1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци

Кирилл Александрович Абрамян, 2018

Монография на основании разнообразных источников исследует личные и деловые качества Н. С. Хрущева, степень его участия в деятельности Московского комитета партии и Политбюро, отношения с людьми, благоприятно повлиявшими на его карьерный рост, – Л. М. Кагановичем и И. В. Сталиным. Для понимания особенностей работы московской парторганизации и ее 1-го секретаря Н. С. Хрущева в 1937 г. проанализированы центральные политические кампании 1935–1936 гг., а также одно из скандальных событий второй половины 1936 г. – самоубийство кандидата в члены бюро МК ВКП(б) В. Я. Фурера, осмелившегося написать предсмертное письмо в адрес Центрального комитета партии. Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. определил основные направления деятельности партийной организации, на которых сосредоточено внимание в исследовании. В частности – кампания по выборам в партийные органы, а также особенности кадровой политики по исключению, набору, обучению и выдвижению партийных кадров в 1937 г. Кроме того, показано участие парторганов в репрессиях, их взаимоотношения с военными и внутренними органами власти, чьи представители всегда входили в состав бюро Московского комитета партии. Книга рассчитана на специалистов в области политической и социальной истории СССР 1930-х гг., преподавателей отечественной истории, а также широкий круг читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

I. Формирование Н.С. Хрущева как политического лидера

В последнюю минуту все перевернулось. Говорят, потребовали крепкого оперативного человека для непосредственного практического руководства.

М. Кольцов. Иван Вадимович хоронит товарища

Впервые Хрущев попал в Москву, по собственным утверждениям, в апреле 1925 г., в составе делегации от УССР на XIV партийной конференции^[102]. Столица произвела на него впечатление. В 1929 г. он вернулся уже с намерением поступить в престижное высшее учебное заведение — Промышленную академию им. Сталина. С этого момента вплоть до начала 1938 г. он работал на различных партийных должностях в Московском комитете партии, возглавив сначала городскую, а потом и областную парторганизации. За это время окончательно сформировались его основные достоинства и недостатки как политического руководителя. Благодаря столичному статусу Москвы, деятельность Никиты Сергеевича постоянно находилась в поле зрения высшего партийного руководства. В Московском комитете партии его действия направлял Л.М. Каганович. А на заседаниях Политбюро работу Хрущева мог оценить лично И.В. Сталин. Оба деятеля сыграли в жизни Хрущева важную роль. Именно они увидели, оценили, развили и долгое время использовали деловые способности Никиты Сергеевича. Можно сказать, что благодаря этим двум политическим фигурам к концу 1930-х гг. Хрущев вошел в состав высшего руководства Советского Союза.

1. Н.С. Хрущев — руководитель сталинского типа

«На протяжении всей своей работы тов. Хрущев показал высокую принципиальность, беззаветную преданность партии Ленина — Сталина, умение упорно и до конца проводить начатое дело. Большевистская прямота, чуткость, исключительная скромность — характерные черты этого сталинца. Товарищ Хрущев, прошедший школу борьбы и партийной работы, начиная с самой низовой, является выдающимся представителем послеоктябрьского поколения партийных работников, воспитанных Сталиным»^[103]. Такими словами газета «Правда» представляла всему Советскому Союзу нового главу московской партийной организации, пришедшего в 1935 г. на смену Лазарю Моисеевичу Кагановичу.

Хрущев признавал, что начал работу в Москве без соответствующих знаний и опыта^[104]. Это подтверждают воспоминания тех, кто в 1930-е гг. сталкивался с ним по работе. Одним из них был Василий Прохорович Пронин. В течение нескольких лет он проработал на руководящих партийных должностях в Москве, а после перевода Хрущева на другую работу занимал должности секретаря Московского городского комитета, председателя Московского городского совета (Моссовета). Василий Прохорович вспоминал: «Многие руководители районов относились к Хрущеву отрицательно. И вот почему. Хрущев малограмотный человек был, в этом его беда»^[105]. Бывший первый секретарь Московского комитета партии Л.М. Каганович считал своего выдвиженца хорошим руководителем областного, краевого и республиканского масштаба^[106]. Интересно, что Эрнест Яромирович Кольман, работавший в 1930-х гг. под руководством Кагановича и Хрущева в отделе науки при городском комитете партии, так оценивал их: «Оба восполняли (не всегда удачно) пробелы в своем образовании и общекультурном развитии интуицией, импровизацией, смекалкой, большим природным дарованием»^[107]. В.М. Молотов полагал, что Хрущев малокультурный человек, не обладавший достаточным кругозором мышления для деятеля государственного масштаба^[108].

