50 Cent: Hustle Harder, Hustle Smarter. Уроки жизни от одного из самых успешных рэперов XXI века

Кертис Джексон, 2020

В свои 20 с небольшим Кертис Джексон, известный как 5 °Cent, поднялся к вершинам славы и власти, покорив музыкальный Олимп. Более десяти лет назад мультиплатиновый рэпер совершил крутой разворот в своей карьере и занялся ТВ-продюсированием. Его способность адаптироваться к переменам сыграла ему на руку, когда он стал исполнительным продюсером и звездой сериала «Власть в ночном городе» – высокооктановой, захватывающей криминальной драме о семье наркобарона. Телесериал был высоко оценен зрителями, и канал Starz заключил с Джексоном четырехлетний контракт на 150 миллионов долларов. Эта сделка стала самой прибыльной в истории кабельного телевидения премиум-класса. В своей новой книге Кертис Джексон врывается в жанр self-help, предлагая читателям уникальные, опробованные на собственном опыте стратегии и советы по принятию перемен. В Hustle Harder, Hustle Smarter уроки жизни и суровые законы улиц замиксованы с бизнес-чутьем самого Кертиса, хитростями корпоративного управления и воодушевляющей историей о том, как совершить идеальный камбэк.

Глава 1

Обретение бесстрашия

Я бы и ломаного гроша не дал за человека, который никогда не боится. Страх — как приправа, которая делает движение вперед интересным.

— Дэниел Бун

Несколько лет назад я нанял француза Корентина Виллемера для запуска моего веб-сайта. Одним из хобби Корентина до работы на меня были экстремальные селфи — он снимал их, стоя на краю обрыва или сидя на крыше высотки, свесив ноги.

Когда он показывал эти фотографии ребятам в моем офисе, они качали головами и смеялись, говоря: «Только белый парень может такое вытворять».

Для них это было сродни прыжку с парашютом или попытке погладить диких животных. Ненужный риск, на который пошел бы только тот, кто никогда не сталкивался с реальной опасностью.

Я смотрел на это иначе.

Я увидел в этом возможность обрести свободу.

Поэтому однажды я повел Корентина на крышу моего старого офиса на Таймс-сквер, чтобы он сделал несколько моих снимков. Но вместо того чтобы просто свесить ноги за бортик, я решил повысить ставку.

На крыше была водонапорная башня — деревянное бочкообразное сооружение, возвышающееся на несколько этажей над нами. Без всяких колебаний я взобрался по шаткой лестнице и сел на ее край. Я, должно быть, оказался на высоте сорока этажей. Люди на улицах внизу казались муравьями на пикнике. Если бы я поскользнулся, полет до тротуара был бы довольно долгим.

Ставки (как и я) поднялись очень высоко, но я не испытывал ни капли страха. Вместо этого я любовался захватывающим видом. Слева от меня возвышался небоскреб Нью-Йорк-Таймс-билдинг^[5], а позади сверкала река Гудзон. Я чувствовал себя невероятно живым. Вид моего родного города с высоты птичьего полета наполнил меня теми же амбициями, какими я горел в юности. Нью-Йорк был буквально у моих ног. Город мечты. И я собирался и дальше вкалывать изо всех сил, чтобы реализовать каждую свою мечту!

Я откинулся назад, и Корентин сделал эффектный снимок для Instagram. Когда я вернулся в офис, то опубликовал его с такой подписью:

Я живу на грани. Я свободен только потому, что не боюсь.

Все, чего я боялся, со мной уже случилось.

Многим понравился этот пост. «Так и есть», — написал один, а другой добавил: «Мощно сказано, чувак». Но не все это оценили. Примерно через неделю после публикации фотографии я получил письмо от своей страховой компании с предупреждением, что, если я снова сознательно рискну жизнью, они немедленно аннулируют мой полис.

Впрочем, страховой не стоило так удивляться. Моей определяющей чертой с раннего возраста было бесстрашие.

Многие наверняка думают, что я родился бесстрашным.

Может, я и произвожу такое впечатление, но это неправда.

В детстве я боялся темноты. Потом я испытывал ужас, что меня убьют на улицах, или цепенел от неудач, когда начал читать рэп. Меня терзали беспокойство и тревоги всех видов.

Разница в том, что я не позволяю себе смириться с ними и найти «зону комфорта» в этих страхах. Я понял, что такой «комфорт» убивает мечты. Подрывает наши амбиции. Ослепляет наш взгляд. Он способствует самоуспокоению.

Страх — основное чувство, с которым большинство людей уже примирилось. Но далеко не все могут это признать. Спросите кого-нибудь, живут ли они в постоянном страхе, и они, вероятно, ответят: «Конечно, нет». Хотя в них просто говорит гордость. Страх главенствует в жизни большинства людей. Страх потери. Страх неудачи. Страх перед неизвестным. Страх одиночества.

