Тайна стоимости. Теория стоимости в истории политэкономии

Кирилл Земсков

В книге рассматривается ключевое понятие экономики – стоимость. Показана природа этой экономической величины и изложены основные теории стоимости, возникавшие в истории политэкономии на протяжении столетий – от взглядов на природу стоимости Аристотеля и средневековых мыслителей до взглядов марксизма и представителей австрийской школы.

Часть 3. Меновая и рыночная стоимость

Глава 12. Формирование меновой стоимости

А теперь посмотрим, как происходит обмен товарами, описанный в Главе 6 «Стоимостный обмен», с учетом закономерностей величины потребительской и трудовой стоимости. Как будет происходить торг между крестьянином и виноградарем? При каких условиях они придут к согласию? В какой пропорции они обменяют свои товары?

Для удобства описания процесса обмена примем, что зерно измеряется в килограммах, а вино — в литрах. Сколько килограммов зерна будет готов отдать крестьянин за один литр вина? Первый литр вина представляет для крестьянина наибольшую потребительскую стоимость, так как у него вообще нет вина, и этот первый литр удовлетворит его самую насущность потребность в вине. В то же время первые несколько килограммов зерна имеют для крестьянина наименьшую трудовую стоимость. Поэтому крестьянин наверняка согласится обменять на литр вина один, два или больше килограммов зерна.

Но сколько именно килограммов зерна будет готов отдать крестьянин за первый литр зерна? Очевидно, столько, чтобы потребительская стоимость литра вина превышала общую трудовую стоимость зерна, — то есть чтобы эта сделка оказалась для него выгодной. При этом сравнить величины потребительской стоимости вина и трудовой стоимости зерна может только сам крестьянин, так как обе эти величины являются величинами субъективными, и они соотнесены с потребностями и трудовыми затратами самого крестьянина. Как существуют эти величины в голове крестьянина и как он их сопоставляет, этого мы не знаем. Возможно, он оценивает свои трудовые затраты на каждый килограмм зерна в количестве времени или в субъективных усилиях, и если он сочтет, что удовольствие и польза, которое он получит от литра вина, больше этих его затрат времени и усилий, что вино того стоит, он согласится на обмен. И таким образом, он обменяет свой труд на потребительскую стоимость вина, на товар, который удовлетворит его потребность и принесет ему удовольствие и пользу.

Но у крестьянина остается еще много зерна. И никакой потребительской стоимости оно для него не представляет — только трудовую. Он для этого и привез хлеб на рынок, чтобы обменять его на что-то нужное ему в качестве потребительской стоимости. Поэтому он вполне будет готов продолжить торг и обменять еще несколько килограммов зерна на второй литр вина.

Но второй литр вина, согласно закону Госсена, будет иметь в глазах крестьянина уже меньшую субъективную потребительскую стоимость, чем первый литр. В то же время трудовая стоимость каждого следующего килограмма зерна будет все более возрастать. И из этого следует, что при обмене обязательно наступит такой момент, такая пропорция обмена, дальше которой крестьянину покупать еще больше вина уже будет невыгодно. Даже если у крестьянина еще останется какое-то количество зерна, обменивать его на вино при наступлении этого условия он не будет, так как зерно тоже представляет для него определенную стоимость — трудовую. И если он продолжит обменивать хлеб на вино, сделка станет для него убыточной, так как потребительская стоимость следующих литров вина уже не сможет компенсировать труд, затраченный на следующие килограммы зерна. И крестьянин постарается обменять оставшееся зерно на что-то другое, или же попробует использовать это зерно в своем хозяйстве с какой-то пользой, придав ему потребительскую стоимость — например, сварив из зерна самогон или начав выращивать кур.

С точки зрения виноградаря, процесс обмена будет выглядеть точно так же. Первые килограммы зерна будут представлять для него наибольшую потребительскую стоимость, и он с удовольствием обменяет на них вино. Но по мере увеличения количества приобретаемого зерна, потребительская стоимость зерна для виноградаря будет падать, а трудовая стоимость вина, напротив, возрастать. И для виноградаря также наступит предел, дальше которого он уже торговаться и обменивать вино на хлеб не станет.