Интересно, что люди молодого поколения, которые трудились рядом с Никитой Сергеевичем в 1950-е — 1960-е гг., также видели основной недостаток в отсутствии образования. Олег Александрович Трояновский, многие годы работавший на дипломатической службе и бывший одно время помощником Н.С. Хрущева по внешнеполитическим вопросам, отмечал: «Но, пожалуй, самым слабым местом был недостаток его образования, что особенно сказывалось при решении экономических вопросов. По-моему, он понимал это и стремился заполнить указанный пробел, много читал. Но то, что упущено в юности, трудно восполнить в зрелые годы, особенно когда ты бываешь занят с утра до ночи»^[109]. Схоже оценивал Хрущева и первый секретарь Московского городского комитета КПСС в 1962–1967 гг. Николай Григорьевич Егорычев: «Никите Сергеевичу природа дала очень много. Однако беда его заключалась в том, что он не получил хорошего систематизированного образования. Именно поэтому некоторые сложные явления он понимал упрощенно. Но что характерно: как человек толковый, он быстро схватывал суть вопроса. К тому же ему помогал в работе его огромный житейский опыт» ^[110].

Каганович впоследствии объяснил причины выдвижения Хрущева: «Я его выдвигал. Он был способный человек. Видите ли, мне Сталин говорил: “У тебя слабость к рабочему классу”. У меня была слабость на выдвижение рабочих, потому что тогда мало было способных. Он способный рабочий, безусловно»^[111]. Молотов спустя годы говорил о Хрущеве: «Сталин увидел в нем кое-какие качества и хотел использовать. И использовал»^[112]. Какие же способности, какие качества проявил Никита Сергеевич в Москве, что помогло ему выдвинуться в 1930-е гг. сначала на областной, а потом на республиканский уровень?

Надо признать, способности у Никиты Сергеевича заметили еще в годы Гражданской войны. В 1920 г. с 1 июня по 15 июля Никита Сергеевич прошел обучение в партийной школе при политотделе 9-й армии. Именно здесь получил он свое первое политическое образование. И надо признать, на фоне большинства, курсант Никита Хрущев оказался очень способным. Из 96 выпускников его фамилия значилась среди 14 отличников. Для сравнения: 29 сокурсников Никиты Сергеевича окончили школу с отметкой «хорошо», а знания 53-х человек были оценены как удовлетворительные и неудовлетворительные^[113]. Экзаменационная комиссия, аттестуя курсанта Никиту Хрущева, в графе «Какую может выполнять работу» посчитала возможным записать: «ответственную»^[114]. Неудивительно, что Хрущев оказался в числе немногих, оставленных на работе в политотделе армии^[115].

После окончания войны, в 1922 г. Никита Сергеевич поступил на рабочий факультет Горного института имени Артема г. Юзовки (позднее г. Сталино, ныне — Донецк), где проучился три года^[116]. По собственному признанию, он надеялся продолжить обучение в высшем учебном заведении: «Я хотел учиться, получить специальность. Имея склонность к инженерным вопросам, я мечтал поступить на факультет машиностроения»^[117]. Однако местное партийное руководство ценило в Хрущеве политические, а не хозяйственные способности. И с должности секретаря партячейки рабочего факультета Никита Сергеевич перешел на должность секретаря Петрово-Марьинского райкома.

В 1929 г. Никита Сергеевич предпринял последнюю попытку получить высшее техническое образование. Используя свои хорошие отношения с Кагановичем, Хрущев поступил в Промакадемию им. Сталина. Но и здесь история повторилась — Никита Сергеевич втянулся в политическую борьбу, стал секретарем партячейки академии, а потом возглавил Бауманский райком.

В Москве способности Никиты Сергеевича проявились быстро и ярко. Правда, как заметил Никита Сергеевич: «Приходилось брать усердием и старанием, затрачивая массу усилий. Московская парторганизация была сложным организмом»^[118].

