Хранители пути 2. Сердце ангела

Карина Сарсенова, 2015

Мировое правительство – что это такое? Миф или тайная реальность, порождающая известный нам мир и законы его существования? Какие силы управляют человечеством на самом деле? Кто каждый из нас – всего лишь жалкая марионетка в руках незримых правителей мира или имеющий собственную силу человек, от выбора которого зависит гибель или процветание всего мира? Как отличить иллюзию от действительности, ложь от истины? Кто и под какой маской живёт в опасной близости рядом с нами и какое влияние оказывают чужаки на нашу психику и здоровье, на мышление и поведение? Где берёт начало седьмая раса и за что идёт настоящая мировая война? Все ответы – в этой книге.

Глава 2

Возврат к истокам

Рождаться в умирающем теле — задача крайне неприятная. Ощутив свою душу вновь закованной в границы человеческой плоти, Амадео всё понял.

И тут же принял.

Сколько лет прошло с момента его последнего воплощения на Земле! В общем-то не так уж много. Но отчего же тогда это новое воплощение произошло значительно позже предыдущего? Его возвращают в условия когда-то прожитой на Земле жизни? Но почему именно в те условия и в ту жизнь?

Он чувствовал упругое сопротивление земного потока реки времени. Значит, он вернулся туда, где всё можно начать сначала. А разве возможность начать сначала не олицетворяет собой истинное рождение? Пусть даже и ценой собственной физической смерти.

Проживать момент отделения души от тела он не любил никогда.

Но если надо — значит, надо.

Время вернулось назад и тут же опять двинулось вперёд.

Переживаемое вновь — оно совсем иное при своём повторе.

Итак, словно сказал кто-то со стороны, поехали.

Боль вошла в его сердце внезапно, как пробуждение от кошмара. Он всегда хотел умереть во сне. Его желание сбылось.

Он не успел открыть глаза. Но это было не нужно — смотрел он теперь совсем в другую сторону, в себя самого. Захваченный огненным вихрем невыносимой муки, он растворился в ней, слился с ней и полетел в бездонную пустоту. Но, как ни странно, соединившись с пожирающим его страданием, он не перестал существовать, а напротив, стал ещё явственнее. Ещё живее. Ещё осознаннее. И ощущение не падения, но высокоскоростного подъёма в обступившей его беспросветной мгле наполняло убитое вроде бы сердце неизъяснимой радостью. Или ему только показалось, что он умер?

Нет, он действительно умер. Но отчего же эта смерть несла не забвение себя, а прояснение, не распад, но обретение, не страх, но вдохновение?

— Потому что ты хорошо прожил свою жизнь. Ту, которая была сейчас прервана. — Голос, уверенный и умиротворённый, влился в сознание и словно стал его неотъемлемой частью. Чувство невероятной с ним близости снизошло на умершего волной гармонизирующего покоя. И когда его сознание стало таким же благостным, как и сознание вошедшего в него голоса, он полностью пришёл в себя. Память огромным морем пережитых эмоций, чувств, мыслей, решений и действий плескалась прямо в его сердце. Оказывается, оно неубиваемо, его духовное сердце. И оказывается, именно в нём и сосредотачивалась вся его вечная жизнь.

— Посмотри на себя со стороны. — Мягкий приказ подтолкнул его ожившую волю.

Море накопленного опыта слегка взволновалось, пошло сначала рябью, а затем и волнами. Одна из них, самая крупная, неожиданно ещё больше выросла и девятым валом обрушилась на его внутренний взгляд. Погрузившись в глубину нахлынувшего впечатления, он вынырнул на поверхность совершенно иного пространства.

Приглушённый свет был накинут на комнату золотистым покрывалом. Огромные свечи у камина догорали, заплетая свои янтарные отблики в красное мерцание вяло дотлевающих углей. Предутренняя прохлада просачивалась сквозь плотно занавешенные окна, надёжно отделяя королевские покои от извечно угрожающего им внешнего мира. Но и их оберегание, равно как и защита прекрасно подготовленных стражей вокруг спальни, оказалось не слишком действенным средством предотвратить грядущее…

Три чёрные фигуры проявились прямиком из подступающего к телу холода. Он крикнул, чтобы предупредить лежащего в кровати мужчину о надвигающейся опасности, но спящий не проснулся. Лишь язычки жёлтого свечного пламени взметнулись, вспугнутые его сильным, но безуспешным намерением.

Холод, породивший пришельцев, стал ещё сильнее и внезапно материализовался в равнодушный стальной блеск в руках одного из них, другого, третьего… И когда нож вошёл в грудь слишком крепко уснувшего мужчины, он закричал не вместе с ним, а вместо него. Потому что тот, кому предназначался удар, умер мгновенно. И потому что он, смотревший на убиваемое тело с высоты пятиметрового потолка, прочувствовал всю боль за него. Ведь он один мог её воспринять. Ведь он один жил в этом теле долгие, но столь быстро пролетевшие годы.

