Источник жизни

Катя Чудакова

Журналистка Алина Вальд работает в русском издательстве в Дюссельдорфе. Случайная знакомая – няня-бразилианка – сообщает ей об убийстве садовника – русского по происхождению Дмитрия Коновалова, а сама бросается в бега, прихватив дочку хозяев. Полиция считает убийцей няню, но Алина придерживается другой точки зрения и начинает собственное расследование запутанной истории…

Глава 2

Германия, 1941 год

Дитмар Бауэр мог быть лучшим учеником гимназии, если бы… Если бы, по мнению директрисы гимназии фрау Линде, он был достаточно активен в деятельности молодежной национал-социалистической организации «Гитлерюгенд». На пороге 1942 год, войска вермахта триумфально шагают по Европе, и не проявлять патриотизм в такое время… как-то очень подозрительно… А этот долговязый парнишка Бауэр при каждой возможности увиливает от занятий по военному делу, марширует вечно не в ногу, не интересуется новостями с фронтов и даже — подумать страшно! — во время обсуждения последней речи фюрера читал какую-то постороннюю книжку!

Хорошо, что есть такие преданные ребята, как Карл и Генрих Кляйстер! Благодаря им фрау директриса всегда в курсе внутренних дел гимназии. Этим мальчишкам можно доверять: их отец — настоящий, преданный фюреру и Германии член СС. Мать воспитывает восьмерых детей, сам Генрих Гиммлер вручал ей «Материнский крест». Настоящая немецкая мать должна произвести на свет как можно больше чистых арийцев! Так говорит наш великий фюрер! Скоро закончится война и на необъятных просторах рейха везде будут свои люди! Неполноценные народы должны работать, а вот наша цель — быть мозговым центром, управлять миром и совершенствовать человеческую расу, постепенно очищая ее от всякого генетического мусора.

Размышления фрау Линде прервал стук в дверь ее директорского кабинета.

— Вы меня вызывали, фрау Линде? — из-за двери выглянула очкастая голова на тонкой шее.

— Заходи, Дитмар! — поджав губы, пригласила его директриса. — Я хотела с тобой поговорить по вопросу дисциплины и… и патриотизма. Ты ведь знаешь, в какое великое время и в какой великой стране мы живем?!

— Да, фрау Линде! — понурив голову, сказал юноша.

— Ты ведь знаешь, что долг каждого молодого человека — трудиться для процветания рейха?

— Да, фрау Линде!

— Понимаешь, что любой неверно сделанный шаг или непродуманный поступок может повлечь за собой наказание, в соответствии с законами военного времени? — с нарастающей угрозой в голосе продолжала директриса.

— Да, фрау Линде!

— Надеюсь, ты в курсе, что с восемнадцати лет ты можешь быть наказан по всей строгости? Тебе ведь уже есть восемнадцать?

— Да, фрау Линде!

— Что ты заладил, как попугай — Да, фрау Линде! Да, фрау Линде! — в то время… в то время… — задыхаясь от злобы, зарычала директриса… — когда мы обсуждаем речь фюрера, ты читаешь какие-то дерьмовые книжки! Хорошо, что среди твоих одноклассников есть настоящие ребята, и я в курсе, какая паршивая овца завелась в нашем стаде!

«Ах, вот в чем дело! — сообразил Дитмар Бауэр и поправил очки, сползающие на кончик носа. — Черт побери, это работа братишек Кляйстеров! Головы пустые, вот и зарабатывают себе очки стукачеством. В нашем обществе это как раз ценится сегодня гораздо выше интеллекта. Надо как-то отделаться от этой стервозной эсэсовки».

— Извините, фрау Линде! Это больше никогда не повторится!

— Скажи, в вашей семье есть настоящие, преданные делу фюрера партийцы? Ну, про отца твоего я знаю, — скривилась директриса. — А остальные?

— Мой дядя, брат отца, офицер вермахта, член партии с 1935 года…

— Очень хорошо. Общайся с ним больше. Ступай в класс.

Дитмар не стал уточнять, что его отец, профессор биологии Мюнхенского университета, разорвал все отношения со своим младшим братом, когда узнал, что тот принимал участие в слете национал-социалистов. И Дитмар, будучи еще подростком, принял и одобрил позицию отца. По большому счету, юношу мало интересовали политические баталии, борьба за власть, идеи национал-социализма, партийные вожди и их пламенные речи.

До сих пор лично его все это коснулось дважды: первый раз в связи со ссорой отца и дяди, а второй… Случилось это три с половиной года назад, на волне кампании антисемитизма, раздуваемой приспешниками Гитлера. В один чудесный осенний день, вернее был уже довольно поздний вечер, к Дитмару прибежал его лучший друг Йозеф Гольдман.

— Я пришел к тебе попрощаться. Сегодня вечером мы уезжаем.

— Уезжаете? Зачем? Куда?

— Посмотри, что творится вокруг. Евреям нельзя больше оставаться в Германии.

— Вас… выгоняют?

