В объятиях герцога

Керриган Берн, 2017

Имоджен Причард – девушка из бедной семьи, вынужденная трудиться на двух работах, чтобы прокормить больную мать и маленькую сестру и расплатиться с долгами погибшего отца. Колин Толмедж – герцог Тренвит, после похорон отца и брата пришедший в паб, где по ночам работала Имоджен, чтобы утопить горе в вине. Он соблазняет девушку и исчезает из ее жизни, даже не поняв, что стал для нее и первым мужчиной, и первой любовью. Прошло время, Колин стал героем войны, и его, тяжелораненого, балансирующего между жизнью и смертью, доставили в госпиталь, где Имоджен работала медсестрой. Она выхаживает герцога и покоряет его сердце. Казалось бы, для счастья нет препятствий. Однако снова и снова Имоджен задает себе мучительный вопрос: не бросит ли ее Колин, если вспомнит однажды об их первой встрече?..

Глава 5

— Сестра Причард, я и не предполагал, что вы склонны к истерике. — У доктора Фаулера когда-то были пухлые щеки, но теперь кожа их свисала. Он с хмурым высокомерным видом поглядывал на Имоджен. — Диагноз ясен, у лорда Тренвита тиф. Любой медик подтвердит его. Это хрестоматийный случай. Диагноз поставили врачи, которые лечили Тренвита в Индии.

Доктор Фаулер свято верил в то, что Тренвита доставили из Индии, а не из Болгарии или Турции.

— Значит, сами вы диагноз не ставили, а положились на мнение других врачей, — уточнила Имоджен.

— Осторожнее, сестра Причард, вы на опасном пути. — В голосе доктора Фаулера звучало предостережение.

Он был явно недоволен Имоджен.

— Я не хочу проявлять к вам неуважение, доктор Фаулер, — начала девушка, — но все же выскажу свое мнение по поводу диагноза. Я считаю, что мы имеем дело с септицемией. Если бы вы только видели, как его светлость отреагировал на мои прикосновения к культе…

— Бедняга, ему отрубили кисть, — нетерпеливо перебил ее Фаулер. — Или отпилили, судя по ее внешнему виду. Рана все еще причиняет ему страдания.

— Не просто страдания, а острейшую боль!

— Она опухла, сестра Причард?

Доктор Фаулер смотрел на Имоджен с таким пренебрежением, как будто перед ним была мышь, которую следовало уничтожить.

— Я бы не сказала, что она опухла, но рана плохо заживает, поэтому…

— Она воспалена и горяча на ощупь?

— Он весь горит.

У Имоджен не было истерики, доктор напрасно обвинял ее в этом, но в ее голосе звучали нотки отчаяния.

— Но сама рана не воспалена, она не красного цвета, да? — допытывался Фаулер. — Нет абсцесса или явных отеков?

Имоджен не хотела уступать, но и лгать не могла.

— Может быть, вы найдете время и зайдете, чтобы осмотреть…

— Вы что же, думаете, что я не осматривал культю? — возмущенно сказал доктор. — Вы намекаете на то, что я пренебрег своими обязанностями, проявил халатность?

— Я не собираюсь ни в чем обвинять вас. Но разве вы не планируете делать операцию его светлости на культе, чтобы придать ей более правильную, округлую форму? Она страшно деформирована. Вы могли бы во время этой процедуры сами убедиться, права я или нет. В любом случае, его светлости будет удобнее жить с хорошо обработанной культей.

— Какой бред! Я не могу подвергать жизнь ослабленного болезнью пациента риску, кладя его на операционный стол! Если я это сделаю, то потеряю всякое доверие и доброе имя. Меня могут лишить медицинской практики. Нет, нет, моя дорогая, я этого не сделаю. И потом, герцог находится в таком плачевном состоянии, что ему сейчас не до эстетики, не до внешнего вида руки. Он, скорее всего, долго не протянет, поэтому…

Имоджен от негодования всплеснула руками. Подбежав к письменному столу из красного дерева, за которым с важным видом восседал главный врач больницы, она стукнула кулаком по столешнице.