Женщина, лежавшая рядом с ним, умерла на мгновение позже. Но, в отличие от него, она проснулась на секунду раньше, чем стальной клинок пронзил её сердце. Как и он, она не издала ни звука. Но причина её молчания была иной. Если он умер, так и не осознав настигшей его участи, то она за последний отпущенный ей сознательный миг поняла и приняла свою судьбу. Она умерла, глядя ему в глаза. Потому что за мгновение до смертельного удара её душа уже летела к его душе.

Вместе они смотрели на парящее напротив удивительное существо. Огромные белоснежные крылья были неподвижны, но жили уникальной внутренней жизнью. Переливающиеся в них оттенки голубого и розового цветов излучали одновременно блаженство и непоколебимую силу.

— Вы прожили хорошую совместную жизнь. — До боли близкий голос изливался из ангельского сияния и без усилий проникал в сердца внимающих ему людей. — Но это последнее ваше единение. Отныне каждый пойдёт своей дорогой. Поблагодарите друг друга и попрощайтесь.

Её глаза, всегда наполненные тёплым светом, сейчас, после исхода души из тела, светились особенно ярко.

— Спасибо за всё, что сделал для меня! За любовь и помощь, за искренность и надежду…

— За поддержку и понимание, за верность и дружбу! — Его голос вторил её словам, умножая и разворачивая вложенное в них значение. Свет, исходящий из их глаз, волной разливался по комнате. И ничего из того, что было вокруг них, — ни оставленная роскошь, ни покинутые тела, ни утраченная власть — ничто сейчас не имело значения. Только любовь и благодарность жили в их сознаниях и позволяли чувствовать себя по-настоящему живыми.

— Прощание закончено, — изрёк ангел, и тотчас её душа влетела в его сияющие крылья и исчезла в них. Ласковый, но непреодолимый свет остановил его выработанное за земную жизнь желание последовать за ней.

— Она ушла в рай. Но тебе туда нельзя.

— Значит, мне в абсолютную тьму?

— Её больше не существует. Ты Знаешь. По крайней мере, её нет в том виде, в каком мы привыкли её воспринимать.

— Но где же мне тогда быть?

— Есть лишь одно место, где ты можешь быть, — ты сам.

— Но я больше не чувствую себя.

— Так и есть. Тебя больше нет. В том смысле, в каком ты привык себя воспринимать.

— Но тогда что я? Где я?

— Хороший вопрос. Заметь: не два вопроса, а один. Один из них — настоящий вопрос. Ответ именно на него является ключом к спасению.

— Спасению чего?

— Я рад, что вибрации Тьмы не поразили тебя целиком. Ты проиграл, Амадео. Твоё сознание снова ограничено. И оно слишком часто находит себя в рамках обычного человеческого эго.

— Что же мне делать?

— Это зависит от того, какую сторону своего нового бытия ты выберешь точкой отсчёта.

— Человеческую или ангельскую?

— Нет. Ангельскую или дьявольскую.

Свет отдалился от него так внезапно, что Амадео вскрикнул от ужаса, ощутив, что теряет самое ценное в своей жизни.

— Я готов к борьбе.

— К ней никто никогда не готов, — возразил ангел, вновь приблизившись к Амадео. — Но, невзирая на твою неготовность, ты просто обязан вступить в войну.

— Самаэль…

— Ты же Знаешь, что его больше нет. Найди того, в ком здесь и сейчас гнездится абсолютное зло.

— Шалкар…

— Он теперь вовсе не таков, каким был прежде.

— Но я не чувствую его, учитель.

— Конечно, нет, ведь никогда доселе ты не был с ним так близок.

— И что же мне делать, чтобы найти и обезвредить его?

— Для этого, Амадео, тебе необходимо отделить себя самого от затаившегося в тебе сатаны.

— Ты вернёшься в начало. В ту точку отсчёта, откуда происходит твой проигрыш. В эпицентр земной войны. В те события, которые спустя годы отразились в сражении между тобой и Самаэлем. Туда, где ты впервые потерял себя. Там, где Свет растворился во Тьме. Там ты создашь основы новой духовной структуры земной цивилизации. Или не создашь. Тогда Вселенная будет утрачена навсегда. Единственное поле битвы, доступное тебе и Шалкару, отныне — только человеческий мир. Человеческие души и те сознания, которые помогают им развиваться. И вмещающие эти души тела. И так будет до тех пор, пока ты не обретёшь себя снова или не потеряешь окончательно. До тех пор, пока судьба Света, Тьмы и Мироздания в целом не будет окончательно решена. И до тех пор, пока ты снова не вспомнишь меня. Или не забудешь навсегда.

— Да, учитель.

И образ Иеремиила исчез за плотной серой завесой, скрывшей от Амадео его же вечную память.

Духовный учитель…

Самое близкое каждой душе, а ангельской особенно, по-настоящему родное существо…

А сейчас далёкое и чужое, словно вскользь услышанный и тут же забытый, торопливо рассказанный чей-то неправдоподобный сон…

Он с трудом разлепил тяжёлые веки и бессмысленным, невидящим взором уставился на громоздкие грязно-серые тучи, квинтэссенцией угрюмости нависшие над столь не любимым им городом.

