Исповедь блудницы

Катя Лоренц, 2020

Адель жила в прекрасном курортном городе Флориды, после смерти матери ее воспитывал отец. Часто получала наказание от него. Она задавалась вопросом: «Почему он стал таким?». И однажды правда открылась… Адель сбежала из дома, проклинала отца, посылая на его голову проклятья. И будто услышав ее мольбу, на Пана-Бич-Сити обрушился ураган. Сметая все на своем пути, унес жизнь отца. Она осталась одна, съедаемая чувством вины, не хотела бороться. И тут на ее пути появился он. Адель считала его героем, ведь он спас ее от голода, дал кров… Но это далеко не так, он не герой… Есть у него одна комната, вход в преисподнюю… Содержит нецензурную брань.

ПРОЛОГ

Я пишу этот дневник, исповедуюсь перед ним. Только ему я могу рассказать, как низко пала.

Не суди меня строго, мой дорогой, не проклинай. Больше того, как это делаю я, у тебя всё равно не получится.

Я падшая женщина, блудница и ничего с этим поделать не могу. Он занял все мои мысли, убил во мне гордость одним взглядом зелёных глаз.

Как только я его увидела, поняла, что пропала.

Ещё тогда нужно было бежать без оглядки. Может, я бы не нырнула с головой в эту преисподнюю, где варюсь уже целый год.

Каждый раз кляну себя последними словами, обещаю уйти, не видеть его, не чувствовать его запах, не слышать грубый, хриплый голос, что отдается вибрацией по всему моему телу.

Глупая овечка, влюбилась в волка. Что её ждёт? Презрение, игнорирование или она просто его ужин?

Пусть так, я всё готова отдать, лишь бы видеть его. Одна секунда рядом с ним делает мой день волшебным.

Я прокручиваю в голове его образ: хищный взгляд, острые скулы, нос с небольшой горбинкой. Мучаюсь вопросом: Какие его губы на вкус? Твёрдые или мягкие? Мне не дано познать это. Не узнать их сладость. Если бы это произошло, сердце бы точно остановилось. Оно и так бешено бьется в его присутствии.

Никогда не узнаю, какая твёрдая у него грудь, скрытая рубашкой, не узнаю, как эти сильные руки сжимают, как они грубо хватают меня. А может, нежно? Не знаю, это всего лишь мои несбыточные мечты.

Он для меня Бог, я для него никто, никогда не стану чем-то большим. Но не могу себе запретить мечтать о нём.

Он занимает все мои мысли, двадцать четыре часа семь дней в неделю.

Чем я прогневила бога, что он послал мне такое испытание? Узнает мою выдержку, останусь ли я благоразумной? Нет! Я провалила этот экзамен на прочность.

Слабая, безвольная, рядом с ним теряю себя, разрушаю, сжигаю и воскресаю снова, как птица феникс, чтобы сгореть заново. Этому не будет конца. Это и есть ад?

Я буду тем, кем он захочет меня видеть, буду делать, что угодно, лишь бы видеть его.

Он хочет, чтобы я была невидимкой? Запросто, буду в его тени, наблюдать, любоваться им.

Я, как наркоман, признала проблему, но слезть с этого не могу. Ещё только разок взгляну — яд бежит по венам, сладко отправляет мою кровь, хочется ещё вдохнуть, затянуться его дурманящий запахом, от его бешеной энергетики схожу с ума: она подчиняет, возвышает, уничтожает.

Скажи мне, мой дневник, как остановить это безумие? Как вернуть себя, прежнюю? Как стереть его из своих мыслей, вырвать из сердца?

Никак, это невозможно. Я столько раз пыталась. Ничего не вышло.

Переключиться на другого тоже не могу. Для меня больше никто не существует, никто не сравнится с ним. Они все лишь дешёвые китайские подделки. Он такой один, совершенный, неповторимый, жестокий.

Он не представляет, что творится в моей душе. Хотя её уже нет. Я отдала её ему. Моему божеству наплевать на меня с высокой колокольни. Я пустота для него, просто органайзер. Он даже человека во мне не видит, не то, что женщину.

Как я посмела, как дерзнула, как допустила влюбиться в него? Я не хотела этого!! Наверное, Купидон решил посмеяться, вонзил в сердце стрелу. Жестокий. Мы не пара с ним.

Жила себе спокойной, размеренной жизнью, никогда никому слова плохого не сказала. За какие грехи мне всё это?

Пишу тебе, перенося боль на страницы, может, так станет легче, изолью свою подаренную душу, облегчу страдания.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Июль 2018 год

После службы меня провожал Адам. Я очень смущалась, мне не часто приходилось общаться с мужчинами. В нашей школе учились только девочки, отец не разрешал гулять мне ни с кем. И в свои двадцать два года была полностью изолирована от мира. Отец подобрал мне такую работу, что и там мне не с кем было общаться. Сидела в архиве, перебирала бумажки.

После смерти мамы, тогда мне было пять лет, отец стал очень строгим, постоянно говорил мне, что я «грешная блудница», подбирал мне такие вещи, чтобы не было видно моих длинных ног, груди четвертого размера. Он постоянно повторял, что я создана, чтобы развращать, заставлял молиться, наказывал.

Наш дом находился в самом бедном районе Панама-Сити-Бич, самого популярного курортного города штата Флорида, с белоснежными пляжами, изумрудной прозрачной водой Мексиканского залива, город круглый год привлекал туристов.

Но я не могла посещать пляж: «Ты будешь ходить трясти своими прелестями перед голодными мужиками?» — говорил отец.

— Адель. — Адам выглядел смущенным, постоянно поправлял очки в черной оправе. — Я хотел бы пригласить тебя в кино. Это возможно?

— Нет, нет! — в страхе замотала головой. Отец никогда не согласится на это. — Это грех! — Адам рассмеялся.

— Кто тебе это сказал?

— Отец.

— Адель, мы живём в XXI веке, обещаю, что фильм будет приличным.

— Нельзя! Это грех! Закон во все времена один, нет послабления. — Как представила, что меня ждёт, если я ослушаюсь, тело свело судорогой. Нет, это того не стоит, как бы мне ни хотелось.

— Тогда, может, сходим поесть в кафе? — Адам засунул руки в карманы джинсов. — Это же не грех?

— Я не могу! — потому что отец посадил меня на диету. Во время поста я не удержалась и съела кусочек жареного стейка. Хоть отец говорил, что его просто угостила соседка, и он к нему не притрагивался, я видела, как он уменьшался.

Что тогда было! Не могу вспоминать без содрогания, отец так отходил меня семихвостой плеткой, что попа до сих пор болит. Надеюсь, шрамов не останется.

Он говорил, что моя попа и так слишком соблазнительно выглядит, мне нужно худеть.

Теперь вода с мёдом и сухариками единственная дозволенная мне еда.

Ненавижу своё тело, сколько бы я ни сидела на диете, ничего не помогает, живот стал плоским, но грудь, ягодицы не уменьшаются.

— Я не могу идти с тобой в кафе. Я на диете. — Адам выглядел удивленным.

— Зачем тебе это нужно? Ты прекрасно выглядишь.

Мы продолжали идти, до дома оставалось метров сто.

— Ты обманываешь меня. Я ужасно выгляжу, не так, как должна выглядеть порядочная девушка, — тихо закончила я, сжимая ремешок от сумки.

— Кто забивает тебе голову этими глупостями? — Адам резко развернул меня к себе, схватив за руку выше локтя.

Сердце начало биться в ускоренном темпе. Нельзя! Не дай Бог, отец увидит нас! Мне конец!

Он так странно смотрел на меня, на мои неприлично пухлые губы, облизывался, он пугал меня. Потом он заправил выбившуюся из-под платка чёрную прядку.

Это грех! Нельзя позволять мужчине прикасаться к себе.

— Адам… нельзя… пусти меня, пожалуйста.

— Адель, я не встречал девушку красивее тебя, такую чистую. Позволь мне увидеться с тобой, прошу. Обещаю, я не позволю себе лишнего, как бы мне ни хотелось.

