Призраки Сумеречного базара. Книга первая

Кассандра Клэр, 2018

Пять новых историй из мира Сумеречных охотников и жителей Нижнего Мира. Разные истории. Разные герои. Разные эпохи – но есть то, что их объединяет. Место – Сумеречный базар. Здесь можно найти все что угодно для колдовства и магии. Здесь жители Нижнего мира заключают темные сделки, делятся тайнами и секретами. И человек – Джем Карстерс, вписавший немало славных страниц в историю Сумеречных охотников.

Кассандра Клэр, Сара Риз Бреннан. Длинные тени

Старые грехи отбрасывают длинные тени.

Английская пословица

Лондон, 1901 год

Железнодорожный виадук угрожающе нависал над зданием церкви Святого Спасителя. В свое время простецы всерьез обсуждали, не снести ли церковь, чтобы освободить место для будущей стройки, но эта идея встретила неожиданно яростное сопротивление. Так что железная дорога делала небольшую петлю, и шпиль церкви по-прежнему тянулся вверх, пронзая ночное небо серебристым кинжалом.

Под арками, крестовинами и грохочущими рельсами привычно раскинулся большой оживленный базар — вотчина городских торговцев. Ночью рынок принадлежал Нижнему миру.

Вампиры и оборотни, колдуны и фейри встречались под звездами и под покровом волшебства, куда не пробиться человеческому глазу. Они расставляли свои магические лотки на месте палаток, где днем торговали люди, под мостами и вдоль узких улочек. Но прилавки Сумеречного базара ломились не от яблок или репы. Под темными сводами они сияли колокольчиками и лентами, переливались яркими цветами: изумрудно-зеленым, кроваво-красным, огненно-рыжим. Брат Захария уловил горячий запах благовония и расслышал песни оборотней о призрачной красоте луны и призывные крики фейри, обращенные к детям.

Сумеречный базар открылся в первый раз после Нового года (по английскому календарю), хотя в Китае новый год еще не наступил. Брат Захария покинул Шанхай ребенком, в семнадцать лет уехал из Лондона, перебравшись в Безмолвный город, где о ходе времени напоминали лишь новые захоронения павших воинов. И все-таки новогодние праздники сохранились в памяти со времен его человеческой жизни: он до сих пор помнил эгг-ног^[3] и гадания в Лондоне, фейерверки и лунные пельмени в Шанхае.

Снег падал на Лондон. Воздух — хрустящий и холодный, как свежее яблоко — приятно обдувал лицо. Голоса братьев тихо звучали в голове, не мешая Захарии наслаждаться одиночеством.

Он прибыл сюда с миссией, но позволил себе порадоваться встрече с Лондоном и Сумеречным базаром, возможности подышать чистым воздухом, не отягощенным прахом погибших. Здесь веяло свободой, и он снова чувствовал себя молодым.

Он радовался, но это не означало, что обитатели Сумеречного базара радовались вместе с ним. Он видел, как нежить и даже простецы провожали его взглядами — далеко не дружелюбными. Мрачный шепот пробивался сквозь гул обычных разговоров.

Обитатели Нижнего мира считали Базар своим пространством, отвоеванным у ангелов. Вторжение Захарии явно не вызывало у них восторга. Захария принадлежал к Безмолвному Братству — отшельникам, поселившимся среди старых костей, посвятившим себя городу мертвых. Никто не горел желанием распахнуть свои объятия Безмолвному Брату, да и появление Сумеречного охотника вряд ли могло доставить кому-то удовольствие.

Пока он копался в своих сомнениях, перед ним открылось зрелище еще более странное. Чего-чего, а такого он никак не ожидал увидеть на Базаре.

Юный Сумеречный охотник отплясывал канкан с тремя фейри. Захария узнал в нем Мэтью — младшего сына Шарлотты и Генри Фэйрчайлдов. Он заливисто смеялся, запрокинув голову; белокурые волосы ловили отблески огней.

Брат Захария едва успел задаться вопросом, не околдован ли Мэтью, как мальчишка увидел его и рванул вперед, оставляя своих партнерш в полном замешательстве. Фейри не привыкли, чтобы смертные бросали их посреди танца.