Резкий смех полоснул сонную душу обжигающим электрическим разрядом.

Он дёрнулся, переживая удар звуковой молнии, и инстинктивно зажмурился, стараясь защититься от слишком яркого, слишком пронзительного принесённого ею света. Играя в прятки с самим собой и окружающей реальностью, продолжал упорно созерцать окружавшее его голубовато-розовое сияние. Но оно постепенно уплывало из сознания, отпуская фокус его внимания.

Несколько раз сморгнув, он сосредоточился наконец на внешнем мире.

Миловидная невысокая женщина заливисто смеялась, стоя у полураспахнутого огромного окна. Сумрачные портьеры цвета свежесмолотого кофе с тяжёлой основательностью спускались с высокого потолка на бежевый деревянный пол, напоминая двух закованных в доспехи стражников, скрывающихся в тени. Тени, готовые в любое мгновение сомкнуться перед потоком льющегося в окно жизненного тепла…

Стражники между Светом и его отсутствием…

Проводники добра и зла…

Сознания, соединяющие два беспощадно противоречивых мира…

Два взгляда на одно и то же Мироздание…

Мысли влетели в его дремоту бесшумным роем мотыльков-однодневок — хрупких, недолговечных, неуловимых… И тут же рассеялись, вспугнутые новым взрывом безудержно живого веселья.

Солнечный свет струился по её пухлой ладной фигурке. Протягивая к окну руку, эта сплетённая из солнечных лучей земная фея держала что-то в раскрытой ладони.

— Посмотри. — Уловив его пробуждение, она бросила в сторону игривый взгляд. — До чего смешная белка! Не понимает, это же стекло!

Продолжая хохотать, она манила беспомощно тыкающегося в окно пушистого зверька желанным лакомством.

— Софья… — Самое важное из всех слов — человеческое имя — выплыло из пространства вне фокуса его сознания. Обернувшись, женщина с радостным возгласом подбежала к кровати. — Ты проснулся, любимый… — Покрывая горячими поцелуями его лицо, она дышала сладким ванильным ароматом.

— Ты моя драгоценность! — Поглаживая роскошные светлые локоны, рассыпавшиеся по её покатым плечам, он наслаждался разлившейся внутри сердца неизбывной нежностью. И тут же, почувствовав её чужеродность, неожиданно сильно сжал прильнувшую к нему белую руку.

— Ай! — Чуть отстранившись, женщина с изумлением вглядывалась в его глаза. — Ты что? Больно ведь!

— А… Прости… Не знаю, что на меня нашло… — Воспользовавшись образовавшейся паузой, он аккуратно вывернулся из обнимающих его рук и поднялся с постели. Пушистый ворс ласково защекотал голые ступни. Растерянно оглянувшись, он встретился взглядом с молчаливо созерцавшей его растрёпанной красавицей.

— Франц, что с тобой? Нездоровится? Я приглашу доктора!

Вскочив на ноги, женщина побежала к темнеющей в дальнем конце комнаты широкой двери.

— Не стоит. — Поймав её за руку, он осторожно привлёк незнакомую Софью к себе. Равнодушие, царствовавшее в его душе, мгновенно низвергло в глубины подсознания волну поднимающейся из них горячей страсти.

«Да что же это такое, чёрт побери?» — мысленно пробормотал он, сбитый с толку своими противоречивыми эмоциями. Чувство, что он давно и близко знаком с тревожно глядевшей на него женщиной, и одновременно полное её незнание рвали на части сознание, заводя в тупик.

Выпустив руку знакомой незнакомки, он с удовольствием прошёлся по ласкающему ноги ковровому шёлку к тускло мерцающему зеркалу на дальней стене. Что-то неудержимо его влекло к этому закованному в роскошную раму куску отражающего реальность стекла…

Через десять секунд перепуганная красавица, стоя на коленях возле распростёртого на полу мужского тела, пронзительно кричала, зовя на помощь.

— Ты думал, что всё будет так же легко, как пообещал тебе твой пернатый друг с куриными мозгами? — Голос, исходивший отовсюду из обступившей его тьмы, был невероятно, немыслимо неприятен. Словно гниющая плоть всего мира вдруг обрела способность говорить… — Ты не справился один раз и провалишь всё снова! Никто не сможет остановить меня и предотвратить неминуемое. Никто — ни твои жалкие покровители, ни тем более ты, ничтожное отродье человечества! Никчёмность, не сумевшая проявить себя нигде! Но если хочешь доставить этому миру побольше страданий и привести его к заслуженному концу — тогда действуй! Ибо ни на что другое, кроме самораспада и уничтожения окружающей действительности, ты не способен! А я буду сопровождать тебя повсюду и свидетельствовать твой заслуженный позор! И, клянусь твоей бесполезной душой, ты ещё не раз пожалеешь, что встал у меня на пути!

Тьма отпустила его столь же внезапно, как и окружила. Открыв глаза, он судорожно вздохнул. Вонь исчезла, сменившись знакомым ароматом свежих булочек. Склонившаяся над ним бледная красавица смотрела из пелены застывших в её взгляде слёз.