— Мой отец… он не позволит.

— Адель, ты совершеннолетняя, вправе сама выбирать, с кем видеться, без разрешения твоего папы.

Он всё ближе. Нет, нет! Мои глаза бегают, ищут отца, лишь бы он не увидел. Если это случится, мне не жить!

— Я благодарен ему, что он сохранил такой чудесный цветок, но пора отпустить тебя во взрослую жизнь, — его руки крепче прижимают меня к себе, уперлась ладошками ему в грудь.

— Адам, не нужно, — я знаю, что он хочет сделать. Как-то тайком от отца смотрела запрещённый фильм, где парень поцеловал девушку. А потом всю ночь молилась, просила прощения за свои грешные мысли, потому что мне хотелось бы того же.

— Адам, это грех! Отпусти меня. Если отец увидит… — не успела договорить, его губы коснулись моих, слюнявый язык проник в рот, который я открыла от неожиданности.

Всегда так, мечтаешь о чём-то, хочешь этого до безумия, а когда получаешь, наступает разочарование. Как сейчас, в моём воображении поцелуй должен быть более волшебным, что ли. Всё потому, что он мне не муж.

— Ах ты, маленькая дрянь! — услышала голос отца, оттолкнула Адама. — Грешница! Да, как ты посмела подпустить этого похотливого самца, — отец дернул меня за руку.

— Папа…

— Молчи, блудница! Ты замарала себя, — он потащил меня в дом.

— Мистер Мур, — послышалось нам вдогонку. Отец повернулся, выпустил мою руку, что сейчас жутко болела от его хватки.

Адам, глупец, улыбался и протягивал руку.

— Я Адам, мистер, — отец с презрением посмотрел на неё, пауза затягивалась, отец никогда не пожмет ему руку.

Адам понял, смущенно убрал её в карман.

— Не ругайте Адель, пожалуйста, это моя вина, — я за спиной отца махала руками, показывала, чтобы он молчал, уходил. Этот глупец продолжал топить нас обоих.

— Я хотел бы пригласить Адель пообедать, с вашего разрешения.

— Она всё равно получит свое! — руки похолодели, я знаю, что ждет меня дома, по спине, как змея, пополз страх. Она с тобой не пойдёт! Она и так слишком много тебе позволила.

— Но она совершеннолетняя! Мы живем в самой демократичной стране. Вы не имеете права запрещать ей видеться с людьми.

В следующую секунду ахнула, прижимая ладошку ко рту, потому что отец ударил его. Адам пошатнулся и упал на землю, сплевывая кровь. Отец наклонился над ним, серые глаза сверкали, я до чертиков боялась его такого, это высшая точка его ярости.

— Ещё только раз посмеешь к ней притронуться — ты труп! Понял меня, сосунок? — он развернулся, схватил меня за руку и потащил в дом.

— Отец, зачем ты так с ним? Это я виновата, я не смогла его оттолкнуть.

— Правильно, потому что ты похотливая блудница! Что, между ног зачесалась?

— Я не понимаю, о чём ты, папа? Почему у меня должно зачесаться? Я ничем не болею. Я прошу у тебя прощения, — мы дошли до дома, паника внутри меня нарастала, я знала, что ждет меня за дверью.

— Я подам на вас заявление в полицию! — кричал Адам. — Я так всё это не оставлю! Я спасу Адель!

Дверь захлопнулась за моей спиной, как и надежда на спасение.

Господи, что меня ждет? Если за несчастный кусок мяса я так получила, то же что ждёт меня сейчас, за мой грех.

— Папочка, пожалуйста, не надо… — молила, обливаясь слезами, когда он снимал со стену плётку. Она висела там, как напоминание, чтобы я не грешила, чтобы знала, какая меня ждет расправа.

— Видишь, к чему приводит распутство? У меня теперь будут серьёзные проблемы. Он наступал на меня, похлопывая плеткой по руке. — Этот твой хахаль пойдёт подавать заявление. Но ты получишь своё!

— На колени! — от его голоса подскочила, я знала, лучше послушаться, иначе будет хуже. Повернулась к нему спиной, оседая на пол.

— Снимай рубашку! — трясущимися руками расстегиваю непослушные пуговицы на груди. — Ну, что ты возишься? — отец взял ножницы, вздрогнула, почувствовав холодный металл на шее. Он разрезал мне рубашку.

— Ты скажешь, что он приставал к тебе, а я заступался. Поняла?

Свист в воздухе — удар, кожа на спине горела, у меня вырвался болезненный крик, с силой сжимала длинную по колено юбку, слёзы лились рекой по моим щекам, катились по шее, убегая внутрь хлопчатобумажного лифчика.

— Ну?!

— Я не могу лгать?! Это грех! Я сама виновата, я отвечу за свои грехи.

— Тогда вместо трех, ты получишь десять ударов, — всхлипнула.

Сви-и-ист…

Уда-а-ар…

В глазах потемнело от боли.

— Не заставляй меня, — молила я.

— Ты умрёшь, упрямица, — умру?! Я не хочу! Я люблю жизнь, но пойти на предательство, солгать?

— Я не могу! Прошу, тебя не заставляй!

Сви-и-ист.

Уда-а-ар.

По моей шее полилось что-то: кровь. Видимо, кожа порвалась.

— Адель… — предупреждающие сказал он.

Сви-и-ист.

Уда-а-ар.

Боль с каждым разом всё больше и больше.

Сви-и-ист.

Уда-а-ар.

— Хорошо, я скажу! Не бей меня больше, — в глазах потемнело, я упала на пол.

***

Проснулась на спине от дикой боли, перевернулась на живот. На белых простынях остались красные полосы.

Посмотрела на часы, на работу нужно идти. Воскресенье день тяжёлый.

В ванной комнате разглядывала свою исполосованную спину. Знатно папа постарался, утирала слезы тыльной стороной ладони.

В душе щипало раны, под мои ноги стекала красная вода.

Обработала раны, где доставала рука, забинтовала, как могла. В больницу мне нельзя, отец такое не простит.

Иногда в голову приходили дерзкие мысли: сбежать. Но куда? Дом на нём, карточку, на которую приходит зарплата, он забрал. Мне приходится унижаться, просить у него деньги.

За что он так со мной? Всю жизнь была покорной, боялась лишний раз поднять на него глаза, и всё равно что-то делала не так.

Поднялась температура, бросила таблетку Адвила в стакан, она зашипела.

Сейчас станет легче. Отца, к моему счастью, не было в дома, не хочу его видеть, не смогу.

Хоть бы Адам не подал заявление в полицию. Я не хочу врать, но нет выхода.

На работе зарылась в кучу папок, сваленных на мой стол. Расставлять папки по стеллажам, было испытанием, лишний раз пошевелиться боялась.

Ко мне в каморку вошел полицейский в черной форме, показал мне значок.

— Да. Что вы хотели? — что спрашивать, и так понятно. Адам выполнил свою угрозу.

— Поступила информация о том, что ваш отец ударил мистера Миллера. Мне нужно взять ваши показания. Пройдемте со мной.

— Но как же моя работа…

— Не волнуйтесь, я оповестил руководство, они дали добро.

Через полчаса сидела в полицейском участке.

Я не видела отца, почувствовала, всё внутри сжалось. Оглянулась, он вышагивал по коридору, с каждым его шагом тряслась всё больше.

В голове звук:

Сви-и-ист…

Уда-а-ар…

С каждым его шагом:

Сви-и-ист…

Уда-а-ар…

— Здравствуй, дочка, — такой заботливый. — Как ты себя чувствуешь?

«Ты спрашиваешь?! Как ты смеешь делать вид, что тебе есть дело до меня?! Ты трясешься за свою шкурку, чтобы я ничего лишнего не сказала.» — Но я не могла произнести это вслух, только думала.

— Всё хорошо, пап, — опустила глаза, боялась, что увидит гнев в моих.

