Любовь горца

Керриган Берн, 2016

Неустрашимого подполковника Лиама Маккензи зовут Демоном-горцем за его сверхчеловеческую силу, устрашающую наружность и хладнокровие. Как лэрд клана Маккензи, он унаследовал вместе с землями от предков жестокость и неукротимый нрав. Но когда обучать его детей приезжает мисс Филомена Локхарт, гувернантка из Англии, он находит в ней достойного соперника – в игре любви. С каждым днем Лиам все больше увлекается Филоменой и замечает, что у нее слишком много секретов. Что может скрывать обычная гувернантка? Какие тайны ее преследуют? И как Лиаму завоевать любовь этой необычайной женщины, не потеряв свое сердце?

Глава 2

Галлюцинации, видения, сны наяву — вот они, настоящие симптомы безумия. Но Филомена каждый раз щипала себя, чтобы проснуться, и не просыпалась.

Это была явь. Филомена быстро смигнула подступившие слезы благодарности и взглянула на двух дам, удобно устроившихся на козетках. Они уже второй день с интересом наблюдали, как мадам Сандрин с помощницами готовили для Филомены новый гардероб. Если бы Мена решила их нарисовать, то картина называлась бы «Ангел и соблазнительница».

Фара Ли Блэквелл, графиня Нортуок, расположившаяся справа от Филомены, была воплощением женственности, ангельски нежной английской красоты. Ее платье из муслина цвета слоновой кости, украшенное кружевом, подчеркивало изящество светлой прически с вплетенными золотыми нитями. Фара пила чай из тонкой фарфоровой чашки. Никто бы не подумал, что она была женой знаменитого Черного сердца из Бен-Мора, короля лондонского преступного мира.

Слева от Филомены раскинулась в роскошной позе Миллисент Ли Кер, одетая в темно-красное платье. Она крутила на пальце кольцо из слоновой кости и, прищурив темные как ночь глаза, рассматривала Филомену. Во рту она держала шоколадный трюфель, не скрывая чувственного удовольствия.

— Знаю, вы стесняетесь своих широких плеч, дорогая, но когда вы сутулитесь, то производите впечатление покорности и неуверенности в себе. У вас прекрасная фигура, и вы должны ею гордиться. Откиньте плечи назад, распрямитесь, как будто за плечами выросли ангельские крылья.

Милли встала, выпрямилась и показала, что нужно делать. Ее поза демонстрировала уверенность и властность.

— И еще. Держите подбородок параллельно полу. Куда бы вы ни глядели, что бы ни делали, никогда не опускайте подбородок.

Получать уроки от самой знаменитой актрисы на лондонской сцене! Филомена не могла поверить своей удаче. Она старательно повторила королевскую позу Милли, глядя на себя в зеркала, окружавшие подиум, где она стояла.

Теперь ее плечи, широкие и округлые, являли картину гордого достоинства. Грудь возвышалась над новым корсетом, который немного стискивал ее и делал меньше. На ней было надето платье в зелено-золотую клетку, украшенное элегантными темными пуговицами, которое полностью соответствовало ее новому положению гувернантки.

Однако весь эффект портило лицо. Филомена потрогала языком разбитую губу и поняла, что опухоль значительно уменьшилась за три дня, прошедшие с тех пор, как ее увезли из клиники Белль-Глен. Под глазом у нее набух черный синяк, мешавший смотреть. Но все это время она прикладывала к синяку холодные компрессы, о чем позаботилась леди Нортуок, и сейчас лицо стало походить на то, каким было прежде. Хотя синяки все еще были яркими и напоминали о человеке, который их поставил.

Миллисент Ли Кер была невестой Кристофера Арджента, того самого, кто без труда сломал шею мистеру Бернсу. Филомене было интересно, знает ли актриса, на что способен ее суженый. Нужно лишь раз взглянуть на Арджента, чтобы понять, что он смертельно опасен. Арктических холод его голубых глаз таял только при виде Миллисент и ее прелестного сына Джейкоба. Филомена всю жизнь будет благодарить этого человека за то, что он оттащил Бернса от ее бесчувственного тела и спас от позора, который ее ожидал.

Филомене казалось, она должна ужаснуться тому, что ей пришлось присутствовать при убийстве человека, но она радовалась и была благодарна за то, что Бернс больше не будет мучать беззащитных женщин. Еще больше она была благодарна этим двум женщинам, взявшим ее под свою опеку и даже заплатившим за новую одежду, которую шила для нее самая модная портниха в Лондоне, а также за новое белье, обувь и другие необходимые вещи.

Она подозревала, что мадам Сандрин работала на Дориана Блэквелла, и поэтому умела держать язык за зубами.