— Мы не можем допустить, чтобы герцог умер, доктор Фаулер! Наш долг — сделать все возможное, чтобы он выздоровел. Поэтому мы должны испробовать все средства, перебрать все варианты. А что если я права? Неужели вам трудно еще раз осмотреть пациента и уточнить диагноз?

— Я не понимаю, что здесь происходит, — возмутился доктор Фаулер.

Он поднялся, вышел из-за стола и остановился перед Имоджен. Они стояли почти вплотную, и девушке стоило большого труда выдержать это противостояние и не отшатнуться от главного врача. Она чувствовала себя Давидом перед сражением с Голиафом. Только вот у нее не было пращи. Не было армии. Не было обширных знаний в области медицины.

— Я ценю ваше усердие, — произнес доктор, — я знаю, что ее величество поручила вам заботиться о Тренвите. В руках королевы сосредоточена большая власть, она многое может, но не все подвластно ей. Жизнь герцога находится в руках Божьих. Вероятность того, что он выживет, мала. — Фаулер подошел к двери и широко распахнул ее, давая медсестре понять, что она свободна. Он, по существу, выпроваживал ее из кабинета. — Не принимайте все так близко к сердцу, моя дорогая. Ваше усердие и старания делают вам честь, и я обещаю, что смерть герцога никак не повлияет на вашу карьеру. Вас никто не упрекнет, что вы не смогли выходить тяжелобольного пациента. Вы должны ухаживать за герцогом, обеспечивать ему комфорт, а ставить диагнозы — это задача врачей.

Имоджен трясло от ярости. Она не любила конфликты и всегда их избегала. Но сейчас она готова была идти до конца, настаивая на своем. Имоджен презирала невежд и эгоистов, которые не терпели, когда их мнение ставили под сомнение люди более низкого ранга.

Из-за высокомерия Фаулера Коул мог погибнуть. Как доктор не понимал этого?

— Всего хорошего, сестра Причард, — поторопил ее Фаулер, и Имоджен, кипя от злости, пулей вылетела из кабинета.

Она сразу же направилась в лабораторию, где по ее расчетам должен был находиться доктор Лонгхерст. Ее сердце сжимало отчаянье.

— Вы должны что-то предпринять, или он умрет! — выпалила она с порога, задыхаясь от быстрой ходьбы и переполнявших ее эмоций.

— О чем вы, сестра Причард? — удивленно глядя на нее через толстые круглые линзы очков, спросил Лонгхерст. В этих очках он напоминал сову. Схожесть усугубляла его непослушная кудрявая шевелюра, короной вздымавшаяся надо лбом.

— Я говорю о Коуле… ой, простите, о его светлости. Я считаю, что у него сепсис, а не тиф. Мне кажется, что рана на руке стала причиной заражения крови. Но на это до сих пор никто не обратил внимания.

Лонгхерст осторожно поставил колбу, которую держал в руке, на полку одного из многочисленных стеллажей, стоявших в комнате. Имоджен ходила между ними, как по лабиринту.

— Я видел культю, мы осматривали ее вместе с доктором Фаулером, когда меняли повязку. — Взгляд Лонгхерста за стеклами очков стал задумчивым, он как будто копался в памяти, стараясь припомнить мельчайшие детали. — Я не заметил абсцесса. Никаких признаков инфекции или нагноения. Вены не были обесцвечены. Хотя я помню, что пациент бурно реагировал на малейшее прикосновение к покалеченной руке. Это показалось мне тогда ненормальным. — Доктор испытующе посмотрел на Имоджен. — У вас есть какие-то доводы в пользу нового диагноза? Я готов выслушать их.

Имоджен понимала, что должна быть краткой, чтобы Лонгхерст выслушал ее до конца.

— Как вы знаете, я перенесла тиф, поэтому мне хорошо знакомы его симптомы. Тиф почти всегда сопровождается зудящей сыпью. Кроме того, вам постоянно кажется, что ваши легкие набиты ватой, и вы пытаетесь откашляться, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения. Но оно не проходит. И еще у вас проблемы с желудком, создающие, мягко говоря, некоторые неудобства.