Из-за проблем с образованием возникали проблемы и с ораторским искусством. Хрущев оценивал свои способности в этой области так: «Если уж говорить о себе, то я считался неплохим оратором. Выступал всегда без текста, а чаще всего даже без конспекта»^[119]. Дмитрий Трофимович Шепилов, с 1930-х гг. имевший опыт работы как в аппарате ЦК ВКП(б), так и в Академии наук СССР, попытался типологизировать все выступления Хрущева. Остроумие, сарказм и ехидство не помешали Шепилову сделать при этом интересное заключение: «Если бы Хрущев был образованным человеком, если бы он обладал элементарной культурой и простейшей школой марксистского [читай: системного. — К. А.] мышления, он мог бы быть великолепным оратором»^[120]. Две оценки таких разных людей. Насколько они объективны?

«Язык имеет» — столь лаконично в 1930 г. оценили ораторские способности Хрущева военные специалисты ^[121]. Московская парторганизация встретила новичка более скептически. Так, в июле 1931 г. на заседании бюро Краснопресненского райкома, по воспоминаниям одной из участниц, «говорил Никита Сергеевич запинаясь, зачастую неправильно произнося слова»^[122]. Его инструктаж на собрании пропагандистов города Москвы один из участников оценил схожим образом: «Хрущев говорил очень путано и невразумительно»^[123]. На III областной и II городской московской партийной конференции 2329 января 1932 г. Хрущев затянул свое выступление и пришлось просить зал о продлении времени^[124].

Однако постепенно Никита Сергеевич освоился и начал выступать более уверенно. Одно из собственных выступлений первой половины 1930-х гг. запомнилось Хрущеву как своеобразный ораторский экзамен перед Сталиным. Вместе с Кировым Никите Сергеевичу поручили выступить «на чьих-то похоронах на Красной площади в Москве». Понимая всю важность и ответственность момента, Каганович посоветовал своему протеже основательно подготовиться к траурному выступлению, т. к. Киров считался одним из лучших партийных ораторов. Когда Хрущев выступил, Лазарь Моисеевич подошел к нему, поздравил с блестящим выступлением и передал слова, якобы сказанные Сталиным: «С Кировым рядом выступать тяжело, а Хрущев выступил хорошо»^[125]. Трудно сказать, чего было больше в сталинских словах — одобрения или скрытой иронии. Несомненно лишь то, что сталинский экзамен Хрущев выдержал.

Став первым секретарем Московского комитета партии, Хрущев продолжал оттачивать свое ораторское искусство. По подсчетам американского историка У. Таубмана, в 1935 г. Хрущев произнес 64 речи на митингах и собраниях, в 1936 г. — не менее 95^[126]. Можно сказать, что работая в Москве, Никита Сергеевич основательно поднаторел в публичных выступлениях.

В официальных изданиях давались стандартные оценки простых людей по поводу общения с Хрущевым. Бригадир одной из районных МТС свои впечатления от беседы с Хрущевым осенью 1936 г. выразил так: «Простыми, понятными и какими-то особо доходившими словами говорил он о том, что уже сделано, чего добились колхозники, трактористы, доярки, льноводы, и что еще нужно сделать» ^[127].

Однако уязвимые места в выступлениях продолжали оставаться. Их фиксировали даже стенограммы. Например, в июльском выступлении Н.С. Хрущева 1935 г. на одном из районных партийных активов стенографистка упрямо, несколько раз, записала просторечивое «архитекторс» вместо «архитекторы»^[128]. Это, конечно, можно было бы объяснить низким культурным уровнем сотрудников партаппарата, но лишь отчасти. Подтверждение тому — свидетельства более образованных очевидцев. Например, работник Института мирового хозяйства и мировой политики, заведующий кафедрой политэкономии в Коммунистическом университете им. Я.М. Свердлова Александр Григорьевич Соловьев чрезвычайно скептически отзывался об уровне выступлений нового руководителя Московского комитета партии. Прослушав доклад Хрущева на московском партактиве, 30 декабря 1935 г. он записал в дневнике: «Вопросы огромны, а докладчик слабый, не то, что Молотов или Каганович». Через год, в декабре 1936 г. Соловьев вновь критично оценил «длинное выступление, вернее чтение» Хрущева на Чрезвычайном VIII всесоюзном съезде Советов^[129]. А Д.Т. Шепилов, впервые увидевший Никиту Сергеевича осенью 1937 г. (на тот момент он работал ученым секретарем Института экономики Академии наук СССР), вспоминал: «Он начал свое выступление. Видимо, тогда он еще не был так натренирован в ораторстве, как в годы будущего премьерства: говорил запинаясь, с большими паузами и повторениями одних и тех же слов. Правда, когда он разгорячился, речь пошла бойчее, но речевых огрехов оставалось много»^[130].