— Вот так-то лучше, — похвалила Милли. — Я думаю, мы добились правильного эффекта. Теперь никто не усомнится в том, что вы уверены в себе и своем авторитете.

— Признаюсь, у меня никогда не было никакого авторитета… да и уверенности в себе тоже.

— Вот это и называется актерская игра! — сказала Милли и отошла, дав возможность мадам Сандрин, темноволосой маленькой француженке, державшей в руке корзинку с разными мелочами, заниматься платьем.

Мадам поставила корзинку и наклонилась, чтобы осмотреть подол последнего платья из нового гардероба Филомены.

— Знаете, я обнаружила, что очень часто, когда изображаешь что-нибудь, начинаешь в это верить.

— Милли права, дорогая! — Фара поставила чашку на столик у козетки и встала. — Часто приходится изображать уверенность в себе, и уверенность в конце концов появляется.

Фара внимательно осмотрела лицо Филомены, в ее глазах читалось сочувствие и ободрение.

— Ваши раны скоро заживут, — заверила Милли. — Вы теперь выглядите значительно лучше. Мне кажется, мы сочинили замечательную историю, объясняющую их происхождение.

— История действительно замечательная, даю слово, — согласилась Фара. — Ваше положение продлится недолго. Дориан уже начал процесс, после которого вас освободят от вашего диагноза, хотя он идет ужасающе медленно.

— Давайте повторим роль!

Несмотря на обличье настоящей соблазнительницы, Миллисент Ли Кер обладала умом и настойчивостью офицера, обучающего отряд.

— Назовите свое имя.

Филомена сделала глубокий вздох и постаралась сосредоточиться, чтобы в ее памяти правильно запечатлелись сведения, соответствующие той новой личности, которую создал для нее Дориан Блэквелл.

— Меня зовут Филомена Локхарт.

— Откуда вы?

— Из Борнмута в графстве Дорсет, но последние четыре года я жила в Лондоне, где работала гувернанткой.

— Я все же думаю, что нужно полностью сменить имя, — предложила Фара. — Пусть это будет что-нибудь обычное, например, Джейн, Энн или Мэри.

Но Миллисент энергично покачала головой.

— Она не выглядит как обычная женщина с таким именем. Я уверена, что легче говорить ложь, если в ней содержится толика правды. Она отзывается на имя Филомена, потому что к нему привыкла, к тому же оно достаточно обычное. Мы выбрали Борнмут, потому что он расположен недалеко от Хэмпшира, где Филомена выросла, знает этот город и может вспомнить подробности, если спросят.

Фара подумала, постукивая пальцем по ямочке на подбородке, и сказала:

— Пожалуй, ты права.

Мисс Ли Кер снова повернула к Филомене прелестное личико, окруженное кудрями, и продолжала задавать вопросы.

— У кого вы работали в Лондоне?

— В семействе Уайтхолл. Муж и жена, муж — судовладелец.

— Как их зовут?

— Джордж и Франческа.

— Как зовут их детей?

— Себастьян — он учится в Итоне, и Клара — она обручена.

— С кем обручена?

Филомена задумалась, глаза ее расширились, и тут она поморщилась, потому что от этого движения заболел синяк вокруг глаза.

— Я не помню, чтобы мы об этом говорили.

— Потому что об этом мы еще не говорили. — Актриса внимательно выбирала еще одну конфету-трюфель, как шахматист выбирает следующую шахматную фигуру. — Я хочу показать вам, что нужно импровизировать. Просто говорите то, что первое придет в голову.

— В последнее время голова у меня удручающе пуста, — вздохнула Филомена.

Фара сочувственно кивнула:

— Вы испытали огромное напряжение. Милли, может быть, нужно сделать перерыв?

— Нет! — воскликнула Филомена и тут же получила от мадам Сандрин укоризненный взгляд. Она опомнилась и замерла. — Нет, я буду стараться.

— Как зовут жениха Клары?

— Может быть, Джордж? — Это было первое имя, пришедшее в голову.

— Но так зовут ее papa, — сказала снизу мадам Сандрин с сильным французским акцентом.

Филомена растерялась — даже портниха соображает лучше нее.

— Я всегда была плохая лгунья, — пожаловалась Филомена, прижимая руку ко лбу. — И актриса из меня отвратительная! Мне кажется, я не справлюсь.

— Чепуха! — Милли подбоченилась, подчеркнув совершенную форму своих бедер, обтянутых темно-красным шелком. — Вы сильная! Разве может это испытание сравниться с тем, что вам довелось выдержать?

Никто прежде не называл Филомену сильной, наоборот, ее считали тихой мышкой. Возможно, сила не была ее достоинством, но она помогла ей все пережить. Ведь она сумела уцелеть, разве нет? Во многом благодаря доброте этих двух удивительных женщин.

