счастливые люди

Каринэ Арутюнова

Однажды в одной стране жили люди. Они катались на трамваях, ходили в цирк, стояли в очередях. У них почти все было, как у нас.. Пятиэтажные дома и темные подъезды. Лестничные клетки и тесные комнатки. Папиросы «Беломор-канал», конфеты «Золотой ключик», полные жмени семечек. Облигации государственного займа, сложенные вчетверо и лежащие в комоде, в стопках глаженного белья. Это были очень счастливые люди. Насколько могут быть счастливыми те, кто ходит вниз головой.

Зеркало

Еще только начали избавляться от табелей и прыщей, а уже вот она, взрослая жизнь, началась. Распахнулся занавес, и на подмостках вместо привычной мизансцены, такой многообразной в своей однотонности, — новые лица, голоса, — привычный мир закончился — для кого раньше, для кого позднее, кто-то проскочил, вырвался вперед, кто-то задержался на старте, — а там уже — выпрастываются из школьных воротничков, из пузырящихся изношенных до лоска коричневых брюк, — колени, локти, шеи, ключицы, кадыки, — мы уже начались, — у стойки школьного буфета, хватаясь за подносы с потеками яблочного повидла, — в пролетах между этажами, между контрольными по обязательным и второстепенным предметам, — по одному, в затылок, выходим, ошалевая от безнаказанного, уклоняясь от опеки, мальчики и девочки выпуска… года, — строем маршируем мимо закопченных домов, проваливаемся на вступительных, — уже через год, повзрослевшие, сталкиваемся лбами на похоронах «классной», — или через пять? — десять? — вот и Юлька Комарова, — она уйдет первой, — ломкие ножки без единого изгиба, — смешные ножки-палочки и ясные, слишком ясные глаза, — нельзя с такими глазами, — нельзя с такими глазами любить взрослых мужчин, — моросит дождик в вырытую могилу, и земля уходит, ползет, — глинистая, комьями впивается в подошвы, обваливается, крошится, разверзается.

Зато та, другая, — третий ряд у окна, четвертая парта, — красные щеки, пуговки с треском отскакивают от тесного платья, — нянчит троих, таких же щекастых, крикливых, кровь с молоком, — со школьной скамьи — на молочную кухню, — левую грудь Машеньке, правую — Мишеньке, потом переложить, — Машенька сильнее сосет, а Мишенька так себе, — сосет и левый кулачок сжимает, будто насос качает, — а сама и девочкой не успела побыть, — жиропа, хлебзавод, булка, пончик…

Вот и дорога в школу, припорошенная лепестками астр, махровых, сиреневых, бордовых, — там, на углу — прием стеклотары, а чуть дальше, за девятиэтажкой, я всегда останавливаюсь, — там живет некрасивая девочка, — на углу стоят они, взявшись за руки, раскачиваются как два деревца, никак не разомкнутся, — старшеклассник, совсем взрослый и девочка эта, от некрасивости которой что-то обрывается внутри, — точно птенец, тянется клювом, осыпает мелкими поцелуями его прыщавое лицо, — выросшая из короткого пальто, в войлочных сапожках, самая удивительная девочка, моя тайная любовь, мое почти что отражение.

Конец ознакомительного фрагмента.