Смирение

Катерина Павловна Геттерих

Счастливой жизни Калвина Боуннера можно было позавидовать: любящие родители, работа мечты, красивая невеста, которая всегда рядом с ним несмотря ни на что. Но в считанные минуты мир Калвина рухнул, оставив после себя лишь руины той счастливой жизни и превратив его в параноидального шизофреника. Этот дневник о днях, проведенных в психбольнице, о том, что происходит с человеком, заключенным в своем самом жутком страхе, о том, что только разрушив себя, можно прийти к долгожданному самопринятию.

День 2

Я стоял возле большого двухэтажного дома, охваченного синим огнем. Из окна дальней комнаты второго этажа виднелись очертания лица человека, корчившегося от боли и пытающегося закрыться от языков пламени. Я будто наблюдал за происходящим со стороны. Я посмотрел на себя и… ужаснулся. Другой Я стоял напротив горящего дома без тени испуга, мне даже показалось, что он улыбался. Да! Он улыбался, но не просто, а с какими-то искрами безумия в глазах, будто очень долго ждал этого момента, будто был знаком с хозяином «пылающего» дома. Если вы когда-нибудь увидите человека, который растягивает свой рот в улыбке, а в глазах нет ни тени веселья и радости — бегите!

Он опустился на колени перед этим домом, не сводя с него глаз, и стал смеяться. Настолько громко, что казалось, будто вся улица сотрясается от его смеха. Это не я. Нет, это человек с моим лицом и только. Мне хотелось крикнуть, привести его в чувство, напомнить ему кто он. Но слова не хотели слетать с моего языка. В немом крике, я рухнул на землю перед этим человеком, пытаясь до него докричаться, но у меня не получалось даже шипеть. Он начал смеяться ещё громче, как безумец. Его смех пробирал до костей, заставляя кровь стыть жилах. Я не мог и пошевелиться, будто меня кто-то обездвижил. Сделав глубокий вдох, я закричал изо всех сил, но никакого звука не последовало. Мое сердце забилось ещё сильнее. Вдруг вспышка огня озарила лицо мужчины, который сидел напротив меня. Его улыбка стала ещё шире и безумнее. Он смотрел на меня, как будто наконец заметил, что он здесь не один. И тут мне стало не хватать кислорода, словно мои легкие заполнились угарным газом. Я попытался дышать глубже, но от этого становилось ещё хуже. Кашель раздирал мое горло, я стал задыхаться. Схватившись за ворот рубашки, как в бреду, я стал ловить ртом воздух. Думал, что станет легче, но не стало. Упав на землю, мои руки сжали воротник ещё крепче, оттягивая его. Мне казалось, что так я открою доступ к кислороду, но ошибся. В моих легких становилось все больше дыма от пожара, кашель участился. Паника охватила мой разум, кровь прилила к лицу. Я понял, что умираю.

Проснувшись в холодном поту, как одержимый, я начал глотать воздух. «Это был лишь сон», — повторял я себе. Да, лишь сон. Восстановив дыхание, привел себя в чувства, успокоился и принялся осматривать все вокруг. И если горящий дом был сном, то лечебница, в которую меня привели и в которой я сейчас нахожусь — увы, нет. Собравшись с духом, я оперся на локти, медленно приподнимаясь, но головная боль все равно резко ударила в висок. Из-за сна поднялось давление, поэтому любое движение сопровождалось головной болью. Сделав вид, что я в порядке, сел на край кровати, продолжая вглядываться в пустоту на другой стороне темной комнаты. Хоть здесь и есть окно, но оно находится не на светлой стороне, поэтому лучи солнца почти не проникают сюда, а свет включать еще рано, все пациенты спят.

Я потер двумя пальцами переносицу и спрятал лицо в ладонях, ритмично раскачиваясь на кровати из стороны в сторону. Доктор Миллиган сказал, что я тут на время, это значит, что меня выпустят. Я ведь здоров. Я не похож на пациентов, которые живут в этой лечебнице. Никогда ещё я не мыслил более ясно, чем сейчас, несмотря на головную боль. Я знаю, что делать. Нужно просто показать доктору, что я здоров, вести себя адекватно и убедить его, что я не чокнутый.

