Спорим, будет больно!

Кира Фарди (2024)

— Даже не подходи ко мне! — я сжимаю кулаки и смотрю в упор на ненавистного мажора. — И что будет? — он криво ухмыляется. — Увидишь! Одним неуловимым движением он оказывается рядом, жестко хватает меня за подбородок. — Ты не отвертишься от меня, куколка. Я сгибаю колено. — Спорим, будет больно? — Больно будет тебе, — короткий гортанный смешок, — когда я тебя брошу. * * * Артур Уваров нацелился на меня. Не дает дышать, преследует повсюду. Но я же понимаю, что мы живем в разных мирах, и ничего хорошего из наших отношений не получится. А то, что сердце бешено колотится, когда он просто проходит мимо, так это ерунда, временное помешательство. Я не собираюсь выполнять прихоти мажора, но… наше противостояние приводит к беде.

Глава 5

На утро я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих прямо в лицо. Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо.

«Странно, я вроде бы закрывала вечером штору», — выплывает из глубины сознания мысль. — Или не закрывала?»

В голове туман, и вообще чувствую себя разбитой, будто заболеваю. Все тело ломит, губы припухли и болят. Еще и тот кошмар дурацкий! Приснится же такое!

Встаю с трудом, да и то потому, что мама сердито зовет из кухни:

— Варя, ты еще долго валяться будешь? Зина уже несколько раз приходила. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке.

Я сажусь, хотя мне уже не кажется, что все нормально. Слишком необычные ощущения во всем теле, да и воспоминания странные. Настолько явные, что не кажутся сном.

И зачем Зинка прибегала? Могла бы и позвонить. Смотрю на экран мобильника: пропущенных вызовов нет. Шаркая по полу, тащусь к зеркалу, смотрю и отшатываюсь. Волосы дыбом, словно у меня начес из восьмидесятых годов, губы красные, опухшие, торчат как лепешки, а лицо все в красных пятнах.

«Неужели так стресс выходит? — с ужасом разглядываю себя в зеркале. — Все, больше никаких переживаний!»

Бочком, чтобы меня не увидела мама, пробираюсь в ванную комнату и привожу себя в порядок. От контрастного душа становится немного легче, но все равно подташнивает. Выхожу в кухню уже вполне в приличном виде.

Вернее, так думаю, что в приличном, а на самом деле…

— Варька, ты заболела? — всплескивает ладонями мама. — О боже! Ты посмотри на себя? Где вы с Зинкой вчера шатались?

— Нигде. Сначала в городе были, а вечером на стадионе пробежались.

— Спятили, девки? — мама толкает меня на стул. — Кто же ночью бегает?

— Мы.

Она придвигает ко мне тарелку с яичницей, я смотрю на кружочки желтков, и приступ тошноты подкатывает к горлу. Мгновенно срываюсь с места и бегу в туалет.

— Варя, что случилось?

Мама суетится за спиной, то подаст полотенце, то подержит тяжелые волосы.

— Если бы я знала, — выдыхаю наконец я.

Она притягивает меня к себе и трогает губами лоб. Я отшатываюсь.

— Ба, доча, да ты вся горишь! Наверное, ротавирус в столице подхватила.

— Ага.

«Ротавирус, как же! — думаю про себя. — Есть один такой, Арчи кличут».

— Марш в постель! И сегодня ни шагу из дома!

Да я и сама никуда не хочу, чувствую себя отвратительно. Сон, похожий на явь, будоражит мозги и выворачивает душу наизнанку. Впервые я сама поцеловала парня. Причем сделала это с бешеной страстью. Мажор будто загипнотизировал меня, свел с ума одним только синим взглядом.

Я проваливаюсь в сон и вырываюсь из тяжелой дремы только ближе к вечеру. В комнате полумрак, на прикроватной тумбочке стоит стакан с водой, лежит термометр.

— Мама… — зову ее тихим голосом.

Прислушиваюсь к себе, к звукам дома.

— Да, доченька, — в спальню врывается мама, а за ее спиной маячит тень отца.

— Есть хочу.

— Вот и славно. А я тебе уже кашку на воде приготовила.

Мама помогает мне сесть, одеться. После ужина я вообще чувствую себя вполне здоровым человеком.

— А у Зинки как?

— Да что сделается этой егозе? Весь день порог обивает, к тебе прорваться пытается.