Но в том, чтобы испытывать страх, нет ничего постыдного. На самом деле небольшая паранойя чрезвычайно полезна. Есть много реальных опасностей. И множество людей с дурными намерениями. Когда осознаешь вероятность таких вещей, становится легче их избегать.

Но чего не стоит делать, так это подстраиваться под любой из этих страхов. Вы можете бояться потери, но нельзя провести всю жизнь, избегая близости и любви (мне пришлось с этим побороться). Вы можете бояться неудачи, но нельзя перестать рисковать. Вы можете бояться неизвестности, но не бросайте поиски новых впечатлений. Римский император и философ Марк Аврелий сказал: «Не смерти должен бояться человек — он должен бояться никогда не начать жить».

Я могу проследить, откуда растут корни моего бесстрашия, до одного конкретного события — смерти матери. Это особый вид страха, который трудно описать. Это страшнее, чем те девять выстрелов. Потеря матери — самое тяжелое событие, которое когда-либо со мной случалось. Даже сейчас, в среднем возрасте, я все еще чувствую эту утрату.

Но даже со своей смертью мать сумела передать мне редкий дар: семя бесстрашия.

Потребовалось много времени, чтобы эта черта полностью расцвела во мне. К сожалению, мне пришлось пережить еще больше трудных и опасных моментов, пока бесстрашие не стало моей второй натурой.

В этой главе я поделюсь переживаниями и ситуациями, которые помогли мне выработать эту смелость. Это позволило мне осознать, что по ту сторону страха живет не опасность и даже не смерть, а свобода.

Я хочу показать вам, что бесстрашие — это сила, которую вы тоже можете развить. Вы можете укрепить ее, как мышцу, — и, надеюсь, без переживания травмы, которая для меня стала своего рода домкратом. Вам не нужно терять мать или выживать, получив девять пуль, чтобы поверить в то, что вы можете преодолеть любые трудности на вашем пути. Единственное, чего вы не сможете избежать в жизни, — это необходимость брать на себя риски.

Не бойтесь принять удар

В детстве меня не увлекали командные виды спорта. Не имело значения, во что мы играли — в футбол, баскетбол или бейсбол, — если мы проигрывали, я всегда быстро указывал, чья это вина: «Йоу, нас порвали, потому что ты не прикрыл нашего чувака!» Я мог сказать товарищу по команде, который облажался в защите во время игры в баскетбол: «Он снова надрал тебе задницу. Мы проиграли из-за тебя, братан!»

И я не пытался переложить ответственность. Если бы я плохо сыграл или не прикрыл того, кого должен был, я бы первым это признал. Дело в том, что мне не нравилось, когда мой успех зависел от чужой способности — или неспособности — выступить. Это чувство со мной и по сей день. Я всегда говорю, что если бы хотел сделать ставку на лошадь на ипподроме, то поставил бы на себя, черт возьми. Потому что я знаю, что буду бежать так быстро, как только смогу.

Мне хватило ума признать, что эмоционально я не подхожу для командных видов спорта. Мне нужен был спорт, в котором, если я проиграю, это будет только моя вина. Но в индивидуальные виды спорта вроде гольфа и тенниса из моих знакомых никто не играл. (Я жил всего в двадцати минутах езды от места, где во Флашинге проходит Открытый чемпионат США по теннису, но с тем же успехом он мог быть в другом штате.) Бег также не подходил — в моем районе вы обычно обнаруживаете, что бежите, только если за вами кто-то гонится.

Однако недалеко от меня был боксерский зал Полицейской Спортивной Лиги, которым руководил местный боец по имени Аллах Андэстэндинг^[6]. Он был из близлежащих трущоб Бейсли^[7] и появился в те дни, когда умение хорошо махать кулаками уважали, к нему стремились и его же боялись. Я начал тренироваться у Аллаха, когда мне было около двенадцати лет, и почти сразу понял, что бокс мне подходит.

Однажды я болтался в спортзале, когда зашел уличный чувак по прозвищу Блэк Джастис^[8] в сопровождении одного из своих парней. Блэки, как мы его называли, был одним из самых уважаемых дилеров в Бейсли, одним из командиров «Суприм Тим»^[9], крупнейшего в то время наркосиндиката в Квинсе. Второй был, по сути, его мускулами. Своим постоянным присутствием он напоминал, что сопернику лучше дважды подумать, прежде чем нарываться. Им самим, вероятно, было всего по восемнадцать или девятнадцать, но их репутация уже гремела на всю округу. Они были из тех отвязных парней, с которыми лучше не иметь никаких проблем.

В спортзале стало тихо, пока мы все смотрели, как Блэки и его помощник бродят вокруг. Затем, не говоря ни слова, телохранитель Блэки остановился перед одним из тяжелых боксерских мешков и начал методично его избивать.

Бам-бам, бам-бам-бам.

Я был самым младшим пацаном в этом месте, и здравый смысл диктовал мне держать рот на замке и просто наблюдать. Но, может быть, из-за того, что я был самым юным, я немного осмелел, и мой большой рот взял надо мной верх. Как только парень закончил с мешками, я его окликнул.

