От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор
Пражская весна 1968 г. на сегодняшний день замыкает собой длинную вереницу «роковых восьмёрок» чешской истории, продолжая вызывать пристальный интерес спустя пятьдесят лет. Подобно другим событиям чешской истории, имевшим место в год, завершавшийся на цифру «8», Пражская весна была производной от предшествовавших ей драматических событий в истории Чехословакии и Европы. Уникальный облик Пражской весне придал опыт нахождения Чехословакии в социалистическом лагере во главе с СССР. Подобно другим «магическим восьмёркам» чешской истории, Пражская весна и её итоги были в известной степени запрограммированным явлением. Феномен Пражской весны и её исход являлись логическим следствием специфики исторического развития вовлечённых сторон, их различного исторического и социального опыта, существенной разницы в менталитетах элит, а также конкретных внутриполитических и внешнеполитических условий, сложившихся в то время.
Оглавление
- От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор
1968 год в иерархии «магических восьмерок» чешской истории. Вместо предисловия
Еще с эпохи средневековья цифре «восемь» было суждено занять весьма специфическую нишу в чешской истории, знаменуя собой крутые повороты и причудливые зигзаги в развитии Чехии, которые чаще всего имели трагический для чехов характер. Одной из первых судьбоносных «восьмерок» в истории Чехии стал 1278 год, когда армия чешского короля из династии Пршемысловцев Пршемысла Отакара II в битве на Моравском поле потерпела сокрушительное поражение от войск императора Священной Римской империи германской нации Рудольфа Габсбурга; при этом сам король Пршемысл Отакар II был убит в бою ударом меча. Тело поверженного противника было по приказу Рудольфа забальзамировано и в течение тридцати недель демонстрировалось в одном из венских монастырей, дабы все убедились в том, что некогда могущественный чешский король действительно мертв1. Судя по всему, это стало самым большим унижением представителей династии Пршемысловцев. Поражение и смерть Пршемысла Отакара II привели к длительным смутам, потрясениям и анархии в чешских землях, став дурным предзнаменованием для последующих отношений чехов и Габсбургов.
Очередная трагическая «восьмерка» пришлась на 1618 год, когда первоначально успешное восстание чешских сословий против Габсбургов закончилось сокрушительным поражением чешской армии в сражении у Белой Горы под Прагой 8 ноября 1620 года. Непосредственным последствием этого разгрома стало усиление господства Габсбургов в чешских землях, католический террор, преследования чешской культуры, массовая эмиграция чешской элиты и системная германизация населения, что в традиционной чешской историографии получило емкое название «время тьмы».
Преодолевать печальные последствия системной денационализации и культурного упадка своего народа начали чешские «будители» в лице патриотически настроенных филологов, историков, журналистов и литераторов, открывших на рубеже XVIII–XIX веков эру чешского «национального возрождения» и постепенно добившихся впечатляющих успехов на этом поприще. Оживленные контакты с русскими учеными, представителями культуры и общественными деятелями России в XIX веке оказали важное стимулирующее влияние на чешских «будителей», среди которых большое распространение получили идеи славянской взаимности. Успехи чешской науки и культуры, а также подъем общественного движения в конце XIX — начале ХХ века превратили Прагу в признанный центр славянской общественной и политической мысли.
В двадцатом веке с рождением на политической карте Европы независимой Чехословакии интенсивность появления чешских судьбоносных «восьмерок» многократно возросла. Любопытно, что именно на «восьмерки» выпали даты рождения и смерти Первой Чехословацкой республики: родившись в октябре 1918 года на руинах Австро-Венгрии, Чехословакия получила смертельный удар от Гитлера и ассистировавших ему западных демократий в Мюнхене в сентябре 1938 года, после чего последовала предсмертная агония чехословацкой государственности, завершившаяся окончательной оккупацией чешских земель гитлеровским рейхом и провозглашением протектората Богемия и Моравия в марте 1939 года.
Современные чешские историки заняты активной демифологизацией «роковых восьмерок» собственной истории, подчеркивая, что происходившие в это время события являлись органичной составной частью более широких политических, социокультурных и религиозных процессов в Европе. Именно по этой причине, по мнению современных чешских историков, драматические события чешского и чехословацкого прошлого, выпавшие на дату с цифрой «8» в конце, представляли собой в известном смысле неизбежные и закономерные явления2. В полной мере это относится и к Пражской весне 1968 года, которая в огромной степени была производной от непосредственно предшествовавших ей драматических событий в истории Чехословакии в ХХ веке, имевших место в 1938 и 1948 годах.
В сложной и богатой иерархии «магических восьмерок» чешской истории 1968 год занимает одно из ведущих мест — наряду с 1918, 1938 и 1948 годами. Хотя 1968 год — в отличие от 1918 или 1938 — не был напрямую увязан с вопросом существования чешской государственности или физического выживания чешского народа, события Пражской весны оказали и продолжают оказывать колоссальное влияние не только на исторические судьбы чехов и словаков, но и на развитие остальных стран бывшего социалистического блока. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что прорабы горбачевской перестройки очень многое позаимствовали из идейного арсенала Пражской весны, одним из архитекторов которой был секретарь ЦК КПЧ Зденек Млынарж — соученик товарища Горбачева по юридическому факультету МГУ.
***
Наследие Пражской весны, которой в 2018 году исполнилось пятьдесят лет, сейчас продолжает существовать главным образом в формате рабочего материала для реализации различных политтехнологических проектов. Подобно Берлинской стене, которую в свое время растащили на сувениры, сделав на этом неплохой гешефт, Пражскую весну также расчленили на явно неравноценные смысловые фрагменты. Самым востребованным из этих фрагментов для политиков и журналистов предсказуемо оказался период с 21 августа 1968 года — то есть с момента военного вторжения войск стран Варшавского Договора в Чехословакию.
Несмотря на масштабно отмеченный в Чехии юбилей событий 1968 года с особым акцентом на военном вторжении войск Варшавского Договора, собственно события Пражской весны не воспринимаются подавляющим большинством современного чешского общества как ключевое событие новейшей истории Чехии. Опрос в Чехии, проведенный пражским социологическим агентством STEM в октябре 2018 года, показал, что лишь 4% опрошенных считают Пражскую весну «событием, оказавшим наибольшее влияние на исторические судьбы Чехии», в то время как 13% респондентов считают таким событием вторжение войск Варшавского Договора в 1968 году3. В то же время значительно большее число опрошенных считает наиболее важным событием чешской новейшей истории образование независимой Чехословакии в 1918 году (38%), приход коммунистов к власти в Чехословакии в 1948 году (27%) и заключение Мюнхенского договора в 1938 году (18%)4.
Из многообразного наследия бурного 1968 года в Чехословакии наиболее востребованным оказался советский танк, умело превращенный в зловещий бренд СССР и России с момента подавления Пражской весны, который использовался и продолжает эффективно использоваться магами политического пиара для демонизации уже современной России. Массовое явление советской бронетехники на улицах Праги и других чешских и словацких городов в августе 1968 года стало поистине царским подарком для политиков, журналистов и политтехнологов на многие десятилетия. Советские танки на фоне пражских архитектурных красот и протестующей толпы, заснятые в миллионах ракурсов и растиражированные в миллиардах газет, журналов, книг и видеозаписей, убедительно визуализировали образ дикого, агрессивного и непредсказуемого «русского медведя» в образе СССР.