— Да. — произнес я вслух, соглашаясь со своими мыслями.

Погрузившись в свои размышления, я и не заметил, как в коридоре включился свет. Где-то вдалеке послышались звуки шагов, с каждой секундой они становились все громче. Раздался стук кулака о железную дверь, сопровождающийся возгласом:

— Подъем! Время принимать таблетки.

Шоркая ботинками, санитар подошел и к моей двери, так же забарабанив в нее. Ключ с лязганьем проник в замочную скважину и, скрипя, открыл мою дверь.

Санитар сказал про какие-то таблетки. Мне их тоже будут давать? Неприятные мысли засели у меня в голове. Что-то мне подсказывало, что лучше не пить эти пилюли, вдруг они вызывают симптомы психических расстройств. Минуту подумав, я спрятал эти мысли подальше и сделал глубокий вдох.

— Калвин, это просто успокоительное, ничего страшного не случится, если ты их выпьешь. Нельзя вызывать подозрений, ведь за тобой следит врач. — с расстановкой проговорил я, выходя из комнаты.

В коридоре уже пациенты выстраивались в колонну и, словно заключенные в кандалах, шли один за другим к лестнице, спускаясь на первый этаж. Будто под гипнозом, я вклинился в эту человеческую многоножку и в ногу с ними последовал за своими пилюлями. Внизу в холле нас уже ждали санитар и медсестра у стола с медикаментами. В абсолютном молчании они отпускали пациентов, вручая им таблетки в пластиковых стаканчиках и кружку воды. Так же я заметил, что они, санитары, проверяли рот пациентов, чтобы убедиться, что те проглотили таблетки. Если они это делают, значит, бывали случаи, когда заключенные клиники не выпивали эти препараты, а прятали их. Это дало мне надежду, что можно как-то обойти правила и не принимать таблетки. Но пока я думал, как это сделать, подошла моя очередь. Мне дали два стакана, один с пилюлями, там их было две — синяя и красная, другой — с водой. Так ничего и не придумав, я быстро проглотил таблетки и моментально запил их водой, никакого вкуса от них не было, но они были достаточного большого размера, чтобы проглотить их без воды. Санитар схватил меня за нижнюю челюсть, слегка поднимая и опуская мою голову. Убедившись, что я выпил таблетки, показал рукой на соседнюю дверь, давая понять, что я свободен.

Никаких изменений от этих медикаментов я не почувствовал, ощущалась только вялость, но смахнув это на недосып, я направился в комнату, дверь которой была уже открыта. Мрачный коридор вел до этой двери. Обшарпанные стены, потрескавшаяся краска на них, запах мочи и моющих средств вызывали у меня привступ рвоты. Я двигался довольно медленно, пытаясь запомнить каждый сантиметр своей тюрьмы на ближайшие пару дней. Пустые взгляды «заключенных» взирали на меня. Они смотрели без какой-либо эмоции, без какого-либо интереса, потухшие, мертвые. Дрожь пробежала по телу. Пациенты не сводили с меня глаз, наблюдали, но в то же время, ничего не видели. Из них сделали зомби. Закрыв глаза, я сделал вздохнул. Мне не хотелось верить в происходящее. Мозг постоянно твердил, что меня ждет такая же участь.

Заглянув в комнату, я увидел просторное помещение с большими решетчатыми окнами, рядом с которыми стояли грязные местами рванные кресла. В центре красовался диван с маленьким столом, напротив которых у стены висел небольшой телевизор, но сейчас он был выключен. Обои были все такие же серые, гнетущие, напоминающие о твоем подавленном состоянии. Пол был на удивление чистый, но потертый, будто его чем-то царапали. Неуверенно войдя внутрь, я заприметил одно из кресел у окна и прямиком направился к нему, не замечая остальных пациентов, которые тоже пришли в эту комнату отдыха.