Таким образом, в результате обмена и крестьянин, и виноградарь получат какую-то выгоду. А пропорция обмена зерна на вино и вина на зерно и задаст меновую стоимость зерна и вина. И если в следующем году условия производства зерна и вина не изменятся, как не изменятся и потребности крестьянина в вине и виноградаря в хлебе, они уже обменяют свои товары по такой же меновой стоимости, в такой же пропорции. И в этой меновой стоимости будут отражены четыре вещи: 1. Труд крестьянина. 2. Труд виноградаря. 3. Потребности крестьянина в вине. 4. Потребности виноградаря в хлебе. Меновая стоимость связывает производство и потребление хлеба и вина в единое хозяйство, в единую хозяйственную систему, и через меновую стоимость в рамках этой возникшей хозяйственной системы отражается производство и потребление хлеба и вина.

Поэтому любое изменение в этой хозяйственной системе немедленно отразится на величине меновой стоимости. Если крестьянин что-то изменит в производстве хлеба (произведет его больше или меньше, или же изменит сам процесс производства), или виноградарь что-то изменит в производстве вина — это скажется на меновой стоимости. Если потребности крестьянина в вине или виноградаря в хлебе как-то изменятся — это так же отразится на меновой стоимости. Поэтому меновая стоимость служит еще и важнейшим критерием для оценки состояния всего рынка, всей хозяйственной системы — как с точки зрения производства, так и потребления, так как в ней отражено соотношение труда и потребления.

Глава 13. Величина меновой стоимости

Таким образом, величина меновой стоимости будет определяться той границей, за пределом которой дальнейший обмен становится невыгодным для одного из участников торга. Каждый из участников торга, — и крестьянин, и виноградарь, — стремятся получить от обмена выгоду. Более того, каждый из них стремится получить выгоду максимальную, то есть такую, при которой разница между полученной потребительской стоимостью в виде чужого товара и отданной трудовой стоимостью своего товара будет наибольшей. Крестьянин за каждый килограмм своего зерна хотел бы получить как можно больше вина, или же за каждый литр вина предпочел бы отдать как можно меньше своего зерна. Но и виноградарь хотел бы за каждый литр своего вина получить как можно больше зерна.

Поэтому соотношение зерна и вина при обмене первых килограммов зерна на первые литры вина во многом будет случайным, и будет зависеть от умения крестьянина и виноградаря вести торг и «набивать цену» своему товару. Но поскольку обмен в таких количествах чрезвычайно выгоден обоим из них, сделка наверняка состоится. Обмен может произойти в пропорции 3 кг зерна к 2 литрам вина, или 5 кг зерна к 3 литрам вина, или 2 кг зерна к 3 литрам вина или как-то еще. Но при малом количестве обмениваемых товаров потребительская стоимость чужого товара для обоих участников торга будет значительно превышать трудовую стоимость своего товара, а значит, обмен при таких количествах будет весьма выгоден обоим участникам торга.

Но чем большее количество зерна обменивается на большее количества вина, чем более возрастает объем сделки, тем меньше становится разница между потребительской стоимостью чужого товара и трудовой стоимостью своего товара, так как потребительская стоимость чужого товара с каждой новой единицей все уменьшается, а трудовая стоимость своего товара все более возрастает. Но торг продолжится, так как, хотя эта разница все время уменьшается, она все-таки существует, а значит, дальнейший обмен принесет дополнительную выгоду.

И только в тот момент, когда потребительская стоимость чужого товара уменьшится настолько, что сравняется с трудовой стоимостью своего товара, участник сделки прекратит торг, так как дальнейший обмен ему уже невыгоден и будет означать уменьшение его общей выгоды от обмена. Возможно при этом, что для второго участника торга был бы выгоден и дальнейший обмен, ведь совсем необязательно, что для крестьянина и виноградаря потребительская стоимость чужого товара и трудовая стоимость своего товара сравняются при одном и том же количестве своего и чужого товара. Но как только это условие равенства стоимостей наступит хотя бы для одного из участников сделки, он прекратит дальнейший обмен и выйдет из торга.

Таким образом, условием прекращения торга является равенство потребительской стоимости какой-то единицы чужого товара и трудовой стоимости какой-то единицы своего товара для одного из участников обмена. Или, если говорить языком математики, равенство предельной трудовой стоимости и предельной потребительской стоимости. Именно при таком объеме обмена товарами и при такой пропорции один из участников обмена получит максимальную выгоду, и дальнейший обмен лишь уменьшит его общую выгоду. Но и второй участник обмена также получит значительную выгоду от обмена, хотя, возможно, при продолжении торга и увеличении объема сделки он мог бы ее еще несколько увеличить.