Неожиданный прилив благодарности охватил Филомену, у нее сжалось горло.

— Не знаю, как я смогу отблагодарить вас обеих за то, что вы для меня сделали. Вы не просто спасли, а еще дали мне новую одежду, новую жизнь, дали мне работу. Я надеюсь, что не подведу вас и смогу запомнить все, что мы тут придумали, и правильно запомнить.

Милли тряхнула кудрями, ее глаза заискрились.

— Как бы я хотела, чтобы все это вам не пригодилось, чтобы нам не пришлось отсылать вас так далеко. Но ваш муж и его родители подняли страшный шум и ищут вас. Господи, они такие…

Тут Фара ее остановила.

— У вас все будет хорошо, — сказала она ободряюще.

— Повторяю, вы можете остаться у нас, — предложила Милли. — Кристофер застрелил одного из членов вашей семьи, спасая мне жизнь. Поэтому наш дом в Белгравии будет последним местом, где вас будут искать.

И опять глаза Филомены наполнились слезами от бесконечной щедрости этих женщин.

— Вы не представляете, как много для меня значат ваши предложения. Но полиция знает, что я рассказала о всех преступлениях моей семьи, чтобы спасти вашу. Главный инспектор Морли знает, что мы хорошо знакомы, и мне кажется, это может поставить под удар новую карьеру вашего жениха.

Милли нахмурилась, чувствуя разочарование, но возражать не стала. Кристофер Арджент был самым высокооплачиваемым наемным убийцей в империи. Но теперь, полюбив Милли, он решил попробовать себя в роли поборника закона. Если вспомнить, что случилось с мистером Бернсом, то возникают сомнения, подходит ли этот мужчина для такой роли.

— Мы уже решили, что из соображений безопасности вы должны покинуть Лондон, так как ваш муж или его шпионы могут явиться сюда, — мягко напомнила Фара. — К тому же в Шотландии все подготовлено, и лорд Рейвенкрофт уже сообщил, что встретит ваш поезд завтра вечером.

У Филомены упало сердце. Она еще не осознала по-настоящему, как за столь короткий период из виконтессы превратилась в узницу Белль-Глен, а потом в незамужнюю гувернантку.

Тут мадам Сандрин встала, ее глаза округлились от удивления:

— Вы будете работать у Демона-горца?

— Что вы сказали? — охнула Филомена. Она не могла скрыть дрожи в голосе. — Кто это?

Фара поморщилась, и это не успокоило растущую панику Филомены.

Мадам Сандрин заторопилась и с чувством начала рассказывать:

— Говорят, маркиз Рейвенкрофт в свое время вышел на перекресток трех дорог, чтобы заключить союз с самим дьяволом, и тот обещал, что маркиз никогда не погибнет в бою. Рассказывают, что он бросался навстречу пушкам и ружьям, но пули и ядра его огибали, пролетали мимо, будто его не было. Он убил столько человек, что в аду лежит целая гора костей, названная его именем. Он самый свирепый человек из ныне живущих. Говорят, он может убить одним касанием…

— Мадам Сандрин, — резко сказала Фара. — Достаточно!

— Целая гора костей? — Филомена, не веря своим ушам, уставилась на двух женщин, которые выглядели сейчас довольно виновато. — Куда вы меня отсылаете?

Фара вышла вперед:

— Вы же знаете, как газеты умеют делать из всего сенсацию. Да, лорд Рейвенкрофт двадцать лет был военным и награжден за выдающуюся доблесть, проявленную в Азии и обеих Индиях. Его дети уже выросли и стали почти взрослыми, значит, он уже пожилой человек. Он уволился из армии и стал просто отцом семейства и землевладельцем. Уверяю вас, вам нечего бояться.

Но Филомена испугалась. Внутри у нее все сжалось, а ноги начали подгибаться. Неужели она попадет из огня да в полымя? Возможно, на мнение Фары влияет ее собственное положение жены Черного сердца из Бен-Мора, который стал королем преступного мира Лондона в результате войны, залившей кровью улицы лондонского Вест-Энда.

— Когда живешь с таким смертельно опасным мужем, не задумываясь, посылаешь человека к… самому свирепому человеку из ныне живущих, — закончила она вслух.

Дрожь заставила ее голос прерваться, кожа на лбу начала дергаться от тика. Филомена упала на колени и начала ловить ртом воздух.

Фара опустилась рядом и стала теплой рукой гладить ей спину:

— Мена, я понимаю, вы меня еще недостаточно хорошо знаете, но я — ваш друг, и я не послала бы вас туда, где вам может грозить опасность.

Но Филомена только трясла головой, потому что не могла говорить, так билось у нее сердце. Страх сжал ей горло.

Фара достала что-то из кармана юбки и протянула Филомене. Это было письмо со взломанной сургучной печатью.