Добравшись до своей цели без потерь, я опустился в кресло и выдохнул накопившийся воздух. Комната постепенно наполнялась пациентами, которые бесцельно бродили из стороны в сторону. Некоторые из них, как мне казалось, даже не осознают, где находятся. Хаотичные движения, бессмысленные бессвязные слова, вырывавшиеся из их рта, ни о чем не говоривший взгляд, парой даже пугающий. Неужели здесь мое место? Среди этих животных?

— Я тебя не знаю! — послышался басистый голос слева от меня. Я повернул голову на раздражитель и увидел высокого мужчину в пижаме и с потрепанным серым, но когда-то белым, зайцем в руках.

— Что?

— Ты! Тебя тут не было! — уже громче повторил он.

— Он тут новенький, его вчера привели. Ты что, не видел? — вдруг раздалось у входа. Там стоял, облокотившись на дверь, темноволосый мужчина. Приподняв уголок своих тонких губ, он подошел к телевизору и включил какую-то детскую передачу. — Это его немного отвлечет. Его зовут Сонни. — пояснил он и сел на кресло.

— Мне ни к чему это знать, меня скоро выпустят от сюда. — чуть более надменно, чем планировалось, ответил я.

Внезапно откуда-то поблизости раздался смех.

— Выпустят? Никого из нас не выпускают, а тебя, значит, выпустят?

Эти слова принадлежали ещё одному мужчине, сидящему в кресле у другого окна. По виду он ничем не отличался от обычных людей. Одет был в растянутую заляпанную пижаму в серо-голубую полоску. Волосы были светло-русые, а глаза окрашивались в серо-голубой цвет, нос кривоват. Если бы не нынешняя ситуация, то я бы сказал, что мужчина весьма красив, но его лицо было перекошено от брезгливости, будто он съел дюжину лимонов. Он болтал ногами и смеялся, периодически трогая себя за промежность. Мужчина напоминал мне тех людей, что дрочат в парках прилюдно. Возможно, так и есть. Этот тип вызывал у меня омерзение, я это даже не скрывал. Он пристольно смотрел на меня и трогал себя за член, облизывая губы.

— Я не такой, как вы. Я нормальный. — с раздражением в голосе выплюнул я.

— Здесь все нормальные. Или ты думаешь, что заслуживаешь жизни за стенами больницы больше, чем мы? — с ухмылкой спросил мой собеседник, поворачивая голову в сторону кресла, на котором я сидел.

— Да. Потому что я сюда попал по ошибке, доктор сказал, что я здесь временно.

— Доктор Миллиган всем это говорит. Мы тоже тут временно, ведь все мы когда-нибудь умрем. — парировал он, наблюдая за моей реакцией.

Мужчина, как мне показалось, был неглуп, но что-то странное творилось с его движениями. Он то смеялся, то трогал себя за член под грубой тканью полосатых штанов, то судорожно без причины смеялся сам себя перебивая.

— Джим, отстань от него.

Темноволосый мужчина грозно воззрился на моего собеседника, устало вздыхая.

— Пусть думает, как хочет. — добавил он.

Что значит «как хочет»? Они не верят, что меня отпустят?

— Вот увидите, скоро я вернусь к обычной жизни. Буду ходить по ту сторону забора и весело махать вам рукой. — как маленький ребенок, я надул губы и отвернулся лицом к окну, чтобы не видеть их ухмыляющиеся физиономии. Им сложно представить, что среди них может быть вполне себе здоровый человек. Каждый из них уверен в своей нормальности и в умалишенности всех остальных пациентов лечебницы. Странное чувство переполняло меня. Вдруг они правы. Не в моем безумии, а в том, что я стал обладателем билета в один конец. Может, все здесь нарочно меня держат и пичкают таблетками, чтобы я никогда не вышел отсюда? Но зачем им это? Думаю, от долгого пребывания здесь, моя фантазия разыгралась и придумывает небылицы. Надо просто вести себя спокойно, быть собой, и тогда меня отпустят домой. Нужно придерживаться этого плана, если я хочу вырваться наружу.