Вместе с тем Шепилов оценил и силу воздействия Хрущева на аудиторию простых людей: «Но говорил красочно. Речь пересыпал шутками-прибаутками. И как-то хотелось не замечать огрехов его речи: видно, что практик, жизнь знает хорошо, опыт большой»^[131]. Будущий председатель Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР Николай Николаевич Месяцев, который в 1937 г. учился в Московском юридическом институте, также запомнил выступление Хрущева: «Я впервые увидел Никиту Сергеевича Хрущева то ли в году 37-м, то ли в 38-м. Я не помню всего, о чем он говорил, естественно, — это было давно. Но меня тогда поразило, что этот невысокого роста человек, такой полноватой фигуры, с небольшим брюшком, обладает огромнейшим внутренним зарядом энергии, и он клокотал. Из него вырывались фразы, как будто бы их кто-то нагнетал» ^[132].

Хрущев умел находить общий язык с людьми. Работа в Москве и общительный характер существенно и качественно расширили его круг знакомств. Одни из них влияли на карьеру положительно, другие — чуть не поставили на ней крест, а третьи оказались полезными в будущем. Едва очутившись в Промакадемии, Хрущев познакомился с редактором газеты «Правды» Л.З. Мехлисом, с секретарем пром-отдела ЦК ВКП(б) Н.И. Ежовым, с парторгом одной из академических групп Н.С. Аллилуевой — женой секретаря ЦК и вождя партии^[133]. Когда в 1930 г. он проходил военные сборы в лагерях Московской Пролетарской стрелковой дивизии, судьба свела его с будущим председателем Венгерской народной республики Ференцом Мюннихом. Об этой встрече Никита Сергеевич вспоминал: «В дивизии мы с ним жили в одной палатке, служили в одном взводе, ели из одного котелка. Этот веселый человек, бывший офицер австро-венгерской армии, знал много солдатских анекдотов и был отличным рассказчиком перед сном»^[134].

Заняв должность секретаря Бауманского райкома, Хрущев познакомился с рядом текущих и будущих руководящих работников Московского партийного комитета. Часть из них работала или была прикреплена к Бауманской парторганизации — директор Московского электрозавода Н.А. Булганин (будущий председатель Моссовета), заворг Бауманского райкома Б.Е. Трейвас (секретарь Тульского горкома), председатель Бауманского райисполкома Д.С. Коротченко (секретарь Московского областного комитета), зав. отделом в райсовете С.Б. Задионченко (первый секретарь Бауманского райкома). Другие занимали равное или более высокое по отношению к Хрущеву положение — секретарь Ленинского райкома Н.А. Филатов (будущий председатель Мособлисполкома), секретарь Московского городского комитета Г.Н. Каминский (будущий председатель Мособлисполкома и нарком здравоохранения РСФСР-СССР). Кое с кем из руководителей организаций, находящихся в Бауманском районе, Хрущев столкнулся или сблизился позднее. К таким относились глава Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) конструктор А.Н. Туполев и секретарь парткома мясо-молочного комбината им. Микояна Л.А. Винокур^[135]. С последним Никита Сергеевич встретился еще раз во время Великой Отечественной войны на Сталинградском фронте. Винокур тогда являлся заместителем по политчасти командира 38-й отдельной мотострелковой бригады и участвовал в непосредственных переговорах со штабом фельдмаршала Паулюса. Переговоры эти закончились капитуляцией и сдачей в плен остатков группировки противника. Вспоминая потом совместную работу в Бауманском районе, Хрущев давал ему такую характеристику: «Очень задорный такой был паренек, еврей, энергичный и хороший секретарь партийной организации, инициативный человек» ^[136].

