Мама, не читай!

Катерина Шпиллер, 2009

Знаменитая книга, расколовшая русскоязычное общество на два непримиримых лагеря. Предметом раздора стал ответ на вопрос, можно ли выносить сор из избы. Дочь откровенно рассказала о своей жизни с матерью, которая ее не любила, но скрывала свое отношение от посторонних людей. Книга впервые была опубликована в 2010 г. и выдержала несколько изданий.

Милый(?), слабый(!), добрый(?) папа

Мой папа… Любовь к нему была какой-то щемящей, с нежностью и даже жалостью. Помню эпизод из раннего детства. Мы завтракали. Папа пил кофе. И я вдруг сделала какое-то резкое движение, что-то пискнула, в общем, изобразила нечто якобы смешное. Папа в этот момент подносил чашку ко рту. Он сильно вздрогнул, охнул и пролил кофе на себя… У него был такой несчастный вид. Я хотела просто убить себя в ту минуту, так мне стало жалко его, до слёз! Такой он был трогательный, беззащитный, в мокрой рубашке, растерянно вытирающий кофе с подбородка.

— Папочка! — я бросилась к нему на шею, зажмурилась и прижалась изо всех сил.

— Да ну что ты, ничего страшного, — пробормотал мой добрый папа.

У него всегда сильно дрожали руки — я заметила это ещё в раннем детстве. Из-за этого ему трудно давались всякие простые дела, вроде открывания бутылки, вскрытия консервной банки, завинчивания шурупа. Он старался, делал всё, как мог, но я видела, каких неимоверных усилий это ему стоило.

Читая книгу или газету, он часто пальцем поправлял на носу свои всегда немодные, чуть сползающие очки, и всякий раз в этот момент мое сердце кусала жалость.

Да, у меня никогда не было сильного папы, папы-мужчины, папы, которым я могла бы гордиться, как девочка: вот, мол, какой у меня папа. В детстве мне несколько раз снился сон, что папа умер. Ох, как я рыдала во сне, просыпалась с мокрой физиономией. Вот про маму мне снилось другое… В снах мама была всегда немножко… страшной. Однажды она мне приснилась даже в образе ведьмы. Боже, утром я умирала от стыда за собственный сон, я никому о нём не рассказывала. Но на следующий день после той ночи я всё время как бы виновато заглаживала свою вину перед мамой. Как я могла, как посмела видеть такие сны!

А папа… Милый, слабый, добрый папа. Жаль, очень жаль, что он меня разлюбил. Жаль, что я стала его так раздражать. Ну, ничего, у меня к нему годам к шестнадцати тоже накопилась кучка претензий. Ох, накопилась…

Нет не буду об этом подробно… Это уж слишком, наверно… Но коротко — буду.

Духовность внутри. А снаружи?

Не понимаю, почему это было возможно, допустимо вести себя так, как будто мы, наша семья, только что из чёрной деревни приехали? Я имею в виду так называемую бытовую культуру… Почему родители носили эти драные байковые халаты и вечно порванные от рукавов книзу рубашки? Почему дома надо ходить перед взрослеющей дочерью в сатиновых трусах или жутких штанах с отвисшими коленками и задом? Я понимаю: «совок», дефицит всего на свете, а мы, интеллектуалы, не желали пользоваться спекулянтами и вообще заморачиваться поисками приличных шмоток, ибо это низко. Но почему, считая своим богом Чехова, который говорил о том, что «в человеке всё должно быть прекрасно», можно было так распускаться среди близких, на глазах взрослеющих детей, доводя порой меня до тошноты от вида самых родных мне людей… Почему?

— Пап, пожалуйста, не чеши пятку, — комок отвращения застревал у меня в горле, когда я слышала этот громкий и, надо сказать, занудливо долгий наждачный звук ногтей о голую, жёлтую, мозолистую пятку. Стоптанные, абсолютно драные тапочки чуть подванивают рядышком. Это мы все перед телевизором сидим.

— А в чём дело? — раздражался папа.

В чём дело? Ну, не могу же я сказать, что меня сейчас вырвет!

— Дочь, очень уж ты брезглива, — укоризненно качала головой мама.

Наверное, да. Есть у меня такой дефект. Причём, до сих пор.

Интересно, что в своих книжках мама живописала сию неприятную сторону жизни, бытовую нечистоплотность и «совковость» вот каким образом: она романтизировала все эти неэстетичные вещи, эти стоптанные вонючие тапки и рваные халаты, вложив высоченную якобы духовность в их обладателей и носителей. Существа женского пола в байковом дранье и с небритыми подмышками — душевно самые тонкие, умные и, разумеется, желанные для настоящих мужчин. И мужчины в стоптанных тапках и в растянутых «трениках» — самые верные и добрые на свете мужья. А «излишняя» чистоплотность, аккуратность и ухоженность отчего-то часто свойственны её отрицательным героям — бездуховным мещанам, аморальным людишкам. М-да… «Плюнуть таки хочется». Мам, а как же твой любимый классик с его «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»? А?

Откуда я взялась такая чистюля и брезгуха — совершеннейшая загадка. Но всю жизнь, до встречи с моим любимым, я страдала от чьего-нибудь бытового свинства — то от родителей, то от первого мужа… Драные халаты, несвежие трусы, дырявые тапки, грязные носки, немытые ноги… Всю мою жизнь я наблюдала это! С родителями я страдала молча, на первого мужа орала, как базарная торговка (кстати, совершенно бесполезно — не действовало!) и думала опять и снова, что это со мной что-то не так, раз все остальные, близкие мне, спокойно живут и не замечают этого кошмара. Значит, не кошмар, что ли?..