Но Мэтью как будто даже не заметил их недовольства. Он подбежал к Захарии, обхватил его за шею и нырнул под капюшон Безмолвного Брата, чтобы поцеловать его в щеку.

— Дядя Джем! — радостно воскликнул Мэтью. — Что ты здесь делаешь?

Идрис, 1899 год

Мэтью Фэйрчайлд почти никогда не терял самообладания. Но если такое случалось, он старался сделать так, чтобы все запомнили это надолго.

Последний раз это произошло два года назад, во время недолгого пребывания Мэтью в Академии Сумеречных охотников — учебном заведении, где массово готовили образцовых зануд для борьбы с демонами. Все началось с незапланированной стычки с демоном в окрестном лесу, после которой толпа учеников собралась на верху башни и наблюдала за прибытием обеспокоенных родителей.

От обычного добродушия Мэтью не осталось и следа. Его лучшего друга, Джеймса, обвинили в случившемся — всего лишь потому, что тот носил в себе каплю демонической крови и обладал способностью (с точки зрения Мэтью — просто замечательной!) превращаться в тень. Джеймсу грозило исключение. А вот истинные виновники — подлый Аластер Карстерс и его гнилые дружки — опять вышли сухими из воды. Жизнь вообще и Академия в частности определенно возглавляли парад несправедливости.

Мэтью даже не представился случай спросить Джеймса, хочет ли тот быть парабатаем. Он как раз собирался предложить приятелю стать его братом по оружию, но хотел сделать это в такой необычной, запоминающейся манере, чтобы у Джеймса не возникло и мысли отказаться.

К воротам уже стремительно шагал мистер Эрондейл, отец Джеймса, прибывший одним из первых. С черными волосами, развевающимися от ветра и ярости, он, спору нет, выглядел очень внушительно.

Несколько девочек, допущенных в Академию, с любопытством поглядывали на Джеймса: даже с неудачной стрижкой и некоторой скованностью в манерах тот очень походил на своего отца. Но Джеймс, наивная душа, не замечал прикованного к нему внимания. Для вида уткнувшись в книгу, он неловко ерзал и тонул в черном отчаянии.

— Не приведи господи иметь такого отца, — поежился Юстас Ларкспир.

— Я слышал, он чокнутый, — хохотнул Аластер. — Еще бы, только ненормальный может жениться на кровью демонов и родить детей, которые…

— Не надо, — тихо попросил маленький Томас.

Ко всеобщему удивлению, Аластер закатил глаза и замолк.

Мэтью хотелось заткнуть рот Аластеру, но Томас уже это сделал, а Мэтью не мог себе представить, как заставить Аластера замолчать навсегда. Разве что вызвать его на дуэль? Впрочем, он сомневался, что это сработает. Аластер не был трусом: наверняка он примет вызов, но потом станет вдвое болтливее. Да и драки были не в стиле Мэтью. Он умел драться, но не думал, что насилие решает все проблемы.

Разумеется, к угрожающей всему миру проблеме демонов это не относилось.

Мэтью резко повернулся и двинулся вниз по лестнице.

Он бродил один по залам Академии, и на душе у него было скверно. И все же, несмотря на дурное настроение, он помнил, что ни в коем случае нельзя надолго упускать из виду Лайтвудов — Кристофера и Томаса.

Когда Мэтью было шесть лет, его старший брат, Чарльз Бьюфорд, отправился с мамой на собрание в лондонский Институт. Мама, Шарлотта Фэйрчарлд, была Консулом, то есть самой важной персоной в мире Сумеречных охотников, и Чарльз всегда интересовался ее работой, а потому не возмущался, что какие-то надоедливые нефилимы постоянно отнимают у нее время. Пока они собирались, Мэтью ревел в коридоре, вцепившись в подол маминого платья. Мама опустилась на колени и попросила Мэтью заботиться о папе, пока их с Чарльзом не будет.

