Chat bot из Эдема. Рассказы

Ким Барссерг

Печатался в хабаровском журнале «Ритмы жизни» и столичном издании «Российский колокол». Автор нескольких поэтических сборников и книг. Финалист Германского Международного литературного конкурса 2018 года «Лучшая книга года». Номинант конкурса «Российские поэты», национальной литературной премии «Поэт года», премии имени Сергея Есенина «Русь моя», литературной премии «Наследие» и конкурса «Георгиевская лента». Член Российского союза писателей.

Пуймурсэл⁹

рассказ

Пробираясь сквозь зеленые заросли бесконечных кустарников и дикорастущих соцветий я вышел на берег огромного озера, вдоль которого, в ложбинке между двух сопок, зеленеющих на фоне ярко-голубого неба, вольно раскинулось село Ачан. Утопая в изумрудной зелени, деревянные щитовые домики всем своим основанием крепко-накрепко вросли в родную нанайскую землю. И только крыши с металлическими дымовыми трубами, в тандеме с деревянным распятием электрических столбов, гордо возвышались над водной гладью озера.

Свою историю село Ачан ведет с того момента, когда древний нанайский род Ходжер основал свое родовое стойбище на берегу озера Болонь, а позже, русские мореходы и землепроходцы построили рядом со стойбищем небольшую крепость и назвали острогом. С того времени прошло более трёхсот шестидесяти лет. Нанайский народ до сих пор живёт в гармонии с природой и благодаря природе, поэтому, День рыбака в селе — это основной праздник селян. В этот воскресный июльский день, когда рыбаки и рыбацкие бригады съехались на берег озера Болонь, для получения удовольствия от активной рыбалки, я и приехал в село Ачан. Целью поездки была попытка отыскать следы моего брата Фима, уехавшего на заработки в это далёкое нанайское село, в местную бригаду родовой общины на заготовку рыбы и икры.

«Интересное село, Ачан», — почему-то думалось мне, — «наверное, это место притяжения многочисленных этнографов, лингвистов, собирателей фольклора, и не только желающих рыбачить, а того и хуже — браконьерствовать. Действительно, здесь удивительным образом сохранился язык, старые нанайские песни и ритуальные танцы, обряды и, всё это стало возможным из-за отдаленности села от цивилизации, от крупных городов, от вмешательства в жизни селян официальных властей. Здесь, как бы произошла консервация этнического мировоззрения нанайцев. Да и к тому же, им помогают в сохранении своей идентичности особо сакральные места, окружавшие это национальное село — священная гора Одзял, оберегающая от злых духов, мыс Нергуль — оберег, река Амур, которую нанайцы называют Мангбо и озеро Болонь. На берегу этого чудесного озера рыбаки, и охотники просят промысловой удачи, сюда приносят дары и обращаются к духам, молясь на счастье и благополучие», — я остановился на тропинке, ведущей вниз, к озеру, созерцая удивительную красоту дикой природы.

«Ачан», в переводе с нанайского — «Встреча» и встречают здесь, особенно в День рыбака, по всем национальным канонам. Чтобы праздник удался, сначала нужно совершить древний обряд «кормления воды» у Священной горы Одзял, чему я и стал свидетелем — так здесь поступают местные рыбаки и охотники. В этот праздник жители делают «араки» и наливают своеобразный горячительный напиток в какую-нибудь лодочку из бересты вместе с рисом и рыбой, и просят удачу, здоровья. Но вопреки моим ожиданиям, этот дармовой горячительный напиток оказался не для внутреннего употребления, а вместе с порцией рыбы и риса, лодочка с араки отправилась в плавание для умасливания духов по водам болонского озера. В это же время меня оглушил звук барабанов — местные жители в национальных костюмах с силой стали стучать деревянными колотушками в огромные шаманские бубны, которые представляли собой обыкновенный кусок кожи натянутой на деревянный обруч. В этот добрый день все желающие могли прямо на берегу отведать национальные блюда, что я незамедлительно и сделал, так как был голоден после утомительного путешествия. А вот, мерятся силой с нанайскими богатырями, представителями села Ачан, в таком виде спорта как «перетягивание каната», я не стал, хотя желание было, так как знал точно, что «победит дружба». Но более трёх столетий назад на этой земле дружбой и не пахло, скорее порохом. В середине 17 века Ерофей Хабаров со своими товарищами вступил на берег озера Болонь и заложил Ачанский городок-острог. Не все аборигены были рады пришельцам и вместе с маньчжурами пытались атаковать и взять это укрепление. Весной 1652 года маньчжуры выслали под Ачанский городок большое войско, хорошо вооруженное огнестрельным оружием. Завязался жестокий бой, который окончился полным разгромом маньчжур. Это было более трёхсот лет назад, зимовье и чумы давно сгорели и превратились в прах, не оставив никаких следов, а сейчас, в Ачане, на празднике Дня рыбака, сражаются только драконы. Я с удивлением созерцал, как на сцене летней площадки происходила костюмированная схватка двух водных драконов — светлого «пуймура» и тёмного. Схватка была не шуточная и символизировала борьбу добрых и злых духов, где верх, по межнациональной традиции одержали силы добра.