Из сказанного следует, что итоговая пропорция обмена, или меновая стоимость товаров, всегда зависит от объема сделки, от количества товаров, обмененных в такой пропорции. И, говоря о меновой стоимости, всегда подразумевается, что по такой меновой стоимости было обменено совершенно определенное количество товаров. Но это вовсе не значит, что при другом объеме сделки товары будут обменены в такой же пропорции, по такой же меновой стоимости. Например, если в итоге крестьянин обменяет 40 кг зерна на 20 литров вина, то есть в пропорции 2:1, из этого вовсе не следует, что 20 кг зерна будут обменены на 10 литров вина, или 10 кг зерна будут обменены на 5 литров вина. Меновая стоимость товаров при обмене всегда «привязана» к определенному объему сделки.

Этот момент в истории политэкономии всегда ускользал от внимания. Считалось, что если на рынке установилась какая-то определенная меновая стоимость (или цена), то она одинакова для любого количества товара, ведь покупатель платит одну и ту же цену, независимо от того, сколько товара он покупает. Но рыночная цена устанавливается как средняя величина сделок, и она зависит от совокупного количества товаров на рынке. То есть на рынке все будет определяться совокупным спросом и предложением, общим объемом предложенного товара и объемом спроса на этот товар. И именно это соотношение спроса и предложения и задает меновую стоимость и цену, и, естественно, при их изменении будет меняться и меновая стоимость с ценой. Впрочем, даже при розничной торговле продавец всегда может предложить скидку в случае покупки большего количества товара, то есть меновая стоимость и здесь привязывается к объему сделки. То есть меновая стоимость определяется не только трудом и потребностями, но и объемом торговой сделки, количеством обмениваемых товаров.

Глава 14. Теория предельной полезности

В свое время из-за непонимания того, что меновая стоимость и цена товара зависят от конкретных объемов отдельной сделки или торгов, в истории политэкономии возник забавный парадокс, вокруг которого завязался длительный спор.

Суть этого парадокса заключалась в следующем. Представим, что на необитаемом острове оказался Робинзон, у которого имеется пять мешков с зерном, и ему нужно как-то правильно распорядиться этими мешками, употребив их с наибольшей хозяйственной пользой (этот пример с Робинзоном встречается в трудах классиков австрийской школы политэкономии). Первый мешок Робинзон использует для самой важной и насущной своей потребности — на то, чтобы не умереть с голода. И этот первый мешок будет иметь наибольшую полезность, так как сохранение жизни является главной потребностью Робинзона. Второй мешок Робинзон может использовать для поддержания здоровья, чтобы не испытывать голод. И этот второй мешок будет иметь уже меньшую полезность, чем первый, так как сохранение здоровья является менее важной потребностью, чем сохранение жизни. Третий мешок Робинзон может использоваться для откорма птицы, чтобы его питание было более разнообразным и качественным. Этот мешок будет иметь еще меньшую полезность, чем первые два, так как потребность во вкусной пище менее важна, чем потребность в сохранении жизни и здоровья. Четвертый мешок Робинзон может использовать для производства самогона, чтобы его жизнь стала более приятной, и этот мешок будет иметь еще меньшую полезность. Наконец, последний, пятый, мешок Робинзон может использовать для кормежки попугая, чтобы еще более скрасить свою жизнь на необитаемом острове. И этот мешок будет иметь наименьшую полезность.

Спрашивается, а какова же будет ценность каждого отдельного мешка? Все мешки с зерном одинаковы, и мы можем легко поменять их местами. И если Робинзон лишится одного мешка, то он не сможет кормить попугая, то есть не сможет удовлетворить свою наименьшую потребность. При этом все остальные, более важные, потребности он по-прежнему сможет удовлетворить с помощью оставшихся четырех мешков. Не означает ли это, что ценность каждого мешка будет определяться наименьшей ценностью, то есть ценностью последнего, пятого, мешка, ведь с утратой любого из пяти мешков Робинзон не сможет удовлетворить наименьшую свою потребность?

Именно таким образом рассуждали сторонники теории предельной полезности, полагая, что ценность каждой единицы блага определяется полезностью (и ценностью) последней (marginal) единицы блага. Среди создателей и сторонников теории предельной полезности были такие видные представители австрийской школы, как Менгер и Бем-Баверк, а также Визер, Джевонс и Вальрас (их называют «маржиналистами»). Элементы маржиналистской теории стали также важной частью неоклассической экономической школы, основанной Альфредом Маршаллом.

