, а на полках — не муляжи книг, как у некоторых, а КНИГИ. Он посмотрел на часы: половина седьмого вечера. ВСЕ! Мужчина шумно выдохнул и расслабился. Новый год, никаких забот. Дела переделаны, бабки подбиты, можно смело уходить на каникулы — праздновать, забыться, беззаботно встречать этот «страшный» год, на который у одних запланирован конец света, а у других — дальнейший рост материального благосостояния. Что бы заказать Дедушке Морозу? Страстную любовницу — немую от рождения? Новый дом в Задорожье? Новую «Камри» — ходят слухи, что скоро их начнут поставлять из Страны восходящего солнца? И Золотую рыбку дважды в год.

В дверь негромко постучали, образовался скромный носик секретарши Веры — девушки умной, компетентной и, что характерно, исполнительной и не болтливой.

— Генрих Павлович, вам дважды звонил некий Исаков — у него был взволнованный голос, но я сказала, что вы заняты.

— Просит труп спрятать? — пошутил адвокат.

— Нет, — секретарша скупо улыбнулась. — Это по делу о налоговой проверке предприятия «Сибтоплес». Там проблемы с появлением якобы фальшивых накладных на отгрузку оборудования. Он плачется, что вы должны его понять.

— Странные люди, — пожал плечами Генрих Павлович. — Не могу взять в толк — мне его понять или избавить от заслуженного срока? Подождет Исаков до восьмого числа, Верочка, не посадят его так быстро, борцы с экономической преступностью тоже хотят отдохнуть. Это все?

— Еще звонили из фирмы «Арес». Ну, эти как всегда, их ничто не берет. Предлагают своего провайдера и выгодную выделенную линию с какой-то сумасшедшей скоростью. Сил уже нет от них отбиваться, хоть в полицию сообщай…

— Какой ужас, — покачал головой Генрих Павлович. — Они воспроизводят себя сами? Может, действительно проще согласиться, чем объяснить, почему не хочешь? Интересная, кстати, фраза — «мой бывший провайдер»… — Адвокат задумчиво уставился в натяжной потолок. — Дарю, Верочка, можете щегольнуть. Решим вопрос после праздников. Это все?

— Это все, — кивнула секретарша. — Я вам сегодня не нужна, Генрих Павлович?

— Можете идти, я сам закрою лавочку и поставлю на охрану, — адвокат состроил благодушную гримасу. — С наступающим, Верочка, восьмого числа добро пожаловать на работу. Кстати, — он сделал хитрое лицо, — не могу припомнить, я вам дарил уже сегодня подарок?

— Дарили, Генрих Павлович, — засмеялась девушка. — Я куплю на этот подарок огромный телевизор в свою роскошную однокомнатную «хрущевку». С Новым годом, Генрих Павлович, всего доброго.

Закрылась дверь. Адвокат сладко потянулся. С этой девушкой он тоже не спал — отношения деловые и крайне доверительные. Генрих Павлович умный, знает, как пользоваться людьми. Он терпеливо ждет и будет ждать, пока она сама предложит, распустит волосы, скажет: «Эх, все там будем», сметет со стола канцелярские принадлежности… Он пружинисто поднялся, размял плечевые суставы, помолотил по воображаемой груше. Сгреб бумаги со стола, кинул в сейф. Немного посомневался, извлек из внутреннего кармана конверт с деньгами и бросил туда же. Целее будут. Адвокатскую контору не ограбят — она подключена к пульту вневедомственной охраны, а охрана — через дорогу. Он обозрел порядок на столе, мысленно прикинул — ничего ли не забыл? Раскрыл шкаф, потянулся за дубленкой. Нерешительно глянул на дверь в санузел, умело завуалированную искусственной пальмой и картиной с намеком на импрессионизм. Лучше сбегать на дорожку — а то как бы чего, как говорится. Пробки на дорогах еще не рассосались, пока доедет до ближайшего «белого друга»… Он оставил в покое дубленку и проследовал в туалет. «Кабинет» был предназначен исключительно для него, и адвоката ничуть не напрягало, что он использует салфетки вместо туалетной бумаги, а носовые платки — вместо полотенец. Сделав дела, он тщательно вымыл руки, исследуя в зеркале свое нестареющее гладкое лицо, воспользовался очередным платком, после чего выкинул его в корзину, затем покинул «личный кабинет в личном кабинете».

И неожиданно замер, потрясенный до глубины души.

В метре от него стоял человек в меховой куртке и в маске из вязаной шапочки, закрывающей всю голову! Руки незнакомец держал за спиной. Он разглядывал адвоката, с интересом склонив набок голову.

— Эй-эй, что за маскарад? — забормотал ошеломленный юрист, невольно пятясь и упираясь в картину «импрессионистов». — Шутить изволите, господин хоро…

Последний слог застрял в горле. Субъект в маске, казалось, не шевелился. Тем не менее кулак вылетел из-за спины и с такой силой ударил по челюсти, что мир сложился, словно строка в телевизоре…

Внушительный «морозостойкий» внедорожник съехал с освещенной улицы на парковку перед зданием супермаркета. Над центральным входом вспыхивали и перемигивались гирлянды. Водитель сбросил скорость — это был потеющий, упитанный, пухлощекий мужчина, весь на нервах. Тут же разразилась скандальным ревом ползущая сзади «Вольво». Толстяк подпрыгнул, словно под ним что-то лопнуло, дернулся в сторону, пропустив торопыгу, мчащегося за покупками. Горячий пот обжег глаза, он вытащил из бардачка скомканный платок, утер испарину. Машина медленно тащилась между плотными рядами припаркованных авто. Он раздражался еще больше — велика Россия, а припарковаться негде! Что за бардак? Почему такое неудачное место выбрали для встречи? Еще и ямы одна на одной — не дороги, а сплошные «участки со сложностями рельефа»! Ну, ничего, вот закончатся праздники, и он настойчиво поинтересуется у этих горе-коммерсантов, почему они не обустраивают свою территорию? И пусть только попробуют неправильно ответить…

Припарковаться было негде — а возможно, разволновавшись, он плохо смотрел. Чертыхаясь, вывел машину из ряда и подался за угол магазина — перевалился через пешеходную дорожку и встал впритык к стене, чтобы не отсвечивать. А здесь еще хуже — вообще никого не было! Фонари не горели, люди не ходили, машины не ездили! Хотя нужны ли в его работе освещение и лишние свидетели? Как-то странно все это выглядело — человек, благополучие которого зависело от Ивана Петровича, позвонил, назначил встречу в непонятном месте, да еще при этом, кажется, волновался. Но сказал, что все передаст, беспокоиться не о чем — нужную сумму он уже собрал. Возможно, и лучше, чем светиться в собственном кабинете, через который какие только проходимцы не шныряют…

Не успел он толком поволноваться, как снаружи послышался стук в окно — образовалась фигура в куртке и с глубоким капюшоном на голове.

— Иван Петрович? — донесся приглушенный голос. — Открывайте скорее, здесь вообще-то не лето…

Он потянулся через коробку передач и пассажирское сиденье, совершенно забыв от волнения, что впустить пассажира можно гораздо проще и никуда не тянуться. В машину втиснулся мужчина. Уселся, не снимая капюшон, стянул перчатки и принялся дуть на ладони.

— Добрый вечер, Иван Петрович. — Голос у него был хриплый, он покашливал. Лица не было видно из-за пышной меховой опушки капюшона.

— Добрый, добрый, — проворчал водитель внедорожника. — Принесли?

— Да, конечно, все в лучшем виде, ознакомьтесь, пересчитайте… — кряхтя, мужчина забрался в целлофановый пакет, который держал в руке, вынул увесистый сверток.

«Дебил, — мимоходом подумал Иван Петрович. — Такую сумму — и в целлофановом пакете?»

Забирая пакет, он чувствовал, как подрагивает рука. И когда он научится все это делать с каменной невозмутимостью? Глянул в зеркала, включил приглушенный свет в салоне — достаточный, чтобы пересчитать деньги.

— Вы уверены, что все собрали?

— Обижаете, Иван Петрович…

Он разорвал плотную бумагу — пахнуло чем-то неприятным, запустил трясущуюся руку внутрь. И содрогнулся от отвращения, почувствовав, что деньги чем-то измазаны — скользкая, неприятная субстанция, да еще и этот характерный запашок… Но не привык Иван Петрович тормозить на полпути, вынул деньги из пакета… и его чуть не стошнило от этого запаха! А деньги… где? Он держал обеими руками плотную пачку нарезанной бумаги, измазанной какой-то гадостью!

— Что это? — пробормотал он с отвращением.

— А что-то не так? — с готовностью откликнулся «взяткодатель», вытянул шею, понюхал, стащил с головы капюшон. Поморщился. — Ну, правильно, Иван Петрович, ОНО САМОЕ — именно то, о чем вы подумали. Подобное липнет к подобному. А вы рассчитывали получить что-то другое?

— Кто вы? — У чиновника от страха затряслись поджилки — рядом с ним сидел не тот человек, на которого он рассчитывал! — Почему это… бумага?

Страх обуревал, голова переставала работать. Незнакомец негромко, но язвительно рассмеялся:

— Ну, вы и жадный, Иван Петрович. Даже не смотрите, кто вам дает взятку.

Чиновник задергался — какая взятка, не брал он никакой взятки. А докажите! Слабо? Швырнул под ноги слипшуюся «куклу», принялся судорожно вытирать руки о приборную панель, потом спохватился, вытащил из бардачка носовой платок. Незнакомец, склонив голову, рассматривал его с любопытством, как представителя какого-то редкого, к сожалению, невымирающего вида. А до Ивана Петровича вдруг стало доходить. Он вскинул голову, прищурился — липкий пот разъедал глаза. «Этот человек не из правоохранительных органов!» — вдруг пронзила убивающая мысль. А кто? Душа трепетала от язвительного взгляда незнакомца, а тот делался жестче, тяжелее, становился вовсе неприемлемым, давил, как шагающий экскаватор… Он захрипел что-то невразумительное, принялся нащупывать дверную ручку. Незнакомец не возражал, он даже не шевельнулся. Оно и понятно, машина стояла впритык к стене, он сам ее так поставил! Дверца распахнулась сантиметров на пятнадцать, ударившись о стену — в эту щель даже страх его не пролезет! И тут чиновник вконец омертвел, сжался в комок, его трясло, как гриппозного.

— Послушайте, уважаемый… — промямлил Иван Петрович, собираясь с духом. — Не понимаю, что вы тут вообразили и кто вы вообще такой… Вы понимаете, что я буду на вас жаловаться?