Заняв сначала пост секретаря МГК, а позже секретаря МК ВКП(б), Никита Сергеевич познакомился с отдельными представителями руководства Закавказской республики Л.П. Берией, Мир Джафар Аббас оглы Багировым, Н.А. Лакобой, заведующим ОРПО МК Г.М. Маленковым, директором автозавода им. Сталина И.А. Лихачевым, начальником управления Государственного союзного треста высшей парфюмерии, жировой, мыловаренной и синтетической промышленности П.С. Жемчужиной — женой председателя СНК В.М. Молотова. Будущего наркома авиационной промышленности СССР А.И. Шахурина он тоже знал с этих времен^[137]. Хотя на дипломатические приемы Хрущев в то время не приглашался, столичный статус и новое положение позволили ему периодически общаться с зарубежными лидерами коммунистического движения — К. Готвальдом, М. Кашеном, П. Тольятти ^[138].

Внешность, культура речи, манеры — все это Хрущев использовал для формирования облика руководителя в соответствии с ожиданиями публики. Он вспоминал: «Ходили мы в скромной одежде, и я не знаю, имел ли кто-нибудь из нас две пары ботинок. А костюма, в современном его понимании, не имели: гимнастерка, брюки, пояс, кепка, косоворотка — вот, собственно, и вся наша одежда. Сталин служил и в этом хорошим примером»^[139]. Шепилову, помимо ораторского искусства Никиты Сергеевича, запомнился его внешний вид и производимое им впечатление: «Хрущев был одет в поношенный темно-серый костюм, брюки заправлены в сапоги. Под пиджаком — темная сатиновая косоворотка с расстегнутыми верхними пуговицами. Крупная голова, высокий лоб, светлые волосы, широкая открытая улыбка — все оставляло впечатление простоты и доброжелательства. И я, и мои соседи, глядя на Хрущева, испытывали не только удовлетворение, но даже какое-то умиление: “Вот молодец, рядовой шахтер, а стал секретарем Московского комитета. Значит, башковитый парень. И какой простой…”»^[140] Кольман, говоря о простоте и доступности Хрущева в 1930-е гг., использовал выражение «русская душа нараспашку»^[141]. Однако ряд людей, столкнувшихся с Никитой Сергеевичем позднее, замечали иное. Например, Алексей Иванович Аджубей, в 19501960-е гг. работавший главным редактором таких центральных газет, как «Комсомольская правда» и «Известия», считал: «Он только казался простоватым человеком. Случалось, наигрывал простодушие. Но я часто видел, какими холодными, отчужденными становятся в гневе его маленькие темные глаза»^[142]. Словно развивая эту мысль, О.А. Трояновский отмечал: «Много говорилось и писалось об эмоциональных вспышках Хрущева во время выступлений или бесед. Как правило, это были наигранные моменты. Он был неплохой актер, возможно, научился этому у Сталина, и мог хорошо изображать гнев, возмущение, презрение и другие эмоции»^[143].

Склонность к практицизму бросалась в глаза многим, кто знал Хрущева с 1930-х гг. В.П. Пронин вспоминал: «Он способный практический работник, быстро схватывал предложения специалистов, старался их осуществить, но сам предложений, как правило, не вносил» ^[144]. Кольман, сравнивая Кагановича и Хрущева, также отмечал склонность последнего к практицизму, к техницизму^[145]. Схожее мнение высказывал и Молотов: «Он способный человек. К практической работе»^[146].

Даже теоретические понятия Никита Сергеевич воспринимал с практической стороны. «Хрущев, он же сапожник в вопросах теории» — возмущался годы спустя Молотов^[147]. Американский корреспондент Юджин Лайонс, работавший в Москве до конца 1934 г., и не исключено, что видевший секретаря городского комитета Н.С. Хрущева, в конце 1950-х гг. также категорично заявлял: «Он ценит деятеля выше мыслителя, практика — выше теоретика»^[148]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

102

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 18–19, 26, 662; Кн. 2. С. 145. В опубликованных списках делегатов с правом решающего и совещательного голосов XIV конференции РКП(б) фамилия Н.С. Хрущева отсутствует. (См.: Четырнадцатая конференция Российской коммунистической партии (большевиков): стенографический отчет. М.; Л.: Госиздат, 1925. С. 324, 331).