Закрыв глаза, я сделал вдох, затем открыл их и выдохнул уже теплый воздух. На душе было неспокойно, казалось, что весь мир против меня, что все это подстроено специально, хоть я и понимал, что это бред. Но когда ты в отчаянии, в голову лезут самые безумные мысли, словно моя психика хочет изо всех сил отвлечь меня, привести в чувства. Мол, смотри, если ты считаешь эти догадки неестественными, то твой разум все ещё при тебе. Но этого было мало, чтобы утешить меня. Погода тоже отнюдь не помогала. На улице был ливень, он неприветливо барабанил по окну, оставляя на стекле маленькие капельки воды, быстро скатывающиеся друг к другу, образуя водяную дорожку. Пасмурная погода нагоняла ещё большую тоску, своей серостью убивая последнюю надежду на хорошее настроение. Сквозь прутья небольшого забора было видно, как бегут мужчина с женщиной, закрывая свои головы от капель дождя мужским пиджаком. Они бежали и над чем-то задорно смеялись, мужчина поддерживал ее за талию, чтобы девушка не упала на мокрый асфальт. Наблюдая за этой сценой, мне вдруг стало холодно. Будто морозный ветер окутал все мои органы, сжав их в тиски. Ком в горле не давал проглотить накопившуюся слюну. Я осознал, что ещё не скоро смогу так же беззаботно прогуливаться под ливнем, подставляя лицо под струи дождя и ощущая на нем капельки прохладной воды. Поддаваясь своим мыслям, я закрыл глаза и представил, что сейчас нахожусь там, за пределами территории больницы. Бегаю по лужам вместе с той парой влюбленных, забывая все свои проблемы и погружаясь в свои мечты. Есть только я и дождь. Я и дождь. И больше ничего.

— Калвин, твой психолог тебя уже ждет. — послышался низкий голос медсестры, которая стояла у стены и ждала, пока я обращу на нее внимание.

Вздрогнув, я машинально повернул голову в сторону источника звука.

— Давай, поживее! — рявкнула женщина.

Я почувствовал себя каким-то скотом, которого подгоняют в грузовик, чтобы отвезти на скотобойню. Как какую-то хромую ненужную лошадь, меня гонят на убой. Возможно, я через чур драматизирую, но сейчас это выглядело именно так. У двери стоит медсестра, будто погонщик скота ждет очередную партию живого мяса, коим сейчас являлся я. Мне, как животному, которое достигало подиума, хотелось вырваться, сбежать, но я понимал, что надо выбросить все эти пугающе омерзительные мысли из головы и наконец встать с кресла. Ведь это не скотобойня и я — не хромая лошадь.

Направившись в кабинет психолога, я заметил, как пациенты провожали меня ухмыляющимися взглядами. Вздохнув, я продолжил идти. Медсестра проводила меня до самой двери кабинета, я тут не так давно, чтобы запомнить расположение всех комнат. Зайдя внутрь, я услышал, как за мной с громким хлопком закрылась дверь, и вздрогнул.

В кресле за столом восседала молодая женщина. Ее голова была немного опущена, а губы без остановки шевелились, она что-то читала. Эта девушка заставила меня оцепенеть, судорожно глотая воздух. Легкие перехватило, будто в них больше не поступал кислород. Мои глаза нервно осматривали ее опущенное лицо, подмечая какие-то детали ее внешности. Черные аккуратные брови были слегка сведены к переносице, но морщин на лбу не было. Она была чем-то увлечена, но выражение ее лица толком ничего не отражало, было невозможно прочитать ее эмоции. Я так и остался стоять обездвиженный, боясь спугнуть этот еле осязаемый фантом. Ощущение, что образ этой девушки может испариться и передо мной появится неприятный мужчина в белом халате с желтым болезненным лицом, не покидало меня. Заметив, что я вошел, она посмотрела на меня, не скрывая своего интереса, и немного наклонила голову вправо. Локон ее каштановых волос спал с плеча, и она мягко убрала его обратно. Глаза проследили за этим действием и в мгновение поймали ее взгляд, с трепетом вглядываясь в него.

