Квартира в Париже

Келли Боуэн, 2021

Не бойся погрузиться в тайны прошлого, ведь его подводный мир бывает прекрасен. Душераздирающий исторический роман Келли Боуэн рассказывает о тайнах поколений. «Парижская квартира» сочетает в себе лучшее от женской художественной литературы. Это пронзительное и захватывающее путешествие, разворачивающиеся на фоне объятой войной Франции. Секреты защищают ее прошлое, но правда – ключ к ее будущему… 1942 год, Париж. Эстель Алар, наследница богатой французской семьи, едва ли хорошо знает родителей и находит семью в тесном кругу друзей. Счастливая жизнь рушится, когда начинается война, и теперь Эстель рискует навсегда потерять тех, кто ей дорог. И тогда девушка принимает судьбоносное решение. 2017 год, Лондон. Когда бабушка Аурелии умирает, она оставляет внучке маленькую парижскую квартиру. Аурелия еще не знает, что найдет в квартире коллекцию украшений и платьев, а одна из картин окажется ключом к разгадке главной тайны ее бабушки. Вместе с Габриэлем Сеймуром, реставратором с загадочным прошлым, героине предстоит раскрыть правду, скрытую в стенах парижской квартиры. «Удивительный взгляд на жизнь сильных женщин, рисковавших всем во время Второй мировой войны». – Карен Уайт «Трогательная история об опасностях и интригах, любви и потерях, которая разворачивается на фоне Парижа. Настоящее сокровище». – Кристина Уэллс Романы Келли Боуэн были переведены на итальянский, французский, японский и румынский языки.

Глава 4

Габриэль

ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 28 июня 2017 года

Габриэль Сеймур стал лжецом.

А все из-за электронного письма какой-то женщины, утверждавшей, что обнаружила картину кисти его деда, ни больше ни меньше! Без особых раздумий он уже собирался отправить сообщение в небытие, но тут на экране появилось изображение Милбрук-холла, его семейного поместья в Норфолке.

Картина на фотографии была выполнена в тех же однородных тонах, которыми отличалась манера деда, но сама композиция внушала оптимизм, все недостатки словно компенсировались голым энтузиазмом автора. Этот стиль Габриэль знал как свои пять пальцев, он всю жизнь провел среди десятков подобных картин, до сих пор висевших на стенах отчего дома.

В письме некая Аурелия Леклер сообщила, что освобождает от вещей квартиру, когда-то принадлежавшую покойной родственнице, спрашивала, известно ли Габриэлю, как картина могла попасть в Париж, и знакомо ли ему имя Эстель Алар. Кроме того, интересовалась, имеет ли эта картина какую-то ценность, так как фамилия художника, по ее словам, ни о чем не говорила, и пользуются ли его работы хоть каким-нибудь спросом.

В любом случае хранить картину мадам Леклер не собиралась, она была настроена совершенно бесплатно вернуть ее семье Габриэля, законным владельцам. И в конце письма приглашала его в Париж взглянуть на эту работу.

Из сообщения совершенно ясно следовало, что, во-первых, отправитель не нуждается в средствах, возможно, эта дама настолько богата, что о приумножении своего состояния даже не задумывается. А во-вторых, незнакомка абсолютно не разбирается в искусстве. В последнем он окончательно утвердился, когда за веселеньким пейзажем разглядел на приложенном снимке еще одно полотно.

С него на зрителя смотрела обнаженная женщина, и даже при неважном качестве снимка в глаза бросались энергичная манера и тщательно продуманные тона. По жилам молнией пронеслось сладостное предвкушение редкой находки, и телефон чуть не выпал из рук. Через несколько мгновений Габриэль уже бронировал билет на ближайший утренний рейс из Лондона в Париж на поезд компании «Евростар». Габриэль по многолетнему опыту знал, что даже при полной уверенности в принадлежности работы определенному автору не стоит делать громких заявлений, пока не проверишь лично самым скрупулезным образом. Ложные надежды владельца произведения искусства еще никогда до добра не доводили. И поэтому он лишь сообщил мадам Леклер, что хотел бы как следует рассмотреть небольшой пейзаж.