А в них, в этих прозрачных каплях душевной влаги, квинтэссенции человеческого страдания, он созерцал отражение улыбки, больше похожей на хищный оскал.

Ледяные иглы жгучей боли впились под враз онемевшую кожу.

Автоматически он встряхнул крыльями, чтобы сбросить адское наваждение. Но обжигающие иглы не исчезли, продолжая буравить его тело.

Бросив взгляд через плечо, он увидел лишь кусок смятой белой простыни.

Какие, к чёрту, крылья могут быть у него, обычного человека? Но откуда тогда взялась эта уверенность, пусть и секундная, однако поражающая своей несгибаемостью, в том, что крылья у него есть? Или когда-то были… А если их нет, почему же его донимает ноющая ломота над прижатыми к постели лопатками?

— Ничего страшного, жить будет. — Весёлый мужской голос ярким солнечным лучом заплясал в воскресшем сознании. Простоволосая женщина, с трудом сдерживая рвущуюся наружу боль, чуть заметно кивнула.

Он последовал за лучом нежданного света и увидел низенького полнокровного бодрячка, собирающего в увесистый чемоданчик медицинские инструменты. Почувствовав его взгляд, мужчина поднял голову и приветливо улыбнулся.

— Ваше высочество, не смею вас больше задерживать. Проблемка ваша такая мизерная, что её вовсе нет. Вам не следует слишком резко вставать с постели. Проснулись, полежите маленько. Все мы знаем, вы человек очень деятельный, но, во имя страны, коей вы скоро должны будете управлять, поберегите себя!

Закинув в чемодан последнюю железку, врач поклонился и жизнерадостным колобком выкатился из комнаты.

— Похоже, он один не боится меня и даже любит! — Закончив фразу, он тут же осознал её чужеродность.

— А почему он должен меня бояться? Меня и так все любят! — мгновенно возразил он своему внутреннему оппоненту, неведомо каким образом, но имеющему отчетливый внешний голос.

— Что я несу? — почти тотчас согласился тот, и он сразу понял, что это был обманный маневр. — И правда, я дурак. Врачишка наверняка сербский шпион.

— Какой шпион? — Сбитый с толку, он, тем не менее, продолжал отстаивать свою точку зрения, лишь в ней находя безопасное чувство единения с самим собой. — У меня очень сильная разведка. Все вражеские проникновения под контролем.

— Врач — шпион. Его надо уничтожить, — не унимался невидимый оппонент.

— Нет! Он мой подданный. Честный подданный.

— Софья!

— Софья!

Два возгласа, почти одновременно вырвавшиеся из одного горла, как ни странно, ничуть не напугали обладательницу этого имени. Накрыв лоб мятущегося на кровати мужчины полной мягкой ладонью, она примирительно промолвила:

— Франц, дорогой, успокойся. Всё хорошо. Ты же знаешь, эти последствия туберкулеза, который покалечил твою душу, не смертельны. Приступ надо просто пережить, полежать. Ты сможешь. Ты очень сильный человек.

— Я сильный. — Два голоса в одном ответе сплелись так тесно, что ей показалось, будто приступ прошёл.

— Хотя раньше не было заметно, чтобы ты мыслил о себе в двух лицах… — сочувственно гладя мужа по щеке, Софья обречённо вздохнула.

Когда дверь за ней закрылась, он встал с кровати и быстро, пока страх не заполнил душу, подошёл к зеркалу. Затаив дыхание, он увидел там то, что и ожидал увидеть. Из стеклянной глади на него пристально смотрели два человека. Один, очевидно, тот, кого называли Францем, — дальний знакомец. Несколько раз они встречались на деловых обедах и балах. Другой — известный до мельчайшей чёрточки. Ещё бы, ведь это был он сам. Но только вот почему, когда он хотел поднять руку, рука поднималась не у него, а у Франца? Если он улыбался, губы растягивались не у него, а у Франца… Когда он приседал, менял позу не он сам, но Франц… Почему же этот отдалённо знакомый человек, не друг и не враг, вдруг стал ему столь близким? Почему душа его, Александра, убитого короля Сербии, поселилась именно в это тело?

Только выражать свою волю в словах они могли оба. Но Александр предчувствовал — это было ненадолго.

— Эрцгерцог, я всегда восхищался вашей проницательностью! — Мягкий голос полковника фон Ааренау действовал лучше любого успокоительного. Верный друг, возможно, единственное надёжное плечо во всей империи — Александр чувствовал это очень ясно, столь сильно было дружеское отношение души Франца к сидящему напротив человеку. — Вы бесконечно правы, сменив систему тактических ходов именно сейчас! Мир, находящийся на краю войны, может быть спасён!

— Какое мне дело до всего мира! — Пытающийся восстановить правление в собственном теле Франц обдавал потеснившую его душу откровенной яростью.

