Старое платье королевы

Кира Измайлова, 2020

Эвина Увдир – сирота с рождения. Она не знает, кем был ее отец: мать уверяла окружающих, будто офицером, но как проверишь? Она любит помечтать, но не в ущерб учебе: в пансионе ее держат только по милости пожилой директрисы, учившей еще мать Эвы. А еще Эва понимает: до выпуска осталось всего ничего и вскоре ей придется самой зарабатывать себе на хлеб. Хорошо, если директриса составит протекцию и устроит к знакомым или даже оставит в пансионе, а если нет?.. Но чудеса все-таки случаются, и Эва не может поверить своим ушам: ее отыскал отец и прислал своего поверенного! И ехать нужно немедленно: отец при смерти – старые раны вот-вот сведут его в могилу, а он мечтает увидеть дочь перед смертью. И почему же Эве чудится подвох в этой истории, так похожей на любимые ею и настрого запрещенные в пансионе романы? Быть может, чудо окажется вовсе не добрым?..

Глава 3

Неподалеку от опочивальни обнаружился небольшой уютный кабинет: я сразу решила, что это собственность ее величества, поскольку он никак не мог принадлежать мужчине. О нет, я не увидела засилья картинок с котятами и щенками, вышитых салфеточек и подушек, чем грешили некоторые мои соседки по пансиону. Кабинет был строг, но при этом уютен, и я подумала: госпоже Увве он бы понравился, да и мне пришелся по душе. Потом я вспомнила, что коронация состоялась совсем недавно, а значит… значит, это кабинет покойной королевы. Вряд ли у юной принцессы имелась необходимость в подобном, ведь она угодила на трон буквально со школьной скамьи!

— Присядьте, — сказал мне канцлер, заняв одно из кресел и кивнув мне на другое. — Можете забраться с ногами. Ее величество всегда так делает, а вы к тому же озябли.

— Но… — Я коснулась ладонью шелковистой темно-синей материи с едва заметным серебряным узором. — Ведь я испачкаю…

— Ее величество это не заботит. — Тонкие губы канцлера тронула едва заметная усмешка, а мне почудилось двойное дно в его словах, только я не сумела уловить, какое именно. — Сядьте, как вам удобно, сударыня. У меня мало времени.

Ноги в самом деле замерзли, и я подобрала их под себя, стараясь подоткнуть юбку так, чтобы не касаться ступнями чудесной обивки кресла. Кому-то ведь придется ее отчищать…

— Почему вы молчите? — спросил канцлер, когда я кое-как угнездилась на упругом сиденье.

— Но вы же ни о чем не спрашиваете, ваше превосходительство, — удивленно ответила я и осмелилась добавить: — Хотя сказали, что объясните, в какую историю я угодила.

— Да. Но сперва я хочу выслушать ваши соображения по этому поводу. Вы, судя по вашему личному делу и отзывам госпожи Увве и прочих учителей, девушка начитанная и сообразительная, поэтому, полагаю, вам не составит труда придумать версию. Начинайте. — Он взглянул на часы и щелкнул крышкой. — Я жду.

Я уставилась на полированную резную ручку кресла. Рисунок древесины был таким красивым, что его так и тянуло погладить… Я провела пальцем по блестящей поверхности и тут же отдернула его — остался некрасивый след.

— Я жду, — повторил канцлер.

— Ее величество больна? — выговорила я, собравшись с мыслями. — И кажется, очень тяжело…

— Так.

Это слово напомнило мне звук, с которым передвигается стрелка в огромных часах в холле пансиона.

— Уже очень скоро праздники, — продолжила я. — Траур закончился, и… и будут балы и прочее… И ее величество должна будет там показаться.

— Так.

— Но она не может. То есть, наверно, сумеет присутствовать на параде… помахать из ложи… Но не танцевать и не принимать гостей, так?

— Не передразнивайте меня, сударыня, — неожиданно сказал канцлер.