— О господи! — вздохнул незнакомец. — Какие вы все похожие, Иван Петрович. И как вас мать-земля до сих пор терпит? Пора, Иван Петрович, пора избавлять страну от засилья этой всепожирающей саранчи! — Он собрался извлечь из кармана заранее приготовленный платок, емкость с хлороформом, но это так маетно. С силой ударил чиновника в висок тыльной стороной ладони, и тот, не успев под занавес всхлипнуть, потерял сознание…

Примерно через час из здания престижной гимназии номер два вышел коренастый мужчина в элегантной дубленке и, помахивая портфелем, напевая под нос, направился к стоянке для машин. Обернулся, отойдя на расстояние. В свете фонарей недавно отремонтированный оплот знаний смотрелся очень даже выгодно. Остроконечные конструкции стремились ввысь — вылитый храм. Отныне здание напоминало нечто среднее между купеческим особняком и средневековой базиликой, разделенной на три продольных нефа. Новое слово в архитектуре, ни у кого нет таких школ! А кто добился этого великолепия?

Человек пребывал в безоблачном настроении. Он отправился дальше, завернул за угол… и был неприятно поражен, обнаружив, что на стоянке для машин, окруженной голыми кустами, не горят фонари! Позавчера горели два, вчера — один. А завтра что — в минус уйдем? Никакой ответственности у людей, и почему он один обязан за всем следить? Ладно, он еще разберется с этими лоботрясами из энергетических компаний…

На парковке оставалась лишь его машина — вполне «проходибельный» «Хайлендер». Остальные преподаватели давно разъехались — убирать свои жилища, закупать подарки, продукты к празднику. Он один — директор престижнейшей в городе гимназии — вынужден сидеть на работе до последнего! Двигатель, заведенный заранее с брелка, четко работал, ведь в теле этого монстра ему чихать на тридцать пять градусов мороза. Салон уже тепленький. Ничего, за полминуты на морозе он не успел окоченеть. Мужчина остановился, закурил, вдохнув вместе с дымом ледяной воздух — закашлялся. Черт, не подумал. Выбросил сигарету в снег и зашагал к машине. И внезапно насторожился, когда из-за округлого бока автокрасавца вылупилась девичья фигурка в песцовой шубке. Девушка подпрыгивала и постукивала сапожками.

— Владимир Ильич, миленький! — вскричала девчушка, бросаясь ему наперерез. — Замерзла уж совсем, вас тут поджидая…

— Свиридова? — изумился мужчина и всплеснул с досады руками. — А чего мы тут топчемся? Неужели меня ждешь?

— Вас, Владимир Ильич, вас… — попискивала девчушка, вертясь кругами вокруг директора. — Владимир Ильич, родненький, ну войдите в мое положение… Двойка по биологии за четверть — меня же отец за нее прибьет, а мать до весны от Интернета отлучит…

— А я тут при чем, Свиридова? — рассмеялся мужчина. — Учиться надо было в четверти — ведь голова-то у тебя варит, я же знаю. Вот только варит она у тебя, Свиридова, не в том направлении, что бы ты тут ни говорила. — Он украдкой посмотрел по сторонам — никого поблизости не было.

— Ну, Владимир Ильич, вы же добренький, я же знаю… — канючила девчонка, преданно заглядывая ему в глаза. — Ну, исправьте, пожалуйста, ситуацию, поговорите с Антониной Савельевной, позвоните ей. Она ведь слушается вас, как солдат полковника, я же знаю… А я все для вас сделаю, Владимир Ильич, ну, хотите, прямо сейчас ВСЕ для вас сделаю!

— Так уж все, Свиридова? — изобразил директор школы добрый ленинский прищур. — Помнится, в прошлой четверти мне уже приходилось тебя упрекать за злостное несоблюдение постельного режима.

— Я исправлюсь, Владимир Ильич, я буду как шелковая! — запрыгала девчонка. — Ну, вы же знаете, — она тоненько захихикала, — мы все изучали в начальных классах основы полового воспитания…

— Ладно, садись! — Он еще раз глянул по сторонам, открыл машину и взгромоздился на водительское сиденье. Ученица десятого класса престижной гимназии вприпрыжку побежала вокруг капота, запрыгнула на пассажирское место и стала яростно растирать раскрасневшиеся щечки.

— Ух, замерзла, это просто пипец какой-то…

— Ну, действуй, Маня, заодно и согреешься, — отеческим голосом произнес мужчина, устроился поудобнее, отогнул спинку сиденья и расстегнул дубленку.

— А вы точно поговорите с Антониной Савельевной? — щебетала девчонка.

— Действуй, действуй, посмотрим на твое поведение.

Им обоим заниматься подобными вещами было не в новинку. Девица приспособилась в соответствующей позе, изогнувшись, сноровисто расстегивала директору брюки, а тот в предвкушении расслабился, растекся, закрыл глаза и начал протяжно мурлыкать. Одобрительно заурчал, когда она добралась до самого главного и ответственного — ну, что ж, придется вечерком поднабраться силенок, чтобы провернуть нечто схожее с женой. Завершились подготовительные манипуляции, девчонка распахнула ротик, словно собралась проглотить Владимира Ильича целиком, подалась вперед…

И чуть не подавилась, когда вместо того, что положено, во рту оказался чупа-чупс в хрустящей обертке. Кто-то сунул его с заднего сиденья — и не промазал! Она захрипела, зафыркала, как породистая лошадь, выплюнула на ладонь непонятную гадость и с изумлением на нее воззрилась. Владимир Ильич почувствовал досадную заминку и выразил недовольство, потом открыл глаза и посмотрел вниз. Девица плевалась, подняла на него изумленные глаза:

— Владимир Ильич, вы чего?.. Вы это зачем?.. Прикалываетесь, да?

— Ты что, дура? — опешил он. Что случилось, дошло лишь тогда, когда в затылок уперся холодный металлический предмет и глухо задышал посторонний. Мужчина онемел от внезапного страха, щелкнул зубами, чуть не откусив себе язык.

— А ну, пошла отсюда, девочка-ромашка… — зловеще процедила темнота у него за спиной.

Десятиклассница истошно завизжала, завертелась. Принялась выкручиваться из неудобной позы — и в следующий миг с перепуганным воем уже выбегала из машины — спрыгнула с подножки и, петляя, словно заяц, бросилась в кусты.

— А…ы… — разжал директор мертвеющие губы.

— Какая же ты редкая скотина, Владимир Ильич… — с досадой сказали сзади. — Заслуженный учитель Российской Федерации, мать твою…

И такой удар обрушился на голову Владимира Ильича, что он мгновенно потерял сознание…

Задрожала рука с длинными музыкальными пальцами — они зашевелились, каждый сам по себе, в собственном направлении. Острая судорога изогнула руку, она задергалась, забилась об пол. Обладатель конечности перекатился на другой бок… и вдруг распахнул глаза, исторг сдавленный рык и уселся, бешено вращая головой. Это был молодой человек со скуластым вытянутым лицом, короткой стрижкой, высоким прямоугольным челом, двухдневной щетиной, добавляющей брутальности мужественному облику. Он был одет не по сезону — мятая куртка с оторванными пуговицами подошла бы для мягкой зимы, причем человеку, который постоянно ездит на машине. Брутальность органично сочеталась с безумством в налитых кровью глазах, опухшим лицом и мятыми джинсами. Он вертел головой, как филин. Мужчина не мог понять, где он находится и что происходит! Внезапно он что-то вспомнил, сунул руку под куртку и побледнел еще больше, обнаружив пустую кобуру. Подскочил, начал выворачивать карманы, вытряхнул денежную мелочь, носовой платок, служебное удостоверение. Телефона не было. Он заскрипел зубами, стал стучать себя по вискам, чтобы избавиться от неприятного сна. Но сон оставался в голове, по ощущениям он был похож на реальность. В мозгу отложилось, что как-то прохладно, он находится в большом, декорированном и обставленном, хотя и несколько запущенном помещении. Вповалку валяются какие-то люди, много людей, а неподалеку — кресло, до которого он, в принципе, может добраться. Молодой человек побрел на негнущихся ногах, наступил на чью-то руку (но не придал значения пустяку), дополз до кресла, рухнул в него. Голова трещала и пылала, как доменная печь. Он смотрел по сторонам зачумленным взором. Ну, полная шизофрения… Сознание понемногу прояснялось, глаза начинали видеть. Огромная комната, отделанная дорогими материалами — площадью не менее шестидесяти метров. Повсюду лежали люди, ему не почудилось — мужчины, женщины, кто-то на диване, кто-то на полу. Окна, обрамленные пыльными шторами — с ламбрекенами и балдахинами, между окнами — прогоревший, монументальный, похожий на портал в иное измерение, камин, декорированный светлыми мраморными плитами. Рядом с камином чугунная емкость с углем, похожая на «сундук мертвеца», кочерга, пустое ведро. Плазменный телевизор на подставке, синий огонек медийного плеера. Ковры, два кожаных дивана, кресло, в углу еще одно. Маленькая елочка с ободранной макушкой, украшенная леденцами на веревочках. Гостиная, словно «парадная зона». Она, похоже, совмещалась с кухней — слева от окна громоздились буфеты, стол с ворохом посуды, здоровый холодильник, подобие разделочной тумбы, миниатюрная газовая плитка, тазики, ведра, пластиковые бутылки с водой, два калорифера известного японского производителя, включенные в сеть и работающие вполсилы. Эклектика какая-то…

За окнами было черным-черно. Мужчина вскинул руку — часы, как ни странно, сохранились и показывали 19:07. Дата — 31 декабря. Скоро Новый год, к такой-то матери!

Он застонал, обхватил голову руками, стал давить на нее, чтобы выжать головную боль.

— Господи всесильный, вы мне руку отдавили… — прошелестела женщина и зашлась простуженным кашлем. Она приподнялась на коленях, уперла в пол трясущиеся руки, обволокла пространство зачумленным взором. С ней явно что-то было не так. Рыжие волосы вздыблены, слиплись, мятое лицо, словно она неделю проспала, придавленная стиральной доской. Поверх красивого вечернего платья с глубокими вырезами была натянута засаленная, с торчащими клоками ваты, колхозная фуфайка, на ногах вместо изящных туфель-лодочек красовались стоптанные кирзовые сапоги. Смотреть на это чудо без смеха было невозможно. Обладатель щетины сипло хрюкнул.

— Простите, Валентина Максимовна, не хотелось вас покалечить. Вы так очаровательны в этой фуфайке и сапогах. На картошку ездили?

— Вы кто? — прохрипела женщина. — Я вас не знаю… но лицо у вас, кажется, знакомое…

— Зовите меня Игорем, не ошибетесь, — вздохнул молодой человек. — Фамилия — Волостной. В нормальном состоянии, Валентина Максимовна, вы бы меня вспомнили.

Но она его не слушала, плевать хотела, что он там бормочет! Пришло осознание ужаса положения. Женщина с отвращением уставилась на фуфайку, стала моргать, надеясь, что она исчезнет, потом завизжала и стала судорожно ее стаскивать.