«Эй, чувак, ты круто смотришься, когда бьешь по этому мешку, — сказал я достаточно громко, чтобы все в спортзале услышали. — Но мешок не дает сдачи».

Блэки резко обернулся: «Что ты сказал, малец? Ты это мне говоришь?»

«Не-а, ты большой нигга, — быстро ответил я. — Я говорю с ним», — сказал я, кивая в сторону его помощника.

Большинство парней на их месте могли бы надрать мне задницу или, того хуже, уложить с одного маха. Но эти парни спокойно восприняли чушь, которую я молол (Блэки был великодушным, его дух был свободен от жадности, которая заразила многих его приятелей). Вместо того чтобы оскорбиться, они прониклись уважением к моей безрассудной смелости.

«Ага, мне нравится этот малой, — сказал Блэки, указывая на меня. — Из этого зала выйдет несколько чемпионов, потому что эти маленькие нигги просто психи».

Одно это одобрение осчастливило бы меня до конца дня. Но помимо этого Блэки осчастливил нас всех. «К этому залу нужно приложить руку, если мы хотим выжать максимум из этих бойцов, — объявил он, оглядывая убогую обстановку. — Какие вещи вам всем нужны? Напишите список».

Две недели спустя зал полностью отремонтировали. Блэки купил нам боксерские ботинки, шорты, новые канаты, боксерские груши и новый набор гирь взамен нашего старого, ржавого, который, вероятно, не обновлялся с шестидесятых. С тех пор Блэки заботился о нас. Он доставал все, что нам нужно. Хотя над зданием, в котором находился зал, технически шефствовал Департамент парков и зон отдыха, после этого его стали называть «зал Блэки».

Я открыл свой большой рот не для того, чтобы туда положили еду, но именно это и произошло. Для меня это был важный урок, и я его усвоил. При каждой возможности превращайте страх в действие, ведь бесстрашие не только одобряется, но часто и вознаграждается.

Я вошел в спортзал Аллаха коренастым двенадцатилетним подростком. Во мне было 150 фунтов^[10], из-за чего я казался старше, чем был. Вы когда-нибудь слышали выражение «идти против превосходящего противника»? Что ж, в том зале мне пришлось бороться с противниками больше моего веса и старше с первого же дня. В программе не было моих ровесников, поэтому Аллах Андэстэндинг ставил меня в спарринг со всеми, кто был в моей весовой категории, что обычно означало противников на четыре-пять лет старше меня. Это может показаться несущественным, но между двенадцатилетним и семнадцатилетним подростком есть огромная разница. Эти семнадцатилетние парни в основном уже были мужчинами, а я все еще ждал, когда у меня отрастут яйца. Возможно, я был в той же весовой категории, но мне не хватало их силы и зрелости. Было чертовски страшно выходить на ринг с этими парнями.

Я никогда не поддавался этому страху, в основном потому, что Аллах Андэстэндинг мне не позволял. Одна из лучших вещей, которую сделал он и другие тренеры, — это отказ со мной нянчиться. Если парень постарше бил меня по лицу во время спарринга, они не останавливали бой и не спрашивали, все ли со мной в порядке. Они хотели научить меня продолжать драться, как бы мне ни было страшно или больно.

Мне постоянно надирали задницу, и я извлек двойной урок из этих порок.

Во-первых, я понял, что смогу их пережить. Да, получить удар в лицо неприятно. Это дезориентирует. И это так больно, что слезы выступают на глазах. Но эти удары меня не убили. Черт возьми, они меня даже не вырубили. Как только я понял, что могу их выдержать, а затем продолжать бой, большая часть моего страха испарилась.

Во-вторых, и я навсегда в долгу перед Аллахом за то, что он меня этому научил, — я понял, что если мне не нравится, когда меня бьют, то мне нужно с этим что-то делать. «Не опускай свои гребаные руки!» — орал он, если я терял бдительность и мой противник успевал мне «пробить». Когда соперник начинал наносить мне удары в корпус, загнав меня в угол, Аллах вопил: «Вернись в центр ринга!» Побои и грубость, как учил меня Аллах, не нужно покорно принимать. Я всегда могу сопротивляться.

Тренеры знали, что хоть я и крупнее своего возраста, однако часто уступал противникам. Но отказывались со мной нянчиться. Вы видели, что бывает, когда ребенок упал и поцарапал колено? Его реакция во многом зависит от реакции родителей. Если родитель подбежит и с тревогой спросит: «О, малыш, ты цел?», то ребенок, вероятно, заплачет. Но если родитель оценит ситуацию, решит, что малыш цел, и не станет спрашивать, в порядке ли он, ребенок просто отряхнет колено и вернется к игре. Вот каким родителем был для меня Аллах Андэстэндинг. Он научил меня оправляться от ударов и возвращаться к тому, что я делал.

