Зильбер. Второй дневник сновидений

Керстин Гир, 2014

Я действительно надеялась, что всё позади и теперь, как все нормальные люди, ночью я буду просто спать. Но что, если игра действительно только начинается? Ведь мои сновидения всё чаще превращаются в кошмары, выбраться из которых всё сложнее, а коридор сновидений с каждым разом становится более зловещим… Вся моя жизнь и днём, и ночью – сплошные тайны и секреты. Ко всем необъяснимым фактам добавляется ещё один – моя маленькая сестрёнка Мия начинает бродить во сне. И я чувствую, что это как-то связано с моей тайной… Кто поможет мне защитить её? Кому я могу доверять, если самые близкие люди предают меня? У Генри свои секреты, что он скрывает? Как избавиться от ужасной новой бабушки, от вездесущей Леди Тайны и от странного безумца в шляпе, преследующего меня во сне? Мне предстоит выбрать союзников. Не знаю, как вы, но я к этому уже готова… Единственное, чего я боюсь больше всего, что однажды я просто не смогу проснуться… Продолжение первой книги «Зильбер. Первый дневник сновидений». На страницах этой книги вы снова встретитесь с главной героиней Лией Зильбер, узнаете о её необычных путешествиях во сне и о многих других захватывающих и загадочных приключениях.

Глава четвёртая

Как только мы начали заходить на посадку, я стала на ощупь искать руку Мии, потому что, когда мы проходили слой облаков, наш самолёт несколько раз серьёзно тряхнуло и я решила, что мы сейчас разобьёмся. Но потом он легко вынырнул из облаков, и мы увидели Темзу и заснеженный Лондон, и волнующее, щекотное чувство в животе сменилось предвкушением радости.

Мия сжала мою руку:

— Не волнуйся, с нами ничего не случится. Но в следующий раз перед полётом ты можешь написать завещание и передать всё имущество своей младшей сестре, если тебя это утешит.

— Во-первых, если мы разобьёмся, то с тобой произойдёт то же, что и со мной, а во-вторых, у меня, к сожалению, нет ничего, что я могла бы завещать.

— Ты забыла про гитару и рождественский подарок нашей двоюродной тёти Гертруды! — злобно хихикнула Мия.

— Нет, извини, я хочу, чтобы эти вещи похоронили вместе со мной.

Наша американская тётка в этом году снова превзошла саму себя. Мие она подарила бритвенный прибор для Кена и карету для Барби, в которую был запряжён розовый Пегас, а мне — набор для выращивания доисторических моллюсков. Нам обеим это было невероятно нужно!

Мы уже давно бросили мечтать об огромных подарках на Рождество. Наверное, Дед Мороз нас просто не очень любил. И в этом году он не принёс так нужные нам смартфоны взамен телефонов из каменного века. Зато у нас были стильные чехлы для старомодных телефонов из каменного века, заботливо связанные Лотти.

— Я постоянно задаюсь вопросом: зачем мы каждый год пишем эти дурацкие записки, если всё равно не получаем то, что пожелали, — сказала Мия. — Что-то я не могу припомнить, чтобы я заказывала пластиковую лошадь с крыльями или предсмертные переживания в подъёмнике.

— Или синяки по всему телу, — добавила я.

— Что, так сложно найти прибор ночного видения, набор кубиков или красный парик?

Мия уныло шмыгнула носом:

— Вместо этого ты получаешь свитер, подушку, DVD или катание на горных лыжах! И ещё нужно делать вид, что ты этому рад! Только подумай, сколько смартфонов можно было бы купить на эти деньги!

— Мне бы хватило и одного, — сказала я.

С моего телефона нельзя было даже звонить за границей. Это значит, что я не слышала голос Генри целых десять дней. По крайней мере, по телефону.

Последний раз мы с Мией стояли на лыжах восемь лет назад. И поэтому мы, конечно, волновались, когда в самый первый раз папа нас взял на самую вершину. Он считал, что это как ездить на велосипеде, — если ты это когда-то умел, то уже никогда не разучишься. Только эту теорию мы сейчас можем легко опровергнуть. Думаю, я была первым человеком, который проехал трассу кубка мира по гигантскому слалому в Адельбодене от начала до конца на мягком месте. Папа смеялся до упаду и дал моей попе кличку Кюнисбергли в честь «покорённой» горы. Это было ударом по моему самолюбию, и уже на следующий день я в два раза меньше времени провела в снегу. А в последний день вообще обогнала папу. Но далось мне это нелегко.

