Школьные тайны и формула нелюбви. Из-Вращение Чувств

Ки Чанс

Знакомство с героинями книги начинается в зале суда, где одну из них приговаривают к принудительному лечению в Центре коррекции поведения. Друзья героини подозревают, что за этим прячется какая-то тайна и начинают собственное расследование. Их ожидают страшные открытия и смешные ситуации, невероятные приключения и ожоги первой любви и первых разочарований. Это книга о дружбе, которая проходит проверку на верность, мужество и доверие и побеждает в любых обстоятельствах.

Глава 13. Год назад. Четвёртый лепесток, парашют любви и «мистер очарование»

— Я всегда была четвёртым лепестком в ромашке, — сказала Лия.

— Как это так — четвёртым лепестком? — не поняла Винсия.

— Ну, ты же знаешь, как гадают на ромашке: любит — не любит. Так вот, если у ромашки только четыре лепестка, то всегда получается «не любит».

— А на кого ты гадаешь?

— Да ни на кого. Это я — четвёртый лепесток. Это меня никто никогда не любил. И не полюбит.

— С чего это ты взяла, что тебя не любят? А мама? Брат? Папа? Я и раньше об этом хотела спросить, да только стеснялась.

— Я — случайная дочка. Так мне мама сказала, когда первый раз на улицу выгнала.

— На улицу? А сколько тебе лет тогда было?

— Пять. У неё ухажёр был. Богатый и злой. Все в нашем баррио его боялись. Он пришёл, она меня и выгнала. Хотя знала, что в нашей деревне всегда было неспокойно.

— У вас что, война была?

— Почти. Всё из-за нелегальной торговли. Мы же в Мексике прямо на границе жили. То в кустах стреляют, то рядом с дорогой взорвётся что-нибудь. Я убежала в овраг неподалёку. Нашла там пару кустов, под ними и спряталась. Было очень жарко. Я голову под нижние ветки просунула, а ноги под себя поджала. Так и пролежала до вечера. Пока не стемнело. Пить очень хотелось. Прямо умирала от жажды. Но не шевелилась. А домой к ночи вернулась.

— И мама тебя не искала?

— Нет. Ещё накричала, что рано пришла. Её кавалер ещё в гостях был.

— Жених, что ли? У тебя мама очень красивая. Как с конкурса красоты…

— Она и была королевой красоты в школе. Или позже. Не знаю. Знаю только, что папаша моего брата тогда её к себе в дом и забрал. Но не женился. Скоро он её с ребёнком из дома выкинул. Так она рассказывала.

— А твой папа? Он куда делся?

— Он был американцем. Бабушка говорила, что он в маму сильно влюбился. Потом уехал. В Америку вернулся. Писал маме, но она почему-то запретила о нём говорить. Даже имени его слышать не хотела. А мне сказала, что я — случайный ребёнок, о котором она бога не просила.

— Странная история. А ты письма его не пробовала тайком почитать?

— Мама эти письма сжигала. И когда жгла, злобой исходила. А иногда казалось, что она боялась его писем.

— Ну, может, хоть одно сохранилось? Мы бы папу твоего нашли. Он бы так обрадовался, узнав, какая умная и красивая у него дочка.

Лия заплакала. Бабушка осталась в Мексике и здесь, в Соединённых Штатах она была с матерью, которую почти ненавидела, и братом, которого боялась. Деньги на переезд собрал брат. Он надолго исчезал из деревни. Потом появлялся. Иногда с молодыми красивыми девушками. Каждый раз с новой, и каждый раз говорил, что это его невеста. Потом они уезжали в город. Обычно на два — три месяца. А возвращался он всегда с деньгами либо один, либо с новой «невестой».

Была ещё одна вещь, которую Лия не понимала. Её брат ненавидел отца Лии ещё больше, чем мать. Называл его не иначе как «америкос» и запрещал бабушке даже вспоминать о нём.

Она работала с малых лет. Вот уж «кто» её любил — так это работа. Улицы мела. В подъездах кондоминиумов убиралась. Булочки из пекарни клиентам в пять утра разносила.