Я выхожу во двор, сажусь в беседке и набираю номер подружки.

— Да! Варь, как ты?

С первого гудка отвечает та, словно держит телефон в руке. Голос встревоженный, дрожит от волнения.

— Слушай, хреново было, но сейчас все хорошо.

— Я сейчас приду к тебе.

— Хочешь тоже денек в постели поваляться?

— Нет, но…

Мне не нравится поведение Зинки. Совсем не нравится. Обычно живая и смешливая, она не берет такие мелочи, как болячки, в голову. Но сейчас она кажется перепуганной насмерть.

— Вообще не понимаю, что со мной случилось. Вчера же было все нормально.

— Может, дома… отравилась? — с паузами спрашивает Зинка.

— Нет, и я, и родители ели вечером шашлыки. У всех нормально, только я отключилась.

— Ой, главное, все наладилось, а остальное — ерунда.

Подружка говорит бодреньким голосом, а у меня в душе шевелится подозрение и с каждым словом Зинки все набирает силу.

— Зин, а что ты за воду мне вчера дала?

— Я? — на другом конце наступает тишина. Слышу только шумное и прерывистое дыхание. — Обычную воду из магазина.

— Ты ее с собой принесла?

— Ну д-да, бегала же.

— А сама пила?

— Н-нет, не успела, ты помешала.

— Погоди, я сейчас.

Я отключаюсь и вылетаю из беседки. Стараюсь не шуметь: вдруг родители услышат, как я выхожу со двора. Бруно выскакивает из будки, взвизгивает, прыгает от радости, гремит цепью, но мне сейчас не до него.

К Зинке несусь на всех порах, хотя меня и пошатывает, в ворота колочу двумя кулаками, чтобы наверняка мне открыли дверь.

Подружка выскакивает на улицу с перекошенным от страха лицом.

— Варь, ты что? Варь, успокойся.

Но меня буквально трясет от злости. Я хватаю Зинку за плечи и иду на таран. Она с грохотом ударяется спиной о ворота.

— Признавайся, зараза, откуда у тебя была эта вода?

Зинка начинает плакать, размазывая слезы ладонью. Она некрасиво морщится, всхлипывает, судорожно вздыхает.

— Девочки, что там у вас? — доносится со двора голос Зинкиной матери.

Галина Петровна сбегает с крыльца и торопится к воротам.

— Мам, все хорошо, — кричит подруга. — Я споткнулась и ударилась о панель.

Она прикладывает палец к губам и смотрит умоляющим взглядом. Я тяну ее подальше от наших домов, на пустырь. Здесь, среди кустов, когда-то мы строили домики и играли в дочки-матери.

— Говори, пока я тебя в полицию не сдала.

— Варь, ты что? — Зинка округляет глаза, и в ее зрачках плещется настоящий ужас. — Разве я знала?

— Что?

— Ну, короче…

Она мнется, старается не смотреть на меня. А мне хочется треснуть ее по затылку за упрямство и недоумие. Ладно ее жизнь, она ее не ценит и постоянно попадает в переплет, но я не она.

— Я жду!

— Новинская, не дави на меня!

Когда Зинка нервничает или злится, всегда называет меня по фамилии. Я отвечаю ей тем же.

— Жду, Соловьева!

— Короче, этот мажорик Тоха, чей Мерс вчера чуть в аварию не попал, сунул мне в руку записку, когда мы выходили из автобуса.

— Т-а-а-а-к, — я прищуриваюсь, готова испепелить взглядом подругу. Новость сбивает с ног, попахивает предательством, а я такое не прощаю. — И что дальше?

— Ну, там был номер телефона, время и место для встречи.

— И ты позвонила?

Видимо, мое лицо настолько ужасно, что подруга отпрыгивает на пару шагов. Кажется, будто я шевельну пальцем, и она сорвется с места и улетит.

— Варь, ты только не ругайся, Варь, — лепечет Зинка.

— Ты позвонила? — спрашиваю сцепив зубы.

— Ага.

Я закрываю глаза, ноги подкашиваются, хватаюсь за дерево, промахиваюсь, чуть не падаю. Зинка бросается на помощь, помогает сесть на пригорок. Мы минуту молчим. Она не оправдывается, ждет, пока я приду в себя.

— Идиотка! — срывается с моих губ стон. — И как я с такой тупой девкой столько лет дружу?