— Разумеется, никакого! — Умение сочетать дипломатичность с жестокостью, крайне редкое для военного качество, наделяло полковника мастерством гениального манипулятора. Блестящий стратег на поле боя и, что гораздо важнее, в политических играх, он построил все свои победы на поле одного выигранного сражения — на прирученной лестью душе эрцгерцога. Но, как известно, самый грандиозный триумф может обернуться не менее масштабным провалом…

— Только Австрия! И её новые границы! — прижав к груди костлявые руки, Брош по-собачьи преданными глазами смотрел на своего хозяина.

— Я изменяю программу объединения Австрии и Венгрии. Поступательность, постепенность и ненасильственность — отныне таков наш лозунг! — Выпятив подбородок, Александр в теле эрцгерцога прямо уставился на елозившего под его взглядом полковника. Какой неприятный тип! Но, как чуял он исходившие от души Франца эмоции, очень нужный человек. Александр довольно улыбнулся — вместе с растущей способностью прочитывать душу соперника сила того уменьшалась. С каждым произнесённым словом Александр наполнялся ощущением полноты жизни. Своей, чужой — не имело никакого значения. Главное было — решить поставленную перед ним задачу. Её убитый король Сербии осознавал необычайно хорошо. — Мы избежим этой бойни. Войны не будет ни в нашем государстве, ни в Европе.

Сердце колотилось в груди так сильно, что было больно дышать. Боль разливалась по телу, но он не обращал на неё внимания — его сознание было сконцентрировано на одном-единственном желании — выжить.

Тьма вокруг была абсолютно живой. И она была всюду. Не она застилала лес, по которому он бежал, но деревья вырастали из тьмы, вылеплялись из колышущегося повсюду зловонного мрака. Вонь была столь невыносима, что лишь с неимоверным усилием он делал новый вдох. Жажда жизни была сильнее темноты, страха и вони. И поэтому он дышал. И бежал.

Мгла тоже дышала. Но её дыхание было противоестественно всякой жизни. Спазмы панического ужаса стискивали душу и тело в ответ на дыхание тьмы. На каждом вдохе она пыталась высосать из него оставшееся сознание. На каждом выдохе она порождала невероятно омерзительных чудовищ. Его чудовищ. Нет ничего ужаснее поднявшихся из глубины души страхов.

Монстры бежали следом за ним. След в след, ведомые запахом его страха. Он знал, что пытаться убежать от них — пустое дело. Но желание выжить было сильнее любых доводов. С каждым его шагом они становились ближе. Ближе становились разлагающиеся тела убитых врагами им любимых людей, горящие развалины знакомых с детства домов, покрытые прахом родные улицы и парки…

Он сделал уже столько шагов, что уже не различал, где бьётся его сердце, а где пульсирует чудовищное бытие. И когда он пересёк свою персональную, невидимую, но прекрасно ощутимую финишную черту, они настигли его. В последний момент он понял, в чём заключался их замысел — они загнали его в логово его личной тьмы. В его страх. В его ненависть. В его заблуждения. А он-то думал, что сумеет сбежать от самого себя. Как водится, понимание пришло слишком поздно. И тотчас ускользнуло из распадающегося сознания, оставляя его на растерзание тьмы. И, как всякому загнанному зверю, ему оставался лишь один путь — нападение.

Он развернулся и кинулся на них. Казалось, они оценили его смелость. Испугались. А может быть, просто решили потешиться. Пока они отступали, он снова почувствовал свободу. Свободу выбора. Свободу быть человеком. Отчаяние придаёт сил — иногда настоящих, а порой и ложных. Он выбрал самое омерзительное из чудовищ. И пошёл в атаку. Он ожидал, что схватка закончится быстро. Но не предполагал, что настолько. Так быстро, что он не успел даже осознать момент своей гибели. Однако боли он не почувствовал. Он просто провалился во мрак. Или стал им. Но теперь он не боялся. И это было самое главное.

Он ненавидел кошмары с детства. Ну почему они снились ему всю жизнь? Правда, помогала молитва, дурные сны отступали на неделю-полторы. Однако сейчас молиться совсем не хотелось. Напротив, мысли о Боге раздражали и вселяли необъяснимую ярость. Да и зачем нужен Бог, если он сам прекрасно знал, что надо делать. То, ради чего он родился на этот свет. Ради единственной возможной благой цели. Ради своего отечества. Он с радостью отдаст свою жизнь за то, что любил больше всего на свете. Тем более что жить ему, умирающему от туберкулёза, оставалось недолго…

Уже неделю он отражался в зеркале один. Франц исчез, но движения его души по-прежнему ощущались на периферии сознания. Однако признаки жизни соперника Александра не беспокоили: он добился превосходства в своём внутреннем мире, теперь предстояло одержать победу в мире внешнем. Что там говорила ему абсолютная тьма в первый день его нахождения в чужом теле? Он почти забыл те пропахшие гнилым мясом лживые слова… Все его усилия, всё внимание было сосредоточено сейчас на главном деле нынешней жизни — на предотвращении войны.

Кое-что из эмоционального и ментального багажа поверженной души оказалось полезным. Например, безумное стремление эрцгерцога к власти. Александр посмеивался над этой одержимостью, считая, что настоящие правители никогда не зацикливаются на идее собственного могущества. Зачем доказывать очевидное? И потом, власть облагает ответственностью. Как жаль, что элементарное правило расплаты и оплаты слишком часто игнорировалось власть имущими людьми!