Он не был бессердечным. Он пытался заставить меня быстро восстанавливаться от неизбежных ударов, которые обрушит на меня жизнь, и продолжать двигаться вперед — туда, куда я стремился, а не туда, куда меня подталкивали.

Научившись не бояться принять удар, я стал намного лучше в боксе. Вместо того чтобы постоянно отступать, беспокоясь о том, что противник сделает со мной, я начал с ним драться. Я научился диктовать условия противостояния. Если я проигрывал, то не потому, что меня загнали в угол и избили. А потому, что я сделал то, что хотел, и просто столкнулся с более опытным соперником.

Прошло много времени с тех пор, как меня били по лицу на ринге, но я старался сохранять такое отношение во всем, что делаю. Я не боюсь принять удар. Я знаю, что сейчас последуют удары, и парочка из них заставит меня пошатнуться, но я их выдержу.

Многие из вас — словно ребенок, который упал с самоката и ждет, когда его мама подбежит и спросит: «Малыш, ты не ушибся?» Но не я. Упав, я не жду сочувственного слова или того, кто меня утешит. Я снова встаю на ноги и продолжаю свой путь.

Я смирился с тем, что удары неизбежны, и некоторые из них собьют меня с ног. Но я всегда буду выживать и продолжать бороться за то, чего хочу. Таким же должен быть и ваш настрой.

Смотрите страхам в глаза

Как я уже говорил, смерть матери заставила меня выработать иммунитет к страху. А навык принимать удар только усилил мою толстокожесть. Какое-то время мне даже казалось, что я больше никогда не проживу такую эмоцию, как страх.

Однако не судьба. Меня подстрелили, и это чувство снова проснулось.

В первые нескольких недель после инцидента я обнаружил, что очень боюсь людей, которые в меня стреляли. Я знал, что они все еще где-то рядом и им не терпится закончить начатое.

В дополнение к эмоциональной тревоге физическая боль от ранения также вновь пробудила во мне страх. Не в тот момент, когда в меня стреляли — ведь адреналин не дает слишком сильно испугаться, — а в последующие месяцы.

Когда адреналин спал и врач сказал: «Вы поправитесь», — я начал остро ощущать действие пуль, разорвавших мышцы и раздробивших кости. Я чувствовал боль во всех местах, где свинец прошел сквозь мой большой палец или щеку. Несколько месяцев меня как будто мучила головная боль, но по всему телу: безжалостная и глубокая пульсация, которую не ожидаешь ощутить в ноге или руке.

Каждый раз, когда на физиотерапии мне приходилось переносить вес на ногу или двигать большим пальцем, разрабатывая рубцовую ткань, боль была просто адской. Я осознал, что боюсь снова пройти через все это. Возможно, даже больше, чем самой смерти.

Но реабилитация продолжалась, и я пришел к пониманию еще одной важной истины: мне дискомфортно бояться. Это может показаться очевидным, но я думаю, что это и делает меня уникальным. Большинство людей чересчур подстраиваются под свои страхи. Боитесь летать? Держитесь подальше от самолетов. Боитесь акул? Не плавайте с трубкой во время отпуска на Карибах. Боитесь неудач? Что ж, тогда вообще ничего не предпринимайте. Многие так живут всю свою жизнь.

Только не я. Я ненавидел страх. Я терпеть не мог постоянно оглядываться через плечо. Я не мог смириться с мыслью избегать того квартала, пока все не уляжется. Для меня прятаться было почти хуже, чем получить пулю.

В каком-то смысле испытываемая мной физическая боль стала моим другом. Она подтолкнула меня дальше, чем большинство готово пойти. Поверьте, когда вам настолько больно, происходит сдвиг. Хочется идти навстречу проблеме, а не убегать от нее. Именно это я и сделал.

— —

После нескольких недель реабилитации я вернулся в дом бабушки в Квинсе. Буквально обратно на место преступления. Это сам по себе большой шаг для меня в психологическом плане. Проще — да и разумнее всего, черт возьми, — было бы уехать подальше. Переселиться туда, где никто, кроме самых близких друзей, меня не найдет. Необязательно очень далеко. Я мог бы переехать в Бронкс или Стейтен-Айленд, и это было бы равноценно отъезду в другую страну. Но я был полон решимости ни на йоту не поддаваться страху. Я собирался вернуться туда, где хотел жить, то есть в бабушкин дом.

Когда я закончил реабилитацию, врачи посоветовали мне начать бегать трусцой, чтобы укрепить выносливость и силу травмированных ног. Я был полон решимости следовать этому плану, но почти сразу же столкнулся с препятствием. Однажды утром я выглянул из бабушкиного окна и увидел перед ее домом незнакомого парня. На мой взгляд, он слишком старался выглядеть незаметным и слиться с фоном. Я тогда был в очень параноидальном состоянии, так что мне могло просто показаться. Но паранойя обостряет чувства, словно у антилопы, чье чуткое обоняние может обнаружить льва с расстояния в сотни ярдов^[11]. Может быть, я почуял хищника, который охотился именно на меня.