Навеянные картинками подавления Пражской весны образы активно использовались и продолжают использоваться в современной рекламной коммуникации. Так, Пражский музей коммунизма использовал для своей рекламы в пражском метро изображения олимпийского мишки с автоматом Калашникова в лапах и русской матрешки с хищным оскалом зубов. На обложке чешского издания книги известного американского социолога Ритцера «Макдональдизация общества» был изображен безобразно толстый гамбургер в виде ползущего по Карлову мосту танка, символизируя угрозу тотальной макдональдизации человечества и одновременно вызывая у чешского читателя стойкие ассоциации с 1968 годом.
***
Опытные политические лоцманы продолжают умело ловить уже слабые ветры Пражской весны в паруса своих кораблей, быстро и комфортно доставивших постсоциалистические страны Центральной и Восточной Европы в НАТО и Евросоюз — вопреки прочно забытой ныне риторике лидеров восточноевропейских демократических революций о неком «третьем пути» и целесообразности одновременного роспуска НАТО и Варшавского Договора. Чехия, а также Венгрия, Польша и Словакия сразу после своей политической эмансипации от «большого брата» с Востока предпочли дружно промаршировать в североатлантический блок, совершенно проигнорировав при этом ценный опыт своего ближайшего соседа — нейтральной и успешной во всех отношениях Австрии.
После чехословацкой «бархатной революции» 1989 г. и последующего распада Чехословакии в 1993 г. на Чехию и Словакию рожденный Пражской весной и всячески раскручиваемый бренд в виде советского танка также оказался политически востребованным. В частности, он энергично и креативно использовался политтехнологами и средствами массовой информации как для периодического напоминания населению об «угрозе с Востока», так и для мобилизации чешского общественного мнения за вступление Чехии в НАТО и за размещение на территории Чехии американского радара ПРО.
Илл. 1 Томаш Масарик. 1920
Межвоенная Чехословакия: триумф и трагедия версальского вундеркинда
Окончание Первой мировой войны в 1918 году и распад Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской империй ознаменовали неожиданное для многих современников рождение целого ряда новых независимых государств в Центральной и Восточной Европе. Провозглашенная 28 октября 1918 года на руинах Австро-Венгрии независимая Чехословакия в силу ряда факторов оказалась одним из самых перспективных и многообещающих «детей Версальской системы», которые в целом отличались завидным честолюбием, амбициями и нередко завышенной самооценкой.
Колоссальную роль в успешной реализации «чехословацкого проекта», который изначально казался многим абсолютно несбыточным, сыграло поражение Центральных держав в Первой мировой войне, распад Австро-Венгрии, а также политическая сноровка и интуиция главного менеджера «чехословацкого проекта» пражского профессора Томаша Гаррига Масарика, обладавшего редкой способностью оказываться в нужное время в нужном месте и произносить правильные фразы нужным людям. Максимально удобрить дипломатическую почву для благополучного решения «чехословацкого вопроса» на Парижской мирной конференции в 1919 г. помогло спонтанное на первый взгляд антибольшевистское восстание чехословацкого армейского корпуса в мае 1918 г., которое стало очень важным звеном в реализации антибольшевистской политики стран Антанты.
Первый президент Чехословакии Т.Г. Масарик после возвращения в уже независимую Чехословакию в декабре 1918 г. из своей затянувшейся и феноменально успешной политической эмиграции, вопреки своему реализму, пространно рассуждал о «чуде», «сказке» и даже «неких высших силах», которые помогли воплотить планы первоначально маргинального круга чешских политэмигрантов в жизнь5. При этом наибольшим «чудом», если иметь в виду территориальный аспект, являлось включение в состав Чехословакии земель исторической Угорской Руси, поскольку изначально подобный сценарий даже не предполагался ни чешскими, ни карпато-русскими политиками.
Многочисленные нациестроительные проекты в Центральной и Восточной Европе, протекавшие на руинах империй и отмеченные изрядным налетом этноцентризма, имели исключительно конфликтный и нередко взаимоисключающий характер. Почти каждое из новорожденных государств Центральной и Восточной Европы могло сказать о себе, что оно находится во «враждебном окружении коварных и агрессивных» стран-соседей. Военный советник делегации США на Парижской мирной конференции Т. Блисс в конфиденциальном письме своей супруге весной 1919 г. мрачно предсказывал Европе в скором времени «очередную тридцатилетнюю войну» и сравнивал новые европейские государства с хищными насекомыми, которые, едва родившись, «сразу впиваются в глотку своим соседям. Они подобны комарам — коварны с момента своего рождения»6. Такой внимательный и авторитетный современник как У. Черчилль, понаблюдав за беспокойным существованием и взаимной враждой честолюбивых наследников распавшейся Австро-Венгрии, был вынужден констатировать, что «среди жителей Габсбургской монархии вы не найдете ни одного народа, которому обретение независимости принесло бы что-либо другое, кроме мучений и печали»7.
Унаследовав от почившей Дунайской монархии ее наиболее развитые в социально-экономическом отношении области и обладая весьма глубокими традициями зрелого гражданского общества и достаточно высокой политической культурой, Чехословакия предсказуемо стала одной из самых стабильных и развитых стран Центральной Европы. Чешские историки имеют веские основания утверждать, что Конституция Чехословакии, принятая в 1920 г., являлась одной из немногих реально действовавших демократических конституций в этой части Европы и что к 1930-м годам только Чехословакия оставалась единственной демократией к востоку от Рейна8. Еще одним безусловным достижением межвоенной Чехословакии была ее развитая социальная система, «не имевшая аналогов в Центральной Европе и в некоторых отношениях превосходившая социальное законодательство западных демократий»9. Чехословакия была в числе первых государств, «узаконивших восьмичасовой рабочий день», а земельная реформа, проведенная в Чехословакии, по своему размаху «была беспрецедентной в тогдашней Европе»10.
Впрочем, далеко не все положения чехословацкой Конституции соблюдались на практике. Так, вопреки Конституции 1920 г. и условиям Сен-Жерменского мирного договора, сейм в самой восточной провинции Чехословакии — в Подкарпатской Руси — так и не был созван в период существования Первой Чехословацкой республики. Среди чехословацких историков права в период социализма было принято критиковать «поспешный и тайный» процесс подготовки и принятия Конституции 1920 г., а также ее «тесную зависимость от иностранных образцов. Так, например, преамбула была почти дословно переписана из Конституции США. Положение президента республики было заимствовано из французской Конституции Третьей республики 1875 года»11. Стремление к копированию французской модели некоторые историки объясняют сходством социальной структуры новорожденного чехословацкого государства и Франции12.
Илл. 2 10 крон. Первый выпуск чехословацких банкнот. В 1919 году для него использовались австро-венгерские банкноты. 1915 г
Не в полной мере смогла избежать межвоенная Чехословакия и соблазнительного искушения культом личности, столь распространенным в Центральной и Восточной Европе. Сразу после провозглашения независимого чехословацкого государства, как отмечают многие исследователи, началось постепенное и тщательно продуманное «выстраивание культа личности Т.Г. Масарика», проявившееся, в частности, в почетном титуле «Президента-Освободителя», моментально заполнившего газеты, журналы, почтовые марки и учебники; при этом вместо традиционных католических крестов на стены чехословацких школ вешали портреты Масарика13. Величественно-задумчивый лик Масарика, реноме глубокого интеллектуала, успешная карьера университетского профессора и еще более успешная политическая деятельность в эмиграции вполне соответствовали имиджу «отца нации».