— Не советовал бы вам этого делать, Валентина Максимовна, — пробормотал Волостной, закрывая глаза. — В помещении довольно свежо.

— Где мои туфли?! — начала визжать женщина, обнаружив на ногах классическую армейскую обувку. — Что за хрень?! Что происходит?! Что вы со мной сделали?! Где я?!

— Да, да, Валентина Максимовна, мы все за вас переживаем… — проговорил сочным «бархатом» импозантный густоволосый человек в скомканном прокурорском мундире. Он пытался убрать с себя посторонние женские ноги. Не будь он таким измазанным и всклокоченным, смотрелся бы еще импозантнее. Мужчина уселся на пол и с недоверием воззрился на окружающие реалии.

— Иннокентий Адамович?.. — Женщина выкатила глаза, проглотила язык и замолчала.

И тут принялся зажигать пузатый низенький субъект в куцем драповом пальтишке — явно с чужого плеча. Его подбросило, он облизал трясущиеся губы, затравленно повертел головой. Перекосилась безвольная челюсть, задрожали туловище и ноги — казалось, он уже разрушается от резонанса. Взвыл, подпрыгнул и начал метаться по гостиной.

— Мать честная, где я… кто вы все… почему я не дома… — Он бормотал что-то еще, но уже неразборчиво и при этом катался колобком по пространству, натыкаясь на стонущих и пробуждающихся людей, на предметы обстановки, брызгался слюнями. Подлетел к столу, неловко махнул рукой, и со стола посыпались какие-то тарелки, чашки, грязные вилки. Он взвыл тоскливым волчьим воем, забился под камин и принялся стрелять оттуда слезящимися глазами.

— Иван Петрович Пискунов превращается обратно в обезьяну, — удачно пошутил господин в прокурорском мундире. — Наше счастье, что вы, Иван Петрович, не работаете на атомной электростанции, иначе бы полный трындец…

— Да что тут происходит, Иннокентий Адамович?! — взвыл из-под камина толстяк.

— Отличный вопрос, — пробормотал, открывая глаза, Волостной. Тени носились по сумрачному челу. Состояние улучшалось — самое время включать извилины. А прокурор вдруг застонал и решил подняться. Опорой послужила женщина, частично лежащая под ним, — в деловом костюме и драной шубейке на искусственном меху — еще одно вопиющее сочетание. Собственных сапог ее, впрочем, не лишили.

— Вы медведь, Иннокентий Адамович! — с надрывом сообщила дама, сбросила с себя изумившегося прокурора и, пыхтя от возмущения, вскочила на ноги. Немного за сорок, некрасивая, худая, плоская, как камбала, с жиденькими пепельными волосами, курносым носом — вернее, нос у нее по большей части был прямой и лишь на кончике имел округлую шишку. — Кто-нибудь объяснит, что это значит? — требовала дама, обвела возмущенным взором всех очнувшихся и тех, кто не спешил приходить в себя. Потом сглотнула, подавив подкравшуюся к горлу тошноту. — Я ничего не помню! Почему меня не предупредили?! Где моя шуба? Почему так дико болит голова?! Почему тут так холодно? Чего вы все тут разлеглись, черт вас побери?! — Она собралась сделать шаг, но закружилась голова, и женщина свалилась обратно, едва не раздавив прокурора. — Почему я здесь?! — продолжала она вопрошать, повышая голос. — Я должна быть дома, у меня масса дел!

— Да уж, дел у вас невпроворот, Екатерина Семеновна, — пробурчал прокурор, на всякий случай отодвигаясь подальше от безумствующей особы. — Дров там нарубить, печь растопить… Что еще… Воды наносить, кашу сварить… Существуют люди, Екатерина Семеновна, которые вечно чем-то недовольны. Их называют женщинами.

— Перестаньте издеваться, Иннокентий Адамович! — завизжала дама, потрясая кулачками.

— Вы еще умудряетесь шутить, Иннокентий Адамович? — удивленно спросил Волостной.

— Эх, Игорь Константинович, знали бы вы, каких мне это стоит усилий… — прошептал прокурор и обхватил пылающую голову руками.

— Я требую объяснений! — взвизгнула дама.

— Нам испортили вечер, — скупо объяснил Волостной.

— Ну, помолчите, Екатерина Семеновна, икона вы наша, сколько можно галдеть? Без вас тошно… — простонал прокурор.

— Екатерина Семеновна похожа на икону? — удивился Волостной.

— В некотором роде, да. Как глянешь на это молитвенное личико, так сразу тянет перекреститься…

— Да как вы смеете, мужлан?! — потрясенно ахнула женщина.

Мстительно засмеялась Валентина Максимовна — на пару минут она лишилась дара речи, но ступор проходил — в ее глазах поселялся «профессиональный» металлический блеск.

Затряслась спинка дивана, за которой вповалку валялись двое, и из-за кожаной конструкции выбралась внушающая трепет фигура — в форме целого полковника полиции, взлохмаченная, бледная как моль, но все еще солидная и убедительная. Он водил по сторонам воспаленными глазами, обхлопал карманы, выругался в полный голос, обнаружив на себе расстегнутую куцую шинель без знаков отличий.

— Здравия желаю, Эдуард Владимирович, — поздоровался прокурор.

— Идите к черту, Иннокентий Адамович, — огрызнулся полковник и начал энергично растирать лоб, неуклонно превращая его в раскаленное пятно.

— Мне так кажется, совещание у полпреда стихийно продолжается, — злорадно оскалилась Екатерина Семеновна — при виде человека в погонах ее жизненный тонус немного повысился. — А где полпред? — она заглянула за диван. — Его там нет, Эдуард Владимирович? Куда вы его спрятали?

— Заткнитесь, ради бога, Екатерина Семеновна! — зарычал полковник.

— А ну не орать тут на меня!!! — взвизгнула дама. — Орите на своих ментов, а на меня тут нечего!!! — И скорчила такую страшную физиономию, что полковник поперхнулся и не нашелся что ответить.

— Ну и дела… — Очнулся один из «отдыхающих» на диване — невысокий, какой-то плюгавый, в оспинах, с жиденькими перепутанными волосами. У него был неприятный колючий взгляд, которым он наградил каждого из присутствующих. Потом сообразил, что это не поможет, мучительно застонал и принялся массировать виски.

— И господин Буревич с нами, — отметил полковник. — С пробуждением, Федор Михайлович, как спалось?

— На хрен идите, господин полковник, — проворчал Буревич, ему удавалось держать себя в руках и не задавать глупых вопросов, чтобы не нарваться на глупые ответы. Но мысли о неудачном сне еще не окончательно его покинули — он украдкой себя пощипывал, закусывал губу. Потом повернул голову и потряс за плечо полулежащего рядом мужчину, похожего на Паганеля — длинного, нескладного, с удлиненным «конским» лицом. Долговязый вздрогнул и предпочел не открывать глаза.

— Арнольд Генрихович решил еще немного понежиться, — презрительно вымолвил полковник и, перегнувшись через спинку дивана, бестактно тряхнул мужчину.

Судя по всему, тот давно уже очнулся. Глубоко вздохнул, распахнул выпуклые глаза, угрюмо глянул на человека, покусившегося на его покой. Сполз с дивана и как-то вприсядку, словно на пружинках, побрел к столу, заваленному посудой. Там его взору открылась початая бутылка третьесортного коньяка, которой он немедленно вооружился, плеснул дрожащей рукой в немытую чашку и залпом выпил. После этого лицо его, стянутое мукой и судорогой, немного расслабилось, и он от души выругался, проигнорировав присутствующих дам.

— Молодец, Арнольд Генрихович, — тихо похвалил оживающий прокурор. — Мыслите противоречиво, но действуете целенаправленно. Так держать.

— Я слышал, что вы кодировались, — недоверчиво проворчал Буревич. — Недостоверные слухи, Арнольд Генрихович? Или код взломали?

— Занимаетесь анонимным алкоголизмом? — подмигнул прокурор.

— Заткните ваши пасти, Федор Михайлович и Иннокентий Адамович… — неласково пробормотал Арнольд Генрихович, добрался бочком до красивого венского стула, покрытого толстым слоем пыли, и взгромоздился на него, вытянув кривые ноги. Брезгливо оглядел присутствующих и принялся растирать грудь в районе сердца.

Параллельно с ним блуждал еще один субъект — относительно молодой, смертельно бледный, в тонкой дубленке, под которой просматривался дорогой костюм в невызывающую клетку. В районе левой челюсти просматривался давний фиолетовый бланш. В отличие от залысин, он сильно портил респектабельную внешность господина. Мужчина выглядел подавленным, но с головой дружил и проснуться заново уже не рассчитывал. С вестибулярным аппаратом проблем не было, он добрался до стола, брезгливо понюхал коньяк в бутылке, прикладываться к спиртному не пожелал, проследовал мимо камина, опасливо обогнув скулящего под ним Ивана Петровича, покосился на телевизор, поглазел на елочку. Последняя навела на мысль, и тень ЗНАНИЯ улеглась на чело. Он вскинул руку с часами, пошевелил губами.

— Удивительная история, господа… — произнес он как-то шепеляво — последствия от удара по челюсти еще сказывались. — Не знаю, как вас, но меня похитили из моего рабочего кабинета ровно сутки тому назад. Вы будете смеяться, но до Нового года остается чуть более четырех часов.

— А вы что за хорь с горы? — насупившись, пробормотал полковник.

— Стыдно, Эдуард Владимирович, стыдно, — раздвинул губы в карикатурной ухмылке мужчина, — не узнавать людей, с которыми однажды встречались.

— Это господин Чичерин Генрих Павлович, — поставил в известность прокурор. — Ловкий адвокат-мошенник, сколотивший состояние на защите авторитетного криминального отребья. Столько раз мы с этим персонажем сталкивались в суде…

— И счет разгромный: «восемь-два», — ощерился адвокат. — Разумеется, не в вашу пользу, Иннокентий Адамович. А что касается «ловкого адвоката-мошенника» — то я охотно верну вам ваше оскорбление фразой «ловкий прокурор-мошенник». Ведь вы такой и есть? Вот и Валентина Максимовна не даст соврать… — он подмигнул насупившейся женщине.

— Похоже, начинается вечер откровений… — перемежая слова с кашлем, прогудел плотный, густобровый мужчина с открытым добродушным лицом, одетый в качественный шерстяной костюм и болоньевую обдергайку. Пошатываясь, держась за голову (на макушке расплывалась знатная шишка), он выбрался на середину гостиной, прошелся взглядом, проговорил: — Прекращали бы вы грызться, что ли… — Затем потащился в левый угол гостиной. — Господи, я умираю от голода, больше суток ничего не ел… — поведал он, озирая содержимое стола. Потом переместился к холодильнику, внушающему трепет своими габаритами, распахнул его и замер, поедая глазами содержимое.