Почитать, уважать?! Я не могла! Как бы мне стыдно ни было. Не могла…

— Хотя, какое тебе дело? — я посмела! Осмелилась посмотреть на него, сжигая, четвёртуя его взглядом. Что у меня в голове? Откуда столько гордости? В меня словно бес вселился, так хотелось взять эту плетку, опускать со свистом ему на спину, чтобы он почувствовал, каково это. Уверена, он и крохотной частицы не вынес бы той боли, что так легко выдавал мне.

Он навис надо мной, покорял меня взглядом, с силой сжимал плечо, где была рана от плётки. Сжала кулаки.

Не поддаваться! Не смей! Начала стоять на своём, стой до конца!

Не смогла, опустила глаза. Я чувствую, как он выпивает мой страх, он наслаждается моим унижение, что мне не хватает духу пойти против него.

— Ты будешь гореть в аду, — голос властный, от него трясутся мои поджилки. Столько лет жила в страхе, когда уже разорвется мое трусливое сердце?

— Дочь пошла против отца? Ты посадить меня решила? — я не хотела. Просто хочу, чтобы он оставил меня в покое.

— Нет, — проглотила комок слез. — Я сделаю всё, как обещала.

— Хорошо. Твоя мама гордилась бы тобой.

Правда? Сомневаюсь. Я почти не помню ее, так, урывками.

Помню, как любила её блинчики с кленовым сиропом, помню, как она готовила индейку на день благодарения. Я не могла вспомнить её лица, только ощущение рядом с ней. Я безумно её любила.

Помню, каким отец был тогда: нежным, заботливым, как он обрабатывал мне ободранную коленку, помню, что только тогда я была счастлива.

Что же случилось? Почему любящий меня отец превратился в монстра? Неужели смерть жены так подкосила его? Он в тот момент тоже умер, как человек.

Но я, будучи пятилетним ребенком, страдала, грустила. Не понимала, почему мама не приходит, не читает мне на ночь Питера Пена. Я знала наизусть эту сказку, могла бы пересказать, но любила слушать голос мамы, любила засыпать под него.

Хоть бы вспомнить, как она выглядит. В нашем доме не осталось ни одной фотографии с ней.

Он стоял победителем, довольно улыбался.

— Адель, — к нам подошел Адам. — Ты в порядке? Я так за тебя беспокоился. Он ничего с тобой не сделал? — покачала головой, глотая слёзы.

Почему-то забота чужого человека вывела меня из равновесия. Он жалеет меня, а я пойду против него, буду лгать.

Нас вызвали в кабинет.

— Будет перекрестный допрос, — сказал полицейский. — Адель, расскажите, что вы делали вчера, откуда знаете Адама?

— Мы познакомились на службе. Адам предложил проводить меня до дома. Когда мы дошли, — я сглотнула, — он поцеловал меня. Насильно. Отец заступился за меня, ударил его, — шёпотом закончила я. Перебирая пальцами, опустила глаза, мои щеки горели от стыда.

Я согрешила, соврала.

— Адель, зачем ты врёшь? — чувствовала взгляд Адама на себе.

— Вы видите? Моя дочь боится его! Она очень скромная, порядочная и не позволит никому такие вольности. Я вынужден был защищать её. Я отец!

— Он запугал её! Я уверен! — кричал Адам. — Вы должны помочь Адель!

— Выйдете. Я допрошу Адель, — один на один? Посмотрела на полицейского. Я ещё раз врать буду?

— Я требую принять встречное заявление о домогательстве, — начал отец.

— Что?! — возмутился Адам. — Вы из меня насильника будете делать?

— Вышли оба! — повысил голос полицейский.

Дверь захлопнулась, я слышала крики за ней. Отец ругался с Адамом.

Полицейские обошел стол, сел на стул рядом со мной.

— Адель, ты можешь не бояться, я сумею заступиться за тебя, — он коснулся моей руки, в страхе отдернула её.

— Мне не нужна помощь, у меня всё в порядке. Отец заступается за меня.

— Доверься мне, я помогу, — голос у него стал заботливым, нежным, проникновенным.

С чего все так стараются помочь мне? Я посмотрела на него. У полицейского был такой же взгляд, как у Адама, прежде чем он поцеловал меня.

Он был чуть старше меня, подтянутый, стройный, красивый.

Мысленно отругала себя, нельзя разглядывать его. Это нехорошо.

— Адель… — у него голос с придыханием, испугалась, мне это всё не нравилось. — Ты такая красивая.

Что?! Опять? То же самое говорила Адам.

Встала со стула, отошла от двери.

— Мне не нужна помощь. Спасибо вам за заботу. Можно, я пойду? Я не буду подавать заявление на Адама, — полицейский погрустнел.

— Хорошо, иди. — повернула ручку на двери. — Но я буду приходить к вам домой. Я не верю, что твой отец такой белый и пушистый.

Вышла из кабинета. Две пары глаз вопрошающе смотрели на меня.

— Ну что, Адель? О чём он тебя спрашивал? — спросил Адам.

— Не твоего ума дело, сосунок. Держись от моей дочери подальше, — отец обнял меня за плечи и повел к выходу.

Поморщилась, его руки коснулись спины, причиняя боль.

— Развратница! — говорил отец, когда мы вышли на улицу.

— Папа, ты чего? — отшатнулась от него. Смотрела в горящие серые глаза.

— Думаешь, я не видел, как на тебя смотрел полицейский?

— А как он смотрел?

— Как на блудницу!

— Я ничего такого не сделала.

— Ты получишь дома, — опять?! Так скоро? Но я делала всё, что велел отец, я не переживу, ещё эти раны не зажили.

— Ты не посмеешь! — что несёт мой язык? Я не могла остановить слова, они сами вырывались из меня.

— Что?! Как ты смеешь перечить мне?!

Я окончательно потеряла чувство страха. Сколько можно бояться?

— Только тронь меня, и когда придет полицейский, я всё ему расскажу! Сниму побои, тебя посадят!

Он отшатнулся! Я испугала его! Моя первая победа так окрыляла.

— Он сказал, что придёт к нам?

— Да, он не поверил, сказал, будет присматривать за мной.

— Маленькая дрянь! Ты и его очаровала!

Мне было всё равно, что он говорил, развернулась и пошла в сторону дома, возвращаться на работу не было смысла.

— Ты такая же, как твоя мать, — послышалась мне вдогонку. — Садись в машину. Отец открыл дверь старого Доджа.

Села, пристегнула ремень.

Что это значит? В смысле, как мама? Но отца я боялась расспрашивать об этом. Почему я стала такой смелой? Ведь раньше, я бы побоялась. Может мне придавало уверенность то, что уже двое мужчин готовы были заступиться за меня.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сентябрь 2018

Папа притих, смирился. Полицейский приходил каждый день в течение двух месяцев.

Я чувствовала взгляд отца, как он смотрит на плетку, но не решается.

Спасибо Дэвиду, я чувствовала себя в безопасности, впервые в жизни.

Мы с ним даже в кафе ходили и максимум, что он сделал: держал меня за руку и целовал в щеку.

— Я буду ждать, когда ты первой сделаешь шаг. Сама, Адель. Не буду тебя принуждать, — говорил Дэвид, целуя руку.

Каждый день он провожал меня на работу, моим коллегам он понравился, из-за этого они ненавидели меня ещё больше. Раньше относились снисходительно к моим нарядам, неизменному платку на голове, просто смеялись за спиной. Теперь от них исходил гнев.

7 октября 2018

Мы сидели с Дэвидом в кафе. Он заказал мне мои любимые блинчики, поливала их кленовым сиропом, с наслаждением ела их, облизывая липкие пальцы.

— Адель, пойдем сегодня на пляж? — он странно смотрел на меня, смущал.

— Ты что?! Мой отец не позволит.

— А почему ты должна спрашивать у него разрешение? — я разрывалась, мне очень хотелось на пляж, это была моя мечта.

— Ты не можешь всю жизнь жить в страхе, Адель. Сейчас у тебя есть я. Ты под моей защитой.

