Дочки-матери

Катерина Шпиллер

Любой малыш обожает мать – безусловно и беззаветно… Почему-то многие, очень многие думают, что и материнская любовь так же безусловна, ведь она практически инстинктивна. Фигушки! Всё не так. Книга содержит нецензурную брань.

Прототип высказывается

Конечно, прочтут! Ведь потом от Таськи были ещё письма, письма… Таська читала всё, что Антония писала и публиковала. Это приятно щекотало разные чувства Антонии. С одной стороны, дочь была в курсе, как благополучна и востребована её нелюбимая мать, как часто у неё выходят новые книги. С другой — Антония точно знала, что Таська видит её мнение о ней, о её муже и вообще обо всей её жизни — такой противной для Антонии. Пусть нет возможности всё сказать в глаза, всё выкрикнуть в это чужое и неприятное лицо, так оно даже лучше выходит. Красивее. Она ведёт с дочерью диалог, так сказать, посредством своего творчества. А что — разве не диалог? Разве не получает она регулярно письма из Израиля от самого своего… преданного читателя? Вот, к примеру, какое письмо пришло Антонии от дочери после прочтения следующей книги.

«Привет, ма. Прочитала твой очередной шедевр (видишь, даже в кавычки слово не взяла, на самом деле оценила!). И поняла, что твой главный вдохновитель нынче — злость. Даже ненависть. В этом смысле очень талантливо написано, очень! Ненависть сочится из каждого слова, из каждой мысли. Молодец! Можно сказать, новый вид литературы… Или не новый? Тебе видней, ты у нас самая большая чтица на свете, но мне такого прежде не приходилось читать.

Итак, в твоей повести два главных «розовых» героя — он и она — ангелы во плоти, благороднейшие люди, интеллигенты, нравственные эталоны. И вокруг них адский ад — жуткие дети и внуки, почти что бандиты с большой дороги, безнравственные ушлёпки и аморальные типы. А воспоминания о «розовом» и, безусловно, прекрасном прошлом, о бесконечно лирической молодости лишь подчёркивают их особость в мире кошмарной родни.

К примеру, воспоминания героини о том, как она родила свою жуткую дочь. Ах, ма, это твои личные воспоминания, я их узнала! Ты ведь мне многое рассказывала!

«Она помнит, как ее принесли на первое кормление: страдающая, уже чем-то обозленная, запеленутая мордаха с кривым ротиком. Нянька, разносившая детей, каждому давала определение.

— Ну, твой не меньше председателя профкома будет, уже сразу видно — и взяточник, и подхалим.

— А твоя тоже далеко пойдет, глаз у нее цепкий, как у кота за мышью.

О Соне она говорила так:

— Очень мы твоей не нравимся, вся аж искривилась от отвращения, соснет она из тебя кровушки за всех противных ей людей сразу. У таких всегда мать в ответе за все.

Откуда она могла знать? Неграмотная нянька с лопатистыми руками и лицом, полным жалости и к тем, у кого младенцы мордахой вышли, и к тем, на кого бы глаза ее, няньки, вообще не смотрели».

Как «приятно» мне было читать, спасибо, ма. Частично я знала эту историю, ты мне рассказывала про председателя профкома… и про то, как обо мне говорили, мол, а эта — жена председателя. Было смешно. Думаю, что ты рассказывала правду. И совершенно не верю в злобных и жутких нянек, пророчивших мамашам плохих детей. Ну, какие бы они там ни были, эти советские няньки, но не до такой же степени… Нет, мамулечка, то были твои собственные мысли при взгляде на новорожденную дочь. Вот как ты меня не полюбила с самого начала. Наконец, ты призналась.

Знаешь, я ведь сама тоже мама, лежала в роддоме… И вот подобные мысли и слова о детках вгоняют меня в ступор. Ведь в роддомах царит совершенно особая атмосфера, особое настроение. По крайней мере, когда я рожала свою доченьку, все мамочки были счастливые и обожавшие своих младенчиков. И няньки нормальные… Твои же фантазии — страшные какие-то, от них адом пахнет. Придёт же такое в голову! А ведь это ты, ма, та нянька, в твоей голове такие мысли.

Неужели я до такой степени стала тебе неприятна сразу, как только родилась? Почему? Что было не так? Ты не хотела меня рожать? Зачем же тогда?.. Только для того, чтобы ублажить нового молодого мужа? То есть, я — средство? Что ж, спасибо, что не ради квартиры, а ради папы. Но боюсь, ты и ему не угодила, ему я тоже категорически не нравлюсь. Или это твое влияние?

Видишь, сколько вопросов. Но вот за фразу «Не виновата она, такая родилась» тебе большое человеческое спасибо! Ты как бы сняла с меня вину, что ли? С себя ты её давно сняла, очевидно, сразу — вину за то, что у тебя «неправильная» дочь. А теперь, вроде как, и с меня? Ну, уродилась я такая, кривая-косая-косорылая, что ж с меня взять-то?

«Сонька росла ребенком болезненным, вредным и требовательным. Но других теперь и не было».

Ты точно знаешь? Что других не было? Ты ж всегда восхищалась этими самыми «другими» детьми, которым я не чета. Они и отличники, и красавцы, и старательные, и начитанные… Неужто ты взялась меня реабилитировать, ма? Мол, всё это поколение такое народилось — убогое. Но это же обобщение, нехорошо как-то, да и твои «страдания» сильно обесценивает, тебе не кажется? Ты последи за этим, не допускай таких проколов.

Вообще, эта твоя героиня, с которой ты, разумеется, ассоциируешь себя саму, странная какая-то женщина. По твоей задумке — практически святая, необыкновенная в своих моральных качествах. Но размышляет вот так:

«Мир стал ухудшаться — это было для нее бесспорно, — зависть, злость, мстительность росли не по годам, а по минутам. Уходили в никуда начитанные мужчины и элегантные дамы, пусть и с „Красной Москвой“, типа мамы».