— Здравствуй, Калвин. — шелковисто прозвучал ее голос, очаровывая меня. — Меня зовут Эвелина Тафт, я ваш психолог.

— Но мне казалось, мой врач Элфи Миллиган. — настороженно произнес я, боясь, что это все сон и в мгновение ока она исчезнет и на ее месте появится вчерашний доктор.

— Все верно, он твой психиатр, а я — медицинский психолог. Мы с тобой будем видеться очень часто. — она слегка улыбнулась.

Кивнув своим мыслям, я подошел ближе и сел на стул напротив доктора Тафт. Сидение было ощутимо мягким, я облокотился на спинку, пытаясь расслабиться. Лихорадочно сделав пару вдохов, я наконец успокоил свои нервы и бессильно выдохнул, пытаясь удалить из организма весь негатив. Мне тогда так показалось. За последнее время я впервые встретил человека, от которого не хотелось бежать без оглядки. От которого не хотелось скрыться, закрыться, уйти как можно дальше. Моим желанием лишь было убрать воспоминания о последних событиях из памяти, но у мозга были другие планы. Я сидел и, казалось, не моргая, смотрел на доктора, как маленький ребенок смотрит на желанный подарок, представляя как будет снимать с него обертку. И так же, как и ребенку, мне не хочется разочаровываться во вкладыше.

Много противоречивых мыслей разрывали мою голову, каждая из них стремилась доказать свою правоту, а точнее доказать ложность всех остальных. Я соткан из противоречий. Я и есть одно большое противоречие. Одна часть меня кричала, что здесь никому нельзя доверять, они все за одну истину и, увы, не мою. А другая надеялась, что доктор Тафт — тот самый человек, который поймет меня, поверит и докажет, что я здоров. Она каким-то магическим образом внушала мне, что ей можно доверять, несмотря на то, что мы с ней знакомы всего пару минут и толком даже не разговаривали.

— Как ты себя чувствуешь, Калвин? — задала она вполне ожидаемый вопрос.

— Хорошо. — натянуто улыбнувшись, ответил я.

— Как прошла первая ночь на новом месте? — этот вопрос мог бы вывести меня из себя, но она говорила таким бархатным голосом, что все раздражение уходило, сменяясь спокойствием.

— Хорошо. — повторил я. — Что я здесь делаю? — вопрос получился резким. Испугавшись своего же тона, я вздрогнул и уставился на доктора своими круглыми от испуга глазами. Мое спокойное состояние длилось недолго, возбуждение подступало все ближе.

— Надеюсь, что мы с тобой вскоре сможем вместе ответить на этот вопрос.

— Но я здоров! — чуть громче, чем хотелось, произнес я. — То есть… я хотел сказать, что я не болен. Я абсолютно здоров, произошла какая-то ошибка. — голос предательски дрогнул, тело пробила дрожь, а руки невротично дернулись. Я не понимал, что происходит с моим телом и почему оно так реагирует на все. Но, задумавшись, я задал себе вполне резонный вопрос: А как ещё я должен себя вести, будучи заперты в психушке не по своей воле? И тут вопросы по поводу своего состояния тут же отпали сами собой.

— Что произошло вчера, Калвин? — задала она вопрос, словно не расслышав мои слова.

— Я мало, что помню. — поспешно выпалил я, ковыряя пальцы.

Она будто и не замечала моего взвинченного состояния или просто не хотела акцентировать на нем внимание, думая, что без эмоционального подкрепления со стороны я быстро успокоюсь. Но меня это только больше раззадоривало.

— Что последнее ты помнишь? — доктор Тафт задавала вопросы с удивляющей прямотой, но при всем при этом они произносились аккуратно. Она боялась меня спугнуть, даже не подозревая, что я уже напуган. Все мои мыслимые и немыслимые кошмары воплотились в реальность, разрушая стены, возводимые мной столько лет. Мои сдержанность и безразличие постепенно сменялись паранойей, непреодолимым страхом перед неопределенностью и невротичным состоянием. Закрыв глаза, я сделал глубокий вдох, затем выдох и вновь посмотрел в глаза девушки. Пальцы постепенно становились красными от крови. Заусенницы были оторваны.