Я видела на пляжах полуголых девиц, но можно надеть закрытый купальник и… от дерзких мыслей, посетивших мою голову, стало страшно.

— Я сегодня уезжаю на пару месяцев. Сделай мне такой подарок.

— Хорошо, — неожиданно согласился я. — Куплю купальник и пойдём.

Дома переоделась, Дэвид ждал меня внизу, на голову надела нашу знаменитую панаму.

Взявшись за руку, шли на пляж. Под кронами деревьев сидел разморенный жарой ленивец.

Пляжи переполнены, ноге ступить некуда. Кругом девушки с идеальными телами, раскрепощённые, веселые. Не то, что я, с кучей комплексов.

Дэвид расстелил полотенце рядом со мной.

Выдохнула, решила менять всё в своей жизни, просто жить, просто наслаждаться, не оглядываясь на отца, надо действовать.

Трясущимися руками расстегнула пуговицы на рубашке, сняла длинную юбку. Он следил за мной, как коршун.

Мне льстили его взгляды, кругом полуголые девицы, а он не замечал никого. Сняла платок, длинную косу по пояс перекинула вперёд.

— Пойдём? — Дэвид взял меня за руку, покраснела, как помидор. — Бегом, Адель.

Мы бежали по белому, как мука, песку. Он и на ощупь был такой же. Со смехом перепрыгивали изумрудные волны.

Это был мой самый лучший день. Знай, какая расплата меня ждёт дальше, всё равно повторила бы его.

— Дэвид, я не умею плавать.

— Ты живёшь в курортном городе, и не умеешь?

— Да, я первый раз на пляже.

— Хорошо, ложись на воду я буду держать тебя. Ты мне доверяешь? — он единственный, с кем мне спокойно, как за каменной стеной.

— Да, — уверенно кивнула. — Он поддерживал меня под спину, кружил.

— Сейчас уберу руки, попробую удержаться, — вцепилась ему в шею.

— Я с тобой, не бойся. Всё хорошо, — ласково смотрел мне в глаза, убрал прядку с лица.

Расслабилась, волны покачивали, убаюкивали, как некогда руки мамы. Он не держал меня, я сама.

— Получилось! — закричала и ушла под воду. Он поймал, прижал к себе, зелёные глаза изменились, приближался ко мне.

— Можно? — хрипло прошептал у самых моих губ. Я не почувствовала отторжения, кивнула. Теплые мягкие губы коснулись меня. Нежно, не напирали, его язык приглашал присоединиться к этому древнему танцу. Было приятно, не то, что с Адамом. Он прекратил поцелуй сам, тяжело дышал.

— Я уезжаю сегодня вечером, на два месяца. Ты будешь меня ждать?

— Да, ты мой единственный друг.

— Но я хочу быть большим, чем друг. Выходи за меня. — шокировал, мне нечего сказать ему. — Не сейчас, не говори «нет», подумай, я вернусь, и ты дашь мне ответ.

— Почему ты зовешь меня замуж?

— Как только увидел тебя, влюбился. Ты такая чистая, красивая, у меня просто не было шансов выстоять, — улыбался он, от его улыбки на душе становилось тепло.

— Я подумаю, Дэвид.

Домой летела, словно на крыльях. Он любит! Любит меня! Мне раньше никто не говорил таких слов. Может мама, я не помню.

Только зашла домой, почувствовала гнетущую обстановку.

— Пап, я дома, — бросила ключи в прихожей на столик. Осторожно шла по дому. Он сидел в гостиной. Плотные, зеленые шторы наглухо закрывали свет, в комнате царил полумрак. Я только видела его силуэт на кресле.

Он сидел, не двигался, смотрел в одну точку. Его лицо осветил огонь от зажигалки, отец курил, пуская в потолок дым.

— Папа, ты куришь? — он всегда говорил, что это грех. Потом он достал бутылку с виски, на дне которой плескалась коричневая жидкость, отпил.

— Иди сюда, Адель, — показал на кресло напротив.

Надо было бежать в тот момент, но я не могла его ослушаться. Села на краешек кресла.

— У тебя мокрые волосы.

Сказать, где я была? Или нет?

— Мы с Дэвидом были на пляже.

— Что?!! Я запрещал тебе, а ты пошла назло мне? Думаешь, он всегда будет с тобой? Ты останешься одна, и тогда за всё мне ответишь по полной! — я гордо подняла голову.

— Я не боюсь тебя, всю жизнь жила в страхе, теперь всё будет по-другому!

— Пошла по рукам, как Саманта. — усмехнулся он.

Не знаю, что на меня нашло, стало обидно за маму, ударила его. Голова отца дернулась в сторону.

— Ах ты, дрянь! — повалил меня на кресло, завернул руки назад. — Ты копия своей блудницы матери! — кричал он возле моего рта.

— Пусти! — дергалась, трепыхалась, всё бесполезно. Он придавил меня, серые глаза, засверкали незнакомым блеском. — Этот поганый коп целовал тебя?

— Да! — опустила глаза.

— Что?! Как ты смеешь!

— Пап, он меня замуж зовёт.

— Ах, ты, шлюха! Проститутка! Быстро раздвинула ножки перед ним, — из глаз побежали слёзы.

— Я не такая, он вернётся и женится на мне, и я, наконец, уйду из этого ада, этого дома, от тебя подальше!

— Неблагодарная тварь! — кричал он мне в лицо, потом запыхтел, как-то странно. Накрыл мои губы своими. Почувствовала вкус алкоголя и сигарет во рту. Крутила головой, он схватил меня за лицо двумя руками. Его скользкий язык блуждал у меня во рту, он стонал, терся об меня. Отодвинулся, наконец.

— Как ты мог? Ты мой отец!

— Да не отец я тебе!

Он встал, пошатываясь, пошёл, взял с каминной полки белую шкатулку. Достал какие-то бумаги и кинул мне.

— Что это? — покрутила в руках старые письма.

— Твоя блудливая мать писала твоему настоящему отцу, а он отвечал, — развернула письмо, мои глаза быстро бегали по строчкам.

«Любимая Саманта.

Я получил твое письмо. Я рад, что ты родила мне дочь и назвала её в честь моей бабушки.

Прости меня, я не могу быть с тобой. Если я не женюсь на Эмилии, отец лишит меня наследства. Обещаю, переводить тебе деньги каждый месяц.

Твой любящий Джефф Уокер».

— Что это всё значит? Это ложь! Мама не могла…

— Она спала и с ним, и со мной параллельно. Ты такая же. Но я всё равно её люблю, ты так на неё похожа…

— Я могу быть и твоей дочерью!

— Я сделал тест ДНК, ты мне не дочь. И нам ничто не мешает быть вместе.

— Что ты несёшь?! — как ужаленная, соскочил с крыльца. — Послушай себя! Даже если это так, и ты мне не отец по крови, я всю жизнь тебя им считала. — Голова кружилась, в ушах стучало, слишком много шокирующей информации.

— Адель, я люблю тебя не как отец. Я женюсь на тебе. Для чего я тебя растил в такой строгости? Для кого хранил? Не для этого копа! — он опять приближается.

Нет, второго такого поцелуя я не переживу.

Схватила первое, что попалось под руку, бросила в него. Это оказалась лампой, она попала ему в голову, и он упал без сознания.

В ужасе отшатнулась. Я убила!

Убила отца!

Я не хотела, даже не думала, что попаду в него.

Встала на колени, припала ухом к груди. Дышит, живой!

С трудом дотащила его до дивана. Вызвала врача.

— На первый взгляд сильный ушиб. Ничего страшного. Но нужно его в больницу отвезти, провести более тщательный осмотр.

В больнице заполнила документы, сообщила номер страховки, медсестра сказала, что отец проснулся. Обрадовалась.

Какие бы сложные отношения у нас не были, я не желала ему смерти.

Стояла у дверей, не решалась войти. Он посмотрел на меня, от этого взгляда хотелось бежать куда подальше.