— Я вовсе не… — испугалась я, и он, кажется, поверил.

— Еще что-нибудь скажете?

— Получается… нужна девушка, похожая на ее величество. Настолько, чтобы их не различили, даже увидев лицом к лицу… — сглотнув, ответила я. — И вы искали такую… Может, ее величество успеет поправиться, но если нет? После той ужасной катастрофы… Она все, что у нас осталось, и…

— Довольно, — поднял он руку. — Я знаю, чем вас потчуют на уроках. Как ни странно, на сей раз это соответствует истине: осталась лишь одна прямая наследница, и если что-то случится с нею… возможны варианты. У королевской семьи хватает родни, пусть и не близкой, а трон стоит того, чтобы за него побороться, как вы полагаете? Кого примет народ: тяжело больную девушку, — что там, еще девочку! — или взрослого мужчину, поднаторевшего в управлении своим герцогством?

— Второе, конечно, — сказала я и спохватилась: — То есть я имела в виду, люди любят ее величество, переживают и молятся за нее Богине, но… если она не может править… Кто будет это делать? Нельзя же без королевы… или короля, так?

— Вы издеваетесь? — негромко спросил канцлер, и я отчаянно замотала головой. — И не смотрите на меня испуганными глазами. Будто вы не знаете моего прозвища…

— Откуда бы, ваше превосходительство?

— И правда… Старший брат ее величества, ныне покойный, прозвал меня Так-Таком.

— Это из-за часов, да? — несмело спросила я.

— Не только.

— Простите, ваше превосходительство, я постараюсь больше не говорить так… — Я невольно зажала себе рот, а он вдруг улыбнулся, едва заметно, но у меня отлегло от сердца.

— Лучше не старайтесь, будет хуже. Я переживу. А теперь к делу, сударыня… Вы угадали верно: мне — всем нам — нужна девушка, способная временно заменить ее величество. Она очень больна. Порой ей делается лучше, но даже тогда…

Он покачал головой, а я спросила осторожно:

— Даже тогда ее нельзя показывать публике? Потому что… потому что ее величество выглядит скверно? А говорить о ее болезни вы не желаете, так? Ой, простите…

— Не стоит извинений, — желчно ответил канцлер. — Вы не нарочно, я вижу. Бывает — застрянет что-то в голове, никак не отделаешься, вот и вы… Могли бы сказать «верно» или «правильно», но нет!

Я отвела взгляд и крепче взялась за рукоятку кресла, не думая уже о том, какие на ней остаются следы.

— Имей недуг ее величества обычную причину, все было бы не так плохо, — сказал он, помолчав. — В нашем распоряжении лучшие маги, и рано или поздно они поставили бы ее на ноги, но… Это не рядовая болезнь.

— Что же тогда, ваше превосходительство? — шепотом выговорила я.

— Вы помните, каким образом погибла королевская семья?

Я кивнула. Конечно же, я помнила! В тот день отменили занятия, и нас, ничего не понимающих, повели в большой зал, объяснили, что случилось, и мы усердно молились за спасение королевской семьи… Мне хотелось думать, что хоть у кого-то получалось искренне, и только поэтому выжила младшая принцесса.

Потом в газетах написали: она высунулась в окно, чтобы получше рассмотреть старинный замок на холме, и в этот момент поезд сошел с рельсов…

Он был полностью исправен, его тщательно проверили перед отбытием, вот только никто не мог предугадать, что какой-то селянин открутит несколько гаек с железнодорожного полотна. Они на грузила годятся, недоуменно сказал он, когда его судили. Рыба хорошо клюет. И ведь он не все отвинтил, с разумением, всего парочку, и ничего бы составу не сделалось… Наверно, обычный тихоходный состав и впрямь еще смог бы миновать опасное место, но королевский поезд тянули два огромных локомотива, а накануне прошел сильный дождь, подмывший насыпь. Под совокупной тяжестью разогнавшихся стальных махин железнодорожное полотно не выдержало…

Когда вагоны обрушились под откос, принцессу каким-то чудом выбросило в окно, она сильно поранилась, но выжила… Ее не сразу опознали: на ней было скромное дорожное платье, а в том же поезде ехали особенно отличившиеся воспитанницы Королевского пансиона, одетые почти так же, — эта поездка была их наградой за отличную учебу. А кто увидит разницу, если платье разодрано в клочья, залито кровью и местами обгорело?