Сочетание гибкости, осторожности и умеренности, продемонстрированное чехословацкой политической элитой в первые годы после образования независимой Чехословакии, позволило новорожденному государству успешно преодолеть беспокойное начало 1920-х годов и стабилизировать свою политическую и социально-экономическую систему в весьма непростых условиях. Немалую роль в этом сыграли не только ведущие чехословацкие политики в лице Т.Г. Масарика, Э. Бенеша и К. Крамаржа, но и быстро выдвинувшиеся на первый план деятели второго эшелона чехословацкой политики. Одной из наиболее ярких фигур среди них был лидер аграрной партии А. Швегла, гибкость и политическая интуиция которого на посту министра внутренних дел и позже главы правительства способствовали стабилизации положения в стране.
Своеобразным и весьма эффективным «ноу-хау» чехословацкой политики в 1920-е годы стала знаменитая «пятерка» — неформальный орган, объединявший руководителей пяти ведущих политических партий в стране, которые на неформальных встречах решали самые важные вопросы политической повестки дня и, по сути, определяли поведение законодательной и исполнительной власти страны. По образному выражению современника и знатока Первой Чехословацкой республики Ф. Пероутки, «пятерка» представляла собой «мастерскую, где готовились специалисты политического компромисса»14. В значительной степени благодаря деятельности «пятерки» сложились специфические черты чехословацкой политической системы, которые отличали ее от соседних стран и объясняли относительную стабильность и устойчивость Чехословацкой республики: «дисциплинированность политических партий, постоянство режима и отточенное искусство коалиционного компромисса»15.
Отличительной чертой межвоенной Чехословакии была ярко выраженная неоднородность социально-экономического развития отдельных областей страны. Если социальная структура населения, уровень жизни и качество инфраструктуры в чешских землях и в Моравии были сравнимы со странами Западной Европы, то Подкарпатская Русь и Восточная Словакия оставались преимущественно сельскохозяйственными регионами с недостаточно развитой промышленностью, страдавшими от аграрного перенаселения. В своей экономической политике Прага заботилась прежде всего об интересах чешских земель, что поначалу оказывало негативное влияние на экономическое положение восточных регионов страны. Так, по словам словацкого историка П. Шворца, вследствие дискриминационных экономических мер правительства и неоправданно высоких транспортных тарифов сельскохозяйственные продукты из Подкарпатской Руси стоили дорого и поэтому были неконкурентоспособны на самом обширном потребительском рынке Чехословакии — в чешских землях16. Присоединение Подкарпатья к Чехословакии привело к кризису местной и без того слаборазвитой чугунолитейной и обрабатывающей промышленности, предприятия которой закрывались, не выдерживая конкуренции с высокоразвитой чешской промышленностью17.
Резкое осложнение международного положения в 1930-е годы сразу же выявило как недостаточно высокий запас прочности молодого чехословацкого государства, так и правоту тех политиков, кто считал, что успешное развитие и даже само существование Чехословакии возможно исключительно в условиях сохранения мира в Европе. Существенным системным изъяном в государственно-правовом фундаменте Чехословакии было то обстоятельство, что он базировался на «двух противоречащих друг другу принципах — в Богемии на принципе исторического «государственного права» короны святого Вацлава; в Словакии — на национальном принципе и принципе самоопределения»18.
Илл. 3 Карта Чехословакии в 1928–1938 гг.
«Ахиллесовой пятой» межвоенной Чехословакии стало положение национальных меньшинств, прежде всего немцев. Из тринадцати с половиной миллиона населения межвоенной Чехословакии 8,8 миллиона человек составляли чехи и словаки, 3,2 миллиона — немцы, более 700 тысяч — венгры и около 460 тысяч — русины. Канадский историк–славист П. Р. Магочи обращает внимание на то, что многонациональный характер межвоенной Чехословакии в демографическом отношении делал ее «габсбургской империей в миниатюре»; при этом для живших в ней немцев и венгров Чехословакия оставалась практически чужим государством, в длительное существование которого они не верили19. С приходом к власти в Германии нацистов и с началом разыгрывания «судето-немецкой карты» Берлином Чехословакия предсказуемо стала одной из первых жертв начатого Гитлером демонтажа Версальской системы. Вскоре этот демонтаж превратился в откровенное и безжалостное «избиение версальских младенцев», которые, вопреки своим наивным ожиданиям, оказались брошены своими «крестными родителями» в лице западных демократий на съедение нацистской Германии.
Немецкая проблема оставалась главным вызовом для Чехословакии в течение всего межвоенного периода. Второй важной проблемой были отношения между чехами и словаками. Официальная идеология «чехословакизма», провозглашавшая существование единого чехословацкого народа, подвергалась критике со стороны набиравшей популярность Словацкой народной партии во главе с А. Глинкой, выступавшей за автономию Словакии и трактовавшей словаков как отдельный от чехов народ. Один из активистов Словацкой народной партии Юрига, критикуя концепцию «чехословакизма», иронично заметил как-то, что понятие «чехословак» является такой же бессмыслицей, как и «русополяк»20. Однако во второй половине 1930-х годов с активизацией деятельности судето-немецкой партии К. Генлейна, ставшей послушным орудием политики Берлина, германский вопрос для Чехословакии окончательно стал определяющим.
Примечательно, что тревожное предчувствие Мюнхена было характерно для многих трезвомыслящих чешских политиков независимо от их политической ориентации. Один из руководителей чешской социал-демократии Ф. Модрачек, подразумевая трехмиллионное немецкое меньшинство, включенное в состав Чехословакии помимо своей воли, признал еще в 1919 г., что «ни один международный союз… не сможет воспрепятствовать воссоединению мощного народа, если он стремится к этому воссоединению. Однажды мы можем потерять немцев… У нас нет столько сил, чтобы удерживать их длительное время; если они захотят отделиться, то вся Европа будет не в состоянии удержать их у нас…»21. Некоторые чешские политики задолго до Мюнхена довольно трезво оценивали своих западных союзников и партнеров, хотя эйфория и восприятие себя как любимцев западных демократий были широко распространены в чешском общественном мнении. Ветеран чешской политики К. Крамарж еще в 1927 г. написал, что «англичане проявляют к нам чисто утилитарный интерес, отнюдь не сентиментальный; мы скорее найдем у них сентиментальное отношение к немцам…»22.
Тонко подмеченное первым премьер-министром ЧСР «сентиментальное отношение» англичан к немцам нисколько не изменилось и после прихода к власти в Германии партии национал-социалистов. Более того, симпатии официального Лондона к Берлину даже усилились определенной заинтересованностью в возможности извлечения геополитических дивидендов из военных авантюр Гитлера в Центральной Европе. Так, один из ведущих представителей британского политического истеблишмента лорд Галифакс в интимной беседе с Гитлером в Оберзальцберге 19 ноября 1937 г. от имени британской общественности сделал нацистскому рейхсканцлеру тонкий и весьма примечательный комплимент, заявив, что в Англии «целиком и полностью признаются великие заслуги фюрера в деле восстановления Германии»23.