Сдавшись обстоятельствам, я решил отвечать на ее вопросы настолько честно, насколько смогу. Только так я смогу показать, что не препятствую своему «лечению» и вполне адекватно себя веду. Похожу так на пару приемов, докажу свою нормальность, и она напишет в моей карточке «Здоров».

— Помню, как меня затащили в машину, не успел я опомниться, и привезли сюда. А дальше, я думаю, вам доктор Миллиган все рассказал.

Она лишь улыбнулась, продолжая что-то записывать в большой тетради.

— Тебя нашли у дома, при чем не твоего. Ты не понимал, где находишься. — возобновила напор доктор Тафт. — Твердил, что виноват в чем-то, что был не прав. В чем именно ты считаешь себя виноватым?

— Я не помню! — мое дыхание участилось, а головная боль снова пронзила виски.

Зачем она спрашивает? Она ведь прекрасно знает, что у меня частичная потеря памяти. В этот момент я себя чувствовал, как на допросе, где тебе в глаза светят лампой, в надежде, что ты не выдержишь эту пытку и наконец сдашься. Можно подумать, что я сейчас все преувеличиваю. У доктора ведь нет лампы, Калвин! Вот только отсутствие лампы в кабинете доктора не делало ее допрос более гуманным, да и сдаться я не мог по одной простой причине — мне нечего было рассказать. Но Эвелина Тафт, видимо, решила давить до последнего.

— А что ты помнишь? — с нажимом, доводя меня до трясущихся рук, продолжала она.

— Я рассказал вам все, что помню! — не выдержав, я крикнул.

Доктор даже не шелохнулась, она лишь смерила меня изучающим взглядом и облокотилась на спинку кресла.

— Я лишь хочу помочь тебе.

— Я не нуждаюсь в помощи! — напоследок выкрикнул я, вскакивая и руками скидывая все ее бумаги со стола. Внутри все закипело, голова жутко горела, а сердце норовило выпрыгнуть наружу и убежать подальше от равнодушного взгляда доктора Тафт. Девушка продолжала смотреть на меня без какой-либо эмоции во взгляде, будто сейчас ничего не произошло. И тут я понял, что пытаюсь вывести ее хоть на какую-нибудь эмоцию, но безрезультатно. Думаю, она это тоже поняла. Наступило полное молчание, было слышно лишь тиканье настенных часов. С минуту мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Я пытался успокоиться — тщетно, я все так же стоял, оперевшись руками о ее стол, и жадно глотал воздух, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Тех, кто не нуждается в помощи, тут нет. — спокойно произнесла девушка, нарушив тишину своим звонким ровным голосом.

Все надежды рухнули. Неужели, она не верит мне? Но я ведь говорю правду. Как мне ещё до них достучаться? Что мне сделать, чтобы они поняли, что меня здесь быть не должно?

— Я не сумасшедший! — зачем-то выкрикнул я, тратя на это последние капли самообладания. Голова закружилась, и я сел обратно в кресло, пытаясь перевести дыхание.

— Мы здесь не используем это слово. — отрезала она.

Наш разговор с доктором Тафт продлился не долго, потому что возникло напряжение, мешавшее проводить сеанс психотерапии. Она задавала мне вопросы, касающиеся моего состояния, спрашивала про родственников, но я внятно не смог ответить почти ни на один вопрос, потому что толком ничего не помню. Мне показалось, что психиатр отпустила меня раньше запланированного, потому что не было никакого смысла меня держать. Какая-то часть надеялась, что она поняла, что я абсолютно здоров и нет особой надобности проводить со мной все эти процедуры. Смешанные чувства одолевали меня, в голове всплывали фрагменты нашего с доктором Тафт разговора. Она говорила, что меня нашли у какого-то дома. Почему я этого не помню? Я попытался снова напрячь память, но ответом послужила лишь пустота. Если они знают больше меня, то почему не расскажут? Столько вопросов и никаких ответов. Это сбивало с толку, раздражало, но я с этим ничего не мог сделать. Оставалось только ждать…

Время здесь течет медленнее, не успел я оправится от сеанса, как уже надо идти на ужин.