«Чудесное спасение принцессы Дагны-Эвлоры при крушении у станции Холмы», — писали в газетах, а со снимков из-под белой шапочки из бинта смотрели большие испуганные глаза нашей ровесницы.

Потом она поправилась, состоялась коронация, и все вроде бы шло неплохо — настолько, насколько это возможно, когда вдруг гибнет правитель с наследниками, а на трон восходит юная девушка.

— А почему вас не было в том поезде? — спросила я неожиданно для себя самой.

— Опоздал к отбытию, — холодно ответил канцлер, оценил выражение моего лица и добавил: — Шутка. Я остался в столице: должен же кто-то заниматься делами, покуда их величества изволят отдыхать?

Я подумала, что если бы и он оказался там, то… Принцессу могли бы не найти. Он ведь сказал: есть взрослые родственники, не такие близкие, но что делать, если погибла вся семья? Не оставлять же страну обезглавленной! Кто знает, что сталось бы теперь со всеми нами?

— Но что же случилось с ее величеством? — тихо спросила я.

— Она вылетела из вагона на всем ходу, — сказал канцлер. Сейчас его глаза казались черными, так падали тени. — Угодила в кусты, это ее спасло, но она все равно очень сильно ударилась головой. Рассадила кожу — это ерунда, так все думали. Сознание не путалось, она все помнила, всех узнавала… На удивление стойко перенесла известие о гибели родных. Я полагал, просто не восприняла это всерьез…

— Потому что так не бывает? — невольно подхватила я. — И они непременно вернутся? Откуда-нибудь из-за границы или с курорта неподалеку…

— Да. Именно так. Но после коронации играть в неведение стало невозможно.

— И что случилось? — Я даже забыла прибавить «ваше превосходительство», словно требовала у нашего печника рассказывать сказку дальше, не медлить.

— Ее величество после катастрофы мучилась головными болями, — ответил он. — Когда она упала в обморок во время приема, это не сочли чем-то серьезным: все-таки она впервые выступала в роли королевы, и волнение могло сыграть свою роль… Однако обмороки повторяются все чаще. Хуже того: случаются нервные припадки, во время которых ее величество себя не контролирует. Она может обругать последними словами посла дружественной державы, а впоследствии не помнить об этом. Может заигрывать с кем-то самым непристойным образом. Это… невыносимо.

— Неужели даже маги не могут ее вылечить?! — выпалила я.

— Нет. Пока нет, — поправился канцлер, но выражение его лица явственно говорило: он не слишком-то верит в торжество медицинской магии. — Все сходятся на том, что приступы безумия и беспамятство — последствия удара головой. Но как справиться с этим… Они созывают бесконечные консилиумы и совещания, изводят Эву микстурами, зельями, притираниями и пиявками, часами водят вокруг нее руками, жгут травы, но ей становится все хуже. Вернее…

Он тяжело вздохнул и потер виски жестом очень усталого человека.

«Эву? — удивилась я. — Ах да, Дагна-Эвлора… Наверно, дома ее звали Эвой, совсем как меня».

— Иногда случаются периоды просветления, — сказал канцлер. — Последний месяц выдался исключительно спокойным, если не считать одного-двух приступов легкой головной боли, которые удалось снять обычными лекарствами.

— Но вы все равно продолжали искать двойника для ее величества? — осторожно спросила я.