После аншлюса Австрии в марте 1938 г. геополитическое положение Чехословакии, оказавшейся в окружении нацистского рейха с северо-запада, запада и юго-запада, резко ухудшилось. В это время Чехословакия оказалась в ситуации, сравнимой с положением гуситской Чехии в первой четверти XV века, когда гуситы были вынуждены отражать удары врагов сразу «с четырех сторон — как со стороны атакующих армий рейха, так и со стороны Венгрии»24. Несмотря на это, представители чехословацкого военного руководства в лице начальника генштаба и главнокомандующего чехословацкой армией генерала Крейчи, а также командующих округами генералов Войцеховского, Лужы и Прхалы после успешно проведенной всеобщей мобилизации настаивали на вооруженном сопротивлении агрессору, поскольку «народ един, армия занимает твердую позицию и готова к бою»25. По дипломатическим каналам была подтверждена готовность СССР оказать масштабную вооруженную поддержку Чехословакии в соответствии с советско-чехословацким договором 1935 года. Однако политическое руководство Чехословакии во главе с президентом Бенешем под прямым и весьма агрессивным нажимом Великобритании и Франции, заявивших, что в случае начала войны ее виновником они будут считать именно Чехословакию, предпочло принять самоубийственные для страны условия Мюнхена.
Еще в мае 1938 г. после аншлюса Австрии британский премьер Н. Чемберлен в интервью канадским и американским журналистам откровенно заявил о том, что «в своем нынешнем виде Чехословакия нежизнеспособна» и что «чехи должны согласиться с немецкими требованиями»26. Неудивительно поэтому, что отправленный в Чехословакию в августе 1938 г. в качестве посредника между Прагой и судето-немецким меньшинством другой видный представитель британской элиты — лорд Ренсимен — действовал как мощный лоббист судето-немецких политиков и Берлина, открыто выступив за передачу нацистской Германии населенных немцами областей Чехословакии. По сути, это стало непосредственной дипломатической и правовой подготовкой Мюнхена27.
В ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене, где участвовали руководители Великобритании, Франции, Германии и Италии, но куда не были допущены представители Чехословакии, главы правительств Великобритании и Франции Чемберлен и Даладье согласились с отторжением и присоединением к Германии тех областей Чехословакии, где большинство составляли немцы. Одновременно с Мюнхенским диктатом ультиматум Праге предъявила Варшава, потребовав от чехословацкого правительства уступки Тешинской Силезии с проживавшим там польским меньшинством. Вскоре эта область была оккупирована польскими войсками. По Венскому арбитражу в начале ноября 1938 г. южные области Словакии и Подкарпатской Руси с проживавшим там венгерским меньшинством оккупировала Венгрия, завершив тем самым масштабную международную операцию по безжалостной геополитической кастрации Чехословакии под руководством Берлина. В итоге Чехословакия, потеряв около трети своей территории с наиболее стратегически важными и промышленно развитыми регионами, превратилась в нежизнеспособное образование, дни которого были сочтены.
Мюнхен и его последствия стали шоком для чешской общественности и одновременно мощным стимулом для переоценки ценностей. Один из чешских публицистов того времени призывал соотечественников не предаваться иллюзиям о возможности нормальных отношений с Германией после мюнхенского сговора, поскольку «немцы действуют продуманно и последовательно, стремясь овладеть славянскими землями и германизировать их вначале с помощью колонизации, а затем открытым насилием. Мы в смертельной опасности, — пророчески замечал автор заметки, — в положении, которое угрожает стать похожим на положение лужицких сербов, о которых еще сто лет назад говорили как об этнографической резервации… Не должно быть никаких иллюзий о дружеском сосуществовании с немцами… Нам молча готовят судьбу лужицких сербов. Собственными силами мы никогда не восстановим старые границы. Запад нас бросил. Только Славянство нам может помочь… Славянский вопрос будет решать Россия…»28.
Илл. 4 Ратуша и Колонна Святой Троицы в Оломоуце. Фотография с открытки. До 1945 г.
Протекторат Богемия и Моравия: чехи в нацистском гетто
Решения конференции в столице Баварии стали первым шагом к окончательному порабощению чехов нацистским рейхом. По образному выражению одного чешского публициста, карта послемюнхенской Чехословакии напоминала «труп, обглоданный гиенами», а население страны превратилось в «ходячих мертвецов, стремящихся исключить реальность из своей повседневной жизни»29. Вторым и последним шагом в этом направлении стала прямая оккупация чешских земель германским вермахтом в марте 1939 года и превращение Чехии в германский протекторат Богемия и Моравия, образованный по указу Гитлера 16 марта 1939 года. Вождь нацистского рейха прибыл в столицу Чехии еще вечером 15 марта 1939 г. сразу после ее оккупации вермахтом и разместился на Пражском Граде, продемонстрировав тем самым свой полный триумф в решении «чехословацкого вопроса»30.
Именно протекторат Богемия и Моравия стал своеобразным полигоном, где испытывались и внедрялись различные технологии германизации чешского населения, которое было приговорено идеологами нацистской Германии к полному исчезновению не только с политической, но и с этноязыковой карты Европы. Провозглашение протектората было «лишь шагом к постепенному истреблению чешского народа, что непременно произошло бы в случае победы нацистской Германии во Второй мировой войне»31. Статья 1 гитлеровского указа об образовании протектората Богемия и Моравия провозглашала «принадлежность к Великогерманскому рейху частей бывшей Чехо-Cловацкой республики, занятой в марте 1939 года немецкими подразделениями». Статья 3 устанавливала автономию и самоуправление протектората, объем и реализация которых определялись исключительно «политическими потребностями Рейха»32.
В общих чертах планы немецких нацистов в отношении чехов, исходившие из нацистской расовой теории, трактовавшей все славянские народы как расово неполноценные, были изложены Гитлером в Мюнхене еще летом 1932 г. «Территорию Чехии и Моравии мы заселим немецкими крестьянами. Чехов мы выселим в Сибирь или на Волынь, выделив им резервации.… Чехи должны покинуть Среднюю Европу, — утверждал Гитлер. — Если они тут останутся, они продолжат формирование гуситско-большевистского блока»33. Более детально политика нацистской Германии в отношении чехов была разработана позднее руководителями протектората Богемия и Моравия К.Г. Франком и К. фон Нойратом. Большую роль в разработке политики нацистского рейха в чешском вопросе сыграли бывшие лидеры судето-немецкого движения в Чехословакии и судето-немецкие этнографы и историки.
В документе под красноречивым названием «План ликвидации чешского народа», направленном Гитлеру 28 августа 1940 г., К.Г. Франк четко и откровенно указывал, что «целью имперской политики в Чехии и Моравии должна быть полная германизация пространства и населения»34. При этом Франк указывал две возможности достижения этой цели — полное выселение чехов за пределы империи с последующим заселением Чехии и Моравии немцами или «изменение национальности расово пригодных» чехов с выселением «расово непригодной» части чешского населения, враждебно настроенной чешской интеллигенции и всех «деструктивных элементов». В своем плане Франк высказывался за более мягкий второй вариант, аргументируя это технической невозможностью тотального выселения 7,2 миллиона чехов в условиях войны, отсутствием необходимого числа немецких колонистов, способных быстро освоить освободившееся пространство и целесообразностью использования квалифицированной рабочей силы чехов в интересах рейха. Франк предлагал «отделение той части чешского народа, у которой возможно изменение национальности, от расово неполноценной части» и планировал «путем систематически проводимой политической нейтрализации и деполитизации добиться вначале политической и духовной, а затем и национальной ассимиляции чешского народа»35.
