Блатной конвейер

Кирилл Казанцев, 2013

Сержант Сергей Резенков честно отслужил в армии, и не два года, как все, а целых семь, пять из которых по контракту в Чечне. Потом уволился в запас и вернулся домой, в небольшой уральский городок, с намерением начать новую трудовую жизнь. Но планам Сергея не суждено было осуществиться. Не успел он отгулять дембель, как попал в передрягу, да такую, что вся жизнь пошла наперекосяк. Сержант заступился на улице за незнакомую девушку и серьезно покалечил парочку отморозков. Ему, по сути, должны были выразить благодарность, но вместо этого осудили на долгие годы. И отправился Сергей Резенков «топтать зону» с четким осознанием того, что теперь он – урка, уголовник и в прежнюю его законопослушную жизнь обратной дороги нет…

Глава 2

Из здания областного правительства Всеволод Андреев вышел, когда на часах был уже четвертый час. Сегодня ему пришлось долго ждать, а потом долго совещаться со своими областными покровителями по поводу тактики его общественной деятельности в районе в преддверии выборов в областную Думу. Дела делами, а у Кати завтра день рождения. Всеволод планировал накупить много чего по обширному списку, который он себе составил заранее. Шикарный кулон с камнем, который обошелся ему в двенадцать тысяч, куплен был еще месяц назад. Но это подарок, а накрыть стол Всеволод хотел не менее шикарно.

Андреев не любил праздновать семейные торжества в ресторанах и кафе. Была в нем такая консервативность, которая заложилась еще с раннего детства. Самый дорогой и самый любимый праздник — это дома, а не на утреннике в школе и не в кафе-мороженом, и обязательно узкий круг людей, с которыми комфортно. Так он относился к Новому году, дням рождения. И ничего, что Катя пригласила двух школьных подруг с мужьями. Когда один человек любит другого, то и его дом и друзья становятся ближе. Это потом, по прошествии нескольких лет, может появиться раздражение и антипатии, а сейчас…

«Прежде всего фрукты», — думал Всеволод, садясь в машину. Конечно, и в Верхней Лебедянке можно купить почти все, что угодно, но пока он выберется из города, пока доедет, рынок уже закроется. А брать фрукты и овощи в продовольственном магазине он не любил. Выбора там особого не было, и могло оказаться, что на прилавке будут только перезрелые или недозрелые фрукты и овощи. Или как с теми помидорами, которые он купил месяц назад, когда они собирались на пикник, — будто стеклянные! Даже в голову не могло прийти, какой химией их накачали, чтобы они долго лежали и выглядели как свежие. А ведь тоже, довел тогда до того, что закупал все вечером.

А еще Катя очень любила ананасы. У них в городе ананас найти не проблема. Проблема опять же в выборе. А именно спелый ананас можно было купить здесь, в Екатеринбурге, в супермаркете «Аэлита». Это знали все любители и ценители. Как выбрать хороший спелый ананас, Всеволод знал уже давно. Он начал баловать Катю любимым лакомством почти с первых дней их знакомства и научился выбирать их. Во-первых, надо обращать внимание на ботву. Ботва у ананаса должна быть густой и зеленой. Надо обязательно пощупать листочки, чтобы убедиться, что они немного подсохшие и с легкостью выдергиваются. А еще, как и при выборе арбуза, надо похлопать по ананасу рукой. У зрелого ананаса звук должен быть глухой, а перезрелый ответит «пустым» звуком.

Всеволод даже улыбнулся своим мыслям. Честно говоря, именно из-за Кати он и сам стал любить ананасы. Только в отличие от невесты он не был настоящим гурманом и частенько покупал консервированный фрукт. Понимал, что в банке вкус и запах усилены химически, но они ему все равно нравились.

Но в «Аэлиту» он еще успеет, потому что супермаркет работает до одиннадцати вечера. А сейчас первым делом на Северный рынок.

Как всегда, у рынка было трудно припарковаться, а платная стоянка, на которой почти всегда есть свободные места, была далековато от входа. Всеволод чертыхнулся и приткнул машину почти под знаком «остановка запрещена». Обойдется, в крайнем случае придется отстегнуть за нарушение наличными. Катя того стоит, да и время тоже.

Минут через тридцать обе руки оттягивали пакеты с яблоками, свежими парниковыми помидорами и огурцами, хорошим красным перцем. А еще надо было найти виноград «дамские пальчики», хорошие груши. Что-нибудь из экзотики, чисто для украшения стола, можно будет купить и в супермаркете. А вот свининки на хорошие стейки лучше взять именно на рынке.

Неприятность случилась, когда Всеволод уже направлялся к выходу. Один из пакетов не выдержал, и яблоки покатились по асфальту. Андреев выругался и поставил свои пакеты. Сердобольная женщина принялась помогать собирать яблоки, а большинство прохожих с ухмылками перешагивали и проходили мимо. Черт, даже попросить некого купить новый пакет!

Взгляд остановился на спине в чистом синем хозяйственном халате. Молодой мужчина, судя по всему, тут работает, раз тележку катит. Почему Всеволод остановил свой выбор именно на нем, он и сам не знал. Наверное, потому, что грузчик или разнорабочий рынка не мог иметь хорошую зарплату и за деньги не откажется помочь. А может, потому, что халат на нем был именно чистым. Опрятность обычно свидетельствует о порядочности.