— Подойди сюда, Адель. — Переминалась с ноги на ногу. Нет, он не причинит мне вред, мы же в больнице.

— Садись.

Тон обманчиво ласковый. Я опять вернулась в то время, когда боялась прогневать отца, думала о том, что он скажет, не могла сопротивляться. Он чувствовал, знал это.

Дэвида нет, заступиться никому.

Отец дернул меня за косу, приближая к своему лицу, опаляя дыханием с запахом виски.

— Ты ответишь мне за всё, Адель, — говорил медленно, смакуя каждое слово.

А он? Когда он ответит за то, что творил со мной? У меня есть право защищаться.

Под взглядом стальных глаз страх окутал меня, липкий, тягучий, руки похолодели.

Он питался им, заряжался от меня, как батарейка.

— Отпусти меня, — во рту пересохло, по щекам катились слёзы.

Я была сильной, куда это всё делось? Зачем вернулся этот трусливый кролик?

Отец отпустил меня, довольно оскалился. Убежала из палаты, ноги дрожали, села на кресло для посетителей, пытаясь унять бешено колотившееся сердце.

Что делать? Как жить?

Ненавижу его! Будь он проклят! Пусть за всё заплатит!

8 октября 2018

Проснулась, от настойчивого стука в дверь. Испугалась, вдруг это отец?

Вышла, даже платок на голову не надела. На крыльце стояли трое мужчин.

— Мисс, почему вы ещё в доме? — спросил один из них.

— Что случилось?

— Вы не смотрите телевизор? На Панама-Сити-Бич, движется ураган, всех жителей, по приказу мэра, эвакуируют.

— Я не могу уехать, мой отец лежит в больнице.

— Не переживайте, его тоже эвакуируют. Собирайтесь быстрее, мы отвезем вас в безопасное место.

— Подождите, я сейчас.

Быстро собрала рюкзак, покидала в него вещи. Забрала карточку с моей зарплатой. Неизвестно, что ждет меня там. Надеюсь, это всё преувеличение, просто перестраховка, и всё не так страшно, как говорят.

Шла следом за волонтерами.

— Куда меня увозят?

— Спрингфилд, Иллинойс, — не поворачиваясь, сказали мне.

— Так далеко? — ну что ж, нужно искать положительные моменты. Побываю в городе шестнадцатого президента Авраама Линкольна.

В автобусе скучно не было, хотя ехать предстояло двенадцать часов. Моя соседка Джулия, бабушка лет шестидесяти, не давала мне скучать, развлекала всю дорогу.

Она прожила всю жизнь в Панаме, представляю, как тяжело ей было уезжать, но она крепилась, делала вид, что это просто приключение.

— Надеюсь, ураган обойдет стороной мой дом, — с печалью говорила она. — Мой ныне покойный муж купил его на нашу первую годовщину, там все мои воспоминания.

В Спрингфилд приехали поздно ночью, нас разместили в приюте, в комнате по шесть человек.

Разбирая вещи, услышала новости, говорили, что ураган будет невиданной силы.

Села на кровать, смотрела в маленький экран, где показали кадры эвакуации нашего города. На экране появился отец.

— Я никуда без своей дочери не поеду! — кричал отец. — Адель, если ты услышишь, то приезжай за мной.

Что он с ума сошёл? Как можно быть таким безрассудным? Я понимала, если отец пообещал, он не сдвинется с места.

— Мне нужно назад, — прошептала я.

— Ты с ума сошла? Тебя никто туда не пустит. — говорила соседка.

Звоню отцу, телефон недоступен.

— Ничего не понимаю.

— Что? — спросила Велма.

— Телефон недоступен, — хотя я помню, как оставляла отцу телефон.

— Скорее всего, связи нет во всём городе. Обещают отключить электричество.

— Может, ураган обойдет стороной Панаму?

— Вряд ли, он прямо на город движется.

— Эксперты опасаются, что ураган «Майкл» может полностью накрыть стошестидесятикилометровую зону, получившую название: «Изумрудного побережья», — продолжал говорить ведущий. — Что же, дорогие зрители, метеорологи предупреждают, что это будет самая большая катастрофа.

10 октября 2018

Это случилось, я с замиранием сердца смотрела в экран и не верила своим глазам.

В двенадцать часов пополудни «Майкл» обрушился на мой родной город, сметая всё на своём пути.

По любимым улочкам, проплывал всякий мусор: крыши домов, кирпичи, поваленные деревья. Мой родной город стёрли с лица земли. Мне больше некуда податься.

От волонтеров хотела узнать, нет ли в списках пропавших без вести моего отца, но никто ничего не мог толком сообщить.

Я виновата, я проклинала его, в душе мечтала, чтобы он исчез из моей жизни. Так и случилось. Но я не хотела, не таким путём.

Пришла в свою комнату, собирала вещи.

— Куда ты собралась? — спрашивала Велма.

— Я должна вернуться домой, вдруг отцу нужна помощь, это мой долг.

— Не дури, твоего дома больше нет, — её слова болью отдавались в груди. Все равно поеду.

В три часа дня шла на остановку, чтобы добраться до ближайшего города, там хоть пешком дойду.

Я была взволнована, не знала, что мне дальше делать, как жить. Как искупить вину перед отцом, ведь я его бросила.

Переходила улицу, не смотрела по сторонам.

Все происходило очень быстро: сигнал машины, визг тормозов. Вся жизнь пронеслась перед глазами.

На меня летел чёрный автомобиль, упала, почувствовала удар в бедро, зажмурилась. Я умерла?

— Ты с ума сошла? О чем ты думала, переходя на красный свет? — кричал на меня мужчина.

Смотрю в его магические, зелёные глаза и теряю себя.

Он, как пушинку, подхватил меня на руки. Сильные горячие руки взяли меня в плотное кольцо.

Он что-то говорил, хмурился. Я не слушала, в голове стучало, уши заложило, не могла оторвать взгляда от его губ.

Он посадил меня на переднее сиденье, обойдя машину, сел за руль. Провёл по щеке, оставляя огненный след.

— Ты слышишь? — бархатный голос ускорил мой сердечный ритм.

— Да, — прошептала, пытаясь прийти в себя.

— Как тебя зовут? — продолжал спрашивать он отъезжая.

Крепкие мужские руки ловко управлялись с рычагом передачи.

— Ты не слышишь? Или ты не понимаешь по-английски?

— Я Адель. Меня зовут Адель.

— Я Доминик. Ты почему не смотришь на дорогу? Я тебя чуть не задавил.

— Я спешила, извините, пожалуйста, что доставила столько хлопот. Куда вы везете меня?

— Поедешь ко мне в отель. Сейчас некогда заниматься тобой, вызову врача туда.

— Я не могу, мне нужно домой.

— Хорошо, где ты живёшь? Я отвезу.

— В другом городе, Панама Сити Бич.

— Это где бушует ураган? — кивнула. — Сумасшедшая? — он подозрительно покосился на меня.

— Там мой отец остался. Мне нужно туда, — сглотнула слёзы.

— Сырость не разводи. Похоже, ты сильно ударилась, не понимаешь, что несешь. Поедешь со мной, я схожу на одну встречу и вернусь через два часа. Потом ты мне всё расскажешь.

— Но…

— Это не обсуждается.

Ещё один диктатор на мою голову.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Доминик привел меня в гостиницу и запер.

Ходила, осматривала номер, чувствовала себя лишней здесь. Будто оскорбляла его одним своим присутствием.

В моём городе было много дорогих домов, гостиниц, но я никогда не была внутри.

Села на краешек кресла, звонила по горячей линии. Через пятнадцать минут мне удалось дозвониться. Сказали, что в списках спасенных людей отца нет.

Он говорил, что не поедет без меня, зная этого упрямца, уверена, что так и было.

На плазменном экране включила новости, завернулась в покрывало. Под монотонный голос ведущего уснула прямо на кресле.