Илл. 5 Протекторат Богемия и Моравия. 1939
23 сентября 1940 г. этот план был поддержан в ходе встречи Франка и Нойрата с Гитлером в Берлине. В октябре 1940 г. Гитлер окончательно сформулировал главную цель нацистской политики в отношении чешского населения, которая заключалась в «онемечивании Чехии и Моравии путем германизации чехов… Политика ассимиляции не будет распространяться на тех чехов, расовые качества которых вызывают сомнения, а также на тех, кто демонстрирует враждебное отношение к рейху. Эти категории необходимо уничтожить»36.
Суть политики национал-социалистов в чешском вопросе исчерпывающе и по-военному четко изложил обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих в своей речи в Праге 2 октября 1941 г. вскоре после своего вступления в должность исполняющего обязанности главы протектората Чехия и Моравия: «Данное пространство должно стать немецким и чеху тут нет места… Окончательное решение должно означать следующее: данное пространство должно быть полностью заселено немцами. Эта территория является сердцем империи, и мы не можем терпеть — как свидетельствует немецкая история — чтобы с данной территории снова и снова наносились удары кинжалом по империи… Попытаемся в соответствии со старыми методами германизировать чешское население. Ту часть населения, которая настроена негативно, но имеет хорошие расовые признаки, предстоит переселить в империю, в чисто немецкую среду, германизировать и изменить ее мышление. Если это окажется невозможным, поставить ее к стенке…»37.
Именно Гейдрих отдал указание администрации протектората предпринять первые организационные шаги для подготовки предстоящих «депортаций чехов на основании расовых исследований с целью германизации «подходящего в расовом отношении» чешского населения»38. В рамках данной акции «было подготовлено несколько поездов со специалистами из рейха в «расовом вопросе»; поезда были оборудованным рентгенами и другими измерительными приборами. Всё это происходило под предлогом борьбы с туберкулезом, что было призвано скрыть смысл всей акции. Однако нацисты не сумели завершить данный расовый проект, направленный на послевоенную ликвидацию чешского народа»39.
Немецкие нацисты исходили из возможности германизации от 60% до 70% чешского населения, так как расовые исследования убедили их в том, что большинство чехов имели необходимые «расовые предпосылки» для успешной германизации. Общая концепция германизации чехов предполагала вначале их «политическую ассимиляцию» на основе «имперской идеи», призванной вытравить идеи чешской государственности из национального самосознания чехов и навязать им восприятие исторических чешских земель как исконной части германского рейха. Впоследствии планировалась постепенная германизация чехов путем сокращения образования на родном языке, насаждения немецкого языка, частичного переселения чехов в Германию, а немцев на территорию протектората Богемия и Моравия, а также путем физической ликвидации национально ориентированной чешской интеллигенции40. По образному и весьма откровенному выражению одного из лидеров судетонемецкого движения, «цель нацистской политики в Богемии состоит в том, чтобы выбить из чехов мозги и ликвидировать интеллектуальную прослойку этой нации, препятствующую установлению требуемых отношений между германским хозяином и чешским работником»41.
Нацистские власти уделяли колоссальное внимание научному обоснованию необходимости тотальной германизации чехов. Так, уроженец Северной Чехии, видный судетонемецкий социолог Карл Валентин Мюллер, занимавший с 1941 г. должность профессора немецкого Пражского университета, в своих многочисленных научных трудах доказывал, что «с биологической точки зрения» чехи являются народом преимущественно германского происхождения. Этногенез чехов, по мнению К.В. Мюллера, представлял собой симбиоз «германского и славянского биологического и культурного компонентов при решающей роли германского элемента»42.
Некоторые этнографические группы чехов, в частности, жившие на чешско-баварском пограничье ходы, трактовались немецкими этнографами как славянизированные потомки исконно германского дославянского населения Богемии, которые должны вернуться к своему естественному «изначальному состоянию» путем германизации. Подобные теории, активно насаждаемые на официальном уровне, были призваны обосновать и легитимизировать политику тотальной германизации «расово пригодного» чешского населения протектората. Симптоматично, что К.В. Мюллер, являвшийся активным членом партии национал-социалистов и сделавший успешную научную карьеру в нацистской Германии, не менее успешно продолжил ее и после Второй мировой войны в престижных университетах ФРГ. Однако было немало примеров, когда в ФРГ находили убежище и прямые военные преступники, виновные в убийствах мирного населения на территории протектората. Один из организаторов уничтожения чешской деревни Лидице под Прагой, где после покушения на Гейдриха в июне 1942 г. было убито 173 мужчины, а 82 ребенка из нее стали впоследствии жертвами газовых камер на территории Польши, Герман Крумей вплоть до 1969 г. спокойно жил в Западной Германии и был даже депутатом парламента Баварии43.
Программа германизации чехов начала постепенно реализовываться в практической политике немецких властей в протекторате Богемия и Моравия. Это проявилось в немецкой колонизации этнически чисто чешских регионов протектората; в закрытии чешских высших учебных заведений после событий 17 ноября 1939 г. и в системной дискриминации чешских профессорско-преподавательских кадров; в ограничении образования и средств массовой информации на чешском языке; в одновременном расширении сферы применения немецкого языка, а также в активной пропаганде имперской идеологии, трактовавшей чешские земли как исконную составную часть германского рейха. Политика германизации резко активизировалась с назначением обергруппенфюрера СС Р. Гейдриха исполняющим обязанности главы протектората в сентябре 1941 г. С приходом Гейдриха в правительстве и в административных органах протектората возросло число немцев, а заседания правительства протектората стали вестись только на немецком языке44.
В своем донесении чехословацкому эмиграционному правительству в Лондоне осенью 1940 г. представители чешского движения Сопротивления с тревогой сообщали о резком усилении германизации Праги и чешских земель: «Приток немцев в Прагу нарастает. Германизация территории также продолжается… Поступают сообщения о колонизации земель немецкими переселенцами в области Миловице, Вышкова и даже в области Брды… Германизация проходит очень быстрыми темпами. Во главе учреждений, а также советов управляющих и банков стоят немцы… Школы продолжают закрываться; в средних учебных заведениях целенаправленно и по приказу снижается количество учеников; при этом число немецких школ растет… Чешских детей заставляют их посещать путем давления на родителей…»45. По сведениям авторов меморандума Чехословацкого национального комитета в Лондоне о немецких репрессиях в Чехословакии, уже к ноябрю 1939 г. количество учеников-первоклассников в чешских средних школах уменьшилось на 50% по сравнению с 1938 г.46.
Немецкие власти умело поддерживали и всячески поощряли культурно-языковую неоднородность различных областей протектората. Моравский регионализм и антипражские настроения в некоторых областях южной Моравии использовались нацистами в качестве инструмента для подрыва чешского национального самосознания и этнокультурного единства чехов. Щедрую помощь протекторатных властей, включая финансовую, получало пронацистское общество «Этнографическая Моравия», руководство которого в июле 1941 г. «от имени моравско-словацких националистов» обратилось с просьбой к Гитлеру о разрешении включиться в вооруженную борьбу против «еврейско-большевистской России» в качестве добровольцев47.