— Прочтите, — сказала она, — и тогда решайте. Дело в том, что, показывая вам это письмо, я доверяю вам сведения, о которых знают немногие.

Милли присела рядом и взяла Филомену за руку:

— Я знаю, каково это — побывать в безнадежной ситуации, и хочу вам помочь.

Филомена уставилась на письмо и постаралась выровнять дыхание. На толстом листе бумаги было написано имя Фары. Подчерк был крупный, твердый, мужской. Буквы одного размера и очертаний выстроены в ряд, как солдаты на плацу.

— Что это? — прошептала Филомена.

— Иногда, — голос Милли, обычно такой веселый, стал тихим и серьезным, — в ситуациях, подобной вашей, самым безопасным местом является дом страшного человека.

«Дорогая леди Нортуок!

Этим письмом я хочу уведомить Вас и Дориана, что я оставил военную службу и вернулся в Рейвенкрофт-Кип, чтобы заниматься фермами, принадлежащими нашему клану, арендаторами и нашей винокурней.

Возможно, Вы знаете, что я овдовел десять лет назад и мои дети росли почти как сироты. Большую часть их жизни я провел на службе Ее Величества за границей. В мое отсутствие их образованием почти никто не занимался.

Если солдату удалось дожить до моего возраста, то у него есть много причин для сожалений. Но мои сожаления не ограничиваются теми ужасами, которые случились со мной на войне, они относятся и к тому, что я оставил на родине. Это касается не только детей, но и Вашего мужа, моего брата.

Я знаю, что не имею права просить Вас о снисхождении. Я не тот человек, что привык полагаться на доброту других. Однако, будучи простым солдатом, я плохо подготовлен к тому, чтобы учить моих детей манерам, которые необходимы для наследников титула маркиза. Рианна будет выезжать в этом сезоне, а Эндрю хочет учиться в университете, когда придет время. Значит, им нужна чрезвычайно опытная гувернантка и наставница. Поэтому я прошу Вас не ради меня, а ради детей найти такую гувернантку. Они заслуживают самого лучшего образования. Цена не имеет значения. Сообщите гувернантке, что все ее дорожные расходы будут возмещены и она получит такую оплату, какую вы сочтете удовлетворительной.

Буду чрезвычайно признателен за Вашу помощь. Пожалуйста, передайте Вашему мужу мои наилучшие пожелания.

С благодарностью, подполковник Уильям Грант Руарид Маккензи, маркиз РейвенкрофтУэстер-Росс, Шотландия, осень 1878 года»

Филомена посчитала настоящей божьей милостью, что колесо экипажа с шумом развалилось не на опасном участке дороги через Хайленд, а когда они уже повернули на запад, в сторону покрытого зеленью полуострова, где расположен Рейвенкрофт-Кип. Если бы оно сломалось раньше, их экипаж неминуемо разбился бы о черные камни, покрывавшие дно долины, заросшей мхом.

Кучер в полной ливрее — его звали Кеннет Маккензи — один встретил ее на железнодорожной станции Страткаррон. Филомена и предположить не могла, что этот пожилой мужчина преодолеет крутые повороты через перевал Хайленд с такой скоростью, будто за ним гналась сама смерть с косой.

Бегло осмотрев сломанное колесо, кучер пробормотал что-то на невнятном английском, отпряг одну из четырех лошадей и отправился за помощью, оставив Филомену наедине с тремя лошадьми, в то время как на них надвигалась гроза. Прошло уже больше часа — Филомена проверила по новым карманным часам. Проливной дождь постепенно скрыл от нее прекрасный вид, которым она любовалась до этого.

Пейзажи Хайленда заворожили ее настолько, что она забыла о своем несчастном желудке, который изрядно встряхнуло во время крутых изгибов дороги, и о страхе за жизнь. Филомена и раньше видела красивые ландшафты, поскольку выросла на фоне буколических пейзажей Хэмпшира.

Но Уэстер-Росс ничем не напоминал мирные поля и луга Южной Англии. Эти места дышали непокоренной дикостью, каждый камень был окружен древней мистикой. Она чувствовала это так же ясно, как водяную пыль, наполнившую воздух во время грозы, или осенний аромат отцветающего вереска и татарника. Мох и обильная растительность покрывали темные скалы и землю, раскрасив их во всевозможные оттенки зеленого.

Теперь низкие тучи легли на черные каменные вершины, как неумолимые захватчики. В этих местах даже дождь был другим. В отличие от дождей Лондона влага не падала с высоких небес, она окутывала человека холодом нераскрытых тайн, окружала плотным туманом, который разрывал сильный ветер.

Филомена дрожала, несмотря на теплое платье из тяжелой шерсти и одеяло, которым ее укрыл кучер, вытащив из-под сиденья. Холод добрался до нее через одежду, пробирал до костей.