Однако в теории предельной полезности возникает интересный парадокс, связанный с определением ценности запаса блага. Чтобы суть этого парадокса стала ясней, приведем еще такой пример. Допустим, что у нас есть какое-то благо в количестве n. Согласно закону Госсена, при увеличении количества блага полезность и ценность каждой новой единицы блага будет все время уменьшаться. И если этого блага у нас очень много, то полезность и ценность последней единицы будет очень мала или даже близка к нулю. И тогда полезность и ценность каждой единицы этого блага также будет близка к нулю. Например, если у нас рядом есть озеро с большим количеством воды, то ценность и полезность каждого ведра воды будет близка к нулю, и, в сущности, каждое ведро воды не будет стоить для нас ничего. Или если у нас выдался очень хороший урожай яблок, так что яблоки буквально валяются на земле и гниют под ногами, то ценность и стоимость килограмма яблок будет для нас очень мала, и любой килограмм яблок мы будем готовы отдать практически даром.

Но как оценить полезность и стоимость всего запаса данного блага? Следует ли нам для определения стоимости всего запаса блага просто умножить ценность последней единицы, которая близка к нулю, на количество данного блага? Или же при определении ценности запаса блага следует взять наибольшую ценность, ценность первой единицы блага? Или же нужно брать какую-то среднюю величину, полученную в результате деления общей полезности запаса блага на количество единиц этого блага? По этому вопросу в политэкономии разгорелись жаркие споры, порой похожие на споры средневековых схоластиков.

Сторонники теории предельной полезности утверждали, что ценность и стоимость всего запаса блага следует вычислять путем умножения ценности последней (marginal) единицы блага на количество единиц этого блага. Вот как рассуждает по этому вопросу, например, маржиналист Визер, один из создателей и наиболее видных сторонников теории предельной полезности — терминология немного устаревшая и тяжеловатая, но речь идет о предельных величинах:

Утверждение, что все без исключения единицы запаса оцениваются на основе предельной полезности, кажется парадоксальным, оно оспаривается большинством даже тех теоретиков, которые в остальном присоединились к учению о предельной полезности.

Развязка парадокса очень проста. Утверждение, что все единицы запаса оцениваются кумулятивно на основе предельной полезности, тотчас же теряет видимость парадокса, как только оно истолковывается с позиций хозяйствующего человека. Теоретик не должен стремиться вложить в это толкование больше, чем это делает практическая жизнь. Жена рабочего, которая закупает необходимое для семьи количество хлеба, по-своему узнает, что она точно выполняет требования экономичности, если одинаково высоко оценивает все куски хлеба, и действия ее тогда не бессмысленны; и если в формуле, которой теоретик определяет ее действия, проявляется видимость бессмыслицы, то это вина теоретика, поскольку он не нашел ясного выражения для осмысленности действий. Поскольку все единицы запаса в хозяйстве оцениваются исключительно по предельной полезности, постольку полностью достигнута максимально возможная польза. Предельная полезность должна фиксироваться кумулятивно для всех элементов, чтобы не допустить такого положения, когда экономически установленная граница использования некоего ресурса не будет достигаться в той или иной точке, ибо совершенно недостаточно желания предотвратить неполное использование ресурса только для последнего элемента запаса, для «флангового элемента».

Из предельного закона вытекает следствие, что каждый делимый запас экономически оценивается путем умножения предельной полезности на количество единиц запаса (частей, штук). Если запас состоит из десяти единиц и каждая оценивается по предельной полезности в размере n, то все вместе они оцениваются по предельной полезности в размере 10 n. Это не новый закон, а только другая формулировка предельного закона, важность которой обусловлена тем, что она дает ключ к пониманию повсеместно осуществляемого на практике экономического расчета. (Фридрих фон Визер, «Теория общественного хозяйства»).

Итак, Визер утверждает, что ценность и полезность всего запаса блага определяется путем простого умножения ценности последней единицы на количество этого блага. Допустим. Но ведь если ценность и полезность последней (предельной) единицы блага близка к нулю, то мы получим, что и ценность всего запаса блага будет также близка к нулю! Умножение на ноль в результате дает ноль! И тогда получится, что ценность всего запаса воды в озере или всего урожая яблок также для нас равна нулю! А если в примере с Робинзоном мы будем определять ценность пяти мешков, просто умножив ценность пятого мешка на пять, то вполне может так получиться, что ценность всех пяти мешков окажется даже меньше, чем ценность одного только первого мешка, призванного удовлетворить наиболее важную потребность Робинзона!