— Надеюсь, там не расчлененный труп? — простонала Валентина Максимовна.

— Здесь еда! — оптимистично возвестил голодающий. — Ангидрит твою перекись, господа… Ну, слава богу. Здесь и мясо, и фрукты, и море шампанского, и помесь тигра с креветками. Не знаю, что за бедствие на нас обрушилось, но с голода мы точно не помрем… — и с этими словами он зарылся в холодильник.

— А это что за хорь? — недоверчиво проворчал полковник.

— А этот, как вы верно выразились, хорь, Эдуард Владимирович, — едко поведала плоскогрудая Екатерина Семеновна, — можно сказать, гордость нашего областного центра. Наша совесть, наше ВСЕ. Владимир Ильич Гусь — педагог высшей квалификационной категории, заслуженный работник образования, великий гуманитарий, обладатель всевозможных медалей, грамот и почетных дипломов. Учитель химии и по совместительству директор гимназии номер два — визитной карточки нашего города. Каждый раз, когда к нам в город прибывает министр образования, его везут в одну и ту же гимназию, где его, как лучшего приятеля, встречает Владимир Ильич…

— Не хорь, а Гусь? — озадаченно взлохматил волосы на макушке прокурор.

— В вашем тоне, уважаемая «серая шейка», я слышу иронию, — прогудел из холодильника директор. — А ее там быть не должно, зарубите это на своем бесподобном носу, Екатерина Семеновна. Тем более хуже от этого вашему носику уже не станет. — Он выбрался из холодильника в обнимку с куском грудинки и бутылкой текилы. Сунул мясо в рот, отвинтил крышку. — А что касается того, что с нами происходит, — прочавкал он, — то готов держать пари — это чей-то не очень умный розыгрыш, который в недалеком будущем разрешится. Не более.

Завершив последнюю фразу, он вдруг вспомнил о чем-то неприятном, помрачнел, потрогал, как бы случайно, шишку на макушке. Воспоминания подстегнули желание выпить. Владимир Ильич уже вознамерился некультурно, не подумав о других, приложиться к горлышку, как из дальнего угла прозвучал срывающийся женский голос:

— А вы не считаете, пан директор, что еда и питье в этом доме могут быть отравлены?

Бутылка выскользнула из дрогнувшей руки, но директор не оплошал — схватил ее на излете у самого пола. Взоры присутствующих переместились на последнюю участницу представительного собрания, которая эффектно возрождалась из праха. Красивая брюнетка с роскошными, рассыпавшимися по плечам волосами, большеглазая, с отличной фигурой и бюстом популярного третьего размера. Молодая, не больше тридцати, и невероятно сексуальная. Девушку не портила ни бледная кожа, ни лохматость, ни страх, перекосивший лицо, ни синеватые круги под глазами, ни просаленная штормовка поверх шерстяной юбки и ангорской кофты с воротником под горлышко. Умри она на этом самом месте — и даже смерть ее бы не испортила.

— О, моя госпожа… — дрогнул голос у директора.

— С пробуждением вас, дорогая Ольга Дмитриевна… — немного вразнобой, но в целом слаженно произнесли сразу несколько человек.

— Я слушаю ваш тошнотворный бред уже несколько минут, любезные, — спотыкаясь, проговорила дама. — Мне кажется, вы дружно сошли с ума. Вы говорите ни о чем, грызетесь без повода, и никого не заботит вопрос: где мы находимся?

— Ну, хватит! — треснул кулаком по подлокотнику Волостной и решительно вытряхнулся из кресла. Его штормило, но самочувствие улучшалось. — Нас похитили, обобрали, куда-то привезли, бросили… Я тоже не понимаю, почему мы здесь. И ГДЕ МЫ, черт возьми?!

Он шагнул к подоконнику, прижал нос к толстому стеклу, забранному снаружи решеткой, и уставился в темень. Он ничего не видел! Кроме термометра за бортом, демонстрирующего полнейшую безнадегу: минус тридцать шесть!

— Черт вас побери, выключите свет!

Встрепенулся Буревич, щелкнул выключателем. Гостиная погрузилась во мрак, ахнули одновременно две женщины. Мужчина всматривался в даль до боли в глазах. Проступали какие-то елочки, заиндевевшие ветки кустарника, фрагмент беседки, заваленной снегом, забор. А за забором что-то темное, густое, неприятное и недружественное…

— Явно не город, — пробормотал Волостной. Пропадала решимость, уступая место неприятным предчувствиям.

— Да включите вы свет! — отчаянно завопила Валентина Максимовна.

Буревич щелкнул выключателем. Загорелись лампочки, имитирующие свечи на внушительной канделяберной люстре. Удручающая мизансцена: никто не сидел, люди стояли в напряженных позах, сбившись в кучу, даже трусливый Иван Петрович выбрался из-под камина и примкнул к компании, и такая удушливая волна ужаса исходила от этих людей…

— Ну, я так и знал, — натянуто пошутил прокурор. — У меня на всю неделю был неблагоприятный астрологический прогноз…

— Ладно, слушай сюда! — внезапно выплюнул полковник, приосанился, раздвинул одеревеневшие от страха челюсти. — Временно всем оставаться на своих местах!

И, делая отмашку правой рукой, он зашагал к буфетам, начал резко выдвигать ящики, гремела посуда, кухонный инвентарь. Язвительно похмыкивая, полковник выхватил из ящика здоровый кухонный нож с костяной рукояткой, проверил заточку, что-то хищно прошипел, взял его хватом снизу и исподлобья обозрел оробевшую компанию.

— Но-но, Эдуард Владимирович, мы же вам не опята, ей-богу… — то ли в шутку, то ли всерьез забеспокоился прокурор.

— Помолчите, Иннокентий Адамович, — бросил полковник и сжал рукоятку. Было видно, как расслабилось суровое лицо и кровь прилила не только к глазам. — Возникает несколько резонных вопросов, господа. Кто нас похитил? Уголовники, инопланетяне, сомалийские космические пираты? Если нас похитили, то где похитители? Если нас похитили, то почему бросили в комнате, напичканной ножами? Если нас похитили, то почему вон та дверь открыта? — он выстрелил подбородком в приоткрытую входную дверь, за которой просматривалась полоска темноты. И все невольно проследили за его взглядом. Поставленные вопросы требовали обсуждения.

Соорудив мужественный лик, полковник оценивающе разглядывал людей, выбирая из них наиболее дееспособных.

— Игорь Николаевич, Иннокентий Адамович, вооружайтесь ножами — и айда за мной. Посмотрим, что за чертовщина тут творится!

Никто не пожелал оставаться в гостиной. За тремя мужчинами, выступающими в авангарде, живописной толпой повалили остальные — даже трусоватый Иван Петрович, лишь каким-то чудом не разорвавшийся от страха на ошметки. Люди высыпали из гостиной и недоуменно стали озираться. Перед ними простирался умеренно освещенный обширный холл, выстланный мраморными плитами. Серые осыпающиеся стены, оформленные рельефными багетами и розетками. Дорические колонны, помпезная лестница на второй этаж — тяжелые балясины имитировали шахматные фигуры, а перила были вырублены из крапчатого гранита. Ступени убегали в темноту. Вход в гостиную обрамляли две пристенные колонны. На первом этаже было несколько помещений, но людей в первую очередь интересовала входная дверь по курсу — высокая, двустворчатая, закрытая. С двух сторон были окна, а сверху — архитектурные излишества в виде лепнины.

— Мы ее выбьем, не хрен делать… — хрипел возбужденный Буревич, подлетая к двери и уже собираясь засадить по ней пяткой, но почему-то передумал.

— Выбивайте ее, скорее! — верещала Екатерина Семеновна и стала толкать в спину неповоротливого Арнольда Генриховича. — Ну что вы тут груши околачиваете, господин депутат, шевелитесь, черт вас побери!

— А ну не трогайте меня! — завизжал, как баба, означенный господин и со всей силой оттолкнул от себя женщину. Не врежься она в красотку Ольгу Дмитриевну, ей пришлось бы лететь через весь холл. Женщины ругались, возились в полумраке, а полковник уже командовал:

— А ну навалились, лежебоки, навалились!

Но тут перед дверью выросла осанистая фигура адвоката Чичерина, он сделал толпе упреждающий знак. Потом как-то нерешительно взялся за массивную ручку, помедлил, словно спешил свершить молитву, отодвинул по направляющей тяжелый бронзовый засов и, резко выдохнув, надавил на дверь.

Одна из створок со скрипом приоткрылась… И в следующий миг ее швырнуло обратно ураганным порывом ветра. Обжигающий холод ударил по лицам! Люди загалдели, полковник оттолкнул растерявшегося адвоката, лично распахнул дверь и первым выпрыгнул наружу с торжествующим рыком. И тут же поскользнулся на заледеневших плитах крыльца, обрамленного колоннами, не удержался, покатился. Остальные уже лезли на улицу, кто-то падал — слава богу, не фатально. Спрыгивали с крыльца, метались по заметенной подъездной дорожке, барахтались в снегу. Царила темень, бледный свет поступал лишь из окон вестибюля, но его катастрофически не хватало, чтобы что-то разглядеть. Луна отсутствовала — спутник планеты в этот злосчастный час находился на другой стороне здания. Повалилась в снег Валентина Максимовна, ей на шею взгромоздился завывающий Иван Петрович, и она никак не могла его стряхнуть, вертелась, энергично использовала табуированную лексику. Дул пронизывающий ветер, мела поземка. Мелкий снег проникал под одежду, студеный вихрь морозил щеки. Из темноты напротив крыльца проступал заснеженный садик, заиндевевшие деревья. За ними забор, ворота… Одежда, в которой люди оказались на улице, была никак не предназначена для аномального холода. Кто-то, чертыхаясь, побежал обратно, самые стойкие продолжали метаться, но уже без всякого энтузиазма. Игорь Константинович Волостной имел способность подмечать детали. И с экстремальными условиями был знаком не понаслышке. Он уже прикидывал, сколько сможет выдержать на этом холоде — как ныряльщик перед погружением. Минуты три, четыре — максимум. А затем — гарантированное обморожение пальцев и щек. Он выбросил нож (запомнил, куда), сунул руки в карманы и побежал, утопая в снегу, по дорожке, огибающей заметенный садик. Брови обрастали инеем, холод уже выкручивал позвоночник. Ладно бы в тулупе, а не в этой дохлой куртке… Он подметил, что совсем недавно здесь проезжал автомобиль с широкой колесной базой — автобус или вездеход. Следы еще не замело. Ничего удивительного — ведь всю компанию как-то сюда доставили. Он присел, пытаясь разглядеть рисунок протектора. Бесполезное занятие, только время терять. Протектор мощный, кто бы сомневался. Он помчался дальше, приближаясь к воротам. Ворота были не массивные, порядком обветшали, створки без труда разъехались, и он с колотящимся сердцем вывалился наружу!