Взяв поднос с едой, состоящей из толченой картошки, по виду не особо съедобной, котлеты, кусочка хлеба, чая, который выглядел тошнотворно, и одного яблока, я направился к свободному столу, чтобы запихать в себя хоть немного еды. Она, конечно, выглядела противно, но желудок у меня урчит с самого утра. А так как обед я пропустил, пялясь в окно, ужин надо было съесть.

— Ну и как все прошло? Высматривал тебя в окне, но так и не увидел, как ты радостно нам машешь. — ухмыляясь, Джим неторопливо прошествовал мимо моего стола. Он шел, дергая рукой и истерично смеясь.

На это нелепое высказывание я ничего не ответил.

— Что молчишь? Неужели доктор не помахала тебе ручкой на прощание? — продолжал глумится мужчина, любивший передернуть на людях.

— Если я буду отвечать на все твои якобы остроумные изречения, то буду таким же нелепым, как и ты. А я все-таки выше этого. — безэмоционально произнес я, поднося кусочек котлеты ко рту.

— Ах нелепым. — задумчивый вид ему явно не к лицу.

— Ну, знаешь, бессмысленный, пустой, бестолковый… — стал перечислять, делая вид, что пытаюсь ему объяснить значение слова. А сам наслаждался своим положением, но продлилось это недолго.

Джим со злостью опрокинул свой поднос с едой и кинулся в мою сторону, хватая меня за ткань ночной рубашки. Я не успел опомниться, как мое лицо припечатали к столу, яростно что-то крича и роняя склизкую слюну.

Повтори ещё раз, что ты сказал! — завопил он, спуская свои полосатые, испачканные спермой, штаны.

Отойди от меня!

Он прижал меня сильнее к столу, наваливаясь на меня своим потным вонючим телом. Страх меня парализовал, я не знал, что он хочет сделать, точнее хотел не знать. Джим схватил меня за ночные штаны, намереваясь их снять. Все пациенты испуганно отпрянули к стене, а санитары быстро подбежали нас разнимать, точнее его оттаскивать от меня.

— Что здесь происходит? — доктор Миллиган тоже подоспел к нам, услышав крики. — Так, вы двое, идите по своим комнатам.

Я вытер слюну со своих щек и, тяжело дыша, направился к выходу. Меня жутко трясло то ли от злости, то ли от омерзения, то ли от страха. Бросив последний взгляд на окно, я заметил где-то там за забором что-то непонятное, подозрительное, точнее кого-то. Не могу сказать точно, это был какой-то силуэт, силуэт человека. Он будто наблюдал за происходящим, смотрел именно в это окно, где было лучше всего видно. Но, не успел я его разглядеть, как мое внимание отвлек голос доктора.

— А вы проводите их, чтоб они ещё чего не натворили. — обратился он теперь к медперсоналу.

И сейчас, словно два провинившихся подростка, мы шли по своим комнатам в гробовой тишине, были слышны только шоркающие звуки шагов санитаров и еле слышный топот наших ног.

Сегодня я больше не планирую выходить из своей комнаты, не хочу видеть эти глупые мерзостные лица.

Проведя рукой по волосам, я облокотился на стену, стекая по ней, словно густая бесформенная жижа.

— Что я делаю не так? — прошептал я в пустоту.

Обняв колени, я положил на них голову и глубоко вздохнул. Все накопившееся за день будто вырвалось наружу, слезы сами покатились по щекам. В моих планах этого не было, но у психики свои резоны. Не было никакой истерики в этот день, не было завываний и истерии, лишь медленно стекавшие капли соленой воды по ничего не выражающему лицу.