— Эй, парень! — крикнул Всеволод вслед уходящему человеку. — Мужики, окликните этого… в халате! Да-да, тебя… Друг, помоги, а!

— Чего? — парень подошел с каменным лицом и уставился на порванный пакет под ногами и сложенные на нем яблоки.

— Помоги, — снова повторил Всеволод, — видишь, беда какая. Я отблагодарю! Будь другом, купи пакет покрепче и…

Слова застряли в горле. Только теперь Всеволод понял, что этот человек Резенков. Всеволод даже имя его вспомнил — Сергей. Они стояли и смотрели друг на друга, а прохожие толкали их плечами, обходя со всех сторон.

Они сидели в кафе, и Андреев смотрел, как Резенков ест. Аккуратно, но жадно. Даже жир кусочком хлеба вымокал. Да-а, видимо, жизнь у него не ахти какая. И джинсы поношенные, и кроссовки на ногах ношеные-переношеные, и футболка линялая. Всеволод непроизвольно морщился, вспоминая события почти пятилетней давности. Они тогда с Катей встречались уже почти месяц. Она оканчивала одиннадцатый класс и в то злополучное воскресенье ездила в университет на День открытых дверей. Всеволод отвозил ее на машине, а потом у него в Екатеринбурге начались накладки. До сих пор себе простить он не мог!

Катя позвонила и сказала, что освободилась, но только она с подружками хочет посидеть в кафе. Андреев тогда очень обрадовался этому, потому что был занят с серьезными дядями из правительства. А потом у него неожиданно нарисовалась встреча с заместителем министра. Тогда решался вопрос о его назначении главным редактором «Городской газеты», фактически это был вопрос начала его карьеры. И он по мобильнику предложил Кате подождать его. Сначала задержаться в кафе, потом подождать его в машине, затем они поужинают вместе и поедут домой в Верхнюю Лебедянку.

Катя была в приподнятом настроении, слишком возбуждена после посещения университета, чтобы несколько часов просто сидеть и ждать. Она ответила, что они с подружками вместе чуть попозже поедут домой на электричке. И он согласился — время было еще не позднее. И просто счастье, что все обошлось, что не случилось самого страшного. А счастье было в том, что в нужном месте в нужное время оказался вот этот человек, который сейчас сидел перед Всеволодом. Фактически он Катю тогда и спас.

Резенков, хотя и выглядел сейчас спокойным, даже равнодушным, тоже вспоминал те события пятилетней давности. И эта встреча сегодня вызывала у него двоякие чувства. С одной стороны, ему было приятно, что его помнят, оценили его поступок, уважают его. А с другой стороны, свербила в душе застарелая обида. Не на ту девушку, не на ее жениха (или теперь уже мужа). Скорее всего на ту ситуацию. Девушку-то он тогда от изнасилования спас, но чем все это закончилось для него самого! И снова, как когда-то, в душе всколыхнулась и стала жечь мысль: а знай он тогда, чем все кончится, совершил бы он снова этот благородный поступок? И беда была в том, что Резенков не мог до конца честно ответить себе на этот сложный вопрос. Он устал.

Тот вечер ничем не отличался от предыдущих. Сергей месяц как снял форму. Два года срочной службы и пять тяжелых лет службы контрактника в Чечне пролетели. Он шел по улицам родного городка Верхней Лебедянки, что под самым Екатеринбургом, и осознавал, что повзрослел. Или, точнее, вышел совсем в иной мир, взрослый мир, не в тот, из которого его и других бритоголовых салажат увозил поезд служить в армии.

Все, что было до армии, Резенкову тогда казалось нереальным, как воспоминания о детской сказке, которую мать читала ему перед сном. А потом семь лет нелегкой службы. Особенно тяжело достались последние пять, когда ему приходилось убивать, терять друзей, видеть такое, от чего у любого нормального человека крыша может съехать. И, сняв наконец военную форму, ощутив в кармане приличную сумму денег, он вспомнил свою давнюю мечту.

Но судьба распорядилась по-своему. Пока Сергей Резенков пытался надышаться свободным воздухом «гражданки», пока он тыркался, как слепой котенок, во все инстанции по поводу ушедшей под снос квартиры, случилось это. Пьянящий воздух свободы и приобретенные повадки военного разведчика, солдата, пришедшего с войны, сыграли с ним злую шутку.

Он шел тем вечером мимо железнодорожной станции без всякой цели. Просто после встречи с друзьями детства ему захотелось пройтись безлюдными местами, там, где он в детстве с пацанами играл в «войнушку». И пива он в тот вечер выпил лишь бутылку. А потом он услышал какие-то сдавленные возгласы и возню в кустах. Сначала он подумал, что кто-то там занимается любовью, а потом услышал пару выкриков, прорвавшихся явно через руку, которой зажимали рот. Кричала девчонка. Внутри у Сергея все перевернулось. В два прыжка он преодолел расстояние до кустов, все еще надеясь, что там милуется парочка и что его подозрения ошибочны. Однако он не ошибся.

Их было четверо. Девочка явно еще школьного возраста, но уже с развитыми формами, лежала на траве. Один из мерзавцев, сидя на корточках, прижимал ее руки, вытянутые вверх, и похотливо таращился на то, что делают его дружки. Второй зажимал ей ладонью рот, но пьяное возбуждение настолько одолело его, что он другой рукой уже лапал ее за грудь, возил по телу слюнявым ртом. Это и позволило девочке крикнуть.