Радость оказалась преждевременной. Здесь не было ни населенного пункта, ни дороги (об этом, собственно, можно было и сразу догадаться). Метров семьдесят до плотного ельника — колея, продавленная автомобилем, наискосок тянулась к лесу, а дальше изгибалась и волочилась вдоль опушки. Решение двинуться по колее было, мягко говоря, непродуманным. Волостной ввалился в траншею, продавленную колесом, протащился несколько метров и увяз. Вот уж точно — там, где пехота не пройдет… Он рычал, выкапывался, разгребал снег голыми руками. Продвинулся еще немного и снова упал.

— Решили нас покинуть, Игорь Константинович? — прохрипела темнота голосом полковника. Подоспевший Эдуард Владимирович помог ему подняться. Они стояли в колее, всматривались в очертания леса, в которых не было ничего утешительного.

— Покинешь вас, пожалуй, Эдуард Владимирович, — пробормотал Волостной. — Вам не кажется, что нас очень грамотно тут уединили? Держу пари, в округе не найдется ни одного населенного пункта, сплошные леса, люди здесь не ходят, теплых вещей и средств связи нас лишили, вдобавок этот собачий холод и странный особняк на отшибе. Сунешься в лес — мгновенно замерзнешь…

— Все понятно, Игорь Константинович, — просипел, защищаясь от ветра, полковник. — Ваши мысли удивительно совпадают с моими. Нужно возвращаться, будем разбираться с этими странными обстоятельствами. А если все останется, как было, если не появятся эти сволочи, то будем как-то утепляться и выходить из дома уже не ночью, а при солнечном свете. И мой вам совет — мажьте щеки жиром, если собираетесь на улицу. Пойдемте, Игорь Константинович, нужно возвращаться, если не хотим тут навсегда остаться.

Они отступали обратно к воротам. Из полумрака показывалась двухэтажная громадина дома — с фигурными пилястрами, лепными карнизами и подоконниками, с треугольным фасадом, подпираемым пафосными колоннами. Над главным карнизом висела вычурная эркерная башенка — какой-то анахронизм, родившийся в воспаленном мозгу архитектора.

Задыхаясь от ледяного ветра, полковник прокричал:

— Нам следует держаться поблизости, Игорь Константинович… Представляется, что только мы в этой никудышной компании можем противостоять угрозе. Прокурору я не верю, он себе на уме, остальные — нытики, дохляки и идиоты, согласны? Надеюсь, вы не считаете, что я хреновый мент?

— Отличная идея, господин полковник! — прокричал Волостной, защищая лицо от свирепого ветра. А сам подумал: «Мент ты, может, и не хреновый, Эдуард Владимирович, вот только в разведку с тобой ходить заказано, скользкий ты наш. Уж лучше с врагом — безопаснее будет…»

Рядом с домом никого уже не было, в холле, впрочем, тоже. Когда они ввалились в дом с мороза, окоченевшие до предела, услышали голоса, доносившиеся из гостиной, — люди там шумели, ругались. Несколько минут они прыгали, растирались, пытаясь согреться — боль тянула кожу. В вестибюле тоже было прохладно — отопительных приборов здесь не держали, а парового отопления, разумеется, не было — к чему его тут подключать? Хорошо хоть электричество имелось. Несколько минут полковник и Игорь Константинович посвятили осмотру первого этажа, убеждаясь, что «посторонних» в данной части здания нет. Гостиная располагалась напротив основного входа. Между гостиной и лестницей обнаружился витиеватый коридор, а за ним еще один выход — заваренный. Помещения в правом крыле — отремонтированные, но пустые, в них никогда не жили. Слева — бильярдная, там имелся стол (не пыльный, что бросилось в глаза), а также все необходимое для игры, включая увесистые кии, одним из которых и вооружился Игорь Константинович. Дальше следовали две комнаты, похожие на спальни, в них были пустые тумбочки, голые кровати, несколько одеял в пустых шкафах, на окнах куцые шторки без балдахинов и ламбрекенов. Узкие коридоры замысловато разбегались — один от лестницы, другой от гостиной, огибали крылья здания и возвращались в холл — но уже ближе к выходу. Местечко выглядело идеальным для игры в пейнтбол или, скажем, казаки-разбойники. Взгляды периодически натыкались на отключенные от сети калориферы. Их было много. Впрочем, в бильярдной нагревательные приборы работали и еще в одном из помещений справа от холла, напоминающем кухню, которой практически не пользовались. Все окна первого этажа были забраны решетками. Если в помещениях имелись шторы, то они были наглухо задернуты.

— Вам не страшно, полковник? — пробормотал Волостной, когда, осмотрев все потаенные уголки, они выбрались к лестнице.

— К черту страх, — фыркнул Эдуард Владимирович. Его внушительная челюсть ходила ходуном. — Хотя кого я собираюсь обмануть… Вы проницательный человек, Игорь Константинович, несмотря на молодые годы. Мне так же страшно, как и вам, черт побери… Я даже не представляю, что сделаю с этими уродами, когда они мне попадутся. Вернемся в гостиную?

— Как хотите, — пожал плечами Волостной. — Но на вашем месте, господин полковник, я бы сейчас поменьше задирал людей и отринул подальше размышления на темы расправы. Мы все возмущены, испуганы, растеряны, и накручивать себя и окружающих — как-то не умно. Согласитесь, если бы нас похитили с целью выкупа, то все это выглядело бы несколько иначе.

— Вы присвоили мою мысль, — проворчал полковник.

— Я об этом подумал еще до вашего пробуждения. В первую очередь нужно убедиться, что в здании, помимо присутствующих, никого нет. И лучше это сделать нам вдвоем — дабы истеричная публика не путалась под ногами.

— Предлагаете подняться? — Полковник угрюмо уставился на окутанную мраком лестницу — такое ощущение, что где-то наверху клубился туман и в нем шевелились жутковатые призрачные существа. — Ну, хорошо, пойдемте… Хотя, признаюсь честно, Игорь Константинович, я далеко не в восторге от этой затеи…

Они поднимались — вооруженные кием и ножом, — делая частые остановки и прислушиваясь. «Туман» заглатывал. Поворот у безвкусной керамической вазы, венчающей перила, второй пролет. Они двигались молча, чутко поводя ушами. Остановились у стены широкого коридора, прижались. Видит бог, становилось не по себе.

— Покурить бы сейчас, Игорь Константинович, — прошептал полковник. — Эти суки, что нас прибрали, вместе с телефоном изъяли сигареты и зажигалку. У вас, случайно, не найдется сигаретки?

— Не курю, Эдуард Владимирович, бросил. У меня прибрали только телефон. На банковские карты и рублевую мелочь не покусились. Правда, блокнот умыкнули, с рабочими записями…

— Признайтесь, как они вас похитили, Игорь Константинович?

— Глупо… — молодой человек сквозь зубы чертыхнулся. — Рабочий день уже кончался, какая работа под Новый год? С коллегами символически посидели, позвонил жене, сказал, что уже еду. А тут осведомитель на мобильник прорвался, попросил о встрече — мол, срочно. Ладно, думаю, заеду — договорились в бильярдной на Щербицкого. Заведение кулуарное, приватность обеспечена, клиентов с гулькин нос. Ждал поганца, задерживался он где-то, потом в туалет вышел… ну, и проворонил. Тряпка в рот — то ли эфир, то ли хлороформ, все поплыло — и сутки в отрубе… Одно удовольствие — успел по нужде сходить. Теперь вот гадаю — а мой ли агент звонил? Сипел он как-то странно… А вас как прибрали, Эдуард Владимирович — если это не коммерческая, гм, тайна?

— Как полного лоха, — ругнулся полковник. — С совещания у полпреда возвращались, машина с гэбэшными номерами, хмырь с корочками — я даже рожу его не рассмотрел. В общем…

— Газ без цвета и запаха, — усмехнулся догадливый молодой человек. — Сочувствую, Эдуард Владимирович.

— Да ладно вам, сочувствуете, — проворчал полковник. — Рады, поди, что не одному вам отдуваться. Встретили, блин, Новый год в кругу семьи… Вы чего там зависли, Игорь Константинович? Ощупайте стену за поворотом — вдруг выключатель найдете?

Выключатель за углом имелся, но после щелчка что-то треснуло, заискрило, и вновь воцарилась темень.

— Замечательно, — чертыхнулся полковник. — Лампочка перегорела. Тьму включили. Очень вовремя. Может… это не случайно? — насторожился он.

— У меня есть спички, — глухо поведал Волостной. — В гостиной у газовой плиты валялось несколько коробков. Хочется надеяться, это был не единственный выключатель в коридоре. Неясное чувство мне подсказывает, Эдуард Владимирович, что на втором этаже нет таких перехлестов, как на первом. Обычная коридорная система плюс дополнительные лестницы по краям — мы их видели, кстати, внизу…

— Да хрень это полная… — выдохнул полковник. — Нет тут никого — давно бы обозначили свое присутствие. Пойдемте, Игорь Константинович, в другой раз поднимемся. В туалет мне что-то захотелось… — Полковник сделал судорожное движение бедрами. — Интересно, здесь имеются туалеты? Не на улицу же бегать в такой дубак.

— Кажется, было что-то похожее — в коридоре между гостиной и холлом. Но не думаю, что в баке есть вода.

— К черту воду, — оторвался от стены полковник. — Вы как хотите, а я возвращаюсь — что-то сурово меня прихватило…

— А я останусь, — понизил голос Волостной. — Прогуляюсь, осмотрюсь. Возвращайтесь, Эдуард Владимирович, сам справлюсь. — В голосе Волостного прорезалась насмешка.

— Думаете, это даст какой-то результат?

— Ну, какой-то даст.

И поджарая фигура молодого человека с бильярдным кием наперевес скользнула за угол…

К системе канализации дом, разумеется, подключен не был. Но здесь имелись собственные коммуникации. Дверь в туалет отличалась прочностью, имела щеколду изнутри и подвесной бак, из которого вода поступала в сливное устройство. Кто-то из похищенных уже воспользовался санузлом, не убрав за собой. Подавляя тошноту, перекосившись от брезгливости, полковник сделал свои дела, вымыл руки в крохотной раковине, подвешенной над приваренным к баку дополнительным краном, и вернулся в гостиную.

А там его появление даже не заметили. Истерика была в разгаре. «Нас похитили, это террористы, мне больно!» — билась в припадке Валентина Максимовна. Обмороженная щека у нее покрывалась белыми пятнами, и склонившийся над ней прокурор Иннокентий Адамович безуспешно пытался замазать щеку какой-то мазью, найденной в шкафу.