Но любая слабость имеет в своём истоке силу. Чем значительнее слабость, тем больше сила. Зная это, Александр нашёл способ применения недюжинной энергии соперника. Он направлял её в сложные ситуации, легко пробивая защиту оппонентов и врагов. Да, он практически питался ресурсами побеждённой души. Каждый глоток её энергии прибавлял ему чувства самодостаточности и мощи. Изменения духа были столь впечатляющи, что отражались на состоянии тела. Однажды утром Софья, теперь уже его жена, с удивлением заметила, что Франц (он давно привык откликаться на это имя) стал непохож на самого себя. Принеся в кровать крошечное серебряное зеркальце, она предложила ему самому в этом удостовериться. Заглянув в него, он испытал невероятное облегчение: нет ничего приятнее возвращения в свой прежний облик. Нет, черты лица и строение тела оставались не его, но Франца. А вот глаза, вернее, их выражение и цвет кардинальным образом изменились.

Нынешним утром он посмотрел в зеркало опять. Его глаза на лице Франца Фердинанда светились осознанием близкого завершения данной ему миссии. Сегодня он поедет на открытие музея в Сараево. Но это была официальная версия его визита. На самом деле ему предстояло подписать сначала тайный договор с правящей верхушкой государства. С военной верхушкой. С теми, кто решал многое, да что там — почти всё. И от этого договора зависела судьба всей Европы…

Грохнуло так, что машину едва не выбросило с мостовой. Но опытный шофёр справился и вывел их из зоны бедствия. Александр, наученный питаться чужими энергетическими выбросами, тут же воспользовался предоставленной возможностью. Энергия разрушения, яростной волной атаковавшая автомобиль, была уловлена и проглочена его жаждущей постоянной подпитки душой. Ведь это так трудно — жить в одном теле с сопротивляющимся тебе другим сознанием! Не просто жить, но и решать поставленную перед тобой задачу!

Мрачная энергия чужой смерти и боли наполнила душу. Не замечая её изменившейся окраски, Александр упивался ощущением переполнявшего его могущества. В ответ на духовные процессы тело выбросило в кровь ударную дозу адреналина. Горячей струёй жгучая смесь азарта и гнева, драйва и ненависти разлилась по жилам.

— На площадь! В ратушу!

Острая боль пронзила руку. Резко повернувшись, он упёрся взглядом в полные слез глаза Софьи.

— Может быть…

— Не может! — Выдернув ладонь из её пальцев, с раздражением растёр свою зудящую после впившихся в неё ногтей кожу.

— Я говорил, что всё будет хорошо. — Усевшись на кожаное сиденье, он с ласковым упрёком посмотрел на скорбно застывшую рядом с ним женщину. Такой чужой она не казалась ему никогда. Всё-таки она никогда не была его женой. Надо признать, он просто ею пользовался, как и всем, что принадлежало Францу. Но разве могло быть иначе в его положении? Хотя, наверное, ему стоило попытаться её полюбить…

— Дорогой, мне кажется, мы едем не в том направлении… — Слабый голос Софьи коснулся его ликующей души. Ещё пару часов, и он поставит свою подпись под столь необходимым для многих стран документом!

— Мы едем туда, куда нужно. — Сухой тон его ответа ударил её, словно хлыст. Вздрогнув, она снова взяла его за руку.

— У меня дурное предчувствие. Любимый, пожалуйста, давай отложим эту встречу.

Он досадливо поморщился, передёрнув плечами. Умоляющие интонации с недавних пор вызывали у него глухое раздражение.

— Пожалуйста… — Стискивая его пальцы, она продолжала жалобно канючить. — Ну почему ты так сильно изменился в последнее время… Франц, ведь ты был раньше совсем другим. Ты любил меня…

Франц… Слабак и недотёпа. Помешанный на власти и страдающий манией величия кретин… Конечно — кого он мог любить, кроме этой простушки. Скользнув краем глаза по согбенному силуэту, Александр недовольно надул губы. И почему там, наверху, выбрали именно этих бестолковых людей ему в навязанных соседей?

— Франц…

— Мы и вправду не туда едем. Заплутали. — Сдвинув фуражку, шофёр озадаченно почесал в затылке. — Простите, выше высочество. Нервы ни к чёрту.

— Так разворачивайтесь! — прервав начавшуюся словесную канитель, рявкнул Александр. Нет ничего хуже, чем иметь дело со слюнтяями и истериками!

Узкая улочка не оставляла места для быстрого маневра. Нетерпеливо барабаня пальцами по кожаному сиденью, Александр с растущим раздражением наблюдал за вялыми движениями шофёра. Что с ним случилось, чёрт побери? Где он растерял весь свой профессионализм и сноровку?

Возникшая потребность всегда удовлетворяется, но не всякий раз подходящим для человека способом. Время, замедлившееся в его личном пространстве, вдруг набрало небывалую скорость в окружающем мире. Он не сразу осознал происходящие изменения, хотя воспринял их без промедления.