— Да. Не в моих привычках бросать начатое, тем более проверить оставалось всего нескольких девиц. И, как видите, я был прав, когда не позволил себе поддаться ложной надежде.

— Ее величеству стало хуже?

— «Хуже» — не то слово, сударыня. — На лице его появилась странная злость. Не на меня, нет, скорее уж, на коварный поворот судьбы. — С утра Эва была бодра и весела, провела аудиенцию с послом. Вечером ее величество ожидала еще одна встреча, по счастью, не настолько важная… Буквально за час до нее с Эвой случился припадок, намного сильнее всех, что были прежде. Она вторые сутки не приходит в сознание… вернее, ей этого не позволяют.

— Почему? — не удержалась я.

— Потому что иначе придется привязывать ее к кровати и затыкать рот: не представляю, где Эва набралась подобных выражений, но ругается она похлеще старого солдата. И слышать подобное в свой адрес от юной девушки, почти ребенка, которую знаешь чуть ли не с рождения… Поверьте, не все это выдерживают. Даже мне делается тошно, — неожиданно сознался он. — И меня ничуть не утешает то, что Эва никого не узнает в такие минуты.

— И нельзя, чтобы кто-то узнал об этом? — снова не удержала я язык за зубами. — Если вдруг пойдет слух, что ее величество не просто больна, а…

— Договаривайте, сударыня. — Канцлер едва заметно дернул краешком рта. Наверно, это должно было обозначать улыбку. — Если распространится информация о том, что ее величество безумна, предсказать развитие событий не так уж сложно. Ей ни в коем случае нельзя исчезать более чем на неделю. Двое суток уже прошло.

— Ваше превосходительство… — пробормотала я. — Люди очень ее жалеют, я знаю… Когда в газетах писали, что ее величество снова захворала, многие девочки в нашем пансионе искренне молились о ее выздоровлении… И взрослые тоже: они ведь понимают, как трудно заниматься даже обычным хозяйством, а целая страна — это… это…

— Слишком тяжелый груз для хрупких девичьих плеч? — приподнял бровь канцлер. — Это верно. Тем более никто и представить не мог, что Эва станет королевой, да еще и в таком нежном возрасте. Разумеется, она получила… и продолжает получать лучшее образование из возможных, но это спасает лишь отчасти. Ее не воспитывали возможной преемницей отца, а разница мышления у наследника и младшей принцессы, поверьте, колоссальна.

Я кивнула.

— Простые люди действительно ее жалеют, — неожиданно добавил он. — Но другие, сударыня, очень даже не прочь избавить Эву от непосильной ноши и возложить эту ношу на себя, желательно — вместе с короной. Замучился, знаете ли, отгонять таких доброхотов.

— Как только вы все успеваете! — невольно сорвалось у меня.

— Я не успеваю, — холодно ответил канцлер. — Мне не хватает часов в сутках. Я не отказался бы раздвоиться, но это, к сожалению, невозможно. Во всяком случае, так утверждает мэтр Оллен, и я склонен доверять его мнению.

«Он говорил с каким-то мэтром, — припомнила я. — Наверно, это придворный маг».

— Но от вас, сударыня, мне требуется только одно, — канцлер будто опомнился и заговорил жестче. — Маги рано или поздно вылечат ее величество, но до той поры мне понадобится девушка, способная заменить королеву на торжественных мероприятиях. Ею станете вы.

— Неужели больше никого…

— Нет, — завершил канцлер. — Ни одна не подошла, и у меня больше нет времени на поиски. Я и без того слишком много потратил его попусту… А в вас, судя по всему, есть капля королевской крови, а как она попала в ваши жилы, не станем уточнять, вы и без того догадываетесь, так?

Я кивнула.

— Мне показалось, вы неглупы, — сказал он. — А потому сумеете осознать простой факт: если вы меня подведете, смерть ваша будет долгой и мучительной. Я лично об этом позабочусь. Вам все ясно?