На ней было легкое летнее платье. На груди оно было разорвано в клочья, беленький лифчик сдвинут до самого горла. Она брыкалась как бешеная, но еще двое мерзавцев крепко держали ее за ноги и уже почти стянули кружевные трусики. Волна бешенства накатила на Сергея, как цунами. Он помнил себя в школьном возрасте, помнил, как был влюблен вот в такую же девочку, помнил, как беспокоился за нее, потому что в том районе, где она жила, было много всякой шпаны. Внутри у него все сжималось, если он начинал представлять, как на нее могут напасть хулиганы. И у этой девочки наверняка есть мальчик.

Когда Сергей возник, как туча, над насильниками, его заметили сначала только двое. Алкоголь и сексуальное возбуждение затмили здравый смысл. Один из них, с бритым черепом, не поднимаясь с колен и все еще держась за трусики бьющейся в истерике жертвы, вытаращил глаза.

— Пош-шел отсюда! — хрипло выдавил насильник. — Пош-шел, урод!

Первым получил ногой по ребрам другой мерзавец, который держал девочке ноги. Когда его дружок от страшного удара отлетел в сторону, главарь вскочил на ноги, бешено вращая налившимися, как у быка, кровью глазами. Теперь и двое других увидели незнакомого крепкого парня. Один остался держать девчонку, а другой поднялся. Главарь боднул головой в сторону Сергея, и в руке у насильника сверкнуло лезвие ножа. Парни были сильно не в себе, если решились на такое. Бежать им надо было в разные стороны или как минимум отпустить девчонку и начать угрожать ему, чтобы молчал до конца жизни.

Щуплый узкоплечий парень с ножом вел себя так, как будто привычно рисовался перед своими дружками. Наверняка он никогда не встречался в рукопашной схватке с серьезным противником. И уж точно не владел техникой ножевого боя. Он картинно размахивал перед собой ножом из стороны в сторону, как это делают хулиганы в голливудских фильмах. Сергей одним неуловимым движение сократил расстояние до противника, перехватил его руку с ножом, дернул ее вверх на себя. Короткий удар по кисти, и нож полетел на землю. Тут же последовал удар локтем в лицо, от чего противник потерял ориентацию, затем удар коленом в пах, а потом сложенными замком руками по затылку противника, а мгновение спустя лицо парня встретилось с коленом Резенкова. Насильник с окровавленным лицом отлетел в сторону.

Боковым зрением Сергей заметил что-то мелькнувшее сбоку. Его левая рука машинально взметнулась навстречу опасности в блоке. Березовый сук скользнул по его руке, вдребезги разбивая дорогие швейцарские часы за полторы тысячи долларов. Главарь не ожидал от Сергея такой реакции. Расстояние между ними мгновенно сократилось, и бритоголовый попался на элементарный апперкот. Лязгнули зубы, и тело отлетело, грохнувшись спиной о землю.

Четвертый, все еще ошарашенно сидевший на корточках и державший девочку за руки, испуганно открывал и закрывал рот. Совсем как рыба, вытащенная на берег. Сергей только грозно глянул на него, как парень тут же вскочил на ноги и, споткнувшись, бросился бежать. Это было сигналом всем остальным. Правда, кроме щуплого, который выл и корчился на земле, зажимая руками разбитый нос, из которого хлестала кровь.

Девочка, вся белая от страха, в ужасе отползала в сторону, а трусики так и волочились на ее ногах, спущенные ниже колен. Одной рукой она упиралась в землю, другой судорожно пыталась прикрыть обрывками платья колышущуюся грудь.

— Вставай, пошли отсюда, — сказал Сергей, потому что надо было что-то сказать.

Он поморщился и отвернулся. Понятно, что девчонка перепугалась до смерти, но трусики-то надо же одеть. По звукам и всхлипываниям он понял, что она уже на ногах. И только тогда он обернулся. Теперь из глаз девчонки ручьем лились слезы, а скулы сводило как судорогой. Она все дергала и дергала клочки платья на груди, пытаясь прикрыться, и даже не делала попыток поправить лифчик. Ее большие глаза с ужасом глядели на траву, на то место, где с ней чуть не случилось нечто ужасное.

Сергей, стараясь говорить резко и грубо, выяснил, где она живет, и именно приказал, а не предложил, ее проводить. Он по своему опыту хорошо знал, что в такие минуты, когда у человека истерика, самые неподходящие интонации — это мягкие уговоры и попытки успокоить. Тут говорить надо только жестко и резко.

И уже когда они вышли на дорожку, он быстро сорвал с себя рубашку и накинул ее на девочку, заставив запахнуться поплотнее. Так они и шли до самого ее дома: она вся зареванная и растрепанная, кутающаяся в мужскую рубашку, и он рядом с голым торсом и окровавленными джинсами на одном колене.

Резенков довел девчонку до самой квартиры, где она на лестничной площадке отдала ему рубашку. Интуиция подсказала Сергею, что заходить с ней в квартиру не стоит. Девочка сейчас в таком состоянии, что остаться наедине с незнакомым мужчиной в пустой квартире, даже несмотря на то, что это ее спаситель, она не сможет. Он даже не был уверен, что она сможет кому-то позвонить и сообщить о случившемся, а действовать надо было быстро.