— Лия! Но здесь, в Калифорнии, тебе стало легче? Мы с Саният как-то этим не интересовались… Наверное, потому что твои родственники так редко тебя в их дом отпускали. В нашу любимую комнату. Да и стеснялись мы тебя подробно о твоей жизни в Мексике расспрашивать.

— Здесь мне стало труднее. Я о душе… Да, всё изменилось, когда мы приехали жить в Америку. Здесь я встретила тебя и Саният. И, к своему несчастью, поняла, что такое дружба и любовь.

Винсия округлила зелёно-голубые глаза в немом вопросе.

— Всё просто. До этого я не знала, как сильно меня не любят. А когда почувствовала любовь, тогда только поняла, что такое «абсолютная нелюбовь». Теперь, когда я встречаю любовь, то радоваться долго не умею. Потому что там же, где парит парашют любви, во мне всегда летает белый, намертво оторванный от цветка, лепесток «нелюбви».

— Слушай, Лия, ты так красиво и изящно говоришь! Ведь и, правда… Любить — это как на большом розовом парашюте в небе лететь. И дух захватывает, и сердце холодеет, и голова кружится от счастья. И всегда страшно: а вдруг счастье кончится, стоит на землю опуститься. А вдруг не удастся благополучно приземлиться?

— Ты тоже об этом думаешь? Хотя бы иногда?

— Конечно! Только вот выразить свои чувства так, как ты, не умею. Да и не влюблялась я пока. Так, чтобы по-настоящему. А у тебя реально писательский талант. Тебе надо записаться на курс «креативного, творческого письма».

— Уже записалась. А ещё не факультатив по русской поэзии. Его миссис Ти ведёт. Мне Лермонтов очень нравится. Я думаю, что он был таким же несчастливым, а, может, и нелюбимым, как я. Только в тысячу раз умнее…

— Ух ты! Будет о чём поговорить в нашей любимой комнате, дома у Саният. Ну а я сейчас религиозные источники на трёх языках читаю.

— Это на факультативе по «Сравнительному Религиоведению»?

— Да. Так интересно! Коран читаю на арабском. Со словарём, конечно. Библию на латыни и английском. А Пятикнижье на иврите. Правда, понимаю я там только половину. А то и меньше. Когда уж и вовсе ничего не понимаю, прошу Софью перевести. Юмор ещё в том, что ни на одном из этих языков я не говорю. И пары слов не свяжу! Кроме английского, конечно.

— А я никак не могу дописать сочинение-рассуждение о любви. По социологии. Для миссис Ти. Ладно, пора взять себя в руки и закончить его. Я побегу в библиотеку. Увидимся у Саният.

— А ты начни с нашего сегодняшнего разговора. Ведь мы как раз о любви и говорили.

А потом, когда закончишь работу, принеси его на посиделки к Саният. Почитаем вместе. Поспорим. Ты не то, что сочинение, ты книгу можешь начать писать. У тебя талант. И… Только не обижайся… Опыта у тебя побольше нашего.

— Я подумаю. Было бы что нести… Пока!

В библиотеке Лия открыла своё эссе и принялась перечитывать законченную часть.

«День, когда я родилась, был промозглым, серым и печальным. Так, во всяком случае, говорила моя бабушка. Над нашим посёлком висела мелкая сетка мокрой взвеси. Таких невесомых капелек, которым не хватает сил превратиться в настоящий весёлый дождь и упасть на землю.

Я иногда думаю, что влажная хандра, расползшаяся по нашей деревне в тот день, умудрилась «пометить меня», прикоснувшись к сердцу своей вялой липкой рукой. С того самого момента, когда я осознала себя человеком, а было мне четыре года, я почувствовала, где во мне живут уныние и тоска. Сначала они были маленькими и трусливыми. Но я росла, и они росли вместе со мной. Они, правда, очень испугались и даже решили сбежать, когда я вступила в «Приговор Дружбы». До поры до времени… Но скоро накинулись на меня с новой силой. Уныние гасило все яркие мысли и мечты. Оно растворяло их в скучной влаге сомнения. А тоска любила подкрасться к сердцу и, привечая его притворной заботой, принималась за генеральную уборку. Она начисто выметала из него радость и надежду, а в освободившиеся уголки тут же просачивались печаль и безверие.