Однако в условиях войны с СССР немецкие власти не могли приступить к реализации своей программы германизации Чехии в полном объеме. Относительная мягкость оккупационной политики в Чехии по сравнению с оккупированными областями СССР диктовалась заинтересованностью нацистов в стабильности социально-экономического положения в протекторате и в бесперебойной работе чешских военных заводов в условиях войны с Советским Союзом. Именно поэтому, по словам российского историка С.В. Кретинина, «положение негерманского населения Судет, Богемии и Моравии было тяжелым, но… массовых дискриминационных акций против него нацисты не проводили… Нацистские газеты писали о прекрасных условиях жизни чехов… Как для немцев, так и для чехов увеличивалась заработная плата, улучшалось снабжение…; хорошо была налажена система здравоохранения.…Многие чехи добровольно отправлялись на работу в Германию. Чехи не подлежали призыву в германскую армию. Все это предопределило внешнее спокойствие в протекторате…»48.
Быстро адаптировавшись к условиям нацистского господства, часть населения протектората оказалась не только в роли жертв, но и в роли соучастников нацистских преступлений. Так, чешские силовые структуры протектората приняли участие в осуществлении преступной нацистской политики геноцида «неарийских» народов. По данным исследователей, на территории протектората Богемия и Моравия было истреблено практически все цыганское население, насчитывавшее около 30-35 тыс. человек. Уничтожение цыган осуществлялось преимущественно чешскими силовыми структурами, начавшись еще до окончательной оккупации чешских земель Германией. Чешские цыгане были собраны в двух концлагерях на территории протектората — в Лети в Южной Чехии и в г. Годонин в Моравии. При этом «концлагерь в Лети был создан по распоряжению чехословацкого руководства 2 марта 1939 г., за две недели до ликвидации «второй Чехословакии!»49.
Период существования протектората Богемия и Моравия выявил и довольно высокую степень активности местных коллаборантов, ставших частью пропагандистской машины гитлеровского рейха. Так, для нейтрализации прославянских и просоветских настроений среди чешской общественности, вспыхнувших после нападения гитлеровской Германии на СССР 22 июня 1941 года, протекторатное радио начало с 15 июля 1941 года цикл пропагандистских передач под названием «Чех не может быть большевиком». В одной из радиопрограмм в рамках данного цикла чешский протекторатный журналист А. Кршиж убеждал чешских слушателей в том, что «славянство и патриотизм являются лишь одним из жидо-большевистских обманов»50.
Значительное число жителей протектората в той или иной форме сотрудничало с силовыми структурами нацистского рейха, получая за это различные виды материального вознаграждения. По приблизительным оценкам историков, «агентами или информаторами гестапо в протекторате являлось около 80 тысяч человек. Это, — полагает современный чешский публицист и историк В. Лишка, — ошеломляющая цифра, свидетельствующая о том, что многие жители протектората смирились не только с оккупацией, но и политикой нацистских преступников. Подобное было у нас для многих обычным проявлением их приспособленчества. Неудивительно поэтому, что после войны многие из коллаборационистов и тех, кто лояльно относился к рейху, срочно вступали не только в ряды самозваной «Революционной гвардии», но и в компартию, выдавая себя за участников сопротивления, чтобы скрыть свое темное протекторатное прошлое»51.
Вплоть до освобождения от нацистского господства чешская протекторатная пресса демонстрировала оголтелый пронацистский тон даже в последние недели и дни войны, когда скорый конец гитлеровского рейха был уже очевиден. Так, 25 марта 1945 г. протекторатные газеты с верноподданническим восторгом писали о «новых успехах немецких подводных лодок», об «успешном отражении» немецкими дивизиями наступления советских войск между озером Балатон и Дунаем и о «мужестве гарнизона в Глогове», который отразил атаки Красной Армии, уничтожив при этом 55 единиц советской бронетехники52. В начале апреля 1945 г. чешская протекторатная пресса радостно сообщала читателям об «огромных советских потерях» в ходе боев в северо-западной Венгрии, об «отважном гарнизоне Кюстрина», который «героически сопротивляется» наступающей Красной Армии, и об «ожесточенном сопротивлении и решительном боевом духе» 4-й немецкой армии генерала Ф.В. Мюллера в Восточной Пруссии. В результате «фронт этой армии не был прорван и неприятель завоевывал каждый метр восточнопрусской земли ценой крайне тяжелых потерь… Большевики потеряли с 12 января по 28 марта 2557 танков и броневиков, 2734 артиллерийских орудия, 82 самолета и несколько тысяч человек пленными…»53.
Весьма примечательным был номер пражской газеты «Народни политика» за 20 апреля 1945 г., в котором на первой странице под большим портретом Гитлера была опубликована пространная статья под заголовком «Человек несгибаемой воли», посвященная дню рождения нацистского фюрера. В начале статьи автор писал, что день рождения Гитлера «дает нам возможность вспомнить все его заслуги, благодаря которым он навсегда вписал свое имя в историю… и сказать, за что Европа благодарна Гитлеру, биография которого представляется нам героической эпопеей»54. По мнению чешского протекторатного журналиста, заслуги Гитлера состоят в том, что он стряхнул со своего народа «унижение несправедливого версальского диктата, разбудил немецкий народ, ослабленный разрушительными действиями демократической и еврейско-капиталистической коалиции. В нужный момент понял суть обманчивой игры, в которую после мировой войны вовлекли трудящийся народ жидо-марксисты. Вождь не испугался борьбы со стоглавой гидрой еврейских интриг… Для того, чтобы постичь революционное значение учения Гитлера, — говорилось в статье, — можно сказать, что национал-социализм означает… примерно такую же идейную революцию, которой была во время своего возникновения теория солнечной системы Коперника… Если взглянуть на то, что именно несут «союзники» народам, ограбленным при так называемом освобождении, то мы увидим, что это лишь возвращение еврейских эксплуататоров, политический хаос и голод. Победа Рейха, напротив, означает для всех европейцев спокойное экономическое и политическое развитие. Европу, — завершал свой панегирик Гитлеру и нацизму чешский протекторатный журналист, — может спасти перед большевистской опасностью только такая сильная личность, как Адольф Гитлер, который в наше время открыл новую эру героизма и патриотической жертвенности…»55.
Даже в начале мая 1945 г. протекторат Богемия и Моравия продолжал оставаться бастионом нацистской пропаганды. Так, 4 мая 1945 года, за считанные дни до краха гитлеровской Германии, «Народни политика» на первой странице поместила материалы о «героических защитниках имперской столицы», о «мужестве берлинского гарнизона» и о том, что «во главе героических защитников имперской столицы пал Вождь, пожертвовавший жизнью в стремлении спасти свой народ и Европу от большевистской заразы». Здесь же было опубликовано сообщение ЧТК о телеграмме протекторатного президента Гахи преемнику Гитлера адмиралу Деницу. В телеграмме глава чешского протектората выражал «глубокое соболезнование в связи с тяжелой утратой, постигшей немецкий народ, — героической смертью Вождя Адольфа Гитлера» и даже высказывал надежду на «счастливый вывод Империи из нынешнего глубокого кризиса»56.