Что же это столько в ангеле небесном злобы на мир, на современность, на людей? И что это за бред про начитанных мужчин и элегантных дам, которые куда-то там уходят? Это где в совке были элегантные дамы? Может, всё-таки немножко наоборот? И что за странная пара: начитанный мужчина и элегантная дама? Ма, ты что сказать-то хотела? Что это за шерочка с машерочкой? Какой-то, прости, бред в голове у тебя, ой, то есть, у твоей героини.

Ну, это ладно, примем за некую условность. Ты мне другое объясни: каким макаром эта святая женщина смогла вырастить такую кошмарную дочь? Ой, глупость я, конечно, спросила… Это ведь ты и я — героиня и ее дочь. И ты — святая, вырастила монстра — меня. Вот и растолкуй мне, как так могло получиться?

Потому что я просто такая родилась? И поэтому ни ты, ни я уже ничего не могли поделать? Ма, это какая-то эзотерика или мистика уже… Так и развивала бы эту тему, интересно же! К примеру, выяснилось бы, что родила ты меня от самого Сатаны. То есть, не ты меня, а героиня — дочку.

Кстати, с трудом можно себе представить, что такая добрая святая женщина, какой она была всегда — по мнению автора — столь недобро вспоминает о рождении своей единственной дочери. И что не вцепилась в волосы няньке, которая вдруг наговорила страшные гадости про родившегося младенчика. Нестыковки. Нелогично. Теряешь нюх, ма. От злости?

Но у тебя и «розовый» герой столкнулся с той же самой проблемой: у него, прекрасного человека, благородного и мудрого, вырос сын — абсолютный и дистиллированный урод. Ну, это в продолжение твоей мысли о том, что все дети у вашего поколения — уроды. Тут с мистикой уже похуже — всё-таки отец известен и он не с копытами. Можно было бы придумать, что на самом деле этот начитанный мужчина вовсе не отец уроду, а просто вынужден был всю жизнь его воспитывать, потому что сволочь-жена, согрешившая всё с тем же Сатаной, наврала ему про его отцовство. Вспомнился классический фильм на эту тему — «Ребёнок Розмари», видела, ма?

В общем, при предлагаемом мною развитии событий твоя повесть выглядела бы более правдоподобной, честное слово! Хотя может быть ты и нашла поклонниц среди дам своего поколения — таких же, как ты, ненавидящих своих детей и злящихся на собственную неустроенную старость. Впрочем, у тебя она вполне устроенная, что не сделало тебя ни на йоту добрей. А эта твоя повесть… Парадокс. Хорошо написанная (в смысле — хорошим языком, этого у тебя не отнять), но такая беспомощно-злобная, что автора даже становится жалко… если не знать близко этого самого автора. Почему беспомощная? Да потому что ни убедительная ни разу! «Розовые» герои только что сиропом не сочатся, при этом мысли у них, к примеру, о близких, самые что ни на есть жуткие. На мой взгляд завзятого мизантропа, у прекрасных и благородных людей подобные мысли и чувства вообще в душе и мозгу не рождаются. Но тебе как гуманисту, конечно, виднее, ха-ха!

Опять забылась, хех! Это же про меня история. Про тебя и про меня. Так вот: неубедительно. Но не для твоих читателей, конечно! Им это самое то. Ты их долго растила и пестовала, я знаю. Это особый вид «гомо советикус», усвоено с детства. Тройные стандарты и умение не замечать очевидного, когда это невыгодно, отрицать реальность, когда очень нужно, — ваш конёк.

Посидела и подумала вот над этим эпизодиком-кусочком:

«Она на все жалобы дочери говорит всегда одно и то же: «Сонечка, это все нервы, сейчас на нервах все, и хорошие люди, и плохие. Прости их и не трави себе душу».

— Так я и знала… Получу что-то в этом духе. Знаешь, я от твоих поучений злею еще больше. Разве тебе иногда не хочется дать кому-нибудь по башке?

Это вот «дать по башке» — у нее через фразу. Как она не боится слов: они же живые, в них энергия. В конце концов какое-нибудь «дать по башке» взорвется у нее самой под ногами, и это не так глупо, как кажется».

Давай, ма, разберёмся — говорю я тебе через тысячи километров, не рассчитывая на диалог. И тем не менее… Ты по-прежнему злишься на меня — нескладуху-подростка, которая часто взбрыкивала, заливаясь бушующими гормонами, и нередко не по делу. Ты невежественна, ма, как огромное количество рядовых советских баб. Как тебе ни обидно, но ты в данном случае примитивна до стыда. Тебя злила и раздражала нахохленная девчонка, причём, злила всем: и ломающимся голосом, и прыщами, и нравом, и молодёжным сленгом. Ты не прощала этого девочке и не можешь простить до сих пор. Потому что такой вот — «всем бы да по башке» — я была только тогда. И кому, как ни тебе, знать это лучше других…

Все мои «примочки» последних лет тебе известны досконально. Я была дурой — делилась с тобой своими страхами и мыслями. Впрочем, что толку? Ты выбросила из головы то, что тебе невыгодно.

Но ты не можешь не помнить, как я говорила о любви к людям, о том, что очень раскаиваюсь в своих подростковых недобрых мыслях и словах (кстати, под твоим мракобесным влиянием!), что чувствую себя виноватой и больше никогда ни на кого не злюсь, никого не ненавижу, жалею людей, уважаю… Скажешь, что этого не было между нами? Вот этих разговоров, моих слёз, моего раскаяния? Неужели солжёшь?

Конец ознакомительного фрагмента.