Но все-таки это не ледяная ванна, значит, она способна это выдержать. Однако непонятно, сколько придется терпеть. Вдруг что-то случилось с Кеннетом Маккензи, пока он скакал через бурю? Из-за дождя видимость упала до десяти шагов, и в таких местах можно легко угодить в какое-нибудь болото или упасть в овраг.

Вдруг послышался звук, напоминающий быстрое биение ее сердца, и Филомена выглянула из окна экипажа. Она увидела нескольких всадников, возникших из тумана подобно призракам воинов-якобитов, появляющимся на этих болотах последние сто лет.

У нее перехватило дыхание. Их мощные плечи были укрыты тяжелыми накидками, но голые колени торчали из-под сине-зеленых с золотом килтов. Всадники заставили лошадей перейти на шаг и подъехали ближе к экипажу, и тогда Филомена смогла их рассмотреть.

Тут она поняла, насколько беззащитна перед лицом опасности. Конечно, это могла быть помощь, вызванная Кеннетом Маккензи, но самого Кеннета среди всадников не было. Она насчитала семерых, все большие и ужасно грязные. Это могли быть разбойники, насильники, убийцы — да кто угодно!

О боже! Всадники окружили экипаж и стали с любопытством заглядывать в окошки, залитые дождем, переговариваясь между собой на мелодичном наречии горских шотландцев. Филомена решила, что это гэльский язык, хотя не понимала ни слова.

И тут она увидела его. Во рту у нее пересохло, а по телу пробежала дрожь, не имеющая никакого отношения к холоду. На нем был испачканный килт и свободная льняная рубаха под совершенно мокрой накидкой. Всадник сидел на жеребце шайрской породы и держал себя настоящим королем. Темные волосы крупными, мокрыми от дождя волнами спускались на спину, а от широких плеч исходила мощь.

Кем бы ни был этот всадник, он был вожаком. Это было видно по тому, как к нему обращались другие, как они глядели на него. Он главенствовал если не по рождению, то по природному превосходству силы. Всадник возвышался над всеми. Потом он заглянул к ней в экипаж.

Даже сквозь свою черную вуаль и сажу, испачкавшую его лицо, Филомена сумела разглядеть напряжение, исходившее от этого человека. Агрессия сверкала в яростных, глубоко посаженных глазах. Он казался свирепым воином из племени пиктов, который не только мог выжить в этих красивых суровых местах, но и покорить их.

Филомена вздрогнула, увидев мелькнувшую перед глазами часть обнаженного мускулистого бедра, когда всадник спешился. Даже стоя на земле, он был выше и шире остальных мужчин. Боже, он, кажется, подходит все ближе и хочет открыть дверцу. Филомена бросилась к ней и вытащила ключ в тот момент, когда великан попытался открыть экипаж. И тут их глаза встретились. В этот момент она перестала видеть дождь. И все, что было вокруг.

Филомена уже знала, что бывают в жизни минуты, которые меняют все. В результате существование делится на до и после, и становится ясно, кто чего стоит. Благодаря им открываются самые потайные части личности для честного и строгого осмотра, а также для понимания, какие изменения произошли. В ее жизни было несколько таких поворотов. Сначала трагическая смерть ее матери, когда Филомене было всего девять лет. Потом, когда она впервые пустила свою лошадь в галоп на ферме отца и ощутила вкус полной свободы. Был первый поцелуй. И ужасное испытание первой брачной ночи. А еще был момент, когда она узнала, что никогда не сможет стать матерью.

Поэтому Филомена осознала, что настал такой момент. Но не только она занималась осмотром — великан по другую сторону хлипкой дверцы тоже ее разглядывал. То, что Филомена увидела в этих янтарно-черных глазах, одновременно пугало и притягивало. Перед ней был человек, способный на невероятную жестокость, но в то же время за недоверием и злостью в его глазах таилась печаль. Этот шотландец мог показаться даже красавцем, если смыть грязь и копоть, потому что эти обветренные горцы были по-своему привлекательны.

Филомена моргнула, ругая себя за то, что так смотрела на этого разбойника-убийцу, и оцепенение прошло.

— Откройте дверь, — приказал разбойник глубоким басом.

— Нет! — ответила Филомена и, вспомнив о хороших манерах, повторила. — Не надо, пожалуйста!

Они называли его Демоном-горцем.