С освобождением Праги Красной Армией и с изменением политической обстановки чешская пресса моментально повернулась на 180 градусов, радикально поменяв тон и демонстрируя феноменальную гибкость. Та же «Народни политика», еще 4 мая воспевавшая подвиги нацистов и оплакивавшая «героическую смерть Вождя Адольфа Гитлера», уже 11 мая на первой странице опубликовала речь Сталина к советскому народу под крупно набранным заголовком «Настал великий день победы над Германией». В опубликованной здесь же статье «Мы свободны!» говорилось о том, что «в человеческой истории нет, вероятно, примера, способного передать все то зло и дьявольскую злонамеренность, которые являются сутью гитлеровского режима… Наше будущее развитие никогда больше не должно столкнуться с разрушительным германским империализмом… Немец уже никогда не посмеет пощечинами и прочими издевательствами унизить ни единого чеха… Мы открыли свою землю новым экономическим и социальным течениям, мы хотим заложить новую основу нашего хозяйства и социального устройства, руководствуясь историческим примером Советского Союза…»57. Забавно при этом, что ответственным редактором газеты «Народни политика» все это время оставался один и тот же человек — доктор Вацлав Йиржина…
По справедливому замечанию известного чешского историка Й. Полишенского, период нацистской оккупации стал для чехов «самым роковым испытанием» и принес им самые тяжкие страдания за всю их историю58. Убийство обергруппенфюрера СС Гейдриха, и.о. протектора протектората Богемия и Моравия, чехословацкими парашютистами в ходе операции «Антропоид» 27 мая 1942 г. и пражское восстание в мае 1945 г. были самыми яркими примерами чешского движения сопротивления во время нацистской оккупации. Немногочисленные примеры борьбы чехов против нацистского режима востребованы в исторической памяти значительной части чешского общества и в настоящее время. В ходе социологического опроса в октябре 2018 г. в Чехии 33% опрошенных указало, что самым героическим периодом в новейшей истории своей страны они считают именно «антифашистское движение сопротивления»59.
Решения Мюнхена, создавшие условия для окончательной нацистской оккупации чешских земель и скрепленные подписями лидеров Великобритании и Франции, а также последующее пребывание в нацистском протекторате Богемия и Моравия означали, по сути, смертный приговор для чехов как самобытного славянского народа. Однако смертный приговор, вынесенный нацистами не только чехам, но и ряду других славянских народов, не был приведен в исполнение. Только благодаря победе Советского Союза над гитлеровской Германией западные славяне были избавлены от уготованной им Гитлером трагической и казавшейся неизбежной участи либо погибнуть, либо стать биологическим удобрением для немецкой национальной почвы.
Илл. 6 Олешнице. Район Бланско. 1939–1945
В объятиях реального социализма: истоки и начало Пражской весны
Шок от Мюнхена, от последовавшей за ним нацистской оккупации и от унизительного протекторатного существования породили колоссальное по силе стремление чешского общества к преодолению их последствий. Именно это предсказуемо и надолго стало определяющим фактором чехословацкой политики после национальной трагедии 1938–1939 гг., в огромной степени обусловив быстрое вхождение Чехословакии в орбиту советского влияния и предопределив изначально высокий кредит доверия к тем политическим партиям, которые выступали против Мюнхена наиболее активно, прежде всего к коммунистам. После унижения Мюнхеном и страданий в период протектората «жертвенность освободителей в лице Красной Армии отождествлялась многими чехами и словаками с идеей коммунизма. Февраль 1948 года воспринимался многими как реальная надежда на построение более справедливого строя»60.
В известном смысле можно согласиться с мнением тех исследователей, которые считают, что не только драматичное выселение трехмиллионного немецкого меньшинства из послевоенной Чехословакии, но и события февраля 1948 г. были производными от событий сентября 1938 года. Ряд чешских интеллектуалов обоснованно подчеркивает, что существовала непосредственная причинно-следственная связь между выселением немецкого меньшинства из Чехословакии в первые послевоенные годы и установлением в стране коммунистического режима в 1948 году61.
Жесткий формат взаимоотношений с СССР в рамках формировавшегося социалистического лагеря и навязывание советской модели социализма с ее многочисленными социально-экономическими и политическими изъянами, в определенной мере обусловленное как логикой усиливавшейся «холодной войны» и конфронтацией между Западом и Востоком, так и рвением местных коммунистических ортодоксов, быстро разочаровали чехословацкую общественность. Среднее и старшее поколение чехов хорошо помнили демократические свободы и либеральную атмосферу Первой республики. Тем сильнее был шок чехословацкой общественности от волны широкомасштабных политических репрессий в 1949–1954 гг. с большим числом смертных приговоров; при этом последняя волна репрессий против «словацких буржуазных националистов», в ходе которых был осужден и активный участник Словацкого национального восстания Г. Гусак, имела место уже после смерти Сталина. Примечательно, что в торжествах, посвященных десятилетней годовщине Словацкого национального восстания, в августе 1954 г. в г. Банска Быстрица не смогло принять участие большинство тех, кто его возглавлял — они в это время сидели в тюрьмах. И хотя спустя шесть лет «импортированные мельницы смерти прекратили свою работу, запах пролитой крови так и не выветрился»62. Сталинские репрессии в Чехословакии в 1950-е годы «лишь укрепили в национальном сознании те идеалы, которые власть всячески пыталась искоренить»63.
Илл. 7 Памятник Сталину в Праге. 1955
Историческая память о репрессиях 1950-х годов жива и в современном чешском обществе. В ходе социологического исследования в Чехии осенью 2018 г. 40% опрошенных указали на политические процессы 1950-х годов как на время, которого чехи должны стыдиться в наибольшей степени64.
Стремительное механическое копирование советской модели воспринималось тогда руководством чехословацкой компартии как естественный и закономерный процесс. В своем выступлении в 1953 г. в г. Банска Быстрица А. Дубчек, в то время глава партийной организации Банско-Быстрицкой области в Центральной Словакии, повторяя мысль К. Готвальда, подчеркивал, что «чем быстрее мы перейдем на советскую модель, тем быстрее будет наше движение на пути к социализму»65. В результате механического копирования советской экономической модели уже «в 1951 г. 99% всех производственных мощностей принадлежало социалистическому сектору» и «была перенята советская дирижистская система планирования»66, что быстро привело к «резкому снижению эффективности» экономики и к серьезным диспропорциям между отраслями промышленности. Это обусловило нарастание экономических трудностей, недостаток ключевых потребительских товаров и, как следствие, недовольство населения67. В июне 1953 г. в ряде крупных чешских городов, в том числе в г. Пльзень и Острава, прошли массовые рабочие выступления, участники которых протестовали против проводившейся денежной реформы. В одном из своих выступлений в это время Дубчек объяснял рабочие протесты исключительно «влиянием антисоциалистических сил» и призывал к усилению контроля партии над рабочими68.
Степень и масштабы идеологической индокринации чехословацкого общества и проявления лояльности к СССР приобретали порой гротескные формы. Ученики чехословацких школ, включая младшие классы, должны были приветствовать своих учителей коммунистическим лозунгом «Слава труду, товарищ учительница!» (чеш. «Čest práci soudružko učitelko!»). Когда чехи узнавали о том, что в советских школах подобная практика отсутствовала, они искренне удивлялись и даже не верили. В 1955 г., незадолго до ХХ съезда КПСС, в Праге на высоком берегу Влтавы на Летне был открыт монументальный пятнадцатиметровый памятник Сталину, ставший самым большим памятником советскому вождю за пределами СССР. Фигура «вождя всех народов» величественно возвышалась над столицей Чехословакии; за ней следовали представители всех трудовых классов чехословацкого общества.