— Нет. Нас просто убивают. Вчера разбили магазин моего дяди в окрестностях Мюнхена, некоторых знакомых уже вызывали в комендатуру, а кое-кто и исчез в неизвестном направлении. Так что ждать больше нельзя. Нашу семью пока не тронули, потому что отца знают многие, даже заместитель коменданта был когда-то его студентом.

— Я все понял. Мне очень стыдно за то, что я немец. Но надеюсь, надолго весь этот кошмар не затянется. Не все же, в конце концов, сошли с ума? И куда вы хотите уехать?

— Сначала в Швейцарию, а потом — в Штаты. Я сообщу тебе, когда будет адрес, на который можно будет писать…

Йозеф уехал, и Дитмар был рад, что его семья вовремя успела скрыться от лап озверевших националистов. Но с того времени никакой весточки от Йозефа он не получил и такого друга и собеседника, как он, больше не встретил. Теперь единственной его отрадой оставались книги, обсудить которые было просто не с кем.

Дитмар усмехнулся про себя: «А что, если у братьев Кляйстеров поинтересоваться, как им понравилась новая книжка такая-то или, как они находят пьесы Бертольда Брехта?» От одной мысли об этом Дитмару стало смешно. Он не сомневался, что единственной книгой, которая могла присутствовать в доме этой многодетной семейки тупоголовых нацистов могла быть «Майн кампф» Гитлера.

Вернувшись домой, Дитмар не стал расстраивать отца рассказом о визите к директрисе. Профессору Бауэру и самому пришлось пережить в последнее время немало потрясений. Один за другим исчезали без следа его коллеги — преподаватели и профессора Мюнхенского университета. Заметно поредели и ряды студентов в аудиториях. Оставшиеся предпочитали не обсуждать появление новых пустых стульев — такие разговоры могут подтолкнуть и их самих следом за пропавшими…

Единственной отрадой для профессора был сын Дитмар — его единственный поздний ребенок, которого после смерти жены он воспитывал один. Отец и сын прекрасно понимали друг друга, для этого им не нужно было много слов и долгих объяснений. Иногда одного слова или взгляда было достаточно, чтобы угадать намерения другого. Это именно то, что называется родственные души, к тому же скрепленные кровным родством.

Профессор Бауэр не без оснований рассчитывал, что сын пойдет по его стопам. Дитмар серьезно интересовался научными исследованиями отца и его коллег, читал всю, попадавшую в Германию, литературу по вопросам генетики и наследственности.

Благо, нацисты всячески стимулировали науку, призванную стать теоретической основой идеи превосходства нордической расы над всеми остальными. А научным сотрудникам кафедры приходилось подтасовывать данные в официальных отчетах, для того, чтобы иметь возможность продолжать нормальную исследовательскую деятельность.

Евгеника в переводе с греческого — рождение лучших. Это скандальное направление человеческой мысли ищет пути улучшения наследственных качеств человека, используя генетические принципы. С приходом к власти в Германии нацистов ей стало трудно оставаться чистой наукой: за развитием евгеники пристально следила политика, она превратилась во всемерно поддерживаемую и развиваемую государством программу.

Нацисты распоряжались плодами евгеники по-своему. Началось с принудительной стерилизации психически больных, а также немногих метисов, рожденных немками от солдат-негров французской армии, оказавшихся в Германии в конце первой мировой войны. Затем приступили к тотальному уничтожению в лагерях смерти всех цыган и евреев, независимо от пола и возраста.

Работы профессора Бауэра и его коллег послужили одним из стимулов зарождения и развития генетики человека и ее важной части — медицинской генетики. Поставленные евгеникой цели — освободить генотип человека от вредных наследственных задатков и обогатить его ценными для физического и умственного развития генами — благородная задача, решением которой занимаются ученые и сегодня. Цели, поставленные перед евгеникой ее основателями и ею не достигнутые, перешли в ведение медицинской генетики.

Для настоящих ученых в те времена тяжело было сознавать, что евгеника, хотя и в извращенном виде, используется, чтобы оправдать страшные преступления. Посещали такие мысли и профессора Бауэра. Но что мог он сделать? Отказаться от работы? Объявить во всеуслышание, что теория расового превосходства — бред и подтасовка научных данных в угоду политикам? Это означало подписать приговор не только себе, но и многим сотрудникам кафедры. Имел ли он на это право?

Душевные терзания доводили профессора до исступления. Месяц назад его сыну исполнилось восемнадцать, и у него появилась еще одна головная боль. Похоже, что «блицкриг», о котором вещал фюрер полгода назад, затягивается на неопределенное время, а армии требуются новые и новые солдаты.

Профессор каждый день с замиранием сердца просматривал содержимое почтового ящика. Пока пронесло, но долго ли будет еще везти? В один прекрасный день придет повестка, и его мальчик — такой талантливый, с тонкой и ранимой душой — должен будет стать «пушечным мясом» в войске, которое бесноватый фюрер с упрямством шизофреника и психопата толкает все дальше на восток.

От армии не спасет Дитмара ни врожденная аномалия почек, ни плохое зрение. Медицинская комиссия, которую проходят все мальчишки после шестнадцати, признала его здоровым и годным для строевой службы.