Мне снился странный сон: руки незнакомца нежно касались головы, бархатный, обволакивающий голос повторял: зачем ты свалилась с неба на меня, мой ангел. Ты попала совсем не в те руки.

Всем телом тянулась навстречу ласковым рукам, хотелось почувствовать хоть разочек эту ласку, хотя бы во сне.

Меня что-то тревожило, этот запах кожи и сигарет пленил тело, под рукой ровно билось сердце.

Открыла глаза, из-за тяжелых портьер на окнах, в комнате было темно. Но ощущение, что солнце давно встало.

Глаза привыкли к темноте, я смогла рассмотреть рядом с собой силуэт мужчины.

Вскрикнув, отскочила подальше, прикрываясь покрывалом. Почему-то оказалось в одном нижнем белье.

Со стоном он перевернулся на живот, одеяло соскользнуло, оголяя голыю мужские ягодицы с дерзкими ямочками.

С волнением и каким-то трепетом, смотрела на широкую мужскую спину. От стыда закрыла лицо руками, качала головой, пытаясь прогнать навязчивый образ совершенного голого тела, который прочно засел в моей голове.

— Я сплю! Сплю! Не могло всё так произойти, — обида захлестнула меня.

Прав был отец, я блудница, только осталась одна и…

— Что ты там бубнишь? — поинтересовался заспанный, хриплый голос.

Если бы хищники могли разговаривать, то у них был такой голос, чтобы привлекать глупую добычу в свои лапы.

Он приподнялся на локтях, смотрел тем взглядом, что проникает в душу. Ощутила странную дрожь, сердце застучало быстрее.

— Что тебе не спится? — губы пересохли от всхлипов, пыталась сдержать слезы, не получалось. Не могла выдавить из себя, ни слова.

— Зачем вы так? Я же ничего вам плохого не сделала.

— Как так? — он повернулся на бок, уперся на руку, ещё чуть-чуть и одеяло откроет то, что полагалось видеть только жене.

Чувствовала, как огнем пылают щёки. Закутался в покрывало, казалось, он видит меня насквозь.

— Мы… — не могла произнести это слово вслух. Кровь прилила к лицу.

— Что мы? — он серьезно смотрит на меня, только глаза выдавали, что Доминик потешается надо мной.

— Не важно, — проглотила комок слез. Встала вместе с покрывалом, повернулась к нему спиной. — Вы не могли бы одеться?

Сзади послышалось шуршание одежды, почувствовала его рядом, резко повернулась, запуталась в покрывале, упала.

Перед глазами его голые ступни, медленно поднимаю голову, взгляд скользит по его ногам, задержался на выпирающей ширинке, облизываюсь, по плоскому животу, рельефным кубикам, дальше по широкой груди, достиг, наконец, зелёных глаз. Они странные, словно их зелень заволокло туманом. Меня как будто парализовало, не могла двинуться с места.

Он приподнял мой подбородок, провёл по нижней губе большим пальцем, сминая ее. Это так интимно.

По телу разливаются тягостные, болезненные ощущения. Что это? Это и есть вожделение?

— Надо же, такие пухлые губы и не силиконовые, — не могу понять, о чем он думает в этот момент, но меня это будоражит. Подхватил меня, поднял, словно я пушинка.

Доминик высокий, мне приходится смотреть на него, задрав голову.

— Между нами ничего не было, — он продолжал держал меня за плечи, не отпускал.

— Почему я без одежды?

— Я подумал, что тебе неудобно будет спать в грязной одежде, на кресле, — точно, я же упала и замаралась.

— Она была порвана в нескольких местах, купил тебе новую.

— Это неудобно, — смутилась, он такой заботливый.

— Я не могу принять это.

— Перестань, Адель. Ты не можешь ходить в покрывале. И это моя компенсация за испорченные вещи. Извини, я смотрел в твоей сумке, но сменной одежды не нашёл. — Верно, я в спешке собиралась. Для меня главное было взять паспорт и документы, еду, сменное белье. Одежду некуда было складывать. Я всё же надеялась, что в скором времени вернусь домой.

— Иди, оденься, — протянул мне пакет, кивнул головой на стеклянную, матовую дверь. — Там переоденешься.

В ванной достала содержимого пакета. В нем было чёрное кружевное белье. После моего хлопчатобумажного оно показалось божественным. Белая юбка, очень короткая, доходила до середины бедра, топик с одним голым плечом.

Боже, как я это надену?

Ладно, выбора нет. Или так, или придётся ходить в покрывале.

Приняла ванну, быстро переоделась, расчесала спутанные чёрные волосы, на голову надела платок. Хоть что-то осталось прежним.

Вышла, Доминик сидел в соседней комнате, читал газету. Весь стол был уставлен всевозможными блюдами.

— Садись, Адель. Позавтракай со мной, — он не смотрел в мою сторону. — Не знал, что ты любишь, поэтому заказал всё, что было.

— Я лучше пойду, — он оторвался от газеты, выглядел каким-то потерянным, обескураженным.

Это всё из-за одежды, она несуразно смотрится на мне.

И за голого плеча топика, пришлось не одевать тот чудесный бюстгальтер, но он не мог же это заметить? Или мог? Может, поэтому его взгляд задержался на груди, соски больно затвердели. Сжимала края короткой юбки, сдерживала желание прикрыться.

Зелёные глаза переместились на уродские длинные ноги. Отец всегда ругал меня за них, говорил, что порядочной девушке не положено иметь такие длинные стройные ноги. И раз уж Бог наказал меня этим, нужно прятать их, чтобы они не совращали мужчин, не обрекали их на грех.

Хотя после всего, что я узнала и после того, что сделал отец, не могу больше воспринимать его слова, как единственную истину.

Может, и в этом он врал. Кто знает?

Доминик провел со мной ночь в одном в номере, в одной постели, но не посягнул на мою честь. Значит, не такая уж я развратница.

— А платок тут не к месту. — Он подходит ко мне, протягивает руку, не отрывает взгляда, снимает с меня его, протягивает руку, по телу бегут мурашки, сердце стучит где-то в горле. Пытаясь одернуть юбку, вкладываю свою. Пальцы жжет от этого касания.

— Адель, не волнуйся. Ты чудесно выглядишь, — подводит меня к столу, помогает сесть.

— Не стесняйся, ешь, что хочешь, — выбираю яичницу с беконом и апельсиновый сок.

— Как ты себя чувствуешь?

— Всё хорошо, бедро немного побаливает.

— Нужно съездить в больницу.

— Всё в порядке.

— Это не обсуждается, я покажу тебя врачу. Расскажи лучше о себе, — откидывается на стул, под его пристальным взглядом кусок в горло не лезет.

— Нечего рассказывать. Дома больше нет, работы тоже. Куда податься, не знаю.

— Ты работу ищешь?

— Да. Но сначала мне нужно вернуться домой, найти отца.

— А где ты раньше работала?

— В архиве.

— У меня к тебе деловое предложение, я живу в Нью-Йорке, мне нужна уборщица. Я хочу нанять тебя.

— А как же мой отец?

— Я всё узнаю. У тебя будет жильё, в моей квартире достаточно комнат, выделю тебе одну, будет хорошая зарплата.

— Сколько я буду получать?

— За вычетом налогов, тридцать долларов в час, — задумалась, действительно хорошая зарплата. Работу найти сложно, опыта мало.

— Хорошо я согласна.

13 октября 2018

Мы приземлились в аэропорту имени Джона Кеннеди, в Нью-Йорке.

Я прижималась к Доминику, столько людей, это пугало меня.

— Ты никогда не была в Нью-Йорке? — спросил он.

— Нет, я не выезжала из своего родного города.

— Ничего, ты привыкнешь, — я сомневалась, зря я согласилась на это. Ничего не получится.

У парковки стоит черная машина. Возле неё плотный мужчина, руки скрещены спереди, бритый наголо, в его ухе белый наушник.

— Познакомимся, Кристофер, это Адель Мур. Она будет работать на меня.