Я отменил пробежку, которую планировал в тот день. И на следующий день тоже, снова увидев того же парня, притаившегося снаружи. К этому моменту я был в сильном замешательстве. Неужели мои обостренные чувства предупреждали меня о невидимой опасности? Или я вообразил угрозу, которой на самом деле не было? Я не был уверен. Все, что я знал наверняка, — страх начинал меня поглощать.

Я решил, что если останусь в доме и не последую плану реабилитации, то уже проиграл. Если страх прерывает вашу рутину или заставляет каким-либо образом ее переосмыслить, он глубоко засел в вас и будет удерживать вас вечно. «Трусы умирают много раз до своей смерти; храбрец повстречает смерть лишь раз», — писал Шекспир. А я не хотел сбегать, как трус.

Лучший способ преодолеть сковывающий вас страх — это сначала признать его, а затем придумать план, как его преодолеть. Я так и сделал. Сначала я смирился с тем, что мне страшно. Затем собрал самых верных друзей в бабушкиной гостиной и объяснил, что мне нужно, чтобы следующим утром они сопровождали меня на пробежке. «Даже не сомневайся, — сказали все. — Завтра мы вернемся». Однако на самом деле утром появился только один из них — мой друг Халим. Не думаю, что остальные боялись потенциальной возможности попасть в замес — они уже много раз проявили себя в подобных обстоятельствах. Я думаю, что их больше страшила мысль об обязательных кардиотренировках по утрам. Именно это их не устраивало.

Я решил отправиться на пробежку только с Халимом, хотя он и не был идеальным кандидатом, находясь в еще худшей форме, чем я. Что еще важнее, я серьезно сомневался насчет его реакции, если реальная угроза возникнет. В команде из чуваков, ищущих любой предлог, чтобы на кого-нибудь нарваться, миролюбивая натура Халима искала способы избежать конфронтации.

Так как Халим был не в форме, я вручил ему велосипед, чтобы он мог двигаться наравне со мной. Что касается второй проблемы, я решил взять дело в свои руки. Буквально.

Я нашел маленький пистолет, вложил его в здоровую руку, а затем обмотал ее медицинскими бинтами. Все знали меня как боксера, так что на случайный взгляд это смотрелось так, будто я повредил руку на ринге. Я намотал так много бинтов, что пистолет почти полностью исчез в моем «гипсе» и только ствол выглядывал наружу. Я велел Халиму крутить педали рядом со мной и следить за всеми, кто выглядел так, словно хотел выскочить из кустов и выстрелить в меня. Ему лишь нужно было поднять тревогу, а остальное я бы взял на себя.

Мы с Халимом следовали этому распорядку каждое утро. Я был полон решимости вернуть себе силу и выносливость и не хотел позволять угрозе, мнимой или реальной, встать между мной и моими целями. Было ли мне страшно на любой из этих пробежек? Поначалу да, но я утешался тем, что каждый раз, выходя из дома, я предпринимал все необходимые меры предосторожности. У меня были и «дозорный», и средство защиты. По крайней мере, я экипирован надежнее, чем когда в меня стреляли.

Именно этому меня и научил Аллах Андэстэндинг: вместо того чтобы бояться получить удар и просто сдаться, сделай себя трудной мишенью. На ринге это означало стоять на цыпочках, постоянно двигаться и не опускать руки. На улицах — пробежку с телохранителем и пистолетом в рукаве.

В итоге никто так и не бросил мне вызов, и я смог вернуть себя в форму путем этих пробежек. Но, оглядываясь назад, я вижу, что мне не обязательно было столь агрессивно противостоять страхам. Я не был обязан бегать по тем же улицам, где в меня недавно стреляли. Я мог бы с тем же успехом пойти в местную тренажерку или даже поставить беговую дорожку в бабушкином подвале.

Просто мне было настолько дискомфортно, что если бы я пошел на меньшее, чем пробежки по улицам на виду у всей округи, то в тот момент мне бы казалось, что я полностью уступил своему страху. А я не хотел идти на такую уступку.

Сейчас я чуть менее агрессивен, когда сталкиваюсь с проблемами лицом к лицу. По факту, если быть до конца честным, до сих пор есть страхи, которые я еще не переборол.

Мои страхи

Мы можем потратить всю жизнь — и многие так и делают, — пытаясь игнорировать то, что носим в себе изо дня в день. Но вы не можете спрятаться от себя самого.

Ради наглядности: когда я смотрю в зеркало и даю себе честную оценку, то вижу, что мой наибольший страх — это семья.

Это страх, в котором я не хотел признаваться, ведь я знаю, что подавляющему большинству людей семья дарит невероятный комфорт, безопасность и ощущение благополучия и взаимосвязи.