По крайней мере, я больше не хромала и боль в мышцах немного успокоилась, когда мы после приземления тащились с чемоданами через ограждения в аэропорту.

Мы услышали мамин крик: «Ага-а! Мы здесь!» — ещё до того, как мы её увидели, и, к моему удивлению, меня совсем не смутило, что Эрнест оказался рядом с ней. Видимо, я уже смирилась с тем, что он теперь присутствовал в нашей жизни; в последние четыре месяца он даже начал мне нравиться. Я была немного расстроена, потому что Генри не было с ними. А он говорил, что приедет в аэропорт, чтобы встретить меня.

— Вы выглядите очень отдохнувшими, — сказала мама после того, как мы обнялись. — Свежие и румяные, прямо как девочки с альпийских лугов!

— Это обморожения, — возразила Мия. — Если повезёт, нам никогда не надо будет тратиться на румяна.

Мама засмеялась.

— Ах, как же мне вас не хватало! — сказала она.

Мама выглядела восхитительно, несмотря на то что снова побывала у того парикмахера, который делал ей стрижку а-ля Камилла, герцогиня Корнуольская. Я надеюсь, что в её возрасте буду так же хорошо выглядеть. Только с другой причёской, разумеется.

Как я ни старалась найти белокурую взлохмаченную макушку Генри в толпе, его нигде не было. Теперь я была уже расстроена чуточку больше. Может, он ждал меня в другом аэропорту?

Эрнест взял наши чемоданы, как настоящий английский джентльмен.

— На этот раз сыру не прихватили? — поинтересовался он и подмигнул нам.

— Мы хотели привезти шоколад, но Мия всё съела перед отлётом.

— Ябеда!

— Лучше быть ябедой, чем обжорой!

— Я тебя сейчас пну по твоей Кюнисбергли, — сказала Мия.

Мама вздохнула:

— Хотя, если хорошенько подумать, без вас было не так уж и плохо… Так, пойдёмте! Лотти поставила печься пирожки по рецепту своей бабушки, и их нужно есть тёплыми, как она сказала.

Хоть мы ещё и не знали, что это были за пирожки, мы поторопились сесть в машину. Нам не хватало еды, которую готовила Лотти. Каждый вечер на ужин мы ели раклет^[3], и это наскучило. Пока мы были в Швейцарии, Лотти навестила друзей и родственников в Баварии, и каждый раз, когда она оттуда возвращалась, привозила целый чемодан новых рецептов со странными названиями и горела желанием их все перепробовать. На свете не было ничего прекрасней, чем быть дегустатором новых блюд Лотти.

По пути домой мама и Эрнест рассказывали нам, что случилось нового, пока нас не было (вообще-то ничего особенного не произошло, но говорили они довольно-таки долго), и Мия во всех красках рассказала о наших лыжных приключениях. Конечно, она немного преувеличивала: мы висели не полдня на подъёмнике, а всего пятнадцать минут, и за это время ещё не стемнело, и горноспасательная служба не вытаскивала нас лебёдкой, мы совершенно нормально поехали дальше. Ах, да, и собаки-спасатели нас тоже не искали. Но это было, во всяком случае, интересней, чем то, о чём нам рассказывали мама с Эрнестом. И поэтому я не стала прерывать выдумки Мии и включила телефон — поискать эсэмэс от Генри. Но пришло только сообщение от оператора, который уведомил меня, что я снова в Великобритании, и одиннадцать сообщений от Персефоны с жалобами о том, как она скучала по своему (чисто гипотетически) будущему парню Джасперу и проклинала французских школьниц. Генри мне ничего не написал.

Хм! Мне уже начинать волноваться?

За прошедшие десять дней мы не очень часто виделись во снах. И в этом в основном была виновата я из-за непривычной смеси свежего горного воздуха, постоянного движения, раклета и всего этого в переизбытке. Я всё время так крепко спала, что на следующее утро не помнила, видела ли я хотя бы свою дверь во сне. Понятно, что Генри мог на это обидеться. С другой стороны, я тоже несколько раз ждала у его двери, а он не приходил. Но во сне невозможно было заранее договориться: кто мечтает по расписанию?