— Да, сэр, — его лицо как маска, не меняется, он открывает перед нами дверь автомобиля.

— Добрый день, мисс Мур.

— Здравствуйте, — опуская глаза, сажусь внутрь.

Доминик не смотрит на меня, всю дорогу кому-то звонит, что-то пишет.

Мы приехали в центр Манхэттена. У здания над полукруглым черным козырьком висит флаг США, по бокам стоят карликовые деревья.

Кристофер открывает чёрную дверь с позолоченными ручками, мы проходим внутрь.

В лифте стою позади Доминика и могу любоваться его широкой спиной.

В коридоре мнусь у двери, раскрыв рот от восхищения, осматриваю помещение. Белоснежный потолок украшают хрустальные люстры. В коридоре светлый паркет, вход в комнату отделяет стекло в черной оправе с причудливыми узорами.

— Осматривайся, привыкай. Марго покажет тебе всё.

— Марго? — растерянно спрашиваю его.

— Ты не стесняйся, проходи. Марго — моя экономка. Она уже в возрасте, ей тяжело со всем справляться. Я давно хотел найти ей помощницу. Прошлая ушла в декрет.

— Обувь снимать?

— Нет, проходи так.

Захожу в просторную гостиную, белые стены, потолок, кремового цвета мебель, панорамные окна с черной рамой, из которого открывается вид на центральный парк и отель.

— Здравствуйте, мистер Льюис, с приездом, — говорит ему женщина в униформе.

— Здравствуйте Марго. Ужин готов?

— Да, сэр, — он вспомнил о моём существовании.

— Познакомься, это Адель Мур, с завтрашнего дня она будет помогать тебе. Покорми её, покажи пентхаус.

— Будет сделано, мистер Льюис.

— Следуй за Марго.

— Прислуга ест на кухне.

Проходим внутрь, посередине стоит бежевый кухонный островок из мрамора, в кухне множество дорогой кухонной утвари.

— Сегодня я накрою на стол, ты ходи за мной, учись, с завтрашнего дня это твоя обязанность. Мистер Льюис неприхотлив в еде, но всё должно быть вкусно, — она снимает с гриля овощи на шпажке, поливает кукурузные початки соусом. Достаёт картофельную запеканку из духовки и тефтели в томатном соусе.

Следую за ней, Марго всё же доверила мне нести графин с соком.

Когда стол накрыт, Льюис разрешает нам уйти. Марго накрывает наш стол на кухне.

— Сейчас ещё Кристофер подойдёт. Значит, так. Хозяин любит завтракать на террасе, если погода позволяет. Убирать придётся четырнадцать комнат. Если я успею, то буду помогать тебе. У меня в последнее время сердце пошаливает. Да я и не девчонка уже.

— А сколько вам лет? — спрашиваю, накладывая запеканку.

— Шестьдесят уже, — смотрю на неё. Каштановые волосы слегка тронула седина, на лице почти нет морщин.

— Вы отлично выглядите, совсем не на свой возраст.

— Спасибо, дорогая.

— А почему четырнадцать комнат? Доминик… В смысле, мистер Льюис, говорил, что комнат пятнадцать.

— Одна комната под запретом. Она закрывается на ключ, и убирать её буду только я. Там очень много тайн хозяина. И лучше тебе не знать, что внутри.

Меня, наоборот, это заинтересовало. Когда тебе говорят «Нельзя», этого больше всего хочется.

Что он там прячет? Может он «Синяя борода», и у него там убитые жёны?

— Ещё, ты не обижайся Адель, но не влюбляйся в него. Он тебе совсем не пара.

— Я и не думала… — покраснела, опустила глаза.

— Он тебе уже нравится, — утвердительно сказала она. — Я же вижу. Не нужно, Доминик разобьет тебе сердце.

Марго права, но я не знаю, что со мной творится, меня жутко тянет к нему.

А как же Дэвид? Я совсем о нем не вспоминала.

К нам присоединяется Кристофер. Он был так же немногословен, быстро поел и удалился, как в армии.

Маргарита спрашивала о моей жизни, я всё рассказала, умолчала только о методе воспитания отца.

После ужина Марго показала мою комнату. Белоснежные стены, небольшая кровать, тумбочка.

Ванная комната для прислуги была на первом этаже, рядом с кухней. Марго принесла форму. Примерила.

Из-за моих длинных ног, она была коротка, едва доходила до середины бедра, v-образный вырез отделан белой окантовкой, белый фартук, юбка солнце. Показалась Марго.

— Я не могу это носить.

— Да, — она критически осмотрела меня. — Это форма прошлой девушки. Она не была такой высокой. Ничего, походишь пока так, потом я закажу новую. Адель, отнеси мистеру Льюису чай и тыквенный пирог. Он в кабинете работает. А мне заготовки на завтра нужно сделать.

— Конечно.

Иду с подносом в кабинет, стучусь.

— Заходите.

Открываю дверь, он не смотрит на меня, читает какие-то документы.

— Мистер Льюис, ваш пирог, — он оторвался от документов, смотрит на меня, пронзает взглядом насквозь. По телу бегут мурашки, щёки горят. Переминаясь с ноги на ногу, крепче сжимаю поднос.

Ему не нравится?

Собственно, почему я должна ему нравиться? Я всего лишь прислуга.

— Ставь поднос, раз принесла. — Доминик убирает документы в сторону. Под его пристальным взглядом иду на ватных ногах. Я кожей чувствую, куда он смотрит. По ногам скользит вверх, останавливается в вырезе формы. Из-за моих трясущихся рук, фарфоровая чашка на подносе побрякивает. Ставлю поднос на стол.

— Ты боишься меня, Адель? — спрашивает хриплым голосом он

— Нет, мистер Льюис.

— Ты вся дрожишь, Адель, — я сама не знаю, что со мной творится, такого раньше не было.

— Здесь прохладно, — вру я.

— Разве? — он приподнимает бровь, встаёт. Возвышается надо мной. Мне хочется убежать от него, скрыться, но я жду, может, ему ещё что-нибудь нужно.

— Адель… — замираю, смотрю в колдовские зелёные глаза, он заворожил меня. Во рту пересохло, облизываю губы.

— Чёрт! — Доминик хватает меня за шею, притягивает к себе, его губы касаются моих, язык проникает в мой рот жёстко, буквально пожирает меня. Второй рукой притягивает за талию.

Его поцелуй другой, меня лихорадит от него, не как с Дэвидом.

Он подчиняет, возвышает, унижает одновременно. В тот самый момент поняла, что я пропала. Меня прежней не существует. Я принадлежу ему.

Я принадлежу ему? От такой мысли стало страшно. Я только обрела свободу от одного тирана — отца. И тут же попала в плен к другому?

Может, я отношусь к тому типу людей-жертв, что на подсознательном уровне ищут себе мучителя?

Доминик не принес бы в мою жизнь ничего хорошего, только неприятности. Я не пара ему, и это последний мужчина, в кого мне следует влюбляться. Я пропаду, погибну.

Отодвигаюсь от него, пытаясь привести дыхание в норму, голова кружится, в теле тягостное томление. Оно чего-то требует. Его.

— Не стоит, сэр.

— Адель, не бойся меня, — он нежно проводит по голове.

— Вы мой работодатель. Давайте всё так и оставим.

Доминик отстраняется, его лицо как неприступная маска: холодная и безразличная. Как он так быстро меняется?

— Я понял тебя, больше это не повторится. Ты можешь идти. И оденься поприличнее, а не то мне трудно будет сдержаться, — на последней фразе, покраснела до кончиков волос.

— Хорошо, сэр, — его не интересуют мои проблемы, что другой формы просто нет.

Неделя в пентхаусе, ад существует.

Я неделю живу здесь. С утра до позднего вечера работаю. Уборка, походы в магазин вместе с охранником. У Маргариты тоже много дел: приготовить, убрать единственную комнату, куда мне вход закрыт.

Любопытство не дает мне покоя. И сегодня я подкараулила, когда она пошла туда, и видела кусочек этой комнаты: ярко-красные стены и запах кожи и цитруса.