Сначала всё окутала ледяная мгла. Колючие холодные иглы впились в кожу, словно она и не была прикрыта несколькими слоями одежды. Темень, внезапно обрушившаяся на город, мгновенно поглотила его и столь же быстро отступила, не дав возможности осознать масштабность своего присутствия. Однако глаза уже привыкли к ней. Быстро, слишком быстро… Слепящий солнечный свет резанул по сетчатке. Александр зажмурился, но сразу же открыл глаза снова, привлечённый спасительно тёмным пятном. Оно возникло прямо перед ним — так близко, что мгновение он думал, будто окончательно ослеп.

Но он всё прекрасно видел. Пятно густой зловещей мглы проступало из рассеянного в воздухе света, подчёркиваясь и усугубляясь им. Несмотря на свои небольшие размеры, оно казалось бездонным и безразмерным. Словно зачарованный, Александр созерцал подступающую к нему тьму, испытывая от визуального контакта с ней какое-то странное удовольствие. Его взгляд, погружённый во мрак, не видел ничего. И эта неспособность воспринимать была отчего-то сладостной и манящей…

Хриплый кашель заставил его вздрогнуть. Сидевшая рядом женщина с трудом глотала воздух. И только увидев её мучения, Александр ощутил омерзительную вонь, разлившуюся повсюду. И когда он снова повернулся к тёмному пятну, он увидел его. Силуэт своей смерти.

Обжигающая горячая боль пронзила шею, смешалась с вытекающей из неё кровью и залила бьющееся в судороге тело. Последнее, что он услышал, был предсмертный крик по-прежнему любившей его женщины. Последнее, что он увидел, были чёрные глаза в упор смотревшего на него мужчины. Поражённый застывшим в них выражением равнодушия, он вошёл в окутавший его белоснежный свет.

Она опять требовала развода. Нет, ну почему он не послушался тогда совета отца и всё-таки женился на дочери этого полуграмотного фермера? Неужели не было ясно, что яблоко от яблони недалеко падает? Эх, наивная в упрямстве молодость… Лишь бы настоять на своём… Лишь бы прочувствовать свою личность…

— Сэр, вы идёте? — Навязчивый и фамильярный от распирающего его нетерпения секретарь в который раз заглянул в комнату. Ну сколько можно подгонять! Однако принципы дипломатии надо соблюдать везде, особенно — в своём кабинете.

Вздохнув, Ллойд Джордж поднялся из-за стола. Сегодняшний день обещал быть крайне важным в истории вверенного ему государства. Сегодня он проложит Англии куда более длинный и широкий путь в светлое будущее. Никто, кроме него, не понимал, что войну прекращать ещё рано. Но ставить свою подпись уже пора.

Он потратил долгие годы своей жизни, чтобы наполнить казну и поднять престиж собранного им правительства. Своего имени. Своей страны. Он, единственно выдающийся на сей день премьер-министр Великобритании, убедил всех, что войну следует прекратить. И именно по этой причине ему удастся пустить дело вспять. Никто не усомнился в его искренности тогда, не усомнится и сейчас. Ллойд Джордж самодовольно ухмыльнулся. Ему действительно нет равных в проницательности и подковёрной игре! Да разве они, эти горе-политики, видят дальше своего носа? Разве они могут обозреть всё игровое поле, отличить скрытых козырей от пыжащихся пешек, рассчитать преимущества друзей и врагов на десять шагов вперёд? Да они даже толком не понимают, кого привлекать в союзники, а против кого сражаться. Проедатели казённых денег! Один он, Ллойд, может не транжирить, но умножать богатства страны!

Сегодня он повернёт историю вспять и войдёт в её анналы несокрушимым памятником английского могущества! Потирая вспотевшие от сдерживаемого волнения ладони, он направился к двери, но в двух шагах от неё остановился, прерванный в движении вполне естественной в данном случае мыслью. Нельзя появляться на публике, не приведя себя в порядок! Пройдя через кабинет, министр вошел в личную уборную. Склонившись над раковиной, он не спеша, тщательно умылся. Прохладная вода долгожданной благодатью заструилась по усам. Вынув из кармана костяную расчёску, мужчина поднял лицо к висевшему на стене овальному зеркалу.

На шум и грохот, щедро заполнившие уборную, кабинет и прихожую, вбежал испуганный секретарь. С перекошенным от ужаса лицом он кинулся к шефу, скрючившемуся на полу под грудой битого стекла. Полосуя руки острыми осколками, не обращая внимания на сочившуюся из ран кровь и боль, юноша самозабвенно раскапывал сверкающий курган.

— Господи! Вы живы?

В следующее после «эксгумации» мгновение он со священным страхом рассматривал ничуть не поврежденное лицо премьер-министра. Открыв глаза, тот внимательным и долгим взглядом созерцал своего спасителя.

— Вы… В порядке? Доктора? — осознавая ненужность последнего, на всякий случай предложил служащий.