В течение двадцати лет Лиам Маккензи возглавлял ряд пехотных, потом кавалерийских и артиллерийских полков. Во время восстания сипаев бился с разъяренными толпами и покрыл себя славой, когда удалось подавить это восстание. Он способствовал ликвидации Ост-Индской кампании с помощью шпионажа, убийств и даже прямого военного вмешательства, залил джунгли кровью, чтобы корона могла установить прямой контроль над кампанией. Он возглавлял атаку на китайские пушки во время Второй Опиумной войны, умудрившись верхом прорваться через азиатскую огневую батарею. Секретно проводил спасательные операции в Абиссинии и области Ашанти, оставляя после себя горы трупов. Он занимался подготовкой наемных убийц и сам убивал предателей, свергал целые династии и казнил тиранов. Вот таким был Уильям Грант Руарид Маккензи, подполковник Королевских хайлендских войск, маркиз Рейвенкрофт, девятый лэрд и глава клана Маккензи из Уэстер-Росс. Агент короны и вождь своего народа.

Когда Лиам отдавал приказ, ему подчинялись и аристократы, и плебеи, чаще всего не задавая вопросов. У него не было времени на эту даму. На восточных полях возник пожар, и его люди боролись с ним до изнеможения. Дождь оказался даром божьим, он спас озимые. Когда Кеннет прискакал к ним и объяснил, что произошло с экипажем, людям пришлось бросить все и мчаться пять миль под холодным осенним дождем, чтобы спасти эту хорошенькую неженку.

И эта дамочка не пустила его в его собственный экипаж, не послушалась команды, ответив вежливо «не надо, пожалуйста!». В другом случае он просто сорвал бы дверцу с петель, вытащил ее из коляски и заставил пожалеть о случившемся. Придется так и сделать, иначе его люди подумают, что он — слабак. А может быть, наоборот, они решат, что он — настоящий зверь. Теперь Лиам уже не знал, что делать. Ведь Маккензи — фермеры, а не солдаты, и правила, которыми он руководствовался раньше, не подходили для Рейвенкрофта. К сожалению!

Их взгляды встретились, и Лиам почувствовал, как земля у него под ногами вздрогнула, чего никогда не было раньше. Но вздрогнула не так, как бывает на податливой почве болота, и не так, как на скользком иле под грубыми башмаками. Просто земля медленно повернулась в космосе и встала на то место, которое было для нее предназначено.

Что-то светилось в мягком взгляде сияющих зеленых глаз, и это нечто, казалось, лишило его способности соображать. Лиам был взволнован, даже разъярен. Он подергал ручку дверцы.

— Откройте немедленно! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Но чертовка чинно покачала головой, и ее губы под тяжелой вуалью дрогнули. Она открыла небольшое окошечко, устроенное для вентиляции над большим окном, и ответила на безупречном английском языке:

— Благодарю вас, но я не могу открыть.

У Лиама даже косточки хрустнули, так крепко он сжал кулак.

— Кажется, мы изрядно напугали девицу, — заметил на родном гэльском Рассел Маккензи, управляющий Лиама. — Посмотрите, на кого мы похожи!

Лиам посмотрел на измазанного сажей управляющего, на свою промокшую одежду и согласился:

— О да!

Потом снова повернулся к женщине:

— Если вы отправитесь с нами, мы отвезем вас в Рейвенкрофт-Кип и спасем от бури. А потом пошлем за вашими вещами.

Филомена нервно оглядела мужчин, окруживших коляску, и Лиаму показалось, что, когда она повернула голову, он заметил рану на ее губе. Но рассмотреть женщину, пока она была внутри, не удавалось. И это, видит бог, его очень раздражало, так как хотелось увидеть ее целиком и понять, так ли она хороша, как ее глаза.

— Я высоко ценю ваше щедрое предложение, сэр, но мне нужно дождаться кого-нибудь из поместья Рейвенкрофт, чтобы они меня забрали отсюда. Они прибудут с минуты на минуту.

Ее слова вызвали оживление у спутников Лиама. А он подумал, что не помнит, когда его так часто благодарили в течение одного разговора и при этом отказывали.

— Это мы и есть, девушка, — сказал Томас Кэмпбелл, мужчина, похожий на медведя, и указал на Лиама. — А вот это сам маркиз, правда ведь, лэрд?

— Да. — Лиам кивнул, ожидая, что теперь, когда все стало на свои места, ему откроют дверцу.

Но вместо ожидаемых знаков почтения женщина скептически повела бровью, оглядев его, и ответила:

— Все-таки я подожду.

На этот раз смех стал еще громче, и Лиам стиснул зубы.

— Я Лиам Маккензи, маркиз Рейвенкрофт, лэрд и глава клана Маккензи из Уэстер-Росс.

Язык упрямой дамы облизнул рану на губе, потому что она обдумывала возникшую проблему. Тем временем Лиам снова потрогал дверцу, чтобы проверить, не открыта ли она. И тут в голову женщины пришла идея.