— Господи, где наши теплые вещи, как так можно жить? — стучала зубами, скорчившись на диване, еще не согревшаяся Екатерина Семеновна.

Угрюмый Буревич навалил полный камин углей, толкал туда обрывки газет, поджигал, ворошил эту кучу кочергой — и понемногу угли начинали потрескивать, распространяя тепло. Директор школы с птичьей фамилией растаскивал по углам калориферы — а их здесь было ровно четыре штуки (словно кто-то заранее позаботился), — подключал к розеткам, опасливо выставлял максимальный режим.

— Вы бы не слишком усердствовали, Владимир Ильич, — с подозрением косился на его манипуляции адвокат Чичерин. — Выбьет пробки к чертовой матери — и тогда нам точно карачун приснится.

— Не слушайте его, Владимир Ильич! — визжала окоченевшая Екатерина Семеновна. — Все включайте, пусть будет тепло!

Сильно маялся толстяк Иван Петрович, много думал, потел холодным потом, шнырял по сторонам глазами. Забрался в навесной шкаф, принялся вытрясать оттуда пачки с солью и крупами, посуду, бутылочки с уксусом, миниатюрные баллоны-картриджи для подключения к газовой плите, разорванный блок «Честерфильда», на который мгновенно положил лапу полковник. Долговязый Арнольд Генрихович в десятый раз обшаривал карманы, вновь вытаскивал кожаное портмоне, тужился, бледнел, выворачивал наизнанку его отделения.

— На этом месте могли быть ваши деньги, Арнольд Генрихович? — мрачно пошучивал косящийся на него Буревич. — Вас обчистили? Или не можете припомнить, что там было?

— А вас не спрашивают, Федор Михайлович, — огрызался долговязый. — Занимайтесь своим делом — оно у вас хреново, кстати, получается.

Но тем не менее камин худо-бедно начинал функционировать. Бледная и неразговорчивая брюнетка Ольга Дмитриевна, не рассчитывая на мужскую помощь, взялась за спинку массивного кресла и поволокла его к камину, задирая ковер. Пристроилась в паре метров от огня, посмотрела по сторонам, шагнула за скомканным одеялом. А когда вернулась, в ее кресле как ни в чем не бывало сидел полковник Эдуард Владимирович, сосал сигарету и сосредоточенно смотрел на огонь.

— Не поняла… — пробормотала брюнетка. — Эдуард Владимирович, вы что себе позволяете?

— Идите к черту, Ольга Дмитриевна, — отмахнулся полковник. — Я должен подумать.

— Потрясающе, — покачала головой брюнетка. — Вы такой бесподобный хам, что уже можете баллотироваться.

— Ну возьмите меня штурмом, если хотите, — огрызнулся полковник. — Отвяжитесь, Ольга Дмитриевна, подтащите другой стул, их здесь с избытком.

— Вы именно такой, каким вас видят люди, — разозлилась Ольга Дмитриевна. — Хотелось бы знать, имеется ли у вас хоть одно положительное качество?

— Конечно, имеется, — проговорил прокурор. — Отсутствие совести, например.

— А вас вообще не спрашивают, — огрызнулся полковник.

— И все же я не теряю надежды, что весь этот ужас — бездарный, но тщательный спланированный розыгрыш, — выдал, отступая от контекста беседы, директор школы.

— Мы тоже не теряем вашей надежды, — нервно гоготнул Буревич.

— А вы кто такой? — покосился на директора полковник. — Ах да, представитель гуманитарной организации, гордость нации… Для ваших регалий могли бы быть и поумнее, господин директор.

— Кешенька, да что же это такое, нас всех убьют, да? — внезапно сморщила нос Валентина Максимовна и обняла за шею оторопевшего прокурора. Не ожидавший такого поворота событий, тот уронил челюсть и как-то начал отстраняться от повисшей на нем женщины.

— Кешенька?.. — отреагировал полковник, закуривая очередную сигарету. — Ну, надо же, какие пикантные подробности всплывают…

— А что? — внес свою лепту Буревич. — У судьи и прокурора нормальные деловые отношения. Учитесь, господа, как надо совмещать работу и досуг.

— Какая гадость, — сплюнула Екатерина Семеновна и демонстративно отвернулась.

— Ничего, Екатерина Семеновна, — подал вкрадчивый голос адвокат Чичерин. — Случаются вещи и похуже секса. Послушайте, гости дорогие, — он деликатно кашлянул и обвел глазами присутствующих, — может, прекратим, в конце концов, выяснять отношения и обзывать друг друга всякими нехорошими словами? Я понимаю, что ситуация ужасная, наши семьи сейчас в панике, мы теряемся в праведном гневе и догадках, но… Новый год на пороге, все помнят? Почему бы нам не проводить Старый, пока не стали происходить какие-то неприятные события? Еды в достатке, алкоголя — хоть залейся — что же мы, господа, не русские люди, что ли? А идея насчет отравленных продуктов мне видится надуманной — во всяком случае, Владимир Ильич, отведавший местных деликатесов, пока жив.

— Спятил человек, — сокрушенно вздохнула Ольга Дмитриевна и покрутила пальчиком у виска.

Вообще идея достопочтенной публике понравилась. Время шло, в гостиной становилось тепло, таинственные похитители не объявлялись. Адвокат и директор уже кромсали кухонными ножами мясо и сыр, вскрывали банку с солеными огурцами. Арнольд Генрихович одной рукой держался за сердце, другой разливал по примитивным стеклянным бокалам шампанское, коньяк и текилу — согласно предпочтениям собравшихся. Валентина Максимовна, закутанная в одеяло, вцепилась в рукав прокурора и уже начинала сдавленно хихикать. Адвокат отыскал пульт и включил телевизор. Взорвалась пестрыми красками и традиционной бесталанностью неувядающая русская попса. «Выключите эту гадость», — перекривилась Екатерина Семеновна.

Только полковник Эдуард Владимирович не принимал участия в скорбном пире во время чумы. Он курил сигарету и напряженно думал, таращась на искрящие угли за декоративной решеткой. Внезапно он вышел из оцепенения и громогласно проговорил:

— Народ, кончайте бухать! Вы соображаете, что творите?!

Люди застыли, отвесив челюсти. Икнул, выплеснув коньяк из стакана, господин Буревич. Поперхнулась и закашлялась Ольга Дмитриевна, присутствующая при «застолье», но не принимающая участия в нервном галдеже.

— Будьте проще, полковник, — пробормотал адвокат. — Не только вам паршиво на душе! Так что ж теперь, заворачиваться в одеяла и ползти на кладбище?

— Вы идиоты! — взревел полковник.

— И что нас выдало? — ухмыльнулась Ольга Дмитриевна.

— Вы можете хоть на минуту сосредоточиться?

— Это кроссворд? — удивился прокурор. — Эдуард Владимирович, бросайте свою быковатую манеру, здесь присутствуют люди не ниже вас по положению и известности.

— Вы еще скажите, по популярности, — сгримасничала Ольга Дмитриевна.

— А почему бы и нет? — задумался известный адвокат.

— Ах, ну да, — вспомнил прокурор. — Вы же собирались о чем-то подумать. Уже подумали?

— Слушайте меня! — прокричал полковник. — Похитители выкрали нас — людей, от которых что-то зависит в областном центре. Люди разной степени известности и влиятельности, но тем не менее. Здесь нет кочегаров и плотников. Похитители не объявляются. Имеет место изощренная психическая атака и… мороз, который продлится еще как минимум несколько дней. Предлагаю пошевелить последними извилинами и вспомнить, при каких обстоятельствах произошли нападения. Лично меня подкараулили на трассе, когда мы с шофером и старшим лейтенантом Олегом Тарасенко возвращались в город из Отрадного с совещания у полномочного представителя президента в Сибирском округе. Насколько помню, из присутствующих в этом же совещании принимали участие Федор Михайлович, Иннокентий Адамович, Арнольд Генрихович и наша дорогая Екатерина Семеновна. Возможно, кто-то еще, толпа была большая. Рискну предположить, что нападения произошли примерно в одно время — скажем, с шести до девяти вечера 30 декабря. Выходит, банда большая, ублюдки действовали одновременно в разных концах города. Применялись эфир, хлороформ, удары по голове… — полковник иронично покосился на директора гимназии, у которого на макушке цвела выпуклая шишка. — Лично я ничего не помню. Но ведь не может быть, чтобы больше никто из вас ничего не запомнил! Обстоятельства, лица похитителей…

Невразумительно забормотал толстяк Иван Петрович. Все уставились на него исподлобья. Он смутился, закашлялся.

— Чего он там моросит? — поморщился полковник.

— Я на несколько секунд приходил в себя… — отчаянно сражаясь с собственной трусостью, промямлил Иван Петрович. — Меня как раз вырвало… Безбожно трясло, трещал мотор, было очень тесно, душно, больно… Я валялся на полу, рядом кто-то стонал, пытался подняться… Потом я снова потерял сознание… Это был не автобус, и не микроавтобус, и не легковая машина…

— Вездеход для перевозки грузов, — пояснил Буревич. — Такие штуки в отдаленных поселениях области используются коммерсантами даже летом. В них можно хоть по снегу, хоть по болоту и по бездорожью. В салоне помещается до нескольких тонн груза, а при желании и с десяток человек — если вповалку. Нас где-то перегрузили с городского транспорта на вездеход. Хоть ты тресни, ничего не помню… — Он залпом осушил стакан, после чего сделался еще трезвее и угрюмее.

— Это я пытался подняться, — побледнев, проговорил долговязый Арнольд Генрихович. — Очнулся… ну, конечно, возмутился, куда-то полез…

— Храбрый вы наш, — прошептала Ольга Дмитриевна.

— Да шли бы вы… — огрызнулся мужчина. — В кабине двое, по-моему, сидели. Все расплывалось, только очертания, я даже попытался дойти до них… Тут один из них поднялся, наехал на меня, что-то сунул в лицо, я помню отвратительный запах… И это все.

— Невероятно, — прошептала Екатерина Семеновна. — На КОГО они покусились… Им это с рук не сойдет…

— Сплетенье рук, сплетенье ног… — пробормотал директор. — Решили, секс, а это морг. Какой-то не очень деликатный получается розыгрыш, ангидрит его перекись через основание…

— И это все, что вы запомнили? — насупился полковник.

— А вы и этого не помните, — отмахнулся долговязый.