Солгал. Без зазрения совести. Потому что, если тот холст с обнаженной натурой оправдает его предположения…

Поднимаясь по крутой улице, Габриэль еще раз сверил адрес, сохраненный в телефоне. Ему всегда нравилась энергичная атмосфера Девятого округа Парижа, вся эта деловая суета множества международных компаний, чьи офисы аккуратной вереницей выстроились вдоль просторных бульваров. После реконструкции в девятнадцатом веке при бароне Османе старый Париж из беспорядочного лабиринта мрачных узких улочек превратился в роскошный город со светлыми просторными бульварами, увенчанный жемчужиной — Оперой Гарнье, которую не раз посещал Габриэль. Дом, где жила мадам Леклер, был построен в то же время, прекрасное здание из местного известняка с кремовым трехэтажным фасадом, украшенным одинаковыми окнами и идеально выстроенными балконами.

Войдя в здание, Габриэль поправил сумку, висящую на плече, и в радостном волнении направился вверх по лестнице. Его работа большей частью была монотонной и кропотливой, но в такие моменты казалось, будто он, подобно Индиане Джонсу, охотится за очередным утраченным сокровищем.

Поднявшись на площадку, он протянул было руку к бронзовому молоточку на двери мадам Леклер, но обернулся на звук открывшейся сзади двери, сопровождаемый яростным визгливым тявканьем.

Из квартиры напротив появилась пожилая дама со зловеще-броской помадой на губах в модном полвека назад платье в цветочек.

В руке она сжимала трость, а под мышкой держала извивающуюся собачонку.

— Что вам нужно? — требовательно осведомилась она.

— Прошу прощения? — удивился Габриэль.

— Ни минуты покоя, — нахмурилась дама, отчего жирно подведенные глаза стали похожи на жуткие черные прорези. — Что вы тут забыли?

— Вас это не касается, — вежливо ответил он.

Собачонка зарычала и вновь залилась яростным лаем. Габриэль нахмурился.

— Небось к этой девице пожаловали, — женщина повысила голос, перекрикивая тявканье.

— Вот именно, — донесся чей-то голос из-за спины Габриэля.

Обернувшись, он увидел одетую в ярко-красный сарафан женщину с длинными каштановыми волосами, собранными в небрежный хвостик.

На губах ее играла едва сдерживаемая улыбка.

— Мадам Леклер? — от удивления выпалил он.

Почему-то из их краткой переписки у него сложился образ педантичной суровой матроны, занимающейся куплей-продажей недвижимости.

— Каюсь, — ответила она. — Я Аурелия, но все зовут меня Лией. А вы, наверное, мистер Сеймур.

— Да. Но зовите меня Габриэль.

Тут до него дошло, что так пристально разглядывать новую знакомую не совсем прилично, и, отведя взгляд, он протянул руку.

— Очень приятно.

Лия ее крепко пожала, и он со странной неохотой отпустил теплую ладонь.

— А это мадам Хофман, соседка.

— Мое почтение, — с легким кивком выдавил он.

Старушенция стукнула тростью по полу.

— Видала я таких! — рявкнула она, оглядывая его спутанную шевелюру и чернила на руках. — Нечего тут ошиваться. Здесь порядочные люди живут, это вам не какой-нибудь притон для полоумных художников и наркоманов.

— Ничего себе… выпад, — заметил Габриэль, еще не определясь, то ли веселиться, то ли разозлиться на старую каргу.

— Это еще не все, — шепнула по-английски Лия. — Как появится летучая обезьяна^[3], бегите без оглядки.

— Думаете, можно спастись от летучей обезьяны? — шепнул он.

— Мне бы только вас перегнать.

Габриэль засмеялся, и извивающаяся собачонка снова захлебнулась неистовым лаем.

— Входите, пожалуйста, — громко повторила Лия, перейдя на французский, и посторонилась, пропуская Габриэля.

Он не мешкая прошмыгнул в квартиру, сопровождаемый злобным рычанием и лязгом зубов собачонки.

Лия вздохнула.

— Всего хорошего, мадам…

— Имейте в виду, я могу устроить, чтобы вас отсюда выселили, — не унималась соседка. — Есть кое-какие связи…

— Доброго дня, мадам Хофман, — пожелала Лия и захлопнула за собой дверь.

— Очаровательная особа, — заметил Габриэль, прислушиваясь к доносящемуся из-за двери тявканью.

— По-моему, она вполне безобидная. Одинокая просто. Как говорила моя grand mère: «Брехливой собаки не бойся, а соседа-молчуна берегись».

Лия прошла в комнату, оставив после себя легкий аромат жасмина.

— Первый раз слышу.

Он огляделся, стоя в обшитой деревянными панелями прихожей.

— Индейская поговорка.