— А за тупую сейчас получишь! — Зинка вскакивает, сжимая кулаки.

— Только попробуй, — дергаю подругу за штанину. — Дальше!

— А что, дальше. Ну я позвонила, пошла на встречу, поболтали. Потом ты прибежала. Все.

«Дыши, дыши!» — приказываю себе.

Он желания вцепиться дурочке-подружке в горло пальцы сводит судорогой. А в голове молнией пролетает ночь: появление Арчи у кровати, незакрытые шторы, которые с вечера были закрытыми. Неужели у него хватило наглости забраться в окно? И мои губы…

Стоп!

Почему не лаял Бруно?

Пот липким слоем покрывает лоб, шею, чувствую, как капля ползет по позвоночнику.

— Все?

Мой голос хрипит. Предположения одно ужаснее другого сводят с ума. Зинка испугана, прижимает ладошки к пунцовым щекам. Ее большие круглые глаза бегают туда-сюда, она явно боится встретиться со мной взглядом.

— Н-ну, я пить хотела, Тоха предложил мне бутылку, — с трудом выдавливает она и икает. — Ничего же страшного не случилось.

— Где та бутылка?

Зинка замирает с открытым ртом.

— Варь…

— Где та бутылка?

— А зачем тебе?

— Я подозреваю, что в ней был наркотик.

— Наркотик? — теперь ее глаза еще больше становятся похожи на круглые монеты. — Варь, ты с дубу рухнула? — Зинка крутит пальцем у виска. — Откуда такие мысли?

— Есть причина. Так, где она?

— Д-дома. Что, хочешь допить?

Подруга пытается шутить, улыбается, но криво выходит.

— Нет! Участковому отнесу, пусть проверит.

— Что?

— На предмет наркотиков. Пошли.

Я хватаю Зинку за руку и тяну за собой. Она не сопротивляется, семенит сзади, причитая.

— Варь, не торопись. Участковый нас на смех поднимет. Да и как он проверит? Откуда в селе лаборатория? Ты совсем людям не доверяешь?

Я останавливаюсь. Первый сумасшедший порыв прошел. А Зинка права. Я еще ни в чем не убедилась, а болтаю воду в стоячем болоте.

— Хорошо, слушай. Во-первых, плохо мне стало вчера ночью, я увидела мажора радом со своей кроватью.

— Мать ети! — вскрикивает Зинка. — Да как же он к тебе в комнату попал?

И опять в ее глазах бушует страх.

— Не знаю.

— А Бруно на цепи был? Он же никого постороннего во двор не пропустит.

— В том-то и дело, что я лая не слышала. Во-вторых, я на ночь занавешивала окна, а утром шторы были раздвинуты.

— Подумаешь! Мама могла зайти и открыть.

— И в-третьих, утром я чувствую себя будто с похмелья: мутит, голова кружится, сознание путается.

— Вот! — Зинка обрадованно поднимает палец. — Вот! Сама признаешь, что сознание путается. Может, из-за болезни все и преувеличиваешь. Пошли к тебе домой.

Она хватает меня под руку и тянет с пустыря. Мы будто поменялись местами. Теперь я растеряна, а Зинка, наоборот, бодра и уверена в своих действиях.

— Зачем?

— Говоришь, мажор у твоей кровати был. Так?

— Ну.

— А как он во двор попал? Родители впустили?

— Н-нет, не должны. Мама мне бы сказала.

— Ага! Идем дальше! На какие там еще Холмс приметы смотрел?

— Холмс?

— Ну, сыщик. Его еще это метод… ну… как там его?

— Дедуктивный?

— Ага. О! — Зинка подпрыгивает и смотрит блестящими глазами. — Придумала! Следы!

— Какие?

— Если Арчи не вошел в дверь, значит мог влезть в окно комнаты. Так?

— Так.

Мысли сбились в кучу. Я уже не понимаю, куда ведет подружка, но нутром чувствую, что ей хочется доказать, что мажоры не виноваты в моей болезни и в сумасшедшем сне.

— Хотя сомнительно. Откуда он знает, какое у твоей комнаты окно?

Теперь и меня сомнения одолевают. Может, и правда, из-за ротавируса у меня мозговая и эмоциональная горячка была?

— Представления не имею.

— Допустим, он проник во двор, чем-то отвлек собаку, нашел твое окно, значит, должны остаться следы под ним.

Мы переглядываемся и бежим к дому.