И он позвонил в соседнюю квартиру, объяснил, что случилось. Потом они вместе с соседкой дозвонились до отца девочки, который оказался милиционером. Потом все закрутилось: следователи, допросы. Объявился со своими благодарностями вот этот Сева Андреев. И выглядел он очень глупо, потому что пытался затащить Сергея к ним домой, чтобы та девочка, которую, как оказалось, звали Катей, смогла его сама поблагодарить за спасение. Сергей не смог убедить Севу, что Кате его вид будет напоминать о той беде, что не нужны ему ее благодарности, но согласиться все же пришлось. И все было так, как он и боялся. Катя суетилась, накрывала на стол, что-то говорила, благодаря, а Сергей видел, как она все время отводит глаза и как ее начинает потихоньку опять трясти. Он-то знал, какой допрос приходится выдерживать у следователя потерпевшим девушкам и женщинам. Хочешь не хочешь, а надо рассказывать во всех подробностях, как и что с тобой делали. В твоих показаниях должно быть четко описано, что это была именно попытка изнасилования или само изнасилование, а не простая попытка поцеловать в щечку из хулиганских побуждений. Увы, через это проходят все потерпевшие. А позже еще раз на суде.

А потом начались странные вещи. Вроде бы этих четверых нашли, вроде провели опознание с Катей, но самого Сергея пока на официальное опознание не вызывали. А затем поздним вечером его подкараулили.

Сергей возвращался на электричке из Екатеринбурга. Это была последняя электричка, которая приходила в половине двенадцатого. Черт его тогда дернул поддаться на уговоры двоих армейских дружков, с которыми они прилично выпили за встречу, и не остаться ночевать у одного из них. Он просто понял, что придется пить еще, а обижать парней не хотелось. Сергей Резенков особенного пристрастия к алкоголю не имел, а уж тем более не любил напиваться до такого состояния, чтобы утром мучиться от похмелья.

Он шел с электрички напрямик и вспоминал большей частью не встречу с сослуживцами, а результаты своего похода в туристическое агентство. Имеющихся у него денег хватало на то, чтобы пару недель с комфортом отдохнуть в приличном пансионате на Кавказском побережье Черного моря. Реализация его детской мечты могла произойти буквально через каких-то три недели. А потом у него или решится с квартирой здесь, в Верхней Лебедянке, или он согласится на предложение сослуживца и попытается зацепиться в Екатеринбурге. Все складывалось как надо.

И вот четверо в темноте, вынырнувшие откуда-то, как тени, окружили его, а в живот уперся ствол пистолета. Возможно, это был и не пистолет, а лишь муляж или зажигалка, но в тот момент угроза была очень реальна.

— Слышь ты, попрыгун! — в темноте блеснула бритая голова того самого главаря, который разбил Сергею палкой дорогие часы. — Тебе чего, жить надоело? Тебе больше всех надо? Ты чего варежку разинул в ментовке?

Причины неожиданной встречи были ясны — его хотели принудить отказаться от показаний. Резенков вспомнил голые дергающиеся ноги той девочки Кати, умоляющее лицо ее друга Севы и хмурое лицо отца — капитана милиции. Он сразу понял, соединив в одно все разрозненные факты: вялотекущее следствие, бессилие отца пострадавшей, несмотря на то что он работал в милиции, и вот эта сегодняшняя встреча. Значит, у этих подонков есть кому за них словечко замолвить. Значит, их кто-то прикрывает такой, кто может и на следователя надавить, и, наверное, на судью. А может, и не надавить, а просто заплатить.

Он оценил свои шансы как очень высокие, несмотря на то что выпито было сегодня много. Во-первых, рефлексы у него были еще стойкие, и тело вполне сможет все сделать на автомате, а во-вторых, прошло уже больше двух часов, как он встал из-за стола. Большая часть алкоголя начала уже выветриваться. А еще он мог теперь доказать злой умысел этих подонков. Не надо быть юристом, чтобы понимать: нападение и угрозы физической расправы в адрес свидетеля уголовного преступления есть косвенное подтверждение вины подозреваемых. Более того, это еще одна статья обвинения, отягощающая их участь.

И Сергей ринулся в бой. Крутой разворот корпусом с одновременным ударом по кисти противника, державшей пистолет. Оружие упало на землю, а нога Сергея уже врезалась в голову того, что стоял справа от главаря. Главарь пропустил момент атаки, поэтому, выронив оружие, он опоздал с нанесением удара. Сергей двумя руками блокировал руки нападавшего и врезал раскрытыми лодочкой ладонями ему по ушным раковинам.

Двое других опомнились, и на Сергея посыпался град ударов. Драться в ограниченном пространстве, каким бы ты ни был первоклассным бойцом, всегда сложно. Любая неосторожность может обойтись очень дорого, и Резенков перестал щадить своих противников. Жестокий удар ноги в промежность и нокаутирующий удар в голову! Удар по глазам и тут же с разворота пяткой в корпус! Сергей почувствовал, как хрустнули ребра.

За тридцать секунд жестокой схватки все было кончено. Бритоголовый главарь лежал без сознания, второй, который во время предыдущей встречи трусливо сбежал, сейчас отползал в сторону со стонами, держась за правый бок. Двое убегали, в том числе и тот узкоплечий с гаденьким лицом, который стаскивал с девушки трусики.