Я никогда этого не ощущал. В семье я испытываю адский дискомфорт. Она не дарит мне чувство безопасности. Напротив, я чувствую себя чрезвычайно уязвимым.

Наверное, это неудивительно, учитывая мое прошлое. Самый жуткий страх, который испытывает каждый ребенок, независимо от того, где он живет и в каких обстоятельствах, — это потеря родителя. Это заложено в нашей ДНК. Вам не нужно загружать это приложение на свой телефон; оно уже есть в прошивке. Психологи говорят, что страх лишиться родителя особенно остро ощущается в возрасте от четырех до восьми лет. Все дети в этом возрасте волнуются, когда родители поздно возвращаются из магазина или уезжают на пару дней. Конечно, кто-то из родителей всегда возвращается, и со временем ребенок перестает зацикливаться на вероятности того, что они могут не вернуться. Что ж, моя мать так и не вернулась. Поэтому, когда худший страх всех детей для меня воплотился в реальность, мне стало чрезвычайно трудно позволить себе полюбить кого-то той же любовью, которую я испытывал к матери.

Как вы наверняка уже поняли, все стало не намного проще с переездом в дом бабушки и дедушки. Их любовь была несомненной, но в окружающей обстановке царил хаос даже в лучшие времена. Вечно не хватало денег, внимания или стабильности. Зато с лихвой была наркомания и алкоголизм. Во многом это была неблагополучная семья. Дом бабушки и дедушки не был идеальным местом, чтобы оплакивать мою мать.

Но они были моей единственной семьей. Я ни разу не видел отца. Я даже не знаю, кто этот парень. Многие, кто вырос без отцов, мечтают разыскать их, когда станут старше, но я никогда этого не хотел. По факту я даже рад, что он так и не объявился. То, в чем он мог бы мне помочь — и чему научить, — все эти моменты давно упущены. Не думаю, что сейчас он мог бы привнести в мою жизнь хоть что-то положительное.

Как и многие, поначалу я застрял в цикле нездоровых отношений, который запустила смерть матери. Когда родился мой сын Маркиз и в то же время моя рэп-карьера пошла на взлет, я думал, что оставил прошлое позади. Я помню, как сказал интервьюеру: «Когда в моей жизни появился сын, мои приоритеты изменились, ведь я хотел построить с ним такие отношения, каких не было у меня с отцом».

Мое намерение было искренним, но все вышло не так. Вместо этого я и мать Маркиза, Шаника, увязли в крайне неблагополучных отношениях. Дальше по ходу книги я расскажу о крушении некоторых моих надежд насчет Шаники и Маркиза. Но сейчас я признаю, что мощная волна критики, которую я получил за то, как справился с этой ситуацией, справедлива.

Я невероятно честный и искренний человек, и то, что я публично говорил о старшем сыне, думают и чувствуют многие родители, застрявшие в плохих отношениях. Они лишь не произносят это вслух. Это не оправдывает ситуацию, но может сделать ее более понятной и близкой остальным.

Если я и сделал что-то правильно в семейной сфере, так это то, что попытался разорвать этот порочный круг с моим младшим сыном, Сайром. Мы с его матерью расстались, но я стараюсь присутствовать в его жизни как можно чаще. Он живет с мамой, так что я навещаю его при любой возможности. Мы тусуемся у бассейна, играем в видеоигры и смотрим спортивные передачи. Это обычные вещи, которые делают отцы и сыновья. А самое главное — во время наших встреч нет ни капли напряжения. Мы с его матерью на одной волне и отлично справляемся с совместным воспитанием ребенка. Поэтому, когда Сайр видит, как я подхожу его обнять, это означает для него исключительно любовь.

Мне доставляет огромное счастье знать, что я всегда буду большой частью его жизни и буду рядом, чтобы помочь ему добиваться успеха и преодолевать неизбежные неудачи. Чтобы Сайр не совершил тех же ошибок, что и я. Этого я хотел и для Маркиза, но ни его мать, ни я не были достаточно эмоционально зрелыми, чтобы стать для него такой опорой. По правде говоря, я боялся заводить семью. Может быть, она тоже. Но в итоге пострадал наш сын. И теперь мои отношения с Маркизом — всего лишь отражение раздора между его матерью и мной.

Мои отношения со старшим сыном — это та область моей жизни, над которой мне нужно потрудиться больше всего. Были моменты, даже недавно, когда я хотел навсегда вычеркнуть эти узы из своей жизни. Я не хочу этого делать, но, когда тебя ранят слишком глубоко — а я и сам причинил немало боли, — кажется, что лучше всего уйти.

Я был крайне близок к этому не так давно, неожиданно столкнувшись с Маркизом в моем ювелирном магазине на Манхэттене. Я даже не знал, что он в то время был в Нью-Йорке, поэтому был в шоке, увидев его. Я попытался завести разговор, но он тут же обвинил меня в преследовании. Я сказал ему, что это безумие, но с того момента все только катилось под откос.