Но ведь совершенно очевидно, что это не так и это абсурд. Если наш Робинзон готов довольно легко расстаться с пятым мешком, который удовлетворяет его наименьшую потребность, то это вовсе не значит, что он почти с такой же легкостью готов расстаться со всеми пятью мешками. Если мы готовы расстаться с каждым отдельным ведром воды или каждым килограммом яблок даром, то это вовсе не означает, что весь запас воды в озере или весь урожай яблок для нас также ничего не стоит — если мы лишимся всей воды и всех яблок, то это будет для нас большой потерей. Тогда, возможно, ценность и стоимость всего запаса блага следует все же определять не по предельной полезности (то есть полезности последней единицы), а по средней полезности, то есть полезности какой-то средней единицы?

Глава 15. Стоимость в рамках натурального хозяйства

Каким же образом правильно определить полезность и ценность запаса блага? Как разрешить «парадокс» теории предельной полезности, описанный в предыдущей главе? Происходит ли оценка ценности запаса блага по предельной полезности (ценности последней единицы) или по средней полезности (совокупной полезности, деленной на количество единиц блага) или как-то иначе?

Конечно, никакого «парадокса» здесь нет. Проблема при определении ценности запаса блага возникает только из-за того, что маржиналисты и представители австрийской школы рассматривали очень абстрактную ситуацию, не имеющую особого практического и теоретического смысла. А потому и попытки разрешить этот «парадокс» выливались в довольно бессмысленные схоластические споры.

Прежде всего, нужно понимать, что в теории предельной полезности речь идет только о полезности блага (или товара) — то есть о его потребительской ценности (стоимости). Но для владельца блага (или товара) его потребительская ценность имеет значение только в том случае, если он сам намерен потреблять это благо, и при этом он сам это благо производит. Владелец блага должен оценить полезность каждой единицы блага и всего запаса блага для того, чтобы правильно распределить свой труд и усилия на производство различных благ. Скажем, если бы наш Робинзон сам производил пшеницу для собственного потребления, ему нужно было бы решить, как лучше использовать свой труд. Ведь вместо того, чтобы произвести пять мешков зерна и использовать пятый мешок для кормежки попугая, он мог бы использовать труд и усилия, затраченные на производство этого пятого мешка, на производство какого-то другого блага, имеющего большую полезность. Или же просто использовать это время для дополнительного отдыха.

Проще говоря, оценивать потребительскую ценность блага для его владельца имеет смысл только в том случае, если он ведет свое замкнутое натуральное хозяйство. И здесь, в рамках натурального хозяйства, как ни странно, уже фигурирует величина стоимости, причем стоимость появляется уже в обеих своих формах — и как потребительская стоимость, и как стоимость трудовая. И уже здесь сопоставление этих стоимостей служит главным механизмом для распределения труда и решения о том, как вести свое хозяйство наиболее рациональным и выгодным способом.

Рассмотрим этот процесс подробнее. Допустим, наш Робинзон решил выращивать пшеницу. Сколько ему нужно ее произвести? И какую часть своего времени он должен затратить на производство пшеницы? Как Робинзон, владелец изолированного натурального хозяйства, решает эту проблему?

Примерно точно так же, как это происходит и при товарном обмене — то есть через сопоставление усилий и труда, затраченных на производство каждой единицы блага (каждого мешка зерна), и той полезности (ценности), которую приносит каждая единица блага при потреблении. При этом, как и при обмене, трудовая стоимость блага по мере увеличения единиц блага будет возрастать, а потребительская стоимость блага будет уменьшаться. И при каком-то определенном количестве блага его трудовая стоимость сравняется с его потребительской стоимостью. Производить большее количество блага уже становится невыгодно, так как труд, затраченный на производство следующей единицы блага, уже «не окупается» той пользой и удовольствием, которые получит Робинзон при потреблении этой дополнительной единицы блага. А значит, именно такое количество блага и нужно произвести.

Теперь допустим, что, помимо зерна, у Робинзона появилась возможность выращивать виноград. Каким образом он распределит свои трудовые усилия, как он определит, сколько зерна и винограда ему выгодно выращивать? Понятно, что он будет сопоставлять выгоду, полученную от производства зерна, с выгодой, которую он сможет получить от производства винограда. И станет выращивать зерно и виноград в таких количествах, чтобы общая полезность от хлеба и вина максимально превышала усилия, затраченные на их выращивание. И эта выгода, заметим, также будет зависеть от трудовой стоимости зерна и винограда, а не от одной только их потребительской стоимости.