Сергей зарычал и бросился вдогонку. Он уже не контролировал себя от переполняющего его бешенства. Подсечка, и тип с мерзкой рожей покатился по земле. Резенков перепрыгнул через него, чуть не споткнувшись, и догнал второго. Но последний из противников вдруг на бегу нагнулся, схватил обломок кирпича и круто развернулся навстречу преследователю. Сергей, не останавливаясь, в прыжке выкинул вперед ногу. Удар всей его массой пришелся на коленную чашечку. Тип с воплем упал на землю и стал кататься, прижимая ногу к груди. Резенков развернулся и почти перед лицом увидел блеснувшую сталь ножа. Узкоплечий успел вскочить на ноги и снова, как и в прошлый раз, схватился за нож.

Сергей позволил вооруженной руке противника приблизиться на максимальное расстояние и, приседая, схватил ее за кисть. Рывок на себя, подныривающее движение корпусом под локоть с выворачиванием руки и резкое выпрямление ног. Рука с ножом оказалась на его плече как рычаг. Сергей с ненавистью закончил прием с излишней энергией, зная, что вывернет руку противника из сустава и порвет связки. Но он помнил сцену, которую застал во время предыдущей встречи с этими подонками!

Потом он долго не мог поверить своим ушам, когда спустя две недели следователь принял решение применить к нему меру пресечения в виде ареста и содержания в следственном изоляторе. Оказывается, это он чуть ли не напал на школьницу тем вечером, это он избил четверых парней, будучи в состоянии алкогольного опьянения. А потом он испугался содеянного и проводил потерпевшую домой, а в заявлении подтасовал факты. И, оказывается, это он подкараулил четырех хороших людей, которые и так пострадали в прошлый раз от его буйного поведения. Он, видите ли, хотел оказать на них давление, сделать из них насильников, он не мог им простить, что в драке разбились его дорогие часы.

Потом спасибо этому вот Всеволоду Андрееву и Кате с отцом. Они стали с такой энергией доказывать свою правоту и невиновность Сергея, что назрел скандал. И следователь повернул все немного иначе. Нападение на Катю произошло, но это была не попытка изнасилования, а только лишь злостное хулиганство, которого они теперь не отрицают. А вот он, злодей и психопат, человек, видите ли, страдающий от последствий психического срыва после участия в боевых действиях, чуть ли не закоренелый убийца, жестоко разделался с ними, а потом снова, спустя некоторое время, напал, желая довершить свое черное дело.

Как ни чудовищно выглядели эти обвинения в адрес Резенкова, его осудили за превышение пределов необходимой обороны и нанесение тяжких телесных повреждений. Никакой нож и предметы, похожие на пистолет, в деле, конечно же, не фигурировали.

Сейчас Сергей сидел в кафе с тем самым Всеволодом Андреевым и заново переживал те события.

— Значит, ты только четыре отсидел?

— Да… — кивнул Резенков и после паузы с иронией добавил: — Досрочно освободился за хорошее поведение. Перевоспитался.

— Поверь, Сергей, — горячо заговорил Всеволод, — мы очень тебе благодарны. Можно сказать, по гроб жизни! Если бы не ты, не твоя самоотверженность… я не знаю… Ей ведь тогда было семнадцать, это ведь надлом психики на всю жизнь. Ты знаешь, что такие травмы практически всегда оставляют след.

— Перестань, — отмахнулся Резенков, закуривая предложенную сигарету. — Нормально поступил, как любой мужик поступил бы на моем месте. А то, что перестарался, так сам виноват. Надо было башку им под кирпич подставить или бок под «перо». Вот тогда бы я в героях ходил, а не в бывших зэках.

— Поверь, — Всеволод и не скрывал, что чувствует себя виноватым, — поверь, мы сделали все, что тогда могли, пытаясь тебя спасти. Но у них оказались влиятельные родственнички…

— Тогда могли? — переспросил Сергей.

— Что?

— Ты сказал, что вы сделали все, что тогда могли. А теперь вы можете больше?

— Черт! — Андреев с ожесточением сплюнул. — Теперь, извини, и у меня веса хватает! Случись что-нибудь подобное сейчас, я бы уж доказал бы, я бы такие рычаги включил…

Андреев поперхнулся и посмотрел на Резенкова какими-то странно жалобными глазами. Сергей усмехнулся и отвел взгляд. Он правильно понял эту паузу в словах своего собеседника. Тот понял, что брякнул, не подумав, лишнего. А вдруг этот обиженный жизнью и людьми Резенков подумает настаивать на собственной реабилитации. Вот ты со своими связями и своим весом включись, докажи, как все было на самом деле несколько лет назад.

— Значит, вы еще не поженились? — сменил Сергей тему.

— Пока нет, — обрадовался Всеволод новому повороту в разговоре. — Ей ведь заканчивать учебу надо, последний курс остался. А потом два праздника объединим: и окончание, и начало. Но уже совместной жизни. Она отличная девчонка и будет превосходной женой. Тесть, правда, мрачноватая личность. Но, я думаю, выйдет на пенсию со своей полиции, успокоится. А если ему еще вовремя внуков нарожать, так совсем изменится…

— Ладно, — прервал Резенков словесный поток, который на него обрушился, — рад был повидаться и узнать, что у вас все хорошо.