— Ну, хорошо, — полковник скрестил руки на груди. — Обстоятельства, господа, обстоятельства…

Дальше выяснилось, что господин Буревич услугами телохранителей не пользуется. Есть шофер, он довез его с совещания до подъезда, в котором и разразилось несчастье. Женщина в норковом капюшоне, из-под которого поблескивали только очки, догнала, попросила придержать лифт. Сделал, называется, доброе дело. Поездка в лифте прервалась, не начавшись. Прыснула, змеюка, в лицо нервнопаралитическим газом (а он, между прочим, запрещен!), мозги набекрень, весь в судорогах. Федора Михайловича вывели из подъезда, бросили в подскочившую машину — и адьёс, амигос, занавес…

Что касается прокурора, то он и до дома не успел дойти. Настроение было благодушное, предчувствие праздника, а еще полпред похвалил городскую прокуратуру за настойчивость и принципиальность. Отпустил шофера с миром, разрешив не заезжать во двор, шагал к своему подъезду, дышал морозным свежим воздухом. А у подъезда какой-то тип в надвинутой на глаза шапочке пытался завести «Жигули», метался между салоном и распахнутым капотом. Прокурор удивился мимоходом — откуда такая рухлядь у жильцов элитного дома? Но настроение было отличное, решил не вникать. Пошутил еще: «Как наша недвижимость, сэр? Может, помощь требуется?» Ведь Иннокентий Адамович Головач всегда готов прийти на помощь ближнему. Тот обрадовался: «Ну, если секундочка найдется — не сложно ли вам забраться в салон и повернуть ключ?» А что в этом сложного? Проблема лишь в том, что обратно из салона прокурор не выбрался. Там кто-то был, применил подлый прием, пустив газа в глаза…

Господина Аврамского Арнольда Генриховича, как и полковника, тормознули на дороге. Гаишник вырос из снежной мглы, ну и… Ну, сломалась от мороза мигалка! Водитель убежал разбираться — мол, что за вопиющее беззаконие! А Арнольд Генрихович только на миг прикрыл глаза и…

А вот Екатерина Семеновна Каледина по возвращении из Отрадного попросила водителя остановить у торгового центра «Солнечный город». Хотела прикупить подарок дочери: любимое чадо присмотрело нарядную прикроватную тумбочку за сорок тысяч. Оплатила, договорились о доставке на 31 декабря — за отдельное, разумеется, вознаграждение. «Посмотрите, к этой тумбочке есть очень милый журнальный столик. Они будут гармонировать просто великолепно, — предложил усатый менеджер. — К сожалению, их только привезли, мебель на складе, но это рядом». Одно утешало: физиономию менеджера она ЗАПОМНИЛА. Чего нельзя сказать о том, кто подкрался сзади и заткнул ей дыхательные пути смоченным в эфире платком…

Адвоката умыкнули из собственного кабинета. Он отпустил секретаршу, и как раз в промежуток времени между ее уходом и звонком на пульт охраны все и стряслось. Злоумышленник беспрепятственно проник в офис, врезал кулаком по челюсти, и дальше — темнота…

А Пискунова Ивана Петровича вообще ни за что схватили! Сидел в машине по своим делам, никого не трогал…

— Просто сидели, Иван Петрович? — внезапно заинтересовался прокурор. — С чего бы это вы просто так сидели в машине в такое неподходящее для этого время года?

— Человека ждал… — пробормотал Иван Петрович и начал покрываться пунцовыми пятнами.

— А пришел другой человек, — язвительно усмехнулся прокурор. — Я так понимаю, без адвоката вы ничего не скажете, Иван Петрович?

— Я адвокат, — встрепенулся Чичерин.

— Да пошли вы к чертовой матери! — разозлился Иван Петрович и отвернулся.

Гуся Владимира Ильича прибрали на стоянке у собственной школы. Разговорился со школьницей, которая подкараулила его. Девице вкатили «пару» по биологии за четверть, и она решила дать ему взятку, чтобы он воздействовал на преподавателя биологии. Но взяток Владимир Ильич не берет, он выше этого, сделал девушке внушение, хорошенько отругал, а когда она ушла… Физиономия господина директора по мере повествования становилась постной, а в завершение, чтобы не выдать своих «высоких» чувств, он тоже отвернулся.

— Еще один темнила, — проворчал полковник.

— Ну, ладно, хоть девушка в рассказе фигурировала, а не мальчик, — хихикнул прокурор. И уши в этот момент у отвернувшегося директора стали похожими на запрещающий сигнал светофора.

Ольга Дмитриевна Кашкалда сидела дома. Отгремели политические сражения, в которых она по долгу службы участвовала. Предчувствие Нового года шагало по планете. В огромной квартире — никого. Родители умерли, идеального мужчину не нашла, позвонила в ресторан, находящийся на первом этаже, сделала «скромный» заказ на пять тысяч рублей. Решила отдохнуть зимним вечером в одиночестве, в тишине и покое, чтобы не видеть опостылевших рож! Молодой человек, доставивший заказ, поначалу показался приличным. Но быстро разонравился — после того, как бросился на нее сзади и хорошенько придушил, — после чего ноги у Ольги Дмитриевны обмякли, и сознание растаяло, как пластилин на печке…

Валентина Максимовна Лужина, сильно смущаясь, поведала, что ее выкрали в разгар корпоративной новогодней вечеринки. Из-под носа коллег и представителей «смежных» подразделений. «Средь шумного бала?» — изумился адвокат, за что чуть и не получил коленом под дых. Молодой человек пригласил Валентину Максимову на танец, растекался перед ней, очень хотел понравиться…

— И ведь понравился! — загоготал полковник. А прокурор Головач при этих словах как-то сник, нахмурился и отодвинулся подальше от Валентины Максимовны. — Ай да судья, ай да молодец… И муж у нее имеется, и Головач Иннокентий Адамович всегда придет на выручку в постель… Ах, простите, Иннокентий Адамович, вы же у нас такой правильный, никогда не изменяете супруге без необходимости.

— За двумя мужиками погонишься… — как-то меланхолично вымолвил адвокат.

— От одного точно по губе схлопочешь, — гоготнул полковник, снова закуривая сигарету. — Ладно, не бросайтесь на меня, Иннокентий Адамович, и вы, Валентина Максимовна, воздержитесь от ненормативной лексики. Все свои. Все мужики козлы, а все бабы дуры. Хотя бывает и наоборот… — он споткнулся. — Вы так смотрите на меня, Валентина Максимовна! Держу пари, вы пошли бы на убийство при определенных обстоятельствах. Дайте подумать…

— Вы здесь будете думать? — ядовито осведомился прокурор. — Или, может, выйдете на свежий воздух?

— Заткнитесь. Вы запомнили лицо прекрасного принца, Валентина Максимовна?

— Да!!! — истерично прокричала она. — Вам от этого легче?!

— Не кипятитесь, — поморщился полковник. — К сожалению, мы никуда не продвинулись. Нас выкрали без церемоний. Телефоны отобрали. Где-то плачут наши семьи. Где мы — неизвестно, повсюду лес. У похитителей нет необходимости нас связывать или как-то иначе ограничивать свободу наших передвижений. Никуда не денемся — холод адский, до ближайшего жилья, судя по всему, киселя хлебать. А город уже сутки на ушах, сыщики роют землю и не могут понять, куда пропало такое количество влиятельных людей. Возможно, нас найдут — поскольку задействованы в наших поисках, я уверен, лучшие специалисты.

— Ага, прибудет группа медленного реагирования… — подколол Буревич.

— Да закройте вы пасть! — обозлился полковник, и Буревич поежился, этот бешеный взгляд его буквально физически толкнул. — Что мы имеем? Отопления в доме нет, теплой одежды практически нет, но есть калориферы, одеяла, камин, электричество, продукты, запас воды, в том числе питьевой, и толстые стены в доме, благодаря которым он еще не остыл окончательно. Имею сильное подозрение, что в ближайшие часы, а то и сутки, никто из похитителей к нам в гости не соберется. Можно гадать сколько угодно, что тут происходит — хотят ли от нас выкупа или что-то другое…

— Имеется предложение, Эдуард Владимирович, — тихо проговорила Ольга Дмитриевна, опуская глаза. — Не знаю, как это будет выглядеть, но чисто теоретически… У всех не получится, но самые выносливые — готова предложить и свою кандидатуру — могут собрать всю теплую одежду, закутаться в одеяла и попытаться пройти через лес. Ведь он не может оказаться бесконечным.

— Так мы и видели вас после этого, — презрительно усмехнулась Екатерина Семеновна.

— Почему бы нет? — удивилась Ольга Дмитриевна.

— Вас никто и не держит, — пожал плечами полковник. — Можете топать. А ночью через лес ходить вдвойне приятно и безопасно. Только учтите, самоубийственная вы наша, больше одного одеяла мы вам не выдадим, и вряд ли кто-то поделится с вами своей одеждой… Что-то не так, Ольга Дмитриевна?

Молодая женщина уже забыла, какую чушь она несла минутой ранее. Наморщив красивый лоб, она внимательно разглядывала людей в гостиной. Губы что-то шептали.

— Подождите, — пробормотала женщина. — Мне одной здесь кажется, что в нашей компании кого-то не хватает?

— Вот черт… — выпрыгнул из кресла прозревший Эдуард Владимирович. — А ведь вы правы, Ольга Дмитриевна! — Он вскинул руку с часами. — Где же наш толковый не по годам начальник транспортного це… простите, следственного отдела? Полчаса его уже не ви…

И он застыл, прервав тираду на полуслове. Набычился, стиснул кулаки. И все присутствующие в гостиной задрожали от страха: по вестибюлю кто-то топал, причем не один человек, а несколько! Шаги приближались! Женщины завизжали. Полковник метнулся к столу с ножами. Застыл, покрываясь пятнами, прокурор. Поникли плечи у адвоката. Стиснул кулаки и принял боксерскую стойку Буревич. За его спиной, укоротившись вдвое, спрятался Арнольд Генрихович. За ним — Иван Петрович. Нырнул за диван директор гимназии, технично и очень спортивно.

Распахнулась дверь, и Игорь Константинович Волостной, мастерски орудуя кием, втолкнул в гостиную двух перепуганных посторонних — мужчину и женщину…

Немая сцена могла бы затянуться. Волостной выстрелил пальцем в угол, и новоприбывшие отступили по молчаливому велению, стали затравленно озираться. Мужчина обнял женщину, она прижалась к нему. Эти двое были одеты вполне «тематически» — ватные штаны, плотные жилетки, свитера. На вид молодые, не больше тридцати. Скучные, серые, неинтересные. Девушка в сексуальном плане была абсолютно никакой: немытые волосы завязаны узлом на макушке, лицо какое-то рыбье, несимметричное, глаза бесцветные. Молодой человек недалеко от нее ушел — сильно сутулился, постоянно теребил сальные волосы, носил очки, какую-то клочковатую окладистую бороденку, а на щеке под глазом красовалась нашлепка из бинта, прихваченная пластырем. В них не было никакой угрозы. Они казались такими растерянными, потрясенными, испуганными, беззащитными…

— Вот они, сволочи, попались! — завопила Валентина Максимовна и бросилась злобной фурией в атаку! Схватила женщину за грудки, стала трясти. — А ну, признавайтесь, что вы нам тут учинили?!