Таким образом, как мы видим, уже в рамках натурального хозяйство представление о полезности блага, о его потребительской ценности, получает какой-то экономический смысл только при сопоставлении ее с трудовой стоимостью. Потребительская стоимость сама по себе имеет мало смысла. Маржиналисты и представители австрийской школы, устранив из своего рассмотрения трудовую стоимость, как величину, влияющую на экономическую деятельность, допустили серьезную ошибку. И поэтому все дальнейшие их рассуждения о ценности и стоимости благ и товаров приводили либо к абсурдным «парадоксам», либо к довольно бессмысленным спорам.

Но допустим, что какое-то благо достается нашему Робинзону без приложения труда и усилий — то есть абсолютно даром. Сможет ли Робинзон оценить полезность этого блага и будет ли такая оценка иметь какой-то экономический смысл? Конечно, нет. Если у Робинзона есть вода или зерно или виноград в достаточном или неограниченном количестве и для восполнения этого блага ему не нужно прилагать никаких серьезных усилий, то потребительская ценность такого блага будет равна нулю, несмотря на то, что это благо обладает определенной полезностью. Оценивать потребительскую стоимость блага имеет смысл только в том случае, если его можно обменять на какое-то другое благо, или же если для добычи этого блага требуется приложить время, труд и усилия, которые можно использовать как-то иначе. Человек ценит и придает потребительскую ценность только тем вещам, которые он может утратить, или для получения которых ему нужно предложить взамен другое благо, или же нужно применить свой труд. В противном случае понятие потребительской ценности не имеет никакого хозяйственного смысла, — в раю, где все блага доставались бы даром, такое понятие отсутствовало бы полностью.

Глава 16. Стоимость запаса блага

Таким образом, величина потребительской стоимости (или полезности) приобретает какую-то определенность и смысл в хозяйственной деятельности только в том случае, если она сопоставляется с какой-то другой величиной стоимости. Это может быть потребительская стоимость другого блага, — например, если наш Робинзон хочет обменять зерно на виноград, и при этом зерно для него самого представляет потребительскую стоимость, то есть он мог бы его потребить сам. Или это может быть трудовая стоимость, — например, если Робинзону нужно определить, какое количество зерна ему следует произвести так, чтобы потребительская стоимость зерна превышала его трудовую стоимость. Но сама по себе потребительская стоимость блага, без сопоставления ее с другой стоимостью, не имеет никакого определенного значения и смысла. Представление о стоимости возникает только из практических хозяйственных нужд, когда нужно, сопоставив разные стоимости, принять какое-либо хозяйственное решение по производству, потреблению или обмену благами.

Чтобы это продемонстрировать, приведем такой пример. Допустим, что у нас есть 12 яиц, полезность которых уменьшается от 12 первого яйца до 1 последнего яйца в неких условных субъективных единицах полезности. Согласно теории предельной полезности, ценность всех 12 яиц будет определяться путем умножения полезности последнего яйца (равной 1) на количество яиц, и она будет равна 12. Теперь разложим яйца в две упаковки по шесть яиц. Единицей блага теперь для нас будет служить уже не отдельное яйцо, а упаковка, и полезность упаковки будет равна совокупной полезности находящихся в ней яиц. Соответственно, полезность второй упаковки, которая теперь служит последней (предельной) единицей блага, будет равна: 6+5+4+3+2+1=21. И тогда полезность двух упаковок будет равна 21*2=42. Таким образом, полезность всех 12 яиц будет уже другой. Если мы разложим яйца в упаковки как-то иначе (например, по три яйца или по два), то мы снова получим другой результат. Получается, что полезность 12 яиц зависит от того, как мы раскладываем яйца в упаковки, хотя яйца одни и те же и в том же количестве!

Снова «парадокс»? И как же разрешают этот «парадокс» сторонник маржинализма? Вот что по этому поводу пишет, например, современный представитель австрийской школы Мюррей Ротбард:

Нет никакого смысла в требовании, чтобы предельная полезность выражалась в терминах математических исчислений. Применительно к человеческой деятельности слово «предельный» относится не к бесконечно малой, а к значимой единице. Каждая единица, значимая для определенного действия, является предельной. Например, если в какой-либо конкретной ситуации мы имеем дело с отдельными яйцами, то тогда каждое яйцо считается единицей; если мы имеем дело с упаковками по шесть яиц, то единицей является упаковка. В любом из данных случаев мы можем говорить о предельной полезности. В первом случае мы имеем дело с предельной полезностью яйца при различном количестве яиц; во втором — с предельной полезностью упаковки, зависящей от количества упаковок. Обе полезности являются предельными. Одна полезность ни в каком отношении не может быть «совокупной» для другой. (Мюррей Ротбард, «О реконструкции экономической теории полезности и благосостояния»).