Наши отношения ужасно накалились. Маркиз даже сказал: «Я что, должен тебя бояться?» От этого у меня голова пошла кругом. Это мой первенец, моя плоть и кровь, а мы даже не могли поговорить друг с другом, не говоря уже о том, чтобы обняться и посмеяться над неожиданной встречей. Наконец, не сказав больше ни слова, Маркиз практически сбежал из магазина, оставив меня стоять в ступоре.

Пара моих ребят вышла на улицу, чтобы догнать Маркиза и сказать: «С чего ты так завелся? Это же твой отец. Вернись и поговори с ним», — но Маркиз уже исчез. Он не хотел, чтобы его догнали. Я даже не последовал за ними. Разум был так затуманен, что я не мог ясно мыслить. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.

Меня крайне редко совершенно выбивает из колеи. Но, если так случается, это всегда связано с семьей. Я могу схлестнуться с рэпером, который меня оскорбил, или провести напряженные переговоры с гендиректором — и буду в полном порядке. Даже больше — я буду чувствовать себя великолепно. Такими вещами меня не проймешь — я живу ради таких моментов. Видимо, только семейные проблемы сбивают меня с толку.

И дело не только в отношениях с Маркизом. Я больше не люблю ездить домой на выходные, потому что встречи с семьей меня очень напрягают. Я заезжаю в старый дом бабушки за день до Рождества, чтобы позависать с дедушкой. Но я не стану проводить там все праздники. Даже если я привнесу в дом лишь положительные флюиды, кто-то неизбежно выльет на меня негатив. Тетя или двоюродный брат в конце концов заявят: «Мне надоело, что все целуют его в задницу, потому что он 5 °Cent. Черт, он не настолько уж особенный». Вместо празднования весь вечер сведется к обсуждению того, что я сделал для кого-то одного, но не сделал для остальных. От такого отношения мне становится крайне неуютно.

Я знаю, что мой страх перед семьей нездоров, и работаю над этим. Пусть это займет годы, но я не собираюсь сдаваться. Надеюсь, что, когда я достигну возраста моего дедушки, у меня будут прочные отношения с моими детьми, а может быть, и с внуками.

Проявляйте инициативу!

Я знаю, что у меня репутация сорвиголовы, но на самом деле, лечу ли я на частном самолете или сижу в корпоративном зале заседаний, я всегда расслаблен. Я действую в условиях наименьшего страха. Что бы мне ни говорили и ни обещали, как бы мне ни угрожали — ничто из этого меня не задевает. Конечно, я хотел бы заключить эту дистрибьюторскую сделку на 30 миллионов долларов или получить роль всей жизни. Но я и не боюсь упустить эти возможности. С чего мне бояться? Я уже прошел через самое жуткое дерьмо, что может подкинуть жизнь.

Вы излучаете ту же уверенность, что и я? Умеете сохранить хладнокровие там, где у большинства рубашка насквозь пропиталась бы потом? Это же не ракетостроение. Единственный способ обрести такую уверенность — это выкладываться по полной. И все.

Вы изучили абсолютно все в своей области? Выкладываетесь ли вы на сто процентов каждый раз, приходя в офис, сидите на занятиях или выходите на сцену на пробах? Если ответ «да», то чего вам бояться?

Вы уже сделали все, что могли. Осталось убедиться, что мир это признает.

Это может быть непростой задачей, особенно если вы не из тех, кого с раннего возраста воспитывали в убеждении, что для вас есть место на этих собраниях. Если вы не белый парень или не поступили в «правильную» подготовительную школу, вам придется приложить больше усилий, чтобы получить заслуженное. Это несправедливо, но это так. На данный момент.

Вам придется излучать уверенность в том, что это ваше место и что вам есть что сказать, даже если люди, с которыми вы говорите, не отдают вам должного. Весь ваш тяжкий труд ни хрена не будет стоить, если вы не готовы — а точнее, не полны решимости — поделиться им со всем миром.

Приведу пример. Я много лет знаю парня из музыкальной индустрии, который не смог превратить свой тяжелый труд и талант в заслуженный им успех. Я не стану называть его имени, ведь он отличный парень и я не хочу подрывать его уверенность. (Видите, я взрослею.)

Он начинал на улицах, но благодаря харизме, интеллекту и трудолюбию добился реальных успехов в музыкальном бизнесе. Он сблизился с несколькими магнатами, включая меня, которые доверяли его суждениям и вкусу. Он зарабатывал хорошие деньги и пользовался уважением в отрасли, но сам так и не смог достичь уровня магната. И я знал, что он этим разочарован.

Он спрашивал у меня совета, но я, честно говоря, не мог понять, что его тормозило. Затем однажды мы отправились на встречу с шишками из лейбла звукозаписи. Это были цивильные парни в костюмах, с идеальными стрижками и в дорогой кожаной обуви. Парни, чрезвычайно уверенные в себе.