Но и девушка оказалась не робкого десятка. Не успел отреагировать ее молодой человек, как она оторвала от себя прилипшую бестию и с силой оттолкнула от себя.

— Чего пристали? — выкрикнула она. — Что мы вам сделали?!

Валентина Максимовна снова вознамерилась пойти на приступ, но прокурор схватил ее сзади под локти и что-то лихорадочно зашептал. Женщина сникла, заскрежетала зубами. Подходили люди, оправившиеся от испуга, сжимали полукруг, с любопытством разглядывали парочку. А те поеживались, смотрели на них с опаской.

— Вот так поворот… — с многозначительными интонациями, не предвещающими ничего доброго, вымолвил полковник. Смерил профессиональным оком пару, покосился на Волостного, застывшего с каменным лицом.

— Почему так долго, Игорь Константинович?

— Выговор объявите, Эдуард Владимирович? — выпятил губу молодой человек. — Вот кабы вы не струсили и пошли со мной, все закончилось бы гораздо быстрее.

— К делу! — рявкнул полковник, наливаясь краской.

— Не орите! — парировал Волостной. — Вы мне не начальник! Ладно… — Он расслабился. — Там чертова уйма комнат на втором этаже. Реальная коридорная система и две лестницы по бокам. Комнаты не заперты, хотя у многих имеются задвижки изнутри. Пока нашел работающие выключатели, пока осмотрел все комнаты… И в самой последней, в том крыле, — показал он пальцем, — наткнулся на этих юных натуралистов. Сидели, дрожали. Говорят, что местные, временно обитают в этом доме — мол, на них напали и вырубили, очнулись полчаса назад, еще не выходили, потому что страшно.

— Ага, и мы поверили, — ухмыльнулся прокурор.

— Я осмотрел их комнату — ничего интересного. Там действительно обжито, тепло. В общем, странная история. Вот ключ от их комнаты — можно запереть снаружи, а вот их паспорта, — Волостной всучил полковнику две тонкие книжицы. — Некие Евдокия и Тимофей Студяк. Муж и жена. Прописка городская. Документы не поддельные.

— Ну и имена… — покачала головой Ольга Дмитриевна. — Экая сермяга, прости меня господи…

Поколебавшись, полковник принял паспорта и начал их недоверчиво перелистывать. А люди снова наперебой закричали, требовали объяснений, призывали к наказанию виновных.

— Ша! — прорычал полковник. — Вы галдите, господа, как пятиклассники, идущие из цирка. Поимейте же кроху терпения. Кто такие? — вперился он «принципиальным» оком в окончательно затосковавшую парочку. — Что тут делаете?

— Мы тоже хотим об этом спросить! — выплюнул очкарик. — Кто вы такие и что тут делаете?

— Да что вы с ними возитесь?! — завизжал Арнольд Генрихович. — Душу выбить из них, сами сознаются!

— Да в чем сознаться?! — заорал смелеющий очкарик. — Мы тут жили не тужили, никому не мешали, потом кто-то ворвался, вырубил нас, плеснули какой-то гадостью! А у Дунечки, между прочим, астма, я кое-как ее откачал, ее рвало минут двадцать! А теперь и вы тут? Кто вас звал? Мы даже не знали, что вы тут, внизу! Мы будем жаловаться — вы не имеете права находиться в этом доме!

— Ага, сейчас уйдем, — ухмыльнулся Буревич.

— Может, дадим ребятам высказать свою позицию? — предложил взвешенное решение адвокат. — Мне кажется, им есть о чем сказать. Повествуйте, ребята, повествуйте.

Тимофей и Евдокия заговорили вразнобой. Оказалось, что сами они не местные, из города, поженились три года назад. Детей нет, за душой ни гроша. Жильем не обеспечены. Образование отсутствует, а также связи, навыки для выживания в суровом мире. Евдокия работала продавщицей в супермаркете, недавно уволили в связи с растратой, к которой она никоим образом не причастна. Тимофей ишачил и дворником, и сторожем, и грузчиком, а случались месяца, когда приходилось совмещать эти три уважаемые профессии. Денег не хватает катастрофически, с зарплатой разводят и задерживают, из съемной хаты выгоняют за неуплату. А тут оказия подвернулась — заболел коллега по цеху, а тому днем ранее сделали предложение, от которого он не смог отказаться. Тимофей извернулся — и работа заболевшего перекочевала к нему. Требовалось в течение месяца присмотреть за неким особняком, находящимся в отдалении от областного центра. Просто пожить, присмотреть за сохранностью имущества, самого здания. Состоялась встреча: с Тимофеем разговаривал надменный мужчина лет за сорок, хорошо одетый, воспитанный. Но было в нем что-то неприятное. Тем не менее предложение устроило. Тимофея с супругой отвозят в особняк, где они работают кем-то вроде сторожей, никуда из дома не отлучаются (а куда тут можно отлучиться?), продукты и все для жизни прилагается. Через месяц их увозят. Зарплата — по тридцать тысяч на нос. Аванс — ровно половину — выдали при беседе. Кто такой был тот субъект, они не знают — даже имени его не знают. Обещали окончательный расчет по завершении срока. Намекнули, что если справятся с работой, то можно поговорить о дальнейшем сотрудничестве…

— Вот и живем мы здесь с Дуняшей уже третью неделю… — горячился молодой человек. — С территории не выходим, отлично себя чувствуем — здесь хорошо, никого вокруг. И тут является ваша компания… — он сорвался на крик. — Жрете наши продукты, курите наши сигареты, шастаете тут, как привидения.

— Работодатели оставили вам текилу, коньяк и шампанское? — прищурился полковник.

— Какую текилу? — удивился парень. — Вы что, спятили? У нас здесь только продукты… Было немножко водочки, но мы ее с Дуняшей еще в первые дни уговорили. Не такие уж мы любители спиртного. Вот черт… — он покосился на бутылки, оккупировавшие стол. — Вы это с собой привезли, да?

Люди встревоженно зашептались. Адвокат сделал рвотное движение горлом, и оно не укрылось от остальных. Похоже, мысль об отравленном алкоголе снова горячила метущиеся умы.

— Чей это дом? — спросил прокурор.

— Нам не сказали, намекнули, что это не наше дело, — отозвалась Евдокия. — Но Сашка Рябов, которому до нас предложили эту работу, шепнул, что этот дом когда-то строил для себя какой-то чудаковатый… извиняюсь за выражение, криминальный авторитет.

— Мать твою! — хлопнул себя ладонью по лбу полковник, и все испуганно на него воззрились. — А я-то думаю и не могу понять, что мне это напоминает! Ну, точно! Паша Калейдоскоп, суровый вор в законе! Куприянцев Павел Емельянович, семь пятниц на неделе — отсюда и погоняло. Чудак был человек, любитель крепостной старины и больших помещений. Ходили слухи, что то ли в монахи он собирался податься, то ли в отшельники. С головой, в общем, не ладил. Грохнули его в двухтысячном — из дома вышел, а мимо машина проезжала, оттуда гранату под ноги бросили. Одна улыбка от Калейдоскопа осталась. Был слушок, что, помимо недвижимости за рубежом, после Паши остался загородный дом, отгроханный где-то в глуши, далеко от города — дескать, на старости лет собирался он в нем поселиться, отрастить бороду, охотиться на оленей, вся такая тургеневская фигня…

— Да где же это? — воскликнула Екатерина Семеновна.

— Мы не знаем, — пожал плечами Тимофей. — Нам оно надо? У нас тут все нормально, живем, как Робинзон с Пятницей, дважды в день обходим дом, смотрим проводку, следим, чтобы дом не заморозило окончательно, недавно на крышу залезали, снег чистили. А сегодня… ну, мы уже пообедали, елочку нарядили, чем пришлось… ворвались в нашу комнату трое в масках, усыпили, хорошо хоть не били сильно… Очнулись — господи… башка трещит, Дуню тошнит… Пока ее в себя приводил, пока искали паспорта… потом и этот вторгся, — кивнул он на Волостного. — И тоже давай трясти, к стенке ставить. Подождите, — парень усиленно морщился, но явно не был любителем работать головой. — Вы хотите сказать, что ваша компания и те негодяи в масках… это две разные компании?

Ответа он не дождался.

— Господи, мы должны проверить, все ли в порядке в доме — может, что-то пропало!

— Думаю, ничего не пропало, — ухмыльнулся адвокат. — Даже стало больше, чем было.

— Возможно, эти голуби и не врут, — задумчиво вымолвил Волостной. — Я вторгся к ним без шума. Они стонали, ползали по комнате, искали паспорта. Девчонку реально рвало.

— Где оружие? — насупился полковник.

— Какое оружие? — растерялся очкарик.

— Не юлить! — гаркнул Эдуард Владимирович. — Не поверю, что вас оставили в этой глуши без оружия!

— Да было, было оружие! — выкрикнула Евдокия. — Старая двустволка и восемь патронов. Когда мы за ограду выходили, всегда ее с собой брали. На стене в нашей комнате висела. А как очнулись — нет ни хрена никакой двустволки! Ну, обыщите, если не верите!

— Где машина?! — исступленно выкрикнула Валентина Максимовна.

— Какая машина? — хором изумились молодые.

— На которой вы сюда приехали, идиоты! Не лгите, что вы сюда пешком пришли!

— О мой бог… — простонал прокурор, хватаясь за голову.

— Женщина, ну какая же вы тупая! — Лицо Евдокии в гневе сделалось совсем безобразным. — Сколько можно вам говорить, что нас сюда ПРИВЕЗЛИ! Нас везли примерно три часа, шофер с нами не разговаривал!

— Где телефоны? — перебил полковник. — Не пытайтесь меня убедить, что у вас не было связи с работодателем. В доме всякое может случиться, вы должны быть на связи.

— Да не можем мы их найти! — охрипшим голосом выкрикнул Тимофей. — Были телефоны, была связь, несколько раз нам звонили — мы докладывали, что все в порядке. Пропали телефоны вместе с ружьем! Опять не верите?

— Да кто же вам поверит, — ухмыльнулся Буревич.

— Если это так… — задумался Волостной, — то работодатель будет звонить и, не дождавшись ответа, рано или поздно кого-нибудь сюда отправит.

— Скорее поздно, чем рано, — отрезал полковник. — Не верю никому. А этим тем более. Лыжи есть, голодранцы?

— Нет у нас никаких лыж… — простонала Евдокия. — И не было никогда. Зачем нам лыжи? Мы не спортсмены.

Конец ознакомительного фрагмента.