Специфический облик чехословацкого «реального социализма» в 1950–1960-е годы в огромной степени определялся личностью и стилем руководства А. Новотного, сосредоточившего в своих цепких руках функции главы компартии и президента ЧССР. Будучи прямым продуктом партийной машины К. Готвальда, Новотный отличался «полной бесцветностью и отсутствием какой-либо индивидуальности» — в отличие от Тито в Югославии, Кадара в Венгрии или Гомулки в Польше. Являясь ярким примером «косного ума и стремления к сохранению статус-кво», Новотный не был заинтересован в каких-либо изменениях; главной его целью было сохранение и воспроизводство собственной власти69. По этой причине он не стремился активно следовать хрущевским инновациям, ограничиваясь лишь необходимым минимумом; при этом его политика «косности и самоуправства вела режим к перспективе падения, угрожая социальным взрывом. В кругах членов ЦК КПЧ и высокопоставленных партийных функционеров росло недовольство, имевшее, впрочем, различные причины»70. Со своей стороны, после бурных событий в Польше и в Венгрии осенью 1956 г. Хрущев, опасаясь подобных осложнений и в Чехословакии, предоставил Новотному значительную свободу рук во внутренней политике, вполне удовлетворившись видимостью стабильности и сохранением внешней лояльности.
Сочетание этих факторов в известной степени дает ответ на вопрос о том, почему «страна с давними гуманистическими традициями, сложившимся гражданским обществом западного типа, компартией, известной до Второй мировой войны своим эволюционно-парламентским уклоном, стала упорной продолжательницей сталинской практики и после смерти «вождя народов… Волна десталинизации, охватившая после ХХ съезда КПСС весь восточноевропейский блок, докатилась до Чехословакии с большим опозданием»71.
Активная фронда режиму Новотного ранее всего стала формироваться в Словакии, где постоянно росло обоснованное недовольство высокомерной и дискриминационной политикой Новотного в словацком вопросе. В немалой степени подобное недовольство стимулировал сам Новотный частыми проявлениями откровенной бестактности по отношению к словакам. Так, в 1966 году, приехав на открытие нового завода в г. Нитру в юго-западной Словакии, Новотный в качестве обеда взял с собой большое количество завернутых в бумажный пакет бутербродов. Охранники Новотного с гипертрофированной бдительностью демонстративно охраняли неприкосновенность этих бутербродов от посторонних лиц, включая и руководство Словакии во главе с Дубчеком. По Братиславе вскоре поползли слухи, что Новотный поступил так из-за опасения быть отравленным коварными словаками…
Еще больший резонанс имел визит Новотного в августе 1967 г. в г. Турчански Святой Мартин в Западной Словакии, где он выступил в здании Матицы Словацкой, которая была одной из самых авторитетных и заслуженных культурно-просветительских организаций Словакии. В ходе этого визита президент ЧССР «как будто задался целью настроить против себя поголовно всех словаков и совершить как можно больше бестактностей»72. После выступления Новотного глава Матицы Словацкой Юрай Паска попросил его выделить финансовые средства для ремонта старого здания Матицы. В ответ Новотный выразил сомнение в целесообразности этого и предложил все материалы Матицы перевезти на хранение в Прагу, а заботу о словацкой диаспоре за рубежом передать пражским структурам. В довершение всего Новотный в крайне бестактной форме отказался принять в дар от Матицы заранее отобранные и тщательно подготовленные для него реликвии. Поскольку Матица Словацкая являлась одним из самых почитаемых символов словацкой культуры, это вызвало скандал, окончательно подорвав позиции Новотного в Словакии73.
Генератором критики системы и оформления реформистских идей в Чехословакии стала опиравшаяся на наследие Первой республики научная и творческая интеллигенция, громко заявившая о себе на XIII съезде КПЧ в 1966 г., где из уст экономиста О. Шика прозвучала фраза о необходимости широкой демократизации общества. Это вызвало нервную реакцию первого секретаря ЦК КПЧ и президента страны А. Новотного и присутствовавшего на съезде в качестве гостя Л.И. Брежнева. В 1967 г. выразителями оппозиционных настроений выступили чехословацкие писатели и пражские студенты, ставшие постоянной головной болью для Новотного и его окружения. Поводом для выражения недовольства студентами стало очередное отключение электроэнергии в студенческом общежитии на пражском Страгове в конце октября 1967 года. Спонтанная демонстрация пражских студентов, которые держали в руках свечи и скандировали «Мы хотим света!», была жестоко разогнана полицией, что вызвало взрыв общественного негодования и надолго стало одним из главных предметов всеобщего обсуждения.
На IV съезде чехословацких писателей в июне 1967 г. писатель И. Клима, критикуя существовавшие цензурные ограничения, заявил, что «чехословацкое государство легализовало предварительную цензуру сто лет спустя после ее отмены австро-венгерской монархией»74
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От импровизации к цугцвангу: Пражская весна 1968 года и Варшавский договор предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
Fojtů M. Historici zbavují osmičky mýtů // MUNI. Měsíčník Masarykovy univerzity. Říjen 2018. Ročník 14. S. 1.
10
Olivová V. Svoboda mezi válkami // Naše živá i mrtvá minulost. Praha: Nakladatelství Svoboda, 1968. S. 191-192.
19
Magocsi P.R. With Their Backs to the Mountains. A History of Carpathian Rus’ and Carpatho-Rusyns. Budapest; New York: CEU Press, 2015. P. 191.
23
Документы и материалы кануна Второй мировой войны. Т.I. Ноябрь 1937-1938 гг. М.: Государственное издательство политической литературы, 1948. С. 15.
28
Literární Archiv Památníků Národního Písemnictví (LA PNP), fond Vladimír Zmeškal, sign.2-H/112, karton 10.
33
Цит. по: Sládek M. Němci v Čechách. Německá menšina v Českých zemích a Československu 1848 — 1946. Praha, 2002. S. 69.
34
Plán na likvidaci českého národa vypracovaný K.H. Frankem pro Adolfa Hitlera 28. srpna 1940. Цит. по: Beneš E. Odsun němců. Výbor z pamětí a projevů doplněný edičními přílohami. Praha, 1995. S. 76.
40
Doležal J. Česká kultura za protektorátu. Školství, písemnictví, kinematografie. Praha, 1996. S. 12.
41
German Cultural Oppression in Czechoslovakia. Memorandum of the Czechoslovak National Committee. London, 1940. P. 9.
42
Etnicita a nacionalismus v diskurzu 20 století. Příspěvek intelektuálů z českých zemí ke studiu kolektivních identit. Brno, 2012. S. 30-32.
44
См. MacDonald C. The killing of SS Obergruppenfuhrer Reinhard Heydrich, 27 May 1942. London, 1989.
46
German Cultural Oppression in Czechoslovakia. Memorandum of the Czechoslovak National Committee. P. 14.
50
Pinard P.R. Aloiz Kříž a cyklus rozhlasových relací “Co víte o Židech a zednářích?“ // Terezínské studie a dokumenty 2005. Editorka Jaroslava Milotová. Praha: Institut Terezínské iniciativy, 2005. S. 196.
60
Procházková L. Odkaz pro budoucí kacíře // СССР и Чехословакия в ХХ веке: ключевые события и вызовы эпохи. Минск: Колорград, 2018. С. 175.
61
Čítanka odsunutých dějin. Uspořádali Petr Pithart a Petr Příhoda. Praha: Prago Media News, 1998. S. 6.
62
Procházková L. Odkaz pro budoucí kacíře // СССР и Чехословакия в ХХ веке: ключевые события и вызовы эпохи. Минск: Колорград, 2018. С. 175.
65
Shawcross W. Dubcek. Revised and Updated Edition. New York: Simon and Schuster Touchstone, 1990. P. 52.
68
Shawcross W. Dubcek. Revised and Updated Edition. New York: Simon and Schuster Touchstone, 1990. P. 51.
