Солнцедар

Кир Регольт (2024)

Пожилой человек Григорий Даркин встречает на почте инженера, который случайно, ожидая очередь, рассказывает о жизни своих родителей. Григорий Васильевич узнаёт в этом повествовании продолжение своей судьбы. Сам он был репрессирован и не знал, что случилось с его детьми. И вот, перед ним открывается первая версия его утраченной биографии. Рассказ-размышление на тему счастья простых людей в СССР. Судьба солнечного поколения, рождённого после октябрьской революции. Взгляд на весь ХХ век с точки зрения скромного обывателя — совести современного реваншизма.

Индустриализация.

Итак, жизнь налаживалась: перестали голодать, сформировали денежную экономику, рынки, торговлю, накопления. Вернулись в дорожные колеи сельские телеги, крестьяне нащупали периодичность и такт деревенских работ, втянулись в постоянство и в необходимость землевращения. Периодичность времен года обрела системный вид и возродила уверенность в завтрашнем дне. Не заставили себя ждать ловкость, хитрость и изворотливость. Появились зажиточные личности — опять началось классовое расслоение. Самостоятельность экономических субъектов напомнила правительству о необходимости регулирования жизни, о подчинении всего и всех делу партии. Но устаканивание, стагнация — это не развитие. Страна не развивалась. Более того — начала отставать. Частная инициатива не могла в короткий срок обеспечить достаточный рост и релевантную структуру экономики. Для этого и продолжилось укрупнение колхозов и понадобилась индустриализация.

С этого момента дело начинает подходить к истории моего ареста, а поэтому тут не мешало бы кое-что прояснить. Надо понять фактуру и сущность явления. Коллективизация и индустриализация — это всего лишь термины, коды обозначения процессов. А что за процессы происходили тогда в сознании нашей страны, что мучило её усатое отражение в тот момент — в тот самый момент истины, в точке спасения, в точке застоя? Какой выбор предстояло ей сделать, и какой эпохальный запрос растягивал время навстречу её государственности?

Думаю, что дело было так. Запрос этот был требованием времени создать на территории России эффективное и современное государство рабочих и крестьян. Что такое современное — спросите вы? А это такое, которое не хуже соседей. А что такое эффективное? А это когда власть уверенно командует, а народ быстро выполняет. Так вот, нужно было подтянуть до средних европейских значений уровень жизни трудящихся; выковать армию, способную защитить интересы рабочего класса; и создать среду, дающую возможность свободным гражданам свободно самовыражаться навстречу коммунизму. И государство обратилось к народу:

— Уважаемые граждане, мы с вами коммунизм построить хотим?

— Хотим, — ответил народ.

— То есть в буржуазном обществе, где капитал эксплуатирует честный труд, мы жить не хотим, так? То есть классовое общество, где класс кровопивцев-аристократов паразитирует на классе бедноты, мы не признаем? То есть мы против насилья, но мы за равноправие, верно?

— Верно, нечего нами потакать, мы не быдло, сами всё решим!

— А опасность нашему делу существует? Завистливые взгляды европейских оппортунистов мы на себе ощущаем?

— Ещё как! — ответил народ.

— Значит, нам нужна для защиты Красная Армия?

— Очень нужна!

— А как же мы её вооружим без танков и самолётов? — спросило государство.

— Никак, — ответил народ.

— Следовательно, нам необходимо построить заводы, шахты, электростанции!

— Ой, как необходимо! — соглашается народ.

— Ну, тогда айда на стройку, возьмемся за дело, засучив рукава! — командует государство.

— А у меня нога болит, — отвечает народ, — А ко мне дядька из Киева приехал. И я тоже не могу сегодня — у меня свадьба у брата.

— Постойте, помилуйте, но кто же это всё нами задуманное делать-то будет, Пушкин что ли?

— Не знаем, Пушкин там или Кукушкин, но мы не можем. Это очень трудно — работать. Мы столько натерпелись за последнее время, что хотим отдохнуть. Хотим пожить по-человечески, по мещанскому обычаю: чай пить и кулебякой закусывать с утра до вечера. Можно мы ещё какое-то время так поживем? А там глядишь, и само всё вырастет!

Нахмурило усы государство. Его тоже в царских лагерях научили сознанию. Оно решило не рубить с плеча — дабы дров не наломать, и стало рассуждать вслух.

С кем я разговариваю? Для кого я делало революцию? Для рабочих? Зачем тогда мне учитывать мнение всех — власть рабочих учитывает только мнение пролетариата. А кто они — эти все, остальные? Как вообще мы пришли к сегодняшнему статус-кво и как из него выходить?

Да, что тут в принципе скрывать — начитались Карла Маркса, и давай права качать. Качали, качали, но ничего, кроме тюрьмы не выходило. И тут Володька Ильич в 1914 году впервые освоил Гегеля и говорит:

— Парни, хорош бакланить! Главное — ввязаться в драку, а там разберемся!

— Погодите, коллега, но идёт же процесс: думу вот изобрели, с монархией покончили, пресса, дорога железная, торгуем со всем миром… Эволюция.

— Был у меня брат Саша. Он тоже думал так, как вы. И что? Голову сложил на плахе, даже привет семье не успел передать. Нет, мы пойдём другим путём!

— Енто каким же, осмелюсь спросить?

— Революция. Да, да, батенька, пролетарская революция. Именно у нас она и получится. Как почему? Потому, что нет препятствий! Нет нравов, нет свободы, нет религии, нет юридического права, а значит, и частной собственности тоже нет. Обобщу: нет тормозов. А есть смазка: есть дворянский произвол, чиновничье кривосудие, безверие, бесправие, есть безработица, преступность и алкоголизм, есть ненужная война, безумные пророки, криминальные лидеры, партии сумасшедших интеллигентов, болтовня, бедность, бездна. Станция «Раздрай», кому надо — вылезай.

Конец ознакомительного фрагмента.