— Есть ли при вас доказательства вашего титула или дворянского звания? — спросила она, глядя на него выжидательно, будто предлагала решение важной проблемы. — Например, перстень с печаткой или печать…

— То, что я не развалил этот экипаж на куски голыми руками, уже доказывает мое дворянское звание, — прорычал Лиам сквозь стиснутые зубы. — Откройте же эту чертову дверь!

— Извините, не открою! — И она захлопнула окошко.

Смешки его подчиненных тут же оборвались, стоило ему развернуться и посмотреть на них. Лиам снова повернулся к экипажу и стукнул в окошко, на этот раз стараясь его не разбить. Дама тут же открыла.

— Вам что-нибудь нужно?

— Эй! — подал голос Рассел Маккензи, прежде чем его хозяин заговорил. — Почему вы решили, что это не лэрд Маккензи?

Лиам хотел было рыкнуть на Рассела, но пришлось признать, что это был хороший вопрос.

— Потому что маркиз — отец двоих уже довольно взрослых детей, вернувшийся с военной службы, которая продолжалась несколько десятков лет. Он должен быть довольно пожилым человеком, а не таким… дюжим молодцом… — леди повела длинными ресницами в сторону Лиама, прежде чем завершить, — и не так выглядеть.

В Лиаме вдруг проснулось нечто давно забытое, давно похороненное в самом темном уголке души. Странная гордость, свойственная подросткам в период взросления. В свои сорок лет он уже забыл, как это бывает. Ему не раз приходилось испытывать откровенные заигрывания со стороны красивых женщин, даже довольно молодых. Но признание его мужественности со стороны девицы под густой вуалью неожиданно заставило его покраснеть, как неопытного щенка.

— Черт возьми, вот так проблема! Нужно вытащить ее оттуда, Лиам, — убеждал его Рассел на гэльском, не скрывая усмешки. — В своем медном корсете она же замерзнет, как ведьма на болоте!

Лиам вздохнул, чтобы успокоиться.

— Что нужно сделать, чтобы вы добрались до Рейвенкрофт-Кип? — спросил Лиам тоном, которым говорят с несмышленым ребенком.

— Думаю… — Женщина осмотрела его команду, потом взглянула на него. — Раз вы спрашиваете, то я, конечно, заплачу вам, если вы, джентльмены, почините колесо у этого экипажа.

Все четыре Маккензи и двое Кэмпбеллов зашлись громовым смехом, заставив женщину нахмуриться. Даже Лиам прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. Он внимательно следил за тем, как его новая гувернантка с изумлением наблюдает за ними.

— Всего-то? — Томас Кэмпбелл фыркнул, стряхивая капли дождя с шапки.

— Просто поставить на место колесо и отправить вас с богом? — Рассел рассмеялся так громко, что его лошадь взбрыкнула.

— Именно так! — строго ответила Филомена.

Горцы вообще веселый народ, но Лиам давно не слышал, чтобы его люди смеялись так искренне:

— Отошлите-ка вы ее домой! Не очень-то она сообразительна! Может, лучше взять ее в любовницы вместо гувернантки, она такая забавная и хорошенькая!

Лиам с интересом стал разглядывать выражение лица женщины, скрытое густой вуалью. Судя по голосу и по тому, что видно под вуалью, она довольно молода. Интересно, почему Фара Блэквелл выбрала именно ее, чтобы послать к нему? Разве он неясно изложил свои требования?

Девица терпеливо ждала, пока не стихнет веселье и снова заговорила:

— Извините меня, господа, но я осмотрела колесо немного ранее, еще до того, как начался дождь, и мне показалось, что его несложно будет закрепить, если вы возьметесь за дело все вместе.

— Ну-ка, барышня, поучите нас, как это можно сделать! — Рассел вытер то ли дождевые капли, то ли слезы смеха с красной обветренной щеки. — Нужно просто надеть колесо на ось и закрепить там… чем? Может, молитвой?

На этот раз женщина тоже улыбнулась:

— Нет… — и указала из окна длинным элегантным пальчиком. — Посмотрите, и вы увидите, что и колесо, и ось в отличном состоянии. Если вы посмотрите сюда, то увидите, что основные детали здесь две чеки, — она встала на колени, чтобы высунуть руку из оконца и указать на причину проблемы. — Их срезало сверху, поэтому колесо отскочило.

Все мужчины, Лиам в том числе, молча уставились на нее. Исчезли все признаки насмешки. Отчасти это произошло из-за ее слов, а отчасти потому, что она прижалась грудью к окошку экипажа. Несмотря на плотное шерстяное платье бордового цвета, они поняли, что такая роскошная фигура может только во сне присниться. Возможно, она выглядела смешно, когда высунулась из крошечного оконца. Но Лиам сгорал от стыда, и не только от стыда, когда понял, что, как и другие мужчины, пялится на женщину с отвисшей челюстью. Неужели это ее настоящая грудь, а не какое-нибудь ловкое приспособление, придуманное в Лондоне? В тот момент он пожертвовал бы одним глазом, чтобы узнать правду. И тут же ему захотелось выжечь глаза всем, кто на нее уставился.