Мэтью серьезно отнесся к возложенной на него ответственности. Папа, конечно, гений, но все считали его инвалидом, потому что он не мог ходить. Если за ним не присмотреть, он мог запросто забыть поесть, увлекшись своими изобретениями. Папа не мог обойтись без Мэтью — и тем более абсурдной казалась затея отправить Мэтью в Академию.

Мэтью нравилось заботиться о людях, и у него это хорошо получалось. Когда им было по восемь лет, Кристофера Лайтвуда застукали в папиной лаборатории, где он проводил в высшей степени любопытный, как выразился папа, эксперимент. Мэтью тогда заметил, что в лаборатории исчезла стена, и взял Кристофера под свое крыло.

Кристофер и Томас — кузены по крови, потому что их отцы — родные братья. Мэтью не приходился им настоящим кузеном: он исключительно из вежливости называл их родителей тетей Сесили и дядей Габриэлем — ну и тетей Софи и дядей Гидеоном соответственно. Их родители дружили. У мамы не осталось никого из близких, а папина семья неодобрительно относилась к тому, что мама — Консул.

Джеймс доводился Кристоферу кровным кузеном, потому что тетя Сесили была родной сестрой мистера Эрондейла. Мистер Эрондейл руководил лондонским Институтом, и Эрондейлы вели замкнутый образ жизни. Злые языки называли их снобами, возомнившими, будто они выше других, но Шарлотта сказала, что так считают только невежественные люди. Она объяснила Мэтью, что Эрондейлы просто натерпелись от недоброжелателей из-за того, что миссис Эрондейл — чародейка.

И все-таки, управляя Институтом, трудно оставаться затворником. Мэтью и раньше встречал Джеймса на всяких праздниках и пытался подружиться с ним, но мешало то, что на вечеринках Мэтью всегда старался развлекать гостей, а Джеймс предпочитал сидеть в углу, уткнувшись в книжку.

Общительному Мэтью ничего не стоило завести друзей, но он не видел в этом смысла, если добыча сама шла в руки. Друзей, доставшихся легко, можно так же легко потерять, а Мэтью хотел крепкой и долгой дружбы.

Поначалу казалось, что Джеймс его невзлюбил, и Мэтью очень расстраивался, но в конце концов ему все-таки удалось завоевать расположение нелюдимого мальчишки. Он до сих пор не мог понять, как это получилось, и чувствовал себя неловко, но недавно Джеймс назвал себя, Мэтью, Кристофера и Томаса «тремя мушкетерами и д’Артаньяном», героями его любимой книги. Все складывалось неплохо, если не считать тоски по папе, но вот теперь Джеймса исключили из Академии, и мир рухнул. Тем не менее, Мэтью не мог забыть про свои обязанности.

У Кристофера сложились в прямом смысле взрывные отношения с наукой, и после недавнего происшествия профессор Фелл наказал Мэтью следить за тем, чтобы Кристофер не контактировал с легковоспламеняющимися материалами. А Томас был настолько тихим и миниатюрным, что они постоянно теряли его из виду, а будучи предоставлен самому себе, он неизбежно тянулся к Аластеру Карстерсу.

Ситуация сложилась отвратительная, но одна светлая сторона в ней все-таки была. Найти потерявшегося Томаса не составляло никакого труда: достаточно было идти на мерзкий голос Аластера.

К сожалению, это означало, что придется увидеть и лицо Аластера — не менее мерзкое.

Мэтью разыскал Аластера довольно быстро: тот стоял у окна, а рядом застенчиво жался Томас.

Томас боготворил своего кумира, и это не поддавалось разумному объяснению. Единственное, что, по мнению Мэтью, могло вызывать в Аластере интерес, так это его необычайно выразительные брови, но, в конце концов, ведь не брови красят человека!

— Ты очень расстроен, Аластер? — расслышал Мэтью тихий голос Томаса, когда подошел ближе и навострил уши.

— Отстань, сопля, — огрызнулся Аластер, хотя и беззлобно. Даже он не мог устоять перед обожанием.

— Ты слышал этого подлого, коварного змея? — спросил Мэтью. — Пойдем отсюда, Том.