— Постой. — Андреев схватил его за руку, но, одумавшись, медленно отпустил. — Постой, я ведь не просто поболтать тебя пригласил. Ты мне помог, теперь я тебе помочь хочу. Поверь, все, что смогу, я сделаю! Чего тебе тут на рынке шарахаться, поехали к нам… в смысле, к себе. Это же ведь и твой родной город, ты там у нас родился, вырос, там могилы твоих близких. Работу я тебе приличную найду, с жильем помогу. Надо забывать старое и начинать новую жизнь. И Катя тебе будет знаешь как рада, и отец ее…

— Рада? — Резенков покусал губу, глядя в стол перед собой и вспоминая, как еще несколько лет назад Катя отводила при разговоре глаза. — Не будет она рада, Сева, не будет. Подумай, журналист! Я тот человек, который напомнит ей о случившемся, которое она хочет забыть, я тот человек, который все видел… все, что с ней делали. Что сморщился? Вот видишь, и тебе неприятно вспоминать, что я видел, как с нее трусики стаскивали и лапали везде. А теперь представь, каково ей видеть меня. Спасибо за предложение.

Резенков поднялся, подумал немного и протянул Всеволоду руку. В конце концов, никто из этих людей не виноват, что все так получилось, так чего же на них зло срывать.

— В самом деле, спасибо, — уже мягче сказал Сергей. — Я подумаю. Если что, если станет уж совсем трудно, так я тебя найду.

Пожав руку Андрееву, Резенков повернулся и неторопливо пошел к выходу. Он буквально спиной чувствовал, как на него смотрит Сева. Кажется, даже с облегчением. Ну и ладно!

* * *

Кроме больших озер, окрестности Верхней Лебедянки изобилуют большим количеством маленьких, но очень живописных водоемов. Это излюбленные места отдыха горожан. И уж тем более отрада тех, кто любит посидеть с удочкой на зорьке.

Тихие берега Щучьего озера ничем не отличаются от других, возможно, лишь тем, что оно большая головная боль руководителей лесного хозяйства. Постоянно приходится отправлять сюда своих сотрудников для плановых и внеплановых работ по очистке прибрежной зоны. И что интересно, никто не бьет тревогу, никто не бросается размахивать штрафными санкциями и не тащит за руку участкового с целью покарать наконец тех, кто гадит на лоне красивой природы родного края.

А именно берега Щучьего считаются излюбленным местом отдыха местной элиты. Нет, речь идет не о руководстве администрации городского округа или топ-менеджменте хозяйствующих субъектов. Сюда приезжает поджарить шашлычки и насладиться чистым воздухом под водочку элита иного рода. Те, кто считают себя истинными хозяевами города, «неприкосновенными».

Коля Хохол, как его окрестили еще лет двенадцать назад во время первой ходки на зону, считал себя «серым кардиналом» в городе. Где и когда он вычитал эту формулировку, сказать трудно. Скорее всего и не вычитал, а услышал из уст более образованного собеседника, кого-то из тех, кто глядел на его делишки сквозь пальцы и намекал соответствующим руководителям, что Хохла трогать не надо. И теперь, по прошествии лет, уже трудно было определить, кто же кому больше был нужен. То ли кто-то в руководстве Верхней Лебедянки Хохлу, то ли Хохол кому-то в руководстве. И только человек, искушенный в местной политике, мог знать, что причины этой взаимной негласной дружбы лежат не в черте города, а за его пределами. Точнее, в самом областном центре — в Екатеринбурге.

Тем не менее Коля Хохол чувствовал себя в городе вольготно, порой даже чересчур. И за городом соответственно тоже. Сегодня он «отдыхал» с компанией приближенных «шестерок» на берегу Щучьего озера со всеми атрибутами светской жизни, как он ее понимал. В атрибуты входили шашлыки, водка, девочки, надрывающийся сабвуфер в багажнике «Ауди А5» и раскладные шезлонги на берегу.

Веселье было в самом разгаре, хотя мясо еще только нанизывали на шампуры. Сам Хохол, с тонкими неразвитыми ногами и выпуклым животиком, пил много, но в отличие от своей компашки не пьянел. После каждой рюмки закусывали помидорами и салом, которое Хохол страшно любил. Отсюда, наверное, и прилепилась к нему эта кличка. Пили стоя. На шезлонги никто не садился, только на одном лежал роскошный банный халат самого Хохла и огромное полотенце, которым он вытирался после очередного погружения в воды озера.

Из-за грохота музыки, истошного визга девчонок и хохота парней никто не заметил, как к берегу, объезжая деревья и заросли кустарников, выехал черный внедорожник. Кто-то поубавил веселья, когда увидел выходящего из машины казаха. Его знали все под кличкой Монгол, но это уже ирония уголовного мира.

Хохол тоже увидел гостя из Екатеринбурга, но решил вести себя как истинный хозяин в его понимании. То есть не броситься с приветствиями навстречу и пригласить гостя к столу, а, наоборот, сделать вид, что он его не замечает.

Монгол глянул на одного из парней, и тот, воровато оглянувшись на Хохла, подскочил к машине и убавил громкость звука. Теперь, по крайней мере, можно было разговаривать обычным голосом, а не орать на весь лес.

— Здорово, Хохол! — сказал гость, пододвинул ногой другой шезлонг и, без приглашения усевшись в него, положил ногу на ногу. — Отдыхаешь?

— А ты чего приехал? По делу или соскучился? — вопрос прозвучал непринужденно, но только стало понятно, что Хохол уже прилично пьян. — Выруби ты ее на хрен! — заорал Хохол парням, и музыка замолчала.

В тишине леса шелестели только кроны деревьев, и не было слышно ни одной птицы. Неприятная была тишина, неестественная.