Они были самоуверенны, но ничего не соображали в проекте, который нам предстояло обсудить. Зато мой приятель знал его вдоль и поперек, как свои пять пальцев. Мы с ним часами обсуждали этот проект, и он мог разложить все по полочкам. Поэтому я и взял его с собой, ведь он мог сформулировать, что нужно сделать, лучше, чем я.

Я ожидал, что он покажет такой класс, что у них «челюсть упадет», но, когда боссы начали задавать вопросы и перекидываться идеями, он просто сидел сложа руки. Не издал ни звука. Вы бы решили, что он — просто мой приятель по поездке, а не единственный настоящий эксперт в комнате.

Сначала я не мог понять, что он делает (или не делает). Потом до меня дошло: он напуган. Он боится подать голос из страха дать неверный ответ. Он вложил столько труда в проект, но под напором самоуверенности этих шишек потерял веру в себя.

А это означало, что начальство из мира музыки никогда его не замечало. Продюсеры никогда не делали мысленной заметки о том, что к этому парню стоит присмотреться. И никогда не предлагали ему платформу, которой он искал и заслуживал.

Вместо этого он топтался на месте. Это был неплохой уровень, и многие хотели бы его достичь, хотя он сам стремился выше. Но застрял на ступени, не соответствующей его мастерству.

Когда деньги в музыкальном бизнесе начали иссякать, он оказался в очень уязвимом положении. Если бы он добрался до статуса магната, он был бы в полном порядке. Он бы уже отложил деньги на черный день. Но черный день застал его врасплох. Он был одним из первых, кто лишился работы. (Здорово быть топ-менеджером с высоким доходом, но, когда дела начинают идти плохо, их головы первыми кладут на плаху. Иногда лучше слегка недополучать.) Сейчас он занимается консультированием, но он уже не в струе — «старик» в сфере, где приоритет у молодежи.

Не повторяйте ту же ошибку. Если вы приложили много усилий и знаете свое дело, не бойтесь говорить! Каждый раз. Нет ничего хуже, чем быть сотрудником, который часами, даже в ущерб личному времени, изучает отчеты компании, но, когда босс запрашивает эту информацию, всегда позволяет кому-то другому предоставить ее первым.

Тот человек, вероятно, и близко не приложил столько труда, как вы, но он и не боится ошибиться. Поэтому ваш босс видит в нем активную личность. Того, кто вовлечен в работу. Человека, полного страсти к своему делу. Глядя на вас, босс не знает, о чем думать. Возможно, вообще ни о чем.

Это несправедливо, но тот, кто всегда проявляет инициативу, получит повышение раньше вас. И личный кабинет — раньше вас. А потом воспользуется этим продвижением и перейдет на более высокооплачиваемую работу у конкурента еще до того, как вы добьетесь повышения. Вы лучше обучены и подготовлены. Но из страха не показали это миру. Этот страх помешает вам получить полную отдачу от работы. Не допустите этого.

На другой стороне этой монеты — люди, которые слишком быстро выскакивают с инициативой из страха, что их опередят, снискав одобрение раньше них. Так что, даже если они не знают ответа, они все равно выскажутся.

Я знал и такого парня. Мы приходили на собрание, и он выкрикивал решение еще до того, как кто-нибудь определял проблему. Он жаждал быть услышанным. Всякий раз, как он начинал это делать, я лишь качал головой и думал: «Эй, братан, что ты творишь?» Дошло до того, что мне пришлось сказать Крису Лайти, моему тогдашнему менеджеру, чтобы он больше не звал этого парня на встречи. Прискорбно, ведь он умен и талантлив. Но он чересчур суетился. Он так боялся, что кто-то другой засияет, что в итоге лишил себя такой возможности.

Страх может подставить вам подножку во многих отношениях, как в профессиональной, так и в личной жизни. Поэтому вам так важно определить, чего вы боитесь, и приложить усилия для преодоления этих страхов. Избавление от подобного багажа станет большим облегчением и для вашей личной жизни. Вы не осознаете, насколько тяжел был груз, который несли все эти годы, пока наконец не сбросите его раз и навсегда. Сделав это, вы станете свободны.

Примечания

5

Нью-Йорк-Таймс-билдинг — небоскреб в западном Манхэттене. Строился с 2003 по 2007 год. 228 метров в высоту (с антенной — 319 метров).

6

Имя при рождении — Максвелл Джонс.

7

Baisley Park Projects/Baisley Park Houses, или просто Бейсли-Парк — многоэтажный комплекс в районе Южная Ямайка, Квинс, Нью-Йорк.

8

Дословно — «Черное правосудие».

9

Supreme Team: территорию жилого комплекса Baisley Park Houses контролировала банда, управляемая парнем по имени Кеннет МакГрифф по прозвищу «Supreme» (Высший/Верховный) (отсюда игра слов — название банды — «Команда Суприма»/«Команда высших».

10

Около 68 кг.

11

100 ярдов равно примерно 91,4 метра.