Марго пригрозила мне пальцем и закрылась изнутри на замок.

Тяжело вздохнув, пошла убирать последнюю комнату — его.

Захожу внутрь, в ванной ещё влажное, запотевшее стекло, словно он только что вышел. Меня окутывает запах его геля для душа.

Поднимаю с пола его футболку, сброшенную после пробежки. Прижимаю к груди. А он мог быть моим, хоть недолго, я сама всё испортила.

Мои губы до сих пор хранят воспоминания о поцелуе, тело помнит его горячие объятия.

Стоит спуститься с небес, этим грезам не суждено сбыться вновь.

Собираю вещи, иду в спальню. Посередине стоит огромная кровать, чтобы её заправить, приходится залезать с ногами. Стоя на коленях, разглаживаю черное покрывало. Воздух резко потяжелел, чей-то взгляд прожигает меня, оборачиваюсь, встречаюсь с зеленым туманом. Доминик выглядит рассерженным, он оттягивает синий галстук. Быстро слезаю с кровати, складываю руки вместе.

— Извините, сэр, я думала, вы ушли, — не поднимая глаз, говорю ему. Щёки горят.

— Я и ушёл на работу, доехал до офиса, потом вспомнил, что оставил документы здесь.

— Я могу позже зайти.

— Не стоит, Адель, — как он ласково произносит мое имя, дрожь по телу.

Я боюсь смотреть ему в глаза, боюсь потерять контроль над собой.

Он берёт документы с прикроватной тумбочки и уходит, громко хлопнув дверью. Вздрагиваю, он сердится на меня? Неужели Маргарита рассказала, что я хотела попасть в его тайную комнату?

Господи, стыд-то такой! Мне же запрещено, а я… неблагодарная! Доминик столько для меня сделал, а я шпионю за ним.

Заканчиваю уборку, вместе с Кристофером едем за покупками. Он молчаливо носит сумки, каждый день покупаем столько, что роту накормить можно.

Сегодня покупок ещё больше, Доминик планирует вечеринку, значит, Марго не справиться одна, и нужно будет помочь.

К вечеру все готово. В семь приходят официанты.

— Адель, — говорит Марго, — ты должна помогать, разносить блюда. Смотреть, чтобы выпивки и еды хватало.

— Хорошо Марго, я сделаю.

— Ты умничка, Адель. Не представляю, как я раньше справлялась без тебя, — улыбаемся друг другу.

За это короткое время мы сдружились с ней, она мне стала как мама, которую я не помню.

— Будь осторожнее, у Доминика очень плохие друзья. Если они начнут приставать, уходи.

В восемь часов пошли гости, я провожала их к хозяину.

Среди них был один человек, который не понравился мне с первого взгляда. Блондин, с противным, надменным взглядом.

— Какую красоту прячет Доминик. — он прошелся по мне липким взглядом, от которого меня передернуло. Как-будто в грязи извалял.

— Проходите, мистер…

— Кларк, — подсказал он. — Но для тебя, девочка, просто Мэтью, — он надвигается на меня, отступаю. Я была прижата спиной к стеклянной перегородке.

Мэтью поставил одну руку над моей головой, не давая возможности уйти, провёл носом по моей шее снизу вверх.

— Какая вкусная девочка, — шептал мне на ухо.

— Мистер Кларк, пустите меня, — шептала, сквозь слёзы, — вздрогнула, услышав голос хозяина.

— Мэтью. Я жду тебя, а ты достаёшь мою прислугу? — в голосе Доминика было столько злобы.

— Такие, как она, должны быть в койке двадцать четыре часа. Продай её мне? Плачу любые деньги. Она уже в теме?

В смысле, продай?! Растерянно перевожу взгляд с Доминика на Мэтью. О какой теме они говорят?

— Какая милая, трясётся вся, — говорит Мэтью. — Прирожденная саба. С каким бы удовольствием я растянул её и отходил бы…

— Мэтью! — предупреждающе сказал Доминик. — Отпусти Адель, если не хочешь, чтобы мы поссорились.

— Значит, тебя зовут Адель, красотка? — Мистер Кларк убрал руку, шла, опустив голову.

Один только раз посмотрела на Доминика, от его взгляда липкий страх сковал всё тело. Злится на меня, и в этот момент он похож на отца.

— Займись своими обязанностями, — сказал Доминик.

— Да, господин, — его глаза вспыхнули огнём. Сердце бешено колотилось, ноги не слушались.

— Что с тобой? — спросила Марго, когда я вошла в кухню.

— Ничего, — краснея, взяла поднос с напитками и вышла к гостям. Я и сама не знала, что я такого сказала, что Доминик так отреагировал?

Мистер Льюис сидел на диване, на его коленях была шикарная блондинка в платье с блёстками. Рука Доминика сжимала ее коленку, он что-то шептал ей на ухо, она заливисто смеялась.

Ещё недавно эти руки обнимали меня, а сейчас…

Почувствовала себя уродиной рядом с ней.

Она смелая, не боится своих желаний, откровенно одеваются, флиртует. А я… должна прислуживать, вот моё место. Не в руках этого шикарного мужчины.

Иду к ним, сжимаю до белых костяшек поднос, пытаюсь сдержать слёзы.

— Мистер Льюис, — голос всё-таки дрогнул, — не желаете напитки?

— Да, спасибо, Адель, — не смотрит на меня, просто пьёт, а я завороженно смотрю, как движется его кадык.

— Что застыла? — говорит его подружка. — Иди, работай.

Блондинка берёт бокал с подноса и смотрит на меня с ненавистью.

— Да, мисс, — покорно говорю, опускаю глаза, желая провалиться сквозь землю.

Разношу напитки по залу, стараясь не смотреть на Доминика и его подружку, но не получается.

— Видишь, ты ему не нужна, — поворачиваюсь, встречаюсь взглядом с голубыми глазами Мэтью. — А мне очень нужна. Поехали? Прямо сейчас?

— Извините, я нужна моему господину, — хотя бы в качестве прислуги.

— Чёрт, крошка, как я хочу, чтобы эти слова ты говорила только мне.

— У меня есть работа. Спасибо вам за предложение, я вполне довольна своей работой, мистер Кларк.

— Неужели Доминик не отвел тебя в свою тайную комнату?

Я бы хотела посмотреть, что за секреты она скрывает.

— Нет. Извините, мне нужно помочь на кухне.

Удаляюсь, чувствуя на себе взгляд Доминика, будоражит до чёртиков.

Что же за тайны ты скрываешь, Доминик Льюис? Что в той комнате?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Гости разошлись поздно ночью. Я так устала бегать с подносом, ноги болят, словно весь день ходила по стеклу.

С трудом заставила себя идти в душ. Утром, когда убиралась в комнате Мистера Льюиса, стащила бутылочку геля для душа. Знаю, это отвратительный поступок, но он почти кончился, а мне так хотелось почувствовать его дурманящий запах на своей коже.

Намылила руки, гладила кожу, закрывая глаза, представляла, что это его руки ласкают меня: по шее, груди, соски больно затвердели, внутри меня и между ног разгорается пожар. Голова идет кругом, ничего не понимаю, что со мной творится, между ног пульсирует, низ живота больно тянет.

Прислонившись спиной к кафелю, отставила ногу в сторону, коснулась пульсирующей точки, провела круг, представляя, что это его руки. Мало, чего-то не хватает внутри, вставила пальчик и от нахлынувших чувств закричала, другой рукой сжала сосок, покрутила, ускорила движение руки внутри себя, закрыв глаза, постанывала, прикусывая губу. Мои бедра двигались навстречу руке. Уже почти, что-то будет после этого, мне станет легче, я получу освобождение от страсти, что захватила мой ум, моё тело. Вода лилась сверху, обнимай меня, лаская разгоряченную кожу. Я уже не могла сдержать стон, сейчас я не думала о том, что меня кто-то услышит.

Конец ознакомительного фрагмента.