— Да, ваше превосходительство…

Я не стала спрашивать, что станет со мной, когда выздоровеет ее величество. Он ведь сказал бы правду, а я не хотела ее слышать. Было слишком страшно, а пока слова не произнесены, их как бы не существует, и пугаться нечего.

«Если справлюсь, меня убьют не больно, — мелькнуло в голове. — Нельзя же, чтобы кто-то узнал о двойнике! Но может, не станут? Возьмут самую страшную колдовскую клятву, вышлют куда-нибудь в глушь… Ну вдруг?!»

— Я буду очень стараться… — смогла я выговорить. — Только, пожалуйста, скажите прямо, чего вы от меня хотите! Что я должна делать и как? Я… я не понимаю, когда говорят обиняками, и все путаю, и может выйти только хуже!..

— У вас будут четкие инструкции, которым вам придется следовать досконально, — едва заметно улыбнулся канцлер. — Об этом не беспокойтесь.

Повисла неловкая пауза.

— До рассвета еще несколько часов, — сказал он, снова щелкнув крышкой часов. Я снова вздрогнула, услышав этот негромкий отчетливый звук. — Вам нужно вздремнуть. Утром я вами займусь. Вернее, сначала вами займутся горничные, затем — мэтр Оллен, а затем настанет и мой черед. Учтите, поблажек не будет. Время уходит. Представьте, что скоро экзамен, к которому вы еще и не начинали готовиться, но от которого зависит ваше будущее, и…

— Я даже о предмете не слышала, — шепотом сказала я, но канцлер услышал.

— В ночь перед экзаменом можно выучить даже иностранный язык. Мэтр Оллен поспособствует тому, чтобы необходимое как можно лучше уложилось у вас в голове, но прочее зависит только от вас. Чем грозит ваш провал, думаю, объяснять не нужно?

— Не нужно, ваше превосходительство, я…

— Имейте в виду: в приватной обстановке Эва называет меня по имени, — перебил он.

Я опять кивнула, а сама с ужасом подумала, что вряд ли сумею обратиться так к этому человеку, чужому, пугающему… Ее величество знала его с детства, поэтому имя слетало с ее губ легко и непринужденно, но я-то увидела канцлера вблизи лишь несколько часов назад, да еще при подобных обстоятельствах…

— Попробуйте, — сказал канцлер, словно прочитав мои мысли. — Можете считать, что экзамен начался. Представьте, что я глубоко задумался. Окликните меня и спросите о чем-нибудь. О любой глупости, это значения не имеет.

Он демонстративно отвернулся, а я попыталась задавить панику. Я же всегда любила воображать и, читая запрещенные в пансионе романы, представляла себя на месте главной героини, на долю которой выпадали чудовищные испытания, а в финале — невероятное счастье, на что мне рассчитывать не приходилось.

Не важно! Вот я — королева… Нет, лучше пока еще принцесса, самая младшая, наверняка немного избалованная: такой ничего не стоит вмешаться в разговор отца с канцлером и задать дурацкий вопрос, требующий немедленного ответа. Или даже потребовать помочь решить задачку, потому что первый путешественник никак не может встретиться со вторым, вышедшим ему навстречу, сколько ни бейся!

Но как она обращалась к канцлеру? Только по имени или называла, скажем, дядей, раз уж знала с детства? Вряд ли у них были настолько близкие отношения… Вот если бы канцлеру оказалось за семьдесят, тогда еще возможно, хотя… Не думаю, чтобы в королевской семье позволялись вольности по отношению к посторонним, пусть и очень верным людям.