Генри подарил мне на Рождество японскую кошку-талисман (она ещё машет лапкой). И это было бы совершенно нормально, потому что мне и правда нравились такие штуки, если бы я не потратила уйму времени, собственноручно мастеря для него музыкальную шкатулку с мелодией «Спи, моя радость, усни», на крышке которой красовалось моё фото. В форме звёздочки. Наверное, мне не стоило это делать. Потому что эта шкатулка прямо-таки кричала: «Я люблю тебя!», в то время как я не совсем понимала тайный смысл дешёвой фигурки на батарейках из азиатского магазина.

Я пялилась из окна и подумывала, не написать ли мне Генри эсэмэс: «Я уже здесь. Где ты?» Но потом оставила эту идею. Из иллюминаторов самолёта Лондон выглядел как в сувенирном шарике со снегом, в котором деревья, крыши и дома были запорошены блестящей пудрой. Здесь же, внизу, от этого белого волшебного блеска не было и следа. Снежная каша на дороге выглядит совсем не романтично, собственно говоря, она даже не белая. И если бы кто-то в тот момент захотел описать моё настроение, то выражение «снежная каша» подходило как нельзя лучше. Насколько я была счастлива от радостных предвкушений в аэропорту, ровно настолько же я была расстроена, когда выходила из машины после того, как Эрнест наконец припарковал её перед входом в свой, пардон, в наш дом. И мне не стало легче, когда дверь нам открыла Эмили, подруга Грейсона. Она была, наверно, последним человеком, которого я сейчас хотела видеть.

— О, вы уже здесь, — сказала Эмили и выглядела при этом так же «счастливо», как и я.

По правде говоря, она была довольно симпатичной брюнеткой с гладкими блестящими волосами и приятным цветом лица, рослая и спортивная, но я ничего не могла с собой поделать — для меня она выглядела как злобная гувернантка из какого-нибудь старого фильма, например, как мисс Эндрю из «Мэри Поппинс». Или как лошадь. Она выглядела старше своих восемнадцатилетних сверстников, виной чему была не только её строгая скромная одежда, но и всезнающий задумчивый вид, с которым она нас сейчас осматривала.

В какую-то наносекунду я даже хотела попробовать повернуться на каблуке и снова исчезнуть. Но тут по коридору к нам стремительно принеслась Кнопка с развевающимися ушами, а за ней подтянулись Грейсон, Флоранс и Лотти. А ещё кое-кто со светящимися серыми глазами и торчащими во все стороны тёмно-русыми волосами.

От облегчения я чуть было не расплакалась.

Генри.

Он бесцеремонно оттолкнул Эмили в сторону и обнял меня.

— Ты снова здесь, моя сырная девочка, — промурлыкал он мне в ухо. — Я по тебе очень скучал.

Я обвила руками его шею и крепко прижала к себе, потому что это было мне необходимо.

— Ты так приятно пахнешь! — прошептала я.

Это было не совсем то, что я хотела сказать, но первое, что пришло мне в голову.

— Это не я, это те пирожки с невыговариваемым немецким названием, которые испекла Лотти.

Генри не предпринимал никаких попыток отпустить меня. А я и не возражала — я могла вечно его обнимать. Плохо только, что мы были не одни.

— Я всех приглашаю! — позвала Лотти.

Кстати, на ней были те тапочки, которые она связала для Чарльза. В последнюю минуту она решила ему их всё-таки не дарить. Потому что некоторые люди совершенно не ценят подарки, сделанные с душой, как она сказала. Это было мудрое решение, потому что сам Чарльз за день до Рождества вручил Лотти шоколадного Деда Мороза, завёрнутого в фольгу. Малюсенького Деда Мороза. По сравнению с ним японская кошка-талисман была просто драгоценностью.

— Это маленькая импровизированная вечеринка в честь вашего возвращения, наши лыжные зайки!

Глядя на нас, Лотти просто сияла. Если она ещё и тосковала по Чарльзу, то хорошо это скрывала.

— Мы даже почти разучили приветственную песню. — В голосе Флоранс невозможно было не услышать насмешку. — Но какое вообще слово рифмуется со словом «зайки»?