Когда профессор попробовал поинтересоваться у знакомого военного врача, как можно доверить оружие человеку с таким зрением, тот пожал плечами:

— А что делать? Не мне тебе рассказывать — восемьдесят процентов немцев имеют проблемы со зрением! А кто же воевать будет, если мы всех близоруких по домам распустим? Ничего, в очках увидит мишень!

–…или сам станет удобной мишенью, пока будет высматривать в очках местонахождение противника!

Доктор ничего не ответил. Собственно, ответа от него никто не ждал. Он тоже делает свою работу и тоже боится оказаться завтра среди штрафников на передовой восточного фронта.

Профессор вспомнил разговор с военврачом — вот она, «превосходная раса», почти вся сраженная аномалиями зрения. И ему, как генетику и антропологу, таких дефектов известно немало. Впрочем, как и у любого другого народа — есть характерные, накапливающиеся веками мутации. Причем, чем более «чист» генотип нации — в смысле, без примесей генотипов других этнических групп, то есть без смешанных браков и потомков от них — тем эти мутации чаще проявляются. Но не дай Бог произнести такое вслух! Ведь это удар по колоссу на глиняных ногах — теории превосходства арийской расы над другими народами! А цель их научных исследований — доказать обратное. Благодаря этому они до сих пор и существуют, имея возможность заниматься настоящей наукой, а не только придумывать всякую ерунду для отчетов.

Партийные соглядатаи их работой довольны — им даже пообещали финансирование для расширения работ. А сегодня профессор Бауэр получил официальное письмо из канцелярии Генриха Гиммлера с приказом подготовить группу из молодых ученых и способных студентов для работы на «Специальных научно-исследовательских объектах». Из туманного текста письма профессор понял, что «объекты» расположены в скандинавских странах и призваны стать практическим подтверждением их липовой теории.

«Будут выводить идеальных арийцев или клонировать эсэсовских уродов? Ну если естественным путем скрещивать — это еще куда ни шло, хотя сильно смахивает на селекционную станцию по производству породистых коров. Но если выращивать человеческие дубли из одной клетки…

Гиммлер давно интересуется состоянием научных исследований в этой области. Еще бы — несколько научных статей по генетике, наложенные на его агрономическое образование и болезненное воображение породили старательно культивируемую им идею. Когда он вызывал меня два месяца назад для беседы, задавал вопросы — можно ли, например, из его пальца вырастить его копию? Что с него возьмешь — дальше опытов по регенерации дождевых червяков и скрещивания коров познания Гиммлера по биологии не пошли. Впрочем, тем лучше для нас — будь он более компетентным в этом вопросе, наши высосанные из пальца отчеты не проходили бы так запросто на «ура».

Но, одно дело — писать на бумаге хитросплетенные псевдонаучные выводы, пересыпая их для пущей важности латынью и цитатами из монографий всемирно известных ученых, а другое дело — каким-то образом доказать это на практике. Единственное, что успокаивает — такие эксперименты быстро поставить невозможно — срок развития эмбриона, как ни крути, девять месяцев, пока все этапы закончатся, могут пройти годы.

А за это время, как говорил Насреддин, «то ли осел сдохнет, то ли я, то ли падишах». В запасе есть несколько лет. Долго ли протянет «тысячелетний рейх»? Хотелось бы надеяться, что не очень…»

Такие мысли посетили профессора после прочтения письма. Поразмышляв еще немного, он встал и пошел в комнату к сыну. Тихонько постучал в дверь — он всегда так делал, потому что считал, что любому — даже самому маленькому ребенку — нужно собственное жизненное пространство, частная сфера, которую никто без его позволения не имеет права нарушать.

— Сынок, что нового в школе? — спросил профессор, увидев сына в привычном положении — склонившегося над книжкой. Про успехи он привык не спрашивать — с этим неожиданностей у Дитмара никогда не было.

— А-а! Ничего интересного! — махнул Дитмар рукой в сторону невидимой гимназии.

— Проблем нет? — продолжал отец.

— Проблем? Сейчас одна проблема, по крайней мере — у меня, как выдержать бесконечные сборища и марши.

— Все же лучше, чем на фронте под пулями… Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить. Есть возможность внести тебя в список «брони» как подающего надежды молодого ученого для работ по практическому обоснованию теории превосходства арийской расы.

— Ты хочешь, чтобы я занимался этой бредятиной? Не мне тебе говорить — невозможно обосновать то, чего в природе не существует.

— Но до сих пор наша кафедра работает благодаря тому, что мы смогли «доказать» теорию. Точно так же можно сварганить и практику. Только для этого требуется гораздо больше времени — и нам это на руку. А главное — я хочу, чтобы ты был подальше от фронта…

— Но мне еще надо закончить гимназию…

— Я договорюсь, чтобы ты сдал экзамены экстерном. Надеюсь, для тебя это не составит проблемы?

— Конечно, нет.

— Группа должна быть укомплектована через месяц. За это время постарайся уладить все вопросы с гимназией, а остальное — мои проблемы… — всегда строгий и сдержанный отец впервые дал выход своим эмоциям, не сдерживая слез, он прижал сына к себе и прошептал: — Я хочу, чтобы ты остался жив, мой мальчик…