— Здравствуйте, уважаемая! — Обратился я к пожилой рыбачке, стоящей на берегу у самой воды, — а как мне найти здесь одного человека, Ефимом зовут или просто — Фим? Я брат его, Сева, ищу уже много лет — пропал, неслуху от него, не весточки.

— Не знаю дорогой, не здесь ты ищешь, нет у нас тут такого человека. Ефим, говоришь? Нет, не слышала. Не в рыбацких бригадах, не среди приезжих, нет такого человека, видимо какой-то Злой дух решил подшутить над тобой. Что я могу тебе сказать, чем помочь? Разве что… А подойди-ка ты к Священной Горе Одзял и попроси Добрых духов, только хорошо попроси, чтобы они помогли тебе найти твоего брата, или вот ещё, здесь, в наших краях недалеко от села, в километрах десяти, вон за той сопкой… Видишь? Живёт Шаман, давно живёт. Сходи милый человек к нему, он посмотрит на звезды и что-нибудь тебе расскажет о твоём брате. Он очень сильный Шаман, раньше многие к нему ходили, но сейчас не ходят, бояться.

— А почему бояться? — Спросил я пожилую рыбачку.

— Он другой человек, не из наших мест, — ответила она, — не из нашей родовой общины. Да и предсказания его всегда сбываются, и не всегда самые хорошие, вот и боятся люди, — женщина замолчала, задумалась и перевела свой взгляд с меня на зеркальную гладь озера.

Почесав затылок, я медленно побрел вдоль озера, по берегу, туда, где почти у самой воды росли одинокие деревца: березы, да осины — этакое редколесье, вокруг которых небольшими группами, заняв круговую оборону, окопался крыловидно-широколистный папоротник. Когда-то дикие места, сегодня были уже освоены цивилизацией и, поэтому, то там, то здесь, возникали небольшие по площади, вытоптанные ногами и укатанные машинами плазы с грудой старой золы, с хлыстами осин, поперёк которых колотые плахи были сбиты между собой в импровизированный стол. Рядом, вкруговую, попадались небольшие пни, на которые можно было присесть и отдохнуть. Оглянувшись, я кинул прощальный взгляд на нанайскую деревню; во дворах сушили только что пойманную рыбу, разведя под ней дымокур — спасение от насекомых. Широкие пластины рыб сушились на ветках деревьев — это для собак, для себя же, нанайцы делали юколу — резанную тонкими пластами, которую сушили тут же. Тонкая, она быстрее высыхала, а значит, не портилась и могла храниться год, два. Мой взгляд зацепился за частокол неказистых нанайских дворов, где стояли ритуальные столбы, которым поклонялись язычники и просили прощения и бла; га, культовые изображение духов-помощников шамана бучу и маси, с помощью которых оживлял Шаман душу, лечил болезни, просил удачу в охоте и рыбалке. Шаманы были неотъемлемой частью жизни коренных народов — доктор лечит болезни, а Шаман лечит душу, находит потерянную и возвращает в тело.

— Да, обряды и ритуалы в этой деревне ещё были живы и, видимо, передавались из поколения в поколение, потому что, их главная цель — почитать природу и не навредить ей, а значит и себе! — Громко, на весь лес высказался я, как будто в назидание потомкам.

Как говорили аборигены: «нарушишь закон природы, природа накажет вдвойне — выше природы ничего нет на свете!»

