Волчара выходит на след

Кирилл Казанцев, 2011

Капитан в отставке Андрей Мостовой мстит уголовным авторитетам, сломавшим его жизнь. Первым в его черном списке становится рецидивист Сукоткин. Второй на очереди – наркоторговец Бельдин. Узнав о том, что народный мститель Мостовой приговорил его, Бельдин ставит на уши самых могучих и жестоких криминальных «отморозков». Те заверяют продавца «дури», что все будет хорошо, и выходят на след Мостового. Какое-то время им кажется, что бывший капитан у них под контролем и дни его сочтены. Но это им только кажется. Выслеживать волчару-подранка – значит рыть себе могилу…

АНДРЕЙ

— А может, потянем еще по граммульке? — смиренно заглядывая в глаза Мостовому, спросил Славкин. — Один не хочу. Пошли, а?

— Нет, Саша, я не буду, — отрезал Андрей и осторожно потрогал едва начавшую заживать ссадину на подбородке. Скула еще и теперь ныла изрядно: «Ну, удружил, братишка!» — Хватит уже. И так, считай, два дня не просыхали… Да и тебе не советую. У тебя же после третьей железно крышу сносит. Смотри — наломаешь как-нибудь дров по глупости…

— Да есть немного, — покаянно вздохнул Санек, пригладил широкой пятерней сбившиеся в колтуны нечесаные волосы. — Сам понимаешь… Ладно… Заметано. Не будем — так не будем… Все. В завязке. Дуем чай с лимоном до полного просветления. Сейчас проводника озадачу.

«Наверное, зря я ему все это рассказал? — огорченно подумал Мостовой, когда за другом со стуком захлопнулась дверь купе. — Наверное, не следовало мне этого делать?.. Теперь не отвяжется. Его уже до донышка пробрало. Жажда деятельности так и прет наружу… Но положиться на него я никак не могу. Нельзя его все-таки к делу привлекать — пускай и спец он действительно классный, и помощь от него была бы точно стоящей. Как никак, а три года в Афгане командиром разведроты! И понимает он, естественно, во всех этих боевых премудростях намного больше моего… Но он же определенно болен. Не прошла вся эта батальная мерзость для него бесследно. Алкоголь психологический барьер снимает, и тут же лезет из него наружу этот гребаный абстинентный синдром^[19]. И это, наверно, уже не лечится. Он же теперь просто тащится от жуткой грубости и насилия! Без этого ему теперь, наверно, и жизнь — не жизнь? Одна законченная преснятина безо всякого драйва? Он же теперь попросту опасен для окружающих. Конкретная машина для убийства…»

— Сейчас нам проводилка наш еще одну хорошую партейку притаранит! — возбужденно гоготнул Славкин, отвлекая Андрея от нелегких размышлений. И, едва не расплескав, водрузил на стол четыре стакана в гнутых кривых подстаканниках со свежезаваренным, крепким до черноты листовым чаем с толстыми ярко-желтыми дольками, надетыми на края — на манер коктейля. — И лимончик нам, паршивец, махом отыскал — стоило только вдумчиво его, засранца, попросить. А витаминчик С, Андрюша, — это ж первейшее дело в отходняк! По десятку черепушек с тобою опрокинем, и будешь ты опять — аки херувимчик непорочный. Уж верь мне, старый!.. Давай-давай, двигай! Налегай, пока не остыл. Ну, чё ты ждешь?

Мостовой поддел за тонкую верткую ручку подстаканник, пригубил: — Горячий, блин! Пусть остынет немного. Не люблю такой. Все нёбо к черту обожжешь…

— Ну и зря, братишка. Весь же смысл — в этом. Надо, чтобы кишки напрочь продирал — тогда побыстрей сработает. Въезжаешь? — спросил Славкин и, заметив хмурое выражение лица Андрея, брякнулся рядом с ним на полку, крепко обхватил за плечи, дохнул, нагнувшись, стойким густым перегаром: — И не бойся ты, Андрюх! Я ж тебя не подведу! Я еще пока вполне в состоянии с этой хренью своей военной справиться… И не думай — я больше и в рот не возьму! До полной победы нашей — ни единой капелюшечки! Обещаю… А ты ж меня знаешь…

Выдули, обливаясь потом, по четыре стакана.

— Я все, — отфукиваясь, пробормотал Андрей.

— Какой «все»?! — вскинулся Славкин. — Мы же только начали?! А знаешь, сколько мы этого чифирка ядреного на грудь в Афгане после рейда принимали? По полведра на братца…

— Да все, сказал… Не буду больше. И так полночи теперь в очко носиться.

— А ты чё, братиша, спать собрался? И не думай даже! Забыл, что ли, что мы с тобою той деточке курносенькой с пятого вагона обещали? Какой вечер ждет… Поди уж заждалась, сердешная. В конце концов — и совесть иметь надо.

— Так это ж ты обещал, Санек. Не я, — рассмеялся Мостовой.

— Ты ли, я ли? Все равно — вдвоем. Ты что, от инфаркта загнуться хочешь?

— Не понял?

— Да прочитал я где-то, помню, что сперматозоид, зараза вредная, если слишком долго в мошонке задержится, запросто может в нервном расстройстве до самого сердца дойти. Он же махонький да верткий — страсть! Так вот я и спрашиваю тебя, Андрюша, ты что же это — хочешь от постыдной смертушки загнуться?

— Да хватит тебе нести, балаболка. Давай курнем да отбиваемся.

— Да я серьезно, Андрюх… По-любому идти надо. Пять дней уже без женской ласки. Кошмар да и только!

— Ну, так иди, если приспичило, а я однозначно отбиваюсь. После пьянки этой никаких сил уже не осталось. Уже глаза слипаются.

— Ладно… Не настаиваю… Как знаешь, — шустро засобирался Санек. И по его цветущей физиономии было видно, что отказ друга составить компанию ему настроения нисколько не подпортил.

— И скажи там проводнику, чтобы больше никакого чая не таскал… Я все равно не буду…

Оставшись в одиночестве, Мостовой еще долго лежал на полке с открытыми глазами, закинув руки за голову. Спать хотелось зверски, но монотонный, размеренный стук вагонных колес почему-то не убаюкивал его, как обычно. Напротив — раздражал и тревожил. Казалось, что-то зловещее таится в этом занудном грохочущем металлическом звуке. Какое-то смутное, необъяснимое предостережение.

Примечания

19

Абстинентный синдром войны — постоянная тяга к боевым действиям, как к естественной среде существования.