— «Попрыгайки», — предложил Грейсон.

— Глупости, — сказала Эмили, и я чётко представила себе выражение её лица, хотя и не могла его видеть.

— Нет, «глупости» не рифмуется. А вот «хозяйки» — да. И «лужайки», — сказал Грейсон, а я легкомысленно хихикала, уткнувшись в свитер Генри.

Ах, как же хорошо снова быть дома!

— Ага, «зайку бросила хозяйка…», — закончила Мия. И толкнула меня в плечо: — Эй, зайки, вы перекрыли путь к пирожкам!

Эти немецкие пирожки оказались огромными пышками со сливовым повидлом, с хрустящей корочкой, и в следующие двадцать минут жизнь была просто прекрасна. Сидеть на кухне с самыми любимыми людьми, наслаждаться горячим шоколадом и вкусной выпечкой — в этот момент я не могла себе представить ничего лучше.

Все говорили, перебивая друг друга. Мия (с набитым ртом) сочиняла дальше про наш лыжный отдых. Флоранс рассказывала о вечеринке, которую собираются устроить в феврале на их с Грейсоном восемнадцатилетие, а Лотти — о баварском крем-супе, который она хотела наколдовать для нас завтра.

Я ни на миг не отпускала Генри: мы держались за руки под столом, слушали, смеялись и обменивались многозначительными взглядами, и после второго пирожка я поняла, что сейчас просто лопну от счастья. Может быть, не только от счастья, потому что эти пышечки хоть и казались лёгкими, но в желудке как будто становились вдвое больше. Я почувствовала, что, совершенно того не осознавая, расплылась в сытой счастливой улыбке.

Но на этом и закончились двадцать счастливых минут.

— Я под впечатлением, Лив, как ты ловко справляешься! — сказала Эмили, сидевшая напротив меня. Она съела только половину пышки, орудуя ножом и вилкой, и это означало, что они с Грейсоном не держались за руки под столом. — Я была о тебе другого мнения. Респект!

Что она имела в виду?

— Знаешь, в семье Зильбер кое-что умеют, — осторожно возразила я. — Но думаю, что третью пышку я уже не осилю. Так что ты больше должна гордиться Грейсоном. Если я правильно подсчитала, он уже четвёртую уписывает.

— Пятую, — поправил Грейсон с полным ртом. — И я уже до этого…

Эмили перебила его:

— Я поражаюсь не количеству калорий, которое ты поглощаешь, Лив, а твоей беспечности.

«Беспечность» — это слово недавно употребила Рыся (сожалея, как это мимо неё прошло то обстоятельство, что Эрнест и мама были парой), поэтому я знала, что оно означает: непринуждённость, беззаботность, разгильдяйство. Вот так.

— В каком смысле? — недоверчиво спросила я.

Генри крепко сжал мою руку и предпринял попытку встать:

— Может, пойдём наверх в твою комнату и… м-м… разберём чемодан?

Эмили смотрела на меня, не отводя глаз и даже не моргнув, совершенно не обращая внимания на тот факт, что Грейсон уставился на неё так, будто хотел насадить на вилку.

— Эм! — угрожающе произнёс он.

— А что такого? Я просто сказала, что я поражаюсь ей. — Эмили всё ещё смотрела мне прямо в глаза. — Я не думаю, что кто-нибудь другой мог бы оставаться таким спокойным, если бы его сексуальную жизнь открыто обсуждали. — Она добавила с изящной улыбкой: — Или, точнее, отсутствие сексуальной жизни.

Генри тяжело вздохнул и перестал тащить меня за руку, а Грейсон бросил свою вилку на тарелку с таким звоном, что мама, Лотти, Флоранс и Эрнест, которые были увлечены своим разговором, мгновенно умолкли. На секунду воцарилась тишина.

— Что? — спросила Мия. И я была очень благодарна, что кто-то заговорил вместо меня. — Кто и где обсуждает сексуальную жизнь Лив?

— Сексуальную жизнь? — повторила мама. Она всегда взбадривалась при этих словах.

— Ну почти каждый в Джабсе. — Эмили откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Им же больше нечем заняться. И если это тебя утешит, мало кто верит, что ты фригидная.