Согласитесь, несколько странное объяснение, ведь остается совершенно непонятным, почему при одном и том же количестве одних и тех же яиц их совокупная полезность (и потребительская стоимость) меняется в зависимости от того, как мы их раскладываем в упаковки и что мы принимаем за единицу блага — отдельное яйцо или упаковку.

Стоимость (как потребительская, так и трудовая), как мы отмечали выше, является величиной субъективной. Но у субъекта нет объективной меры измерения величины стоимости, — он может только субъективно сопоставлять разные величины стоимости в терминах «больше-меньше-равно». Например, он может сопоставить пользу или удовольствие, доставляемые ему разными благами в определенных количествах. Или сопоставить потребительскую и трудовую стоимость какого-либо произведенного им блага. И значение стоимости последней (предельной) единицы блага здесь играет важную роль только потому, что последняя единица блага служит границей, определяющей целесообразность дальнейшего производства блага или его обмена на другое благо.

Но пока нет другой стоимости (трудовой стоимости того же блага, или потребительской стоимости другого блага) величина полезности и потребительской стоимости остается, в сущности, совершенно произвольной величиной, которая при этом может меняться в зависимости от того, что мы принимаем за единицу блага. Отсюда и возникают все эти странности, парадоксы и абсурдные выводы теории предельной полезности.

Величина стоимости предельной единицы блага при сопоставлении с другой стоимостью задает только границу, когда производство или обмен остается еще выгодным и целесообразным. Только в этом состоит особое значение предельной единицы. Но полезность и стоимость всего запаса блага, конечно, ни в коем случае не определяется путем умножения полезности или стоимости последней единицы блага на количество единиц этого блага, — тем более, что, как мы видели в примере выше с яйцами, и сами эти единицы блага могут задаваться по-разному и совершенно произвольно.

Но поскольку величина стоимости или полезности последней единица всегда и прямо зависит от количества единиц блага, то эта величина прямо связана с количеством единиц блага. И при обмене или производстве этой величиной и определяется, какое количество блага еще выгодно произвести или обменять на другое благо. То есть, сопоставляя стоимость предельных единиц, мы тем самым всегда подразумеваем какое-то определенное количество блага, которое выгодно произвести или обменять. И если, например, речь идет об обмене, то равенство двух стоимостей двух благ задает и количества, в которых эти два блага еще выгодно обменивать.

То есть меновая стоимость блага всегда связана с определенным количеством этого блага. И стоимость всего запаса блага, которое обменивается на другое благо, будет зависеть от определенных количеств этих благ. То есть если, например, 5 мешков зерна были обмены на 3 бочки вина, из этого вовсе не следует, что те же участники сделки будут готовы обменять 10 мешков зерна на 6 бочек вина. Меновая стоимость здесь отнесена к совершенно определенной сделке в совершенно определенных количествах.

Глава 17. Рыночная стоимость товара

Но если предельная стоимость товара задает только границу, до которой выгодно производить или обменивать этот товар на другой товар, и если меновая стоимость какой-либо сделки по обмену товарами всегда привязана к количествам этих товаров, то каким же образом, спрашивается, устанавливается меновая стоимость на рынке, когда товары обмениваются в одинаковых пропорциях в совершенно разных количествах?

Допустим, что возникает рынок, на котором крестьяне и виноградари регулярно обмениваются своими товарами — зерном и вином. Каждый крестьянин привозит какое-то произведенное им количество зерна, с определенной трудовой стоимостью (величиной субъективной), а каждый виноградарь привозит произведенное им вино, со своей субъективной трудовой стоимостью. И все они желали бы обменять свой товар на другой, причем так, чтобы этот обмен был им выгоден — то есть так, чтобы потребительская стоимость чужого товара превышала или была равна трудовой стоимости своего товара. Возникнет ли на таком рынке какая-то устойчивая меновая стоимость, по которой зерно и вино будут обмениваться регулярно и в одной и той же пропорции, независимо от количества зерна или вина? И чему будет равна эта меновая стоимость?