Тут мысли мои свернули на другую дорожку: у ее величества ведь очень много родственников. Есть дядья и тетки, взрослые кузены и кузины, и прочие, прочие… Почему же регентом стал именно канцлер? Он ведь даже не коренной дагнарец! Такое имя поди выговори: Одо Химмелиц, герцог Мейнард… Его отец выслужился из низов, удостоившись внимания тогдашнего короля, получил в итоге и должность, и титул, сын пошел по его стопам. Правда, он рос бок о бок с покойным королем и, наверно, тот доверял своему канцлеру? И оставил какие-то распоряжения на случай своей непредвиденной гибели? Но как он мог предвидеть, что выживет только Дагна-Эвлора? Или его указания касались любого из детей? Хотя какие же они дети, наследник давно справил совершеннолетие, второй принц готовился к этому, следующие за ними принцессы-двойняшки уже были помолвлены…

С другой стороны, даже наследному принцу нужна поддержка. Конечно, совершеннолетнему регент не нужен, но неужели бы он отказался от помощи опытного канцлера?

«Может, и отказался бы, — невольно подумала я, — если бы решил, что тот пытается влиять на него. Или ему просто не нравился занудный и дотошный чиновник… И что бы возобладало? Желание сделать по-своему или здравый смысл? Погоди, а кто сказал, что все решения канцлера продиктованы здравым смыслом?»

Я поняла, что запуталась, и уставилась на собеседника. Вернее, сомолчальника. Он взял с журнального столика газету и просматривал ее, не обращая на меня внимания, но мне почему-то мерещилось тиканье часов. Пока лишь секундная стрелка шелестела по циферблату — «тик-тик-тик!» — но еще немного, и подвинется минутная с тяжелым «так…»

Нужно было выполнить его требование. Пускай даже в первый раз выйдет неважно, это все равно лучше, чем сидеть и молчать. И я спросила первое, что пришло в голову, изо всех сил постаравшись не запнуться на непривычном имени:

— Одо, а мэтр Оллен — волшебник, да?

Он опустил газету и смерил меня таким взглядом, что я сильнее вцепилась в ручки кресла. Потом вдруг едва заметно улыбнулся:

— Вышло лучше, чем я мог предположить. Но вам придется попрактиковаться. Когда мы наедине или в дружеской компании, представляйте, что я ваш любимый дядюшка, к примеру.

— Я ведь сирота, — напомнила я.

— Вы — да, а ее величество до недавнего времени росла в большой семье. И на что вам воображение? Неужели вы никогда не мечтали о подобном?

Я опустила голову. Мечтала, конечно, и еще как… Правда, иногда слышала рассказы домашних девочек о том, как живется в таких семьях, и думала — по сравнению с некоторыми мне еще повезло. В пансионе меня никто не бил просто так, от дурного настроения, — розги и прочие наказания можно не считать, их еще нужно ухитриться заслужить, — не оставлял голодной на целый день… Нет, раз-другой я лишалась ужина, но добрая Мика все равно приносила что-нибудь, да и у девочек были припрятаны хоть галеты, хоть сухари на такой случай… Никто не кричал, не обзывал просто потому, что я не вовремя попалась на пути, не портил мои вещи (опять же стычки с другими воспитанницами — совсем другое дело), не выгонял зимой на улицу в тонком домашнем платье, не запрещал читать… Ну, почти, кое-что я все-таки листала исключительно тайком, но опять-таки это совсем другое дело! А еще мне не приходилось хлопотать по хозяйству, присматривать за маленькими братьями и сестрами, топить печь, бегать за покупками, носить воду…

Уроки домоводства в пансионе были вовсе не обременительными и очень интересными. Госпожа Увве понимала, что небогатым девушкам, пусть даже с образованием, открыто не так много дорог: или в гувернантки, в домашние учительницы, или вовсе в горничные, или замуж, а кто же возьмет бесприданницу, да еще и неумеху?

Мы обязаны были разбираться в продуктах и их качестве, уметь готовить, шить, штопать, стирать и гладить… Нас этому обучали с самого детства. Понятно, домашние девочки такие уроки посещали только по желанию: они или и так все это умели, или их родители были достаточно богаты, чтобы позволить дочерям не утруждаться ни теперь, ни в будущем.

Но в целом, если подумать… Я жила по-королевски.