— А, наседка Фэйрчайлд, — усмехнулся Аластер. — Какой прекрасной женушкой ты станешь для кого-нибудь в недалеком будущем.

Мэтью пришел в ярость, заметив проблеск улыбки на лице Томаса, хотя тот быстро спрятал ее из уважения к чувствам Мэтью. Кроткому Томасу здорово доставалось от сестер, которые привыкли им командовать. Похоже, грубость Аластера он по ошибке принимал за смелость.

— Жаль, что не могу сказать того же о тебе, — парировал Мэтью. — Неужели ни одна добрая душа не намекнула тебе, что твоя прическа… как бы помягче выразиться… нелепа? Друг? Папа? Никого не волнует, что ты делаешь из себя посмешище? Или у тебя все время уходит на пакости ни в чем не повинным людям и тебе просто некогда обращать внимание на свой жалкий внешний вид?

— Мэтью! — остановил его Томас. — У него друг умер!

Мэтью так и подмывало заметить, что именно Аластер и его дружки натравили демона на Джеймса, и то, что их подлый розыгрыш пошел не по плану, лежит на их совести. Однако он подозревал, что это очень огорчит Томаса.

— Ладно, пойдем, — сказал он. — Хотя у меня из головы не идет: чья же это была идея?

— Погоди-ка, Фэйрчайлд, — рявкнул Аластер. — А ты иди пока, Лайтвуд.

Томас явно встревожился, но Мэтью знал, что тот не посмеет ослушаться своего идола. Когда кузен поднял на него светло-карие глаза, Мэтью кивнул, и Томас нехотя поплелся прочь.

Как только он скрылся из виду, Мэтью и Аластер приняли боевую стойку. Мэтью понимал, что Аластер намеренно отослал Томаса. Он закусил губу, приготовившись к драке.

Но Аластер не стал драться.

— Кто ты такой, чтобы строить из себя моралиста, рассуждать о розыгрышах и отцах, учитывая обстоятельства твоего рождения?

Мэтью нахмурился.

— О чем это ты, Карстерс?

— Все говорят о твоей маме и ее неженской профессии, — ответил этот червяк, Аластер Карстерс. Мэтью нахмурился, но Аластер продолжал, повысив голос. — Женщина не может быть хорошим Консулом. Тем не менее, никто не смеет возражать против этого открыто: ведь твою мать поддерживают могущественные Лайтвуды.

— Да, мы дружим семьями, — сказал Мэтью. — Тебе не знакомо такое понятие, как дружба, Карстерс? Тогда мне жаль тебя, потому что для всех остальных оно в порядке вещей.

Аластер вскинул брови.

— О, лучшие друзья, кто бы сомневался. Твоей маме, должно быть, нужны друзья, потому что какой из твоего папы мужчина?

— Прошу прощения? — переспросил Мэтью.

— Странно, что ты родился спустя столько времени после того, как с твоим отцом произошел этот несчастный случай. — Аластер подкрутил воображаемые усы. — Странно, что семья твоего отца не хочет иметь с тобой ничего общего и требует, чтобы твоя мать отказалась от фамилии мужа. И еще примечательно, что ты ни капли не похож на своего папу, а цвет волос у тебя такой же, как у Гидеона Лайтвуда.

Гидеон Лайтвуд был отцом Томаса. Не удивительно, что Аластер отослал Томаса, прежде чем выдвинуть такое нелепое обвинение.

Оно действительно казалось абсурдным. Да, правда, что Мэтью родился белокурым, в то время как у его мамы волосы каштановые, а у отца и Чарльза Бьюфорда — рыжие. Мама Мэтью была миниатюрной, но Кук уверяла, что Мэтью обгонит в росте Чарльза Бьюфорда. Дядя Гидеон часто сопровождал маму. Мэтью знал, что он вступался за нее, когда она конфликтовала с Клэйвом. Однажды мама назвала Гидеона своим хорошим и верным другом. Мэтью никогда особо не задумывался об этом.

Мама говорила, что у его отца такое милое, дружелюбное, веснушчатое лицо. Мэтью всегда хотел быть похожим на него.