— Чего вы там? Нюх потеряли? — крикнул снова Хохол столпившимся у мангала. — Принесите гостю вмазать и зажрать чем-нибудь.

Монгол с усмешкой смотрел, как хозяин барствует, и молчал. Поднесенный пластиковый стаканчик с водкой он опрокинул в рот одним движением, но закусывать не стал.

— Базар есть, — наконец сказал Монгол, несколько раз вдохнув и выдохнув.

Хохол кивнул и небрежно махнул своей компании рукой. И парни, и девчонки с визгом и шумом отправились купаться, оставив наедине собеседников.

— Че за базар?

— Как-то ты, Хохол, уединился тут, носа к нам не кажешь. Магомед волноваться начал. Говорит, съезди, навести крестника. Не помер он там, не заболел?

— А чего это я ему крестник? С какого бодуна?

— А кто Фоме предложил тебя тут на хозяйстве оставить? Забыл? Магомед первым за тебя и ходатайствовал. А ты добра не помнишь. Нехорошо, Хохол, нехорошо. Обидно.

— А ты-то че? Тебе какая лажа? Мы под Фомой ходим, для нас слово Фомы — закон. А Магомед для нас кто? Он временный. Я что, должен ему в ноги кланяться, что ли? Вот Фома вернется, перед ним и отчитаюсь.

— А-а! Сообразил наконец! — Лицо Монгола нехорошо искривилось в каком-то подобии улыбки. — Поприжал маленько доходы, пользуешься тем, что Фомы нет.

Хохол нахмурился, пытаясь что-то сообразить. Монгол поднялся с шезлонга, потянулся всем телом и с удовольствием посмотрел на озеро.

— Пойду искупаюсь с дороги, — заявил он, расстегивая рубашку. — Шашлыком угостишь или ты мне не рад? Забыл кореша?

Не дождавшись ответа, Монгол бросил на шезлонг рубашку, стянул джинсы и с разбега бросился в воду, подняв фонтан брызг. Девчонки неуверенно взвизгнули, не зная, как принимать незнакомца — как своего или сторониться.

Хохол проводил своего гостя злобным взглядом и сплюнул. Чувствовалось, что сидеть он на одном месте уже не может. Хохол встал, споткнувшись через слетевший с ноги шлепанец, пнул его и босиком подошел к раскладному столику. Рука машинально потянулась к бутылке водки, но в последний момент Хохол, видимо, передумал. Он взял другую бутылку — с минеральной водой — и залпом ополовинил ее. Компания издалека поглядывала в его сторону, но никто не поспешил к мангалу, в котором уже прогорали угли.

И тут лицо Хохла изменилось. По берегу, оскальзываясь на траве, пробирался парень с бритым черепом, на котором играли солнечные блики, как на полированном шаре. Хохол воровато оглянулся на плавающего в теплой воде озера Монгола и поспешил навстречу бритому.

— Куда пропал? — нервно облизывая губы, спросил Хохол и схватил парня за локоть. — Тут такие дела начинаются… Давай, говори, чего узнал!

— Этот от Магомеда приехал? — кивнул бритый на хозяина черного внедорожника, который весело плескал водой на местных девчонок. — Монгол, кажись? Я за ним от самого Екатеринбурга гнал, сам видел, как Магомед ему наказы свои втолковывал. Наезд, да?

— Чего ты мне вопросы задаешь, Батон! Говори, что узнал!

— Короче! Корешок один мой нашептал мне, что Магомед с козырей пошел. Человечка он отправил на зону, чтобы Фому того… — Батон выразительно чиркнул большим пальцем себя по горлу.

— Давно? — Хохол сразу же схватил Батона за воротник рубашки и рванул на себя. — Предупредить сможем?

— Какой там! — поморщился Батон и с сокрушенным видом покрутил головой. — Уж с неделю как он с пересылки ушел. Тут «кипеш» в другом, Хохол! Авторитеты, похоже, про эти дела знают, но молчат. Получается вроде того, что они смотрят, кто кого сожрет. Фома, видишь, старый уже, законником заделался, на сходах свое гнет, в «несогласке» со многими. Вот и глядят. Если у Магомеда ничего не получится, вывернется Фома, тогда, значит, Магомед слабак и к ногтю его. А выгорит у него, тогда все на это сквозь пальцы посмотрят. Сечешь, какой расклад?

— Значит, Фомы, может, уже и нет…

— Может, — кивнул Батон.

— Ладно, понял я! Давай, вали отсюда. И я тебя сегодня не видел. А еще лучше покрутись сегодня в Екатеринбурге, засветись там с пацанами Магомеда. И варежку лишний раз не разевай, слушай больше.

Батон кивнул, с сожалением посмотрел на мангал и столик, заставленный бутылками, и исчез среди деревьев. Хохол глубоко вздохнул и громко заорал на весь берег:

— Э, уроды! Кто за огнем следить должен?

Сбросив халат, он разбежался и бросился в воду. Вся компания шумно стала выбираться на берег, двое кинулись к мангалу раздувать тлеющие угли. Поплескавшись минут пять, Хохол согнал хмель, выбрался, наконец, на берег и подошел к Монголу, который, уперев руки в бока, обсыхал на солнце.

— Ну, ты как? — спросил Хохол как ни в чем не бывало. — По шашлычку? Под водочку?

— Да нет, — небрежно ответил Монгол, — поеду я. Чего я тут не видел? Так что Магомеду-то сказать про тебя?