— Что? — снова спросила Мия.

А мама снова повторила:

— Фригидная?

У меня перехватило дыхание.

Флоранс вздохнула:

— Эм, Лив ещё, наверно, этого даже не видела… — Она сочувственно посмотрела на меня. — Или ты была в интернете во время отдыха?

Я медленно покачала головой. Можно было сказать, беспечно покачала.

— Ах, вот оно что-о-о!.. — Эмили снова позволила себе свою изысканную улыбку. — Я думала, Генри тебе уже давно об этом рассказал.

Нет. Не рассказал. Чем бы это ни оказалось.

— У меня пока не было возможности, — сказал Генри. — И вообще, Лив выше всего этого. Это просто идиотские сплетни, которые никого не интересуют.

— Да, точно, Леди Тайна получила всего-навсего двести сорок три комментария под этим постом… — сказала Флоранс.

Мия вскочила и схватила планшет Лотти с буфета. Она была права. Настал момент и мне лишиться своей удивительной беспечности. Я отпустила руку Генри и встала.

— Как я уже сказал, это глупости, которые никого не интересуют, — повторил Генри.

— Скукотища, — согласился Грейсон. — Лотти, а можно мне ещё пышечку?

— Ох, — сказала Мия, неподвижно уставившись в планшет, — это конец!

Я забрала у неё компьютер и пробежала глазами по посту Леди Тайны. Одно язвительное замечание следовало за другим — в общем, как обычно. Бедняга Хейзел Притчард! Леди Тайна всё ещё точила на неё зуб. (Поэтому Хэйзел значилась в листе подозреваемых Мии. Её теория состояла в том, что Леди Тайна была настолько безжалостной, что даже не боялась упоминать саму себя, чтобы только скрыть свою личность.)

О-о, вот, в постскриптуме наконец что-то написано про Генри и меня: Они уже несколько месяцев вместе, а ещё ни разу не переспали.

М-да, вообще-то это было правдой. Откуда она это знала? Или просто ткнула пальцем в небо?

Всего лишь обнимались да держались за ручки… М-м… Что тут вообще можно ожидать? Мы-то все знаем, что Генри Гарпер не стал бы себя сдерживать — значит, проблема в Лив».

Что значит: «Мы-то все знаем, что Генри Гарпер не стал бы себя сдерживать»? Я и не думала, что он себя сдерживает. Да и я нет. Зачем торопить события?

Неужели она такая ханжа? А может быть, она просто немного запоздала в развитии, бедняжка…

М-да… Пф-ф! Если бы в этом было дело… Может, я и правда немного тормозила. И что?

Я с облегчением приподняла голову и улыбнулась Генри.

— Вы правы. Это правда скучные, глупые сплетни.

Генри улыбнулся в ответ, а Грейсон с довольным бурчанием взял себе ещё пирожок. Изысканная улыбка Эмили немного потускнела, а может, мне показалось — в конце концов, она от природы казалась такой кислой. А Флоранс, мама, Эрнест и Лотти дальше продолжили свой разговор как ни в чём не бывало. Мне стало настолько легко, что я вновь ощутила голод. Может быть, я и съем ещё один маленький пирожочек…

— Рано радуешься, — сказала Мия и ткнула пальцем в экран.

Где-то между комментариями Леди Тайна вставила ещё пару слов:

Не нужно так жестоко обходиться с бедняжкой Лив: роль любимой девочки ещё слишком нова для неё. Ещё недавно она была той ученицей, которую окунули головой в туалете. Бедняжка может вам очень хорошо описать внутренности унитаза в её школе в Беркли…

— Откуда она об этом знает? — тихонько спросила Мия.

— Без понятия.

Моя улыбка испарилась. Мне было всё равно, что Леди Тайна и вся школа обсуждали мою личную жизнь. Они могли делать что хотят, но эта история в Беркли была абсолютным секретом, о котором не знала даже мама. Не считая четырёх девочек, которые окунули меня в унитаз, об этом знали только Мия и Лотти.

И… Генри.

Пока я поворачивала голову, чтобы посмотреть на него, у Генри зазвонил телефон.

Примечания

3

Раклет — швейцарское национальное блюдо из растопленного на сковороде жирного сыра со специями (примеч. перев.).