103

«Правда» от 9.03.1935. С. 1.

104

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 73.

105

Пронин В.П., Ищенко С.Г. Сталин не помышлял сдавать Москву. [Интервью] // Военно-исторический журнал. 1991. № 10. С. 36.

106

Каганович Л.М. Памятные записки. С. 564; Чуев Ф.И. Так говорил Каганович. С. 31.

107

Кольман А. Мы не должны были так жить. С. 256.

108

Сто сорок бесед с Молотовым. С. 268, 347, 364, 367, 369, 550.

109

Трояновский О. Через годы и расстояния. История одной семьи. М.: Вагриус, 1997. С. 207.

110

Егорычев Н.Г., Плешаков Л. Направлен послом. [Интервью] // Огонек. 1989. № 6. С. 7.

111

Чуев Ф.И. Так говорил Каганович. С. 31.

112

Сто сорок бесед с Молотовым. С. 365.

113

РГВА. Ф. 192. Оп. 2. Д. 43. Л. 35–35 об., 37–37 об.

114

Там же. Л. 34.

115

Там же. Д. 24. Л. 215 об.

116

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 16, 199; Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы. С. 22, 23.

117

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 16. Ср.: Там же. Кн. 4. С. 372.

118

Там же. Кн. 1. С. 73.

119

Там же. С. 93.

120

Шепилов Д.Т. Непримкнувший. С. 278.

121

Личное дело комиссара запаса Н.С. Хрущева. Аттестация за период с 21 июля 1930 г. по 1 сентября 1930 г. / публ. Добрюха Н. // Российская газета. 08.10.2004. URL: http://www.rg.ru/2004/10/08/hruschev.html (дата обращения: 03.04.2018).

122

Пономарев А.Н. Н.С. Хрущев: путь к лидерству. С. 19.

123

Соловьев А.Г. Тетради красного профессора. С. 170.

124

Пономарев А.Н. Н.С. Хрущев: путь к лидерству. С. 22.

125

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 92.

126

Таубман У. Хрущев. С. 123.

127

Трактористы-двухтысячники. Опыт работы лучших стахановских тракторных бригад Московской области / под ред. Т.Р. Ворошилова. М.: Московский рабочий, 1937. С. 197.

128

Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 1. С. 258, 262, 265.

129

Соловьев А.Г. Тетради красного профессора. С. 183, 190.

130

Шепилов Д.Т. Непримкнувший. С. 61.

131

Там же.

132

Фрагмент интервью Н.Н. Месяцева. URL: http://www.youtube.com/watch2v”-jYXGHOtoIc (дата обращения: 03.04.2018).

133

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 44, 213, 221; Там же. Кн. 1. С. 181; Там же. Кн. 2. С. 149–150; Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 2. С. 450; Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 48, 53; Там же. Кн. 2. С. 64–65.

134

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 3. С. 251. Ср.: Молотов, Маленков, Каганович. С. 148, 534. Если верить А. Аджубею, в одном из выступлений 1950-х гг. Никита Сергеевич признался, что на этих сборах Ф. Мюнних «влепил Хрущеву трое суток ареста на гауптвахте за нескатанную по правилам шинель» (Аджубей А.И. Те десять лет. М.: Советская Россия, 1989. С. 155).

135

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 4. С. 231; Никита Сергеевич Хрущев. Два цвета времени. Т. 2. С. 611.

136

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. С. 381.

137

Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. Кн. 2. С. 25–26.

138

Там же. Кн. 1. С. 58; Кн. 3. 278–279.

139

Там же. Кн. 1. С. 81.

140

Шепилов Д.Т. Непримкнувший. С. 60–61.

141

Кольман А. Мы не должны были так жить. С. 256.

142

Никита Сергеевич Хрущев: материалы к биографии. С. 290.

143

Трояновский О. Через годы и расстояния. С. 207.

144

Пронин В.П., Ищенко С.Г. Сталин не помышлял сдавать Москву. [Интервью] // Военно-исторический журнал. 1991. № 10. С. 36.

145

Кольман А. Мы не должны были так жить. С. 256.

146

Сто сорок бесед с Молотовым. С. 363.

147

Там же. С. 367.

148

The Crimes of Khrushchev. Part 1. P. 9.