— Ваша бабушка — американка?

— Нет, — Лия нахмурилась, но развивать тему не стала и просветлела лицом: — Благодарю за отзывчивость. Надеюсь, я не оторвала вас от дел?

— Вовсе нет, — Габриэль опустил сумку. — Вы меня заинтриговали.

Она даже не подозревает чем.

— Картина здесь.

Она наклонилась, чтобы достать небольшой пейзаж, прислоненный к стене около двери. И никаких следов холста с обнаженной натурой…

Лия подала Габриэлю картину.

— Узнаете?

При ближайшем рассмотрении потуги художника угодить зрителю стали еще очевидней, чем на фотографии, но сюжет картины не узнать было нельзя. В правом нижнем углу был замысловатый автограф «Уильям Сеймур».

— Это Милбрук-холл, наше родовое поместье уже несколько веков. Подпись моего деда. Такие пейзажи он десятками писал, и на всех Милбрук.

— Так он художник?

— Просто состоятельный землевладелец, не особо обремененный заботами, любитель искусства, — признался Габриэль. — Всегда мечтал устроить выставку своих работ.

— И как, получилось?

— Только у себя в столовой, как ни возмущалась супруга. — Габриэль криво улыбнулся. — По крайней мере, так говорят.

Лия улыбнулась в ответ.

Габриэль перевернул картину. На обороте не было ни единой пометки, способной пролить свет на то, как картина попала сюда.

— Пейзаж принадлежал бабушке, — объяснила Лия, словно прочитав его мысли. — До сих пор ума не приложу, как она его заполучила.

— Гм, — Габриэль перевернул картину лицом к себе.

— Так вам ничего не говорит имя Эстель? Эстель Алар?

Он покачал головой.

— К сожалению, нет. Перед отъездом я созвонился с отцом, он тоже не слышал такого имени. Собирается при первой возможности спросить деда.

— Он еще жив? Тот самый Уильям, что это написал?

— Да. Ему девяносто восемь, годы, конечно, берут свое в смысле здоровья, но он еще в здравом уме. Может, мы получим ответ.

Габриэль взглянул на Лию.

— Эстель Алар была вашей бабушкой?

— Да. Она скончалась как раз в этом возрасте. Девяноста восьми лет.

— Вы были с ней близки?

Лия вздохнула и потеребила маленький кулончик на шее, на котором сверкнули три крохотных красных камешка, инкрустированных в эмалевую поверхность.

— Пожалуй… Насколько это возможно с не очень общительным человеком.

Ей вдруг стало явно не по себе, и она осеклась.

— Я думала, что хорошо ее знаю. А теперь она мне кажется совершенно незнакомой.

Габриэль не нашелся, что на это ответить.

— Простите. Не обращайте внимания на мою болтовню. Как вы считаете, ваша семья захочет вернуть картину? Может, с ней связаны какие-нибудь трогательные воспоминания?

— Благодарю за предложение, но картина безусловно принадлежала вашей бабушке. Она ваша. Можете ею распоряжаться как угодно.

Он вернул ей маленький пейзаж, размышляя, как бы невзначай завести разговор о заветном холсте. Черт возьми! Он не уйдет, не разглядев его как следует!

— Скажите, а как вы меня нашли?

— Через ваш сайт, — она окинула его проницательным взглядом карих глаз. — Вы ведь оценщик произведений искусства.

— Да. Более десяти лет. А еще занимаюсь реставрацией.

Если она нашла его веб-сайт, то и об этом знает.

— Картин, — уточнила она. — Специализируетесь на произведениях ранних модернистов.

— Но приходилось сталкиваться с работами пятнадцатого века и более поздними. Я также реставрирую мозаику и фрески, хотя в случае особо ценных произведений обычно рекомендую клиентам более опытных специалистов. Хватает ума понять, где могу не справиться.

— Может, расскажете, что за клиенты?

Габриэль внезапно усомнился в своей первоначальной оценке познаний этой женщины в области искусства — уж очень здорово этот разговор начал походить на собеседование.

— Страховые агентства. Аукционные дома. Музеи. — Скрестив руки на груди, он сухо добавил: — Желаете их обзвонить, навести справки?

Она сцепила перед собой руки и потупилась.

— Вообще-то… уже.

Вот так неожиданность.

— И многих успели?

— Всех.

— Ого!

Час от часу не легче.

— Вас рекомендуют с самой лучшей стороны. И я практически убедилась, что вы не маньяк-убийца.