Зато теперь я наслаждаюсь тем, что живу с человеком, к которому самый брезгливый на свете придира не сможет предъявить никаких претензий. И в этом смысле мы нашли друг друга, между прочим. Я наслаждаюсь… нормой. Я ею дышу! Я получаю удовольствие от человека, который рядом. И ни разу ещё не испытала чувства брезгливости: мой любимый повода не даёт. Господи, чему я радуюсь, если подумать? Вот, что значит бóльшую часть жизни прожить со свинками…

Совсем немного пообщавшись с моим семейным «окружением», любимый сразу всё углядел и унюхал. А потом недоумённо разглядывал меня:

— Ты-то откуда такая взялась? Откуда в тебе всё это, чего быть и близко не должно?

— В семье не без урода, — смущённо хихикала я. — Но надо сказать, иногда бывало очень тяжко…

— Ещё бы, — грустно вздыхал он.

Напрасно я порой похваливаю себя-ребёнка, как умную и развитую девочку. Часто я бывала тупа, как сибирский валенок, и ненаблюдательна, как олигофрен. Так долго, почти до взрослости, не замечать очевидных и стыдных вещей…

Приходим в гости всей семьей, садимся за стол. Салаты, закуски, свежие овощи, нарезки… Ну, это ещё куда ни шло. Но когда подаётся мясо в виде, к примеру, антрекота или куски рыбы, то выясняется, что я не знаю, как с этим со всем обращаться. Позорище! Трудно поверить, но ни единого раза меня, девочку, никто не учил, как держать нож и вилку, как резать мясо, как обращаться с рыбой. Когда же дома, не дай бог, у нас была на ужин жареная рыба, я не ела, а пряталась в своей комнате, чтобы не видеть этого жуткого плевания костей на тарелки, прилипших к щекам и подбородкам кусков рыбы и всё тех же рыбных скелетов… Бр-р-р-р!

Про «разные ножи для разных видов еды» я узнала, будучи уже взрослой. Ресторанов в нашей жизни сроду не было, появились они (да и то о-о-очень редко, не чаще раза в год), когда я была уже глубоко замужем и растила дочь. Это теперь я люблю выбирать рестораны в зависимости от их кухни и наличия в десертном меню крема-брюле.

Разбирает любопытство: когда мама с папой ездили, например, на курорты и питались в общественных местах, как они выглядели? Как реагировали на них окружающие? Проверить это лично не довелось: за всю жизнь родители взяли меня с собой в поездки всего дважды. Первый — в последнее дошкольное лето, в Одессу (тогда я ещё вообще не заморачивалась никакими вилочно-ложечными проблемами, и это кстати, не правильно!). Второй раз мне было четырнадцать, и отдыхали мы в привилегированном доме отдыха в Сочи. Там я была занята исключительно своим неожиданным совершенно взрослым успехом у противоположного пола и тоже ни о чём таком не думала и ничего вокруг не замечала. А ведь наверняка за столом был позор. Задним числом — очень стыдно…

Кстати, любопытно: до тридцати лет я нигде не бывала, никуда не ездила, кроме как эти два раза в детстве на Чёрное море. И в этом смысле удивительным образом попадала в категорию детей из «неблагополучных» и бедных семей. Ведь дети «нашего круга» бывали с родителями, к примеру, в разных частях Прибалтики (любимый курорт интеллигенции) и регулярно на всяких «югах» — это было нормально. Мама с папой тоже нередко туда ездили, но без детей. Зато у меня была дача. Всё детство — у меня была дача…

А потом у меня был бедный муж, которому ничего такого не было нужно, а я уже ни к чему и сама не стремилась. Но зато у нас была дача. Может, лучше бы её никогда не было?…

Зато теперь я вижу мир. Боже, как он прекрасен, оказывается! У слепой дурочки открылись глаза, и она увидела свет. И выкрикнула, как полоумная, на всю вселенную пошлую банальность: мир надо видеть! Не в книгах, не на картинках, не по телевизору — глазами надо видеть, собственными! Нюхать, щупать, слушать, и только тогда можно лишь приблизиться к пониманию того, что такое этот мир, как он разнообразен и удивителен. Нет, мамочка, ты фатально ошибалась, утверждая, что знаешь весь свет и без поездок — через книги.

— Да я везде была — и в Риме, и в Мадриде, — любила ты часто повторять. — Я через книги чувствую запах других стран, городов… Я будто всё видела и всё знаю.

Ерунда это, мама, полная чушь. Ничего ты не знаешь и не видела. Именно всего лишь «будто». Потому-то у тебя такой узкий, зашоренный, убогий взгляд на весь мир, часто наивный и кособокий.

— В Америке самая развитая в мире демократия, поэтому там люди — счастливы. Но вся их культура выращена на гидропонике, поэтому такая поверхностная.

Ах, как всё просто, оказывается!

Ты же судишь о всей жизни по книгам и телевизионным передачам. Несчастное существо! Впрочем, в этом ты сама виновата: не хотела видеть мир, отбрыкивалась, как могла («Мне не надо, у меня нет сил, а зачем мне это нужно — я и так всё знаю…»). Чего боялась? Неужели ты боялась картины, которая может перевернуть все твои книжные, покрытые толстенным слоем пыли, представления обо всём на свете? Похоже, что так. Или просто лень?