Ответ на этот вопрос достаточно очевиден: если одинаковая и устойчивая меновая стоимость обмена зерна на вино на таком рынке и возникнет, то только как некая усредненная величина, которая будет определяться трудовыми стоимостями и потребительскими стоимостями зерна и вина для каждого участника рынка. То есть она будет зависеть от потребительской и трудовой стоимости, по которым каждый отдельный крестьянин или виноградарь будут готовы обменять свой товара. То есть, в конечном счете, от количества произведенного зерна и вина, от того, сколько усилий требуется для их производства, и от того, насколько высокой потребительской стоимостью и полезностью обладают зерно и вино в глазах участников обмена. Поэтому и сохраняться такая меновая стоимость неизменной сможет только в том случае, если останутся неизменными все условия формирования этого рынка: количество участников рынка, количество произведенного ими товара, вкусы и предпочтения участников рынка, усилия и затраты, необходимые для производства данных товаров. Любое изменение одного из этих условий немедленно отразится на меновой стоимости — пусть даже минимально и не слишком заметно.

При этом для любого участника рынка установившаяся на этом рынке меновая стоимость, конечно, вовсе не сможет служить некоей жесткой директивой, по которой он должен обменять свой товар. Если такая меновая стоимость и установится, то только в качестве ориентира и средней величины, отражающей средние издержки и среднюю востребованность данных товаров на рынке. И любые участники рынка могут совершать сделки по совершенно произвольной и индивидуальной меновой стоимости: предлагать свои условия, скидки, наценки и т. д. — с тем, чтобы получить максимальную выгоду от обмена. «Рыночная стоимость» — это не более чем ориентир для производителей и покупателей, примерные условия вхождения на данный рынок.

Хотелось бы подчеркнуть, что рыночная меновая стоимость складывается как средняя величина стоимости только в объективном своем выражении, как определенная пропорция объективно измеряемых количеств товаров (в нашем примере — количества хлеба и вина). Но стоимость в основе своей есть величина субъективная, и за одной и той же объективной пропорцией обмена (то есть рыночной меновой стоимостью) для разных участников рынка может «скрываться» совершенно разная субъективная величина стоимости (трудовой и потребительской). Меновая стоимость служит объективным выражением субъективных величин трудовой и потребительской стоимости, и, будучи объективно измеряемой величиной (как пропорция обмена количества мешков зерна на количество бочек вина, например), она может принимать какое-то среднее значение.

Но «среднего значения» у субъективной стоимости в принципе быть не может, так как каждый участник рынка может соизмерять только свои же субъективные величины и оценки стоимости (трудовой и потребительской). Сопоставить одну субъективную величину одного субъекта с субъективной величиной другого субъекта невозможно в принципе: человек может сказать, например, что он любит чай больше, чем кофе, но он не может в принципе сопоставить свое пристрастие к чаю с пристрастием к чаю какого-то другого человека. Сопоставить пристрастие двух людей к чаю можно только тогда, когда их субъективные вкусы и предпочтения будут выражены в какой-то объективной форме — например, если один человек будет готов заплатить за пачку чая больше, чем другой человек. Но это будет именно объективное выражение субъективных пристрастий, сами же эти субъективные пристрастия двух людей напрямую сопоставить невозможно.

Поэтому что скрывается за рыночной меновой стоимостью как средней величиной пропорции обмена одного товара на другой, какие субъективные оценки потребительской и трудовой стоимости для каждого участника рынка, сказать тоже невозможно. Для какого-то участника рынка установившаяся меновая стоимость будет очень выгодной и оптимальной с точки зрения его субъективных оценок своего труда и потребностей; для другого участника она может быть выгодной, но не оптимальной (то есть не приносящей максимальную выгоду); а для кого-то она может оказаться и вовсе невыгодной, и обмен по такой меновой стоимости позволит ему только сократить свои убытки.

В этом состоит главная проблема рыночного механизма формирования меновой стоимости: никогда невозможно в точности сказать, какие субъективные оценки лежат в ее основе. Меновая стоимость — это что-то вроде объективного индикатора, но за этим индикатором скрываются субъективные оценки труда и потребностей, которые, будучи субъективными, могут претерпевать самые неожиданные изменения, и эти изменения не всегда и не сразу можно определить по объективному индикатору — по меновой стоимости. И по этой же причине — субъективности оценок труда и потребностей, субъективной природе трудовой и потребительской стоимости — экономическая наука никогда не сможет стать достаточно строгой наукой, позволяющей делать точные прогнозы по состоянию рынка.