— Ну что ж, и на том спасибо.

— Должна признаться…

— Признаться?

Она поставила пейзаж на место.

— На самом деле я вас пригласила не ради картины деда. Точнее, не только из-за нее.

Вот так ирония судьбы, просто обхохочешься.

— Сначала я искала вашу фамилию, — подняв глаза, продолжила Лия. — Представьте себе, этот самый пейзаж хранился в банковской ячейке, о существовании которой я узнала только после смерти бабушки. И я понятия не имею почему. Не в обиду вашему деду будь сказано, — торопливо добавила она.

— Какие могут быть обиды?

— В завещании было особо упомянуто, что эта картина переходит ко мне.

— Надо же, — только и сумел вымолвить он.

— Я попыталась во всем разобраться, вот и показалось логичным начать с ваших родственников. Вопросов накопилось столько, что я подумала: вдруг кто-нибудь из вас поможет заполнить пробелы. А когда узнала, чем вы занимаетесь, это был просто подарок судьбы, вот и решила, а вдруг. — Она остановилась. — Здесь много других картин. Я пытаюсь их опознать, как-то упорядочить, но… — она глубоко вздохнула. — Что-то меня занесло. Давайте начну по порядку. Ума хватает понять, в чем не разбираюсь, — передразнила она его. — Здесь много неизвестных картин, вот я и понадеялась вас привлечь для их оценки.

Габриэль постарался не выдать внутреннего ликования, уж больно невтерпеж было как следует рассмотреть тот портрет. Он бы согласился и задаром, но получить еще и гонорар… в это было трудно поверить.

— А почему вы не решились отправить эти картины местному оценщику? — задал он вполне резонный вопрос, пытаясь разобраться, что же на самом деле происходит, и добавил: — Сам-то я, конечно, совсем не против.

— Их нежелательно куда-то отправлять. Дело довольно деликатное.

Она бросила на него какой-то странный взгляд.

— Не понимаю.

— Наверное, вам лучше увидеть все своими глазами.

— Хорошо.

— Идемте.

Лия пригласила его в комнату.

Квартира больше напоминала невероятное послание из прошлого, словно сошедшее со страниц учебника истории, призванное поражать воображение изобилием и роскошью. Изысканная мебель и ковры были из тех, что до сих пор пользуются особым спросом на самых эксклюзивных аукционах.

В дальнем углу комнаты над широким камином виднелась мраморная полка, уставленная старинными статуэтками из нефрита. По бокам от него до самого потолка высились два книжных шкафа, мерцающие в лучах солнца золочеными кожаными корешками, невольно заставляя задуматься, сколько же первых изданий выстроилось ровными рядами на этих полках.

И почти все стены сплошь увешаны картинами.

— Это просто…

Он тщетно силился подобрать слова, упиваясь этим великолепием, залитым солнечным светом и радужными отблесками люстры над головой.

— Ошеломляет?

— Не то слово.

— В таком виде она мне и досталась, — рассказала Лия. — Конечно, от пыли было не продохнуть, но окна оставались зашторены, так что ничего особо не выгорело. Я уже устроила генеральную уборку, старалась поаккуратней, картины даже не трогала. Начать лучше вот с этих.

Габриэль направился в сторону коллекции сельских и морских пейзажей на стене напротив окон, сразу выделив наметанным глазом две работы, явно отличающиеся манерой, так прославившей Джона Констебля. Похоже, только на одной этой стене висит целое состояние.

— В каком смысле «она вам так и досталась»? — переспросил он, наконец обратив внимание на её слова.

— По завещанию, — объяснила она. — grand mère мне ее оставила в наследство. Наверное, жила здесь с конца двадцатых до начала сороковых годов прошлого века. Нашлись письма, самые свежие от сорок третьего года.

— И с тех пор никто из ваших родственников в этой квартире не жил?

— Никто о ней даже не подозревал, — уточнила она, заправляя за ухо выбившуюся прядь. — Я сама до недавних пор была уверена, что grand mère всю жизнь прожила в Марселе.

— Понятно, — повторил Габриэль, окончательно запутавшись.

— Вот она.

Лия отошла к резному столику и протянула Габриэлю стоявшую там фотографию.

— Эстель Алар.

Габриэль неохотно оторвался от картин и, взяв фотографию, стал рассматривать. Он раньше видел старые афиши с изображениями кинозвезд вроде Оливии де Хэвилленд или Ингрид Бергман, и они не шли ни в какое сравнение с женщиной, прислонившейся к столбу на этой фотографии.