— Ну-ка, — прикрикнул он на мужчин. — Проверьте колесо.

Проверкой занялся Рассел, который склонился, чтобы убедиться в правильности суждения женщины.

— Будь я проклят, а ведь она права! — пробормотал он Лиаму, удивляясь, как это молодая леди с такими грудями может разбираться в устройстве колеса.

— Знаете, леди, у нас тут на перевале не валяются где попало лишние чеки. — Рассел посмотрел на нее, как будто ожидая немедленного решения и этого затруднения.

— Теперь, когда мы знаем, в чем проблема, — Лиам произнес ровным, уверенным голосом, — я бы попросил вас еще раз подумать и сесть со мной на лошадь, чтобы проехать жалкие пять миль до Рейвенкрофт-Кип.

Теперь он уже не совсем понимал, почему так хочет, чтобы она села на его лошадь, но он страстно желал, чтобы она перестала высовываться из окна и спряталась подальше от жадных глаз его людей.

Выражение лица женщины посветлело.

— В этом нет нужды. — Она обратилась к Расселу, так как его круглое веснушчатое лицо, красные щеки и постоянно добродушное выражение казались ей самыми симпатичными. — Разве нельзя снять чеку с одного из оставшихся колес, поскольку на каждом есть по две чеки? Эти жалкие пять миль они продержатся и на одной, а уже на месте можно будет сделать и более тщательный ремонт.

Наконец она вытащила руку из окна, и ее тело отодвинулось вглубь экипажа. Теперь Лиам не знал, благодарить ли ему бога или проклинать.

Рассел подумал и произнес:

— Нам нужно что-то, чем можно было бы ее закрепить. — Он задумчиво потрепал свою рыжую бороду и подмигнул женщине. — Хоть мы тут все молодцы, но закрепить чеку голыми руками не можем.

— У меня есть сумка с инструментами, — подал голос Кевин, сын Томаса Кэмпбелла, спешился и потянулся к своей седельной сумке.

Лиам остановил его жестом.

— Будет проще доставить вас в Рейвенкрофт, а потом починить экипаж, не отягощенный лишним весом, — произнес он.

Дама от возмущения даже задохнулась, а все женатые мужчины предупреждающе хмыкнули.

— Я имею в виду проклятые чемоданы, нагруженные на крышу коляски.

Казалось, его знаменитый вспыльчивый нрав начал проявлять себя. Лиам указал на своего коня Магнуса и протянул женщине руку, как будто стенки экипажа их не разделяли.

— Будьте любезны, леди!

Она разглядывала его протянутую руку с таким вниманием, что Лиам тоже посмотрел, все ли с ней в порядке. Просто рука, и ничего больше. Вся в мозолях, квадратная, немного поцарапанная, но ничего необычного, разве только размер. Но тут уж ничего нельзя поделать. Рука не походила на изящную руку маркиза, и они оба это знали.

— Не могу… Я боюсь!

Лиам напряженно разглядывал ее в течение минуты, и никто даже не пошевелился в ожидании его реакции. Поначалу ему показалось, что эти слова «не могу, я боюсь» означают вежливый отказ. Но, подумав, решил, что они значат нечто совсем другое, просто признание, что она действительно боится.

Комок раздражения в его груди немного растаял, и на его месте возникло нечто другое, возможно, разочарование. Ему и прежде доводилось видеть подобное выражение в женских глазах: одновременно неуверенность, подозрительность и стремление успокоить собеседника. У его матери было такое выражение лица, когда она говорила с отцом.

Лиам снова посмотрел на свои руки. Может, она увидела кровь, их когда-то обагрившую? Или почувствовала жестокость, живущую в его черной душе? Возможно, она поняла, какие порочные, грешные стремления бродят сейчас в его теле? Она права, что его боится.

— За дело, ребята! — Лиам вздохнул поглубже, взялся за колесную ось и поднял самую тяжелую часть экипажа, чтобы кто-нибудь другой поставил колесо на место.

Он чувствовал ее взгляд все время, пока они поднимали и чинили коляску, сам не понимая, отчего это так его волнует. Но то, что она видела, как он кряхтит под тяжестью и потеет, его чертовски возбуждало.

Лиам не позволил себе взглянуть на женщину, даже когда они все завершили, вскочил на коня Магнуса и послал его в галоп, оставив своих людей и распорядившись, чтобы они доставили экипаж до Рейвенкрофта. Лиам хотел принять ванну и переодеться, чтобы наконец она встретила настоящего маркиза.