О демонах и Б-52

Кира Диллинджер

Истории о демонах, людях и других существах. Поди разбери, кто демон, а кто человек, и есть ли, вообще, какая-то разница.

До утра

Октябрь 2018

Когда его привели, в кандалах, с синяками и ссадинами, грустно улыбающегося уголками губ, я не знал, что сказать. Только молча кивнул нашему старшему, легко толкнул его в спину и закрыл массивную деревянную дверь на ключ. Приказано было сторожить до утра, а утром, часов в семь, отвести на виселицу, оставить конвойным, и вернуться обратно. Я проходил через этот ритуал примерно пару раз в месяц, с десяток раз за год, но этим вечером не был готов повторить это снова.

Я прислонился к холодной кирпичной стене, откинувшись на спинку жёсткого и почти развалившегося стула, глубоко вздохнул и прислушался. В камере было тихо, будто она была пуста. Обычно, когда приводили осуждённых на смерть, я слышал плач, вой, смех, мольбы о пощаде. Иногда я поддерживал беседу, иногда грубо бил в дверь, призывая замолчать, но в ту ночь я просто сидел, замерев и пытаясь услышать хоть что-то.

Под видом того, что мне надо проверить замок, я встал, подергал ручку и мельком взглянул на него сквозь небольшое отверстие в двери.

Он сидел рядом с окном, смотря через прутья на луну, и выглядел не как обреченный на смерть, а как… Я не мог этого описать. Он был спокоен и грустен, уставшее лицо его не выражало ничего, а красные полосы на щеках и синяки вызывали в моем сердце необъяснимое желание протянуть ему сквозь окошко в двери какую-нибудь лечебную мазь. Я уселся обратно, закрыв глаза и прогоняя наваждение.

Я даже не знал его имени.

Наверное, никто его не знал, кроме его собственной матери, потому что он каждый раз назывался новым именем, даже если представлялся тебе вчера. Его знал весь город, но толком не знал никто. Таких бродяг как он, казалось бы, сотни на улицах города. Жонглирующих на базарной площади, поющих прокуренными голосами, или же просто умоляющих тебя подать им монету на пропитание. Я видел их каждый день. Видел и его, но он был… Другим. Он не выглядел, как бродяга, скорее, как потрепанный жизнью обаятельный ловелас, делающий комплименты каждой встреченной девушке. Он был похож на кота, обшарпанного в драке, но всё ещё милого, в чудом уцелевшей жилетке, заплатанных штанах, и неизменной шляпе, которой сейчас при нём не было. Скорее всего, отобрали, когда пытались скрутить, хотя я был уверен, что он и не сопротивлялся. Он попадался не первый раз, и был уверен, что на этот раз получится всё загладить, но властям он надоел. Проще повесить и забыть, чем ловить и отпускать до скончания времён.

Я знал, что он проводил ночи в кроватях незамужних дам, а утром неизменно уходил, даже если его просили остаться. И дамы эти были отнюдь не средних годов, брошенные мужьями, а очень даже завидные невесты, которым было под силу превратить его из бродяги в аристократа, но он каждый раз отказывался. Снимал шляпу, говорил, что ему надо идти, и никогда не возвращался в одну и ту же кровать дважды, но всегда был безмерно благодарен, никогда не забывая имен и запахов тех, с кем разделял ночь. Я не верил в то, что такие, как он, вообще могут испытывать благодарность, пока он не забрался в постель к моей сестре, о чем я узнал лично от нее, когда она, проходя по базарной площади вместе со мной, залилась легким румянцем в ответ на его подмигивание. Я был готов понестись на него с кулаками в ту же секунду, но сестра мягко взяла меня под локоть, и рассказала, что на самом деле, когда он узнал, что ей ещё мало лет, он не стал ничего делать. Сестра живет с родителями, но в ту ночь их не было дома, и он был с ней до самого утра, лежа рядом поверх одеяла и рассказывая истории о том, где побывал и что видел, и она позабыла о том, что на улице дождь и гроза, которую она так боится и ненавидит. Он держал её за руку, пока она не уснула, а утром исчез, будто его никогда в доме и не было, и даже не оставил записки.

Говорят, он умел дарить тепло, вселять его в других, согревая остывшее сердце и даря веру во что-то хорошее. Кто-то даже называл его волшебником, но всё это была лишь чепуха. Он просто был таким. Безгранично добрым и восхитительно очаровывающим одним только взглядом голубых глаз.

Но сейчас он был безмолвен, ожидая конца в промозглой камере с видом на луну.

Я хотел с ним заговорить, но слова застревали в горле, и я только вздыхал, слушая тишину за спиной и иногда заглядывая в маленькое окошко в двери, чтобы убедиться, что он ещё там, никуда не делся, не использовал свое волшебство и не исчез.

Мы провели ночь, сидя по разные стороны от кирпичной стены, и я готов признаться, что это была самая тяжёлая и самая тихая ночь, которую я просидел на страже.

На утро за ним пришли.

Я должен был отвести его сам, но за ним пришли двое, сказав, что дальше он переходит под их ответственность, а я могу отправляться спать.

Я отпёр дверь, жестами призывая его выйти. В горле пересохло, слова давались тяжело, но он всё понял и молча подошёл. Уже когда они немного отошли, он повернулся ко мне, и с печальной улыбкой произнес:

— Спасибо. Что провёл эту ночь со мной. Как бы это не звучало.

И его увели.

Я вернулся домой, зная, что надо отоспаться перед очередной ночью на страже, и упал в кровать прямо с порога. Я старался ни о чем не думать, но точно знал — я плачу. Всё это было не моей виной, не моей ответственностью, он не был моим другом или врагом, и я отвел утром на смерть многих.

Но тем утром, я лежал в кровати, задыхаясь от слез и невыносимого чувства несправедливости.

И по сей день, гуляя по базарной площади, под руку с сестрой или один, я ищу среди бродяг кого-то в старой шляпе с белым пером, в поношенной жилетке и заплатанных штанах.

Ведь тогда, мне сказали, что никого так и не казнили.