— Потрясающая женщина, — ничуть не кривя душой, признался он.

— Да уж, — без особого энтузиазма согласилась внучка.

Фотографий Эстель Алар было несколько. На одной она сидела за рулем автомобиля, на другой — верхом на холеной лошади.

— Похоже, она была сорвиголова, — заметил Габриэль.

— Нет, — пробормотала Лия. — Вовсе нет. Grand mère, которую я знала, выращивала лилии, подкармливала бродячих кошек в парке через дорогу и каждое утро одна гуляла по пляжу. В последний вторник каждого месяца соседи приглашали ее сыграть в бочче^[4], но она всякий раз отказывалась. Говорила, что в общении не нуждается и вообще не выносит шумных компаний. Машину не водила, не курила, не пила. Ровно в восемь вечера ложилась спать. Предпочитала высокие воротнички, удобную обувь и свободные брюки из синтетики.

— Снимок сделан давным-давно, — заметил Габриэль, возвращая фото. — Люди с годами меняются.

Лия только невнятно хмыкнула.

— А это кто?

Габриэль взял фотографию офицера в старинной немецкой форме.

— Понятия не имею. На обороте никакой надписи, — она поморщилась. — Думаю…

И замолчала, стиснув руки перед собой.

— Так что вы думаете? — спросил Габриэль.

— Думаю, что бабушка во время войны сотрудничала с фашистами.

— Из-за этого?

Судя по фотографии, которую он держал в руках, особо удивляться было нечему.

— Не только. Еще сохранились пронацистские журналы. Счета из баров в отеле «Риц». Открытка от самого Геринга.

Он поставил фотографию на место.

— Думаю, не стоит делать поспешные выводы, — заметил он. — Возможны и другие объяснения.

— Вы очень добры, я и сама себя пытаюсь убедить. Но по опыту знаю: не стоит слишком мудрить.

Она пыталась улыбнуться, но получалось плохо.

— Против фактов не попрешь. Похоже, как раз поэтому бабушка скрывала и квартиру, и все ее содержимое. Кому в здравом уме придет в голову признаться в предательстве?

Повисла неловкая пауза.

— И это ещё не все, — явно через силу наконец добавила Лия. — В смысле, картины.

— Так покажите же.

Кивнув, она проводила его в комнату, служившую столовой, и молча указала на длинную стену, увешанную картинами.

Габриэль проскользнул мимо нее к новой обширной коллекции. От разнообразия портретов захватывало дух, среди изобилия работ девятнадцатого и двадцатого веков попадались и гораздо более старинные. Среди них совершенно точно был Джон Сингер Сарджент, и по крайней мере пара блестящих работ Иоганна Генриха Фюсли. Без тщательного обследования Габриэль даже не отважился строить предположения насчет других.

— Если картины краденые, вы сможете определить, откуда именно? Или у кого? — спросила Лия.

Габриэль взглянул на нее, силясь подобрать слова, чтобы как-то успокоить, но в конце концов решил сказать правду.

— Если они украдены… что весьма сомнительно… я не могу дать гарантии, что у меня получится найти всех хозяев. В те годы многие семейства вымирали целиком. Установить законного владельца при отсутствии наследников чаще всего невозможно. Но я попытаюсь.

— Хорошо, — едва слышно одобрила она.

— Может, вам станет легче, но мне пока ничего не попалось из каталогов утраченных или украденных картин. Хоть это не моя специализация, но я немного знаком со списком самых разыскиваемых картин мира.

— Это уже обнадеживает, — слабо улыбнулась Лия.

— Ещё картины остались? — закинул удочку Габриэль, так и не увидевший интересовавшее его полотно.

— Только одна. Совершенно не похожая на остальные.

— В этой квартире? — постарался он скрыть волнение.

Лия кивнула, проводила его к спальне и распахнула настежь застекленные створки дверей. Сквозь легкие полупрозрачные занавески из пары высоких окон в комнату сочился неяркий рассеянный свет. Габриэль вскользь заметил широкую кровать и напротив нее огромный шифоньер. И застыл на месте — перед ним было полотно, ради которого он сюда и явился.

И в голове вертелась единственная мысль — вот он, Святой Грааль, который искал Индиана Джонс.

Примечания

3

Обезьяны с крыльями из сказки Ф. Баума «Волшебник страны Оз».

4

Игра с мячом на точность, близкая к боулингу.