Но увы…

— Не понимаю, о чем ты, — произнес Мэтью, и собственный голос показался ему чужим.

— Генри Бранвелл тебе не отец! — выпалил Аластер. — Ты — ублюдок Гидеона Лайтвуда. Все это знают, кроме тебя.

В приступе ослепительной ярости Мэтью заехал ему кулаком в лицо. После чего отправился на поиски Кристофера, а когда нашел, вручил ему спички.

Прошло короткое, но насыщенное событиями время, прежде чем Мэтью навсегда покинул школу. За это время взорвалось крыло Академии.

Мэтью сознавал, что совершил неслыханно дерзкий поступок, но, хотя и был не в себе, предложил Джеймсу стать его парабатаем, и каким-то чудом Джеймс согласился. Мэтью и его папа договорились задержаться в лондонском доме Фэйрчайлдов, чтобы Мэтью мог побыть и с папой, и с парабатаем. С точки зрения Мэтью, все получилось как надо.

Если бы только он мог забыть.

Сумеречный базар, Лондон, 1901 год

Джем замер перед танцующим пламенем под сводами черных железных арок лондонского Базара. Он был изумлен появлением знакомого лица в таком неожиданном месте и теплым приветствием Мэтью.

Конечно, он был знаком с сыном Шарлотты. Другой ее мальчик, Чарльз, всегда держался холодно и неприветливо, когда они встречались по официальным делам. Брат Захария знал, что Безмолвные Братья должны оставаться в стороне от мира. Аластер, сын его дяди Элайаса, ясно дал это понять, когда Брат Захария в свое время обратился к нему.

Так и должно быть, прозвучали у него в голове голоса Братьев. Он не всегда мог отличить один голос от другого. Они сливались в тихий хор, исполняя беззвучную, но ни на миг не умолкающую песню.

Джем не обиделся бы на Мэтью, если бы тот относился к нему так же, как и многие другие. Но, похоже, мальчишка не разделял общего мнения. На его светлом, нежном личике проступил испуг.

— Я слишком бесцеремонен? — с тревогой спросил он. — Просто я подумал, что как парабатай Джеймса могу называть тебя так же, как и он.

Конечно, можешь, сказал Брат Захария.

Для Джеймса, его сестры Люси и сестры Аластера, Корделии, он всегда оставался просто Джемом. Захария считал эту троицу самыми милыми детьми на свете. Он понимал, что, возможно, пристрастен, но ему было неважно, как обстоит дело в действительности. Главное — он твердо верил, что это так.

Мэтью светился от радости. Захария подумал о матери Мэтью и о той доброте, которая досталась трем сиротам, когда она сама еще, по сути, была ребенком.

— В лондонском Институте только о тебе и говорят, — признался Мэтью. — Джеймс, Люси, дядя Уилл и тетя Тесса тоже. Мне кажется, я знаю тебя намного лучше, чем на самом деле, так что прошу прощения, если злоупотребляю твоей добротой.

Какие могут быть злоупотребления, когда тебе всегда рады, сказал Джем.

Улыбка Мэтью расползлась еще шире, придавая лицу особую привлекательность. Джем подумал, что тепла в мальчике даже больше, чем в его матери, и оно прямо-таки рвется наружу. Мэтью воспитывали открытым и честным, учили радоваться и доверять миру.

— Как бы я хотел послушать о ваших приключениях с дядей Уиллом и тетей Тессой! — воскликнул Мэтью. — Должно быть, вы здорово проводили время! А с нами ничего интересного не происходит. Говорят, что между тобой и тетей Тессой была настоящая роковая страсть, прежде чем ты стал Безмолвным Братом. — Мэтью спохватился. — Извини! Вечно я болтаю, что на ум взбредет! Просто я так взволнован, и мне не терпится с тобой поговорить. Конечно, нехорошо напоминать тебе о твоей прошлой жизни. Надеюсь, я тебя не расстроил и не обидел. Мир?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока; традиционный рождественский напиток в США, странах Латинской Америки и Европе. Здесь и далее прим. переводчика.