— Не понял? — Хохол сделал удивленное лицо. — А чего насчет меня? Хохол он как был тут, так и есть! Мне как-то фиолетово, кто там правит. Магомед же пока за Фому остался за делом смотреть, а мне что Фома, что Магомед. Мне лишь бы крыша была!

— Ну это-то да, — кивнул Монгол. — А как насчет должка?

— А-а? А, ну как же! Базара нет, я слово держу. Ты, это… Магомеду скажи, чтобы в голову особо не брал. Это так, временная заминка была. До конца недели сквитаемся, зуб даю!

— Ладно, я тебя понял, Хохол. Дело в общем-то решенное, никто тебя обижать не собирается. Эта дыра как была твоя, так и остается. Будут проблемы, ты только свистни. Но и ты смотри на будущее, Хохол…

— Заметано, Монгол! Я же сказал.

Хохол стоял и смотрел, как визитер одевается, потом садится в машину, разворачивается. Черный кузов внедорожника еще некоторое время мелькал среди деревьев, а потом и звука мотора стало уже не слышно.

— Ну что, братва! — весело крикнул Хохол своей компании. — Гуляем или как? Кто у нас на разливе?

* * *

Фома сидел в умывальной комнате на низком табурете, на который ему предусмотрительно подложили мягкую подушечку. Ноги стали у него частенько ныть по вечерам, и старый вор любил их попарить перед сном в горячей воде с ароматическими солями. Для этих целей шестерки готовили ему низкую раковину, используемую для мытья ног. В ней затыкали слив, наполняли ее горячей водой и усаживали Фому рядом на табурет.

В отряде уже прошло два часа после отбоя. Зэки мирно посапывали и похрапывали на двухъярусных металлических кроватях в общем помещении, и только две тени торчали перед дверью умывальной комнаты, охраняя смотрящего во время принимаемой процедуры.

В личной охране большой необходимости не было, потому что на зоне Фому чтили за авторитета и подчинялись ему беспрекословно. Если раньше эти два здоровенных парня и выполняли какие приказы Фомы, так только для воспитания кого-то из дебоширов и пресечения беспредела в отношении опущенных, живших своим маленьким мирком у дверей общего туалета. У Фомы был полный доверительный контакт с «хозяином» — начальником колонии. Тот не лез в дела Фомы, смотрящий обеспечивал ему полный порядок среди осужденных. Такой баланс всех устраивал.

Фома доброжелательно похлопал согнутую спину Ворчуна, который подлил ему в ноги горяченькой воды. Вид у старого вора был блаженный и расслабленный. Он лениво поднял руку и пошевелил пальцами. Крючок с готовностью извлек из пачки, лежавшей на раковине, сигарету и вставил ее между пальцами руки Фомы.

— Вот, ребятки, — затягиваясь слабеньким «Винстоном», изрек старый вор, — доживете до моих лет, тогда поймете, как мало нужно старику для полного счастья. Ты не хихикай, Крючок, не хихикай. Ты еще не понимаешь. А будешь хихикать, так и не поймешь совсем. Не доживешь.

Крючок мгновенно согнал с лица идиотскую улыбку. Он понял, что Фома видит его лицо в зеркале. Его последние слова могли быть шуткой, а могли и не быть. Фома — личность непонятная, непредсказуемая. Никто не знает, что у него на уме, что кроется порой за этим ленивым равнодушным выражением безбрового бледного лица. Вроде мягкий тихий старик, но Крючок-то знал, насколько Фома жесток, насколько он готов на любой самый страшный поступок и приказ для достижения собственных целей.

Поговаривали, что Фома в молодости и человеческого мяса отведал. Подбили его тогда мокрушники на побег из якутской зоны, а места там дикие, от одного жилья до другого месяц можно топать, да по болотам и непролазной тайге. И заблудиться там легче, чем высморкаться. По молодости Фома, говорят, не понял, что его и еще одного паренька с собой мокрушники взяли не из уважения, а как еду. Бр-р! Крючка передернуло, когда он вспомнил эти байки про Фому.

Харчи кончились у беглецов через три дня, охотиться никто не умел, да и патроны берегли, которые оставались в двух захваченных «калашах». Через три дня приятеля Фомы и зарезали на берегу речки. Самую мякоть, что с бедер и икр, закоптили на костре, а ужинали в тот вечер печенью убитого и срезками с его спины. Говорят, что Фома тогда все и понял, но хитер он был неимоверно уже тогда.

Помнится, рассказывали, что, когда они приблизились к железной дороге, Фома их всех и перестрелял ночью. А потом один вышел к «железке» и сдался. Легенда у него была неопровержимая: насильно увели, угрожали лютой расправой. А как только подвернулся случай, он и избавился от своих попутчиков, потому как не по своей воле с ними пошел. Вроде как он еще в зоне встал на путь исправления и раскаяния. А когда нашли тела да остатки тела съеденного молодого зэка, тогда Фоме и поверили полностью. Говорят, даже психолога к нему из города возили. Вроде как для психологической реабилитации. Умеет Фома прикидываться. Наверное, очень правдоподобно разыграл стресс, который пережил в тайге, когда его дружка жрали и когда он понял, что его сожрут следующим.

Такие вот легенды ходили о смотрящем.

— А приведи-ка мне, Крючок, нашего друга, — задумчиво произнес Фома, с наслаждением затягиваясь сигаретой.

Конец ознакомительного фрагмента.