— Вам нет нужды перечислять симптомы тифа, сестра Причард. Я их прекрасно знаю. — Лонгхерст нетерпеливо расстегнул манжеты рубашки и стал закатывать рукава. — Простите, но у меня много работы.

Имоджен пришла в ужас от того, что снова столкнулась с мужским эгоизмом, но она не намерена была отступать.

— Я считаю, доктор Лонгхерст, что у Тренвита наблюдается не весь комплекс симптомов, характерных для тифа, а лишь некоторые, причем не основные. Он скорее хрипит, чем кашляет. Хрип и кашель — не одно и то же. У пациента к тому же отсутствует сыпь. Если бы у него была сыпь, но не было кашля или был бы кашель, но не было сыпи, можно было бы говорить о необычном проявлении болезни. Но у Тренвита отсутствуют оба главных симптома!

Лонгхерст на мгновение задумался, а потом кивнул, тряхнув кудлатой головой, и поправил очки на переносице.

— Хорошо, но почему вы решили, что у Тренвита сепсис?

— Вы сами отметили боль в культе. Жар у пациента усиливается. Ему трудно дышать. Пульс учащенный и слабый, едва прощупывается. Уильям говорит, что Тренвит ни разу не справил нужду. Все эти симптомы указывают на сепсис.

Лонгхерст торопливо направился к двери.

— Я должен еще раз осмотреть Тренвита, — на ходу заявил он. — Если дела обстоят так, как вы описали, то нам нужно срочно информировать доктора Фаулера и готовиться к операции.

— Я уже говорила с доктором Фаулером. Он не хочет ничего слышать. — Имоджен схватила Лонгхерста за руку. — Я боюсь, доктор Лонгхерст, что если еще и вы заведете с ним разговор о сепсисе, то он объявит нам обоим по выговору и, что будет еще хуже, запретит лечить герцога.

— Уж этот мне Фаулер… — Лонгхерст сплюнул так, как будто ему было противно произносить это имя. — Уму непостижимо, как этого тупого человека могли назначить главным врачом больницы! Он, конечно, силен в финансовой сфере, умеет привлекать средства для нашего учреждения, но в медицине он — ноль. — Лонгхерст вдруг спохватился. — Простите меня за излишнюю горячность.

— Я с вами согласна, — вздохнув с облегчением, сказала Имоджен. — Так вы поможете Тренвиту? Вы — его единственная надежда.

— Я больше фармацевт, чем хирург. Лечение его заболевания не в моей компетенции. — Лонгхерст с нерешительным видом огляделся в лаборатории. — Если я сделаю несанкционированные процедуры, то могу потерять должность.

— А если не сделаете, то человек может потерять жизнь! — чуть не плача, воскликнула девушка.

Глаза Лонгхерста потеплели.

— Вы хорошо сделали, что напомнили мне об этом. Пойдемте, посмотрим на вашего больного.

Когда Имоджен была маленькой девочкой, у них в доме жила кошка по имени Айрис, которая родила несколько котят. Один из них, по кличке Икар, сильно привязался к Имоджен и следовал за ней повсюду по пятам. Он не оставлял ее, даже когда она принимала ванну. По ночам котенок спал у нее на груди, свернувшись калачиком. И Имоджен старалась не шевелиться, прислушиваясь к дыханию спящего животного. Однажды она попыталась дышать с Икаром в унисон, но вскоре оставила свои попытки. От учащенного дыхания у нее закружилась голова.

И вот сейчас, стоя рядом с Лонгхерстом, который осматривал Тренвита, Имоджен заметила, что дыхание герцога было столь же учащенным и поверхностным, как у Икара.

Когда Лонгхерст ощупывал изуродованное запястье Тренвита, тот только судорожно дергался и мычал. На громкие хрипы и стоны у него, по-видимому, уже не было сил. Имоджен понимала, что Коул угасает.

Наконец Лонгхерст закончил осмотр и повернулся к девушке. У него был озабоченный вид.

— Подготовьте анестезию и хирургические инструменты, — приказал он и добавил: — Надеюсь, что делать операцию еще не слишком поздно.