Но однажды всё изменилось. Мне было четырнадцать лет, когда я встретила Его. Он был братом школьной знакомой, которой я помогала с испанским языком. Он был старше. Он был умнее. И он был счастливее меня по натуре. В его глазах всегда плясали искорки смеха, а лицо украшала неизменная дружелюбная улыбка. Лицо было неправильным, но притягивающим к себе взгляды девушек. Глаза, голубые, как не проснувшееся до конца небо, смотрели на собеседника с забавным интересом. Он как будто радовался каждому новому встречному, потому что каждый новый встречный обещал новые тайны, новые чувства и новый опыт. Было невозможно не улыбнуться ему в ответ. Было немыслимо не заговорить с ним после первого приветствия. Было неправильным не раскрыть ему душу. Было невообразимым не разрешить ему прикоснуться к себе. Поэтому я ему сдалась со всей мыслимой, вообразимой и возможной радостью. И была уверена, что это — правильно.

Я чувствовала себя нужной. Я думала о себе, как о ценности, которую открыл во мне Он. Я ходила в школу с глупейшим выражением «всемирного счастья и благоденствия» на лице. Я даже избегала встреч с подругами, боясь потерять хотя бы минуту из того времени, которое могла дать ему. Я продолжала работать в кафе три раза в неделю, но даже там всё изменилось. Потоки моей доброжелательности прямо-таки «дырявили» карманы посетителей, и они оставляли мне всё больше чаевых. Те, кто помоложе, неуклюже просили меня о свидании. Те, что постарше, обращались ко мне «дочка» и спрашивали, где меня так хорошо воспитали.

Но самое невероятное было впереди. Однажды Он заехал за мной домой. Мы собирались в кино. Моя привычно недовольная мамаша вышла меня проводить. Он стоял на крыльце, и, увидев её, заулыбался с таким искренним изумлением, так ловко поцеловал ей руку и смущённо заглянул в её глаза, что она выпрямилась, как на кастинге перед камерами, и заворковала голосом весенней птички. Вечером, когда я вернулась, мамаша даже буркнула о нём пару одобрительных фраз.

Так я летала, парила, совершала самые рискованные пируэты на своём первом парашюте любви. Я не думала об искусстве приземления. Я не вспоминала о стропах безопасности. Я выбрала «не думать» об опасностях падения. Я просто многого не знала и не понимала в свои четырнадцать лет.

Я не знала, что очаровательный мужчина очаровывает всех. Я не хотела думать о том, что очарование для всех означает отсутствие любви для одной. Я в упор отказывалась замечать, что Он назначает встречи всё реже. Я беспечно верила ему, когда он исчезал на пару-тройку дней: работа есть работа.

Я так и не приземлилась. У меня даже не было шанса коснуться ногами твёрдой, пусть и недоброй, земли. Я просто упала в такое гнилое болото тоски, из которого до конца мне выбраться так и не удалось.

Часть I сочинения-рассуждения «О любви» ученицы 12 класса Лии С.

P.S.

Уважаемая миссис Ти! Я обещаю написать вторую часть на следующей неделе».

Миссис Ти грустно вздохнула и положила в папку эссе Винсии о дружбе и сочинение Лии о любви. Доктору Хату они могут оказаться полезными.

Тихо и грустно захлопнулась за ней дверь класса. Но тут громко и заливисто зазвонил телефон на рисепшн.

— Это Миссис Ти? — голосом шерифа прорычала телефонная трубка.

— Да. Это я.

— У школы Вас ожидает полицейская машина. Выходите, садитесь, не задавайте вопросов и…. Мы Вас ждём.

— Где ждёте?! Кто ждёт?! — но трубка уже молчала. Тина поспешила к выходу.

На парковке действительно стоял всем известный автомобиль самого шерифа. За рулём сидел незнакомый ей полицейский. Она молча расположилась на заднем сидении, промямлила «здравствуйте, сэр», и автомобиль рванулся с места, как безумная крышка с перекипевшего чайника.