— Дяденька, Вы зачем кричите? — Услышал я рядом чей-то детский голосок, — всю рыбу распугаете.

Безвестный небесный дирижер взмахнул своей серебряной дирижерской палочкой, и мощные капли дождя гулко застучали в огромный барабан озера. Тонкие звуки флейты Додолы, мелкими трелями перекликались с шорохом листвы. Где-то высоко в небе зазвучали громовые басовые ноты заоблачных литавр. И вот, на фоне янтарного неба, я узрел нескончаемый поток живой воды, источаемой нежный яд всепоглощающей любви ко всему растительному миру. Сквозь эту призрачную водяную призму, я приметил размытый силуэт нанайской джугди Шамана. В центре, из металлической трубы шёл дым, который, почему-то, ветер сносил в сторону, противоположную той, в которую гнулись тонкие стволы приозерных ив. Я подошёл как можно ближе, к небольшому костру возле бревенчатой джугди, сложенному колодцем из поленьев, внутри которого, несмотря на дождь, пламенели сучья древесного сухостоя. Вблизи костра восседал на пне огромный бородатый мужчина, в длинном черном халате с белыми отворотами на рукавах. В левой руке он держал металлический предмет, похожий на глубокую тарелку, а правой, сжимал деревянную палочку, которой водил по краю металлического сосуда, наслаждаясь заунывно-протяжным звуком. Иногда, кинув палочку себе на колени, непродолжительно поигрывал на зажатом во рту музыкальном национальном инструменте. Варган издавал резкие неприятные звуки, похожие на словосочетания: «о-ё-ё-ё, о-ё-ё-и». Я остановился, спрятался за дерево, наблюдая за ритуалом Шамана. Поиграв на варгане, Шаман взял в руки огромный бубен неправильно-округлой формы, по периметру которого, в торце, из-под натянутой кожи резко выпячивались шпангоуты деревянного каркаса. Затем, наклонив бубен к костру, он несколько раз провел им поверх огня, нагревая кожаную мембрану. Огромной пятерней, сжав большую колотушку, покрытую мехом неизвестного животного и развернув бубен ободом к груди, с самого низу, от края, потихонечку, шаман начал выстукивать рисунок какого-то ритмичного нанайского танца. Звук бубна был низкочастотный и глубокий, перекрывающий раскаты грома. Попеременно постукивая колотушкой, то в кожу бубна, то по ободу, Шаман постепенно создавал разнообразный по тональности ритмичный рисунок, завораживающий слух, вводящий в мистический транс. Раскачиваясь из стороны в сторону, я услышал наводящий ужас рык, горловое пение — это Шаман завыл низким утробным голосом, срываясь в конце фразы на звериное рычание. Когда он повернулся ко мне спиной, моему взору представилась тыльная сторона шаманского бубна — простая конструкция, где в обод был встроен крест из оструганных прямых веток деревьев. От верхнего уреза креста, слева и справа были натянуты нити, возможно, жилы какого-то животного, на которые крепились металлические колокольчики различных размеров. Шаман то приподнимался всем телом, то опускался вместе с бубном практически в костёр, и медные колокольчики мелодичным тремоло вплетались в нарастающее протяжное форте кожаной перепонки огромного бубна. Шаман долго, против часовой стрелки, раскручивался над костром, разгоняя, а может, наоборот, созывая духов. Это, со стороны, напоминало какой-то дикий ритуальный танец. Вдруг, неожиданно, я вздрогнул — удары Шамана колотушкой в бубен стали резкие и быстрые, движения его стали стремительны и отрывисты. Он, то отклоняя бубен от себя, то прижимая к сердцу, вращался вокруг костра. И, в какой-то момент, я попытался разглядеть его лицо, но увидел лишь на голове необычный шлем, сделанный из перьев и шкур, и нижнюю часть лица, повязанного черным ритуальным платком. Я услышал его резкие и громкие, часто повторяющиеся слова: «ка-ха, ка-ха», после которых, Шаман остановился, как вкопанный, глядя куда-то далеко за горизонт, держа перед собой обезволенный бубен. Затаившись, я заворожено смотрел на необычное действо, погружаясь в собственное сознание с мантрой звуков священного шаманского камлания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Ритуально-религиозное название речных драконов (нанайск.)