— Нам нужно спешить. Подписание конвенции не терпит отлагательств.

— Как подписание? Какой конвенции? — Голос секретаря сорвался на жалобный писк. — Вы же говорили, что война должна продолжаться?

— Неважно, что я говорил. Забудьте это. — Металлические нотки в голосе премьер-министра пригвоздили язык несчастного клерка к нёбу.

— Но вы… — с трудом откашлявшись, вымолвил верный помощник Ллойд Джорджа. — А что с вашим голосом? Сэр. Вам нужен доктор! Осколок стекла явно попал вам в горло и повредил связки! Вы говорите не своим голосом!

— Не нужен мне врач, — подняв с пола крупный кусок разбитого зеркала, произнёс глава правительства. Он улыбнулся, созерцая родные ему цвет и выражение чужих глаз. — Я в полном порядке. Просто следуй за мной.

— Люди никогда не будут жить в мире! Это я тебе обещаю, жалкий кусок человеческих отходов! — Голос, наполненный ужасающим смрадом, вился за ним чёрным дымным хвостом. Но Александр не боялся его. Он знал: всё, что довелось и доведется ему испытать, будет во благо его душе. Потому что она служит Свету. Потому что он искренне любит людей. И потому что теперь он окончательно понял своё предназначение.

Новая смерть была похожа на сон. Выйдя из временно его, а по сути чужого тела, Амадео сразу же погрузился в туман смутно знакомых, расплывающихся перед взором образов.

Один из неясных силуэтов, вроде как виденный ранее, выступил вперёд.

Голос гулким эхом запульсировал в глубинах его души, все ещё оглушённой расставанием с физической оболочкой.

От силуэта исходило чувство надежды и сдерживаемой радости.

Безликий и безымянный собеседник проигнорировал невнятные просьбы Александра оставить его в соседстве с душой английского премьер-министра до конца дней их общего тела.

Насыщенность пережитого опыта иногда чрезмерно привязывает вечное сознание к бренности данного ему вместилища.

— Ты выполнил свою миссию, он выполняет свою. Ты взял слишком много его энергии, и ему суждено умереть от энергетического истощения, от рака. Но не вини себя — ты действовал во благо всего человечества. К тому же твоё присутствие, а особенно дружба с душой Джорджа позволили ей подняться на новую эволюционную высоту. Твоя задача выполнена. Ты остановил стремительную разрушающую мощь зла. Но выиграно лишь одно сражение. Теперь тебе предстоит выбрать: идти в рай и наслаждаться невечным, но всё же покоем, или бороться за власть Света снова и опять. Помни: сейчас ничто не является постоянным. Даже вечность.

Ему не понадобилось ни секунды на раздумье. Он давно знал ответ, рождённый из выбора его сердца.

— Я остаюсь активно служить Свету.

Другого выбора у него не было. Ведь теперь он снова стал ангелом.

Отныне он обладал возможностью самостоятельно видеть необходимость следующего воплощения.

Огромный шаг вперёд на пути его эволюционного роста!

Боевые ангелы, такие как он, сражались в телах обычных людей. Они должны были быть неотличимыми от мира, чтобы победить скопившееся в нем зло. Любой ангел Знал: Тьма не бывает пассивной никогда.

Он смотрел на себя в зеркало и улыбался тому единственному материальному, что отражало постигшее это тело духовное изменение, — своим глазам. Он привык перевоплощаться, но иногда параметры тела приводили его в некоторое замешательство. Требовалось время, чтобы привыкнуть к новым габаритам.

— Господин премьер-министр!

Развернувшись на зов, он едва не упал. Удержав равновесие, через плечо подмигнул отражённому в зеркале грузному человеку. С его душой, очень сильной и независимой, ему придётся налаживать особые отношения.

— У нас появилась проблема! — Голос помощника звучал взволнованным фальцетом. — Нам объявили войну. Как хорошо поступил ваш предшественник, что проложил нам дорожку к сердцу России! Наверное, вместе мы сумеем одолеть нашего общего врага!

Тяжело ступая, он автоматически пожёвывал привычно болтающуюся во рту сигару и чуть заметно кивал, про себя усмехаясь человеческой наивности. Этот враг не был общим врагом. Это был его персональный враг. Тьма — так же, как и он, успешно воплощающаяся в избранных ею людях. Даже в нескольких одновременно. И поэтому она всякий раз имела имя.

И он знал точное имя одного из своих нынешних врагов.

Один из сильнейших адептов Тьмы.

Гитлер.

Боже мой, сколько путей предстоит ему пройти!

Хотя чаще всего то, в чём уверен, и есть настоящее заблуждение.

Между воплощениями, когда душа пребывала в тонком плане, отблики вечной памяти касались его сознания.

Чувство правильности пути укреплялось после каждой новой смерти и ярко проявлялось перед следующим рождением в теле, уже обладавшем душой.

Душой, которую нужно было покорять власти Света.

Амадео свято верил, что цепочка из взаимосвязанных жизней сильнейших личностей в период мировых войн, в которую оказалась включённой его душа, является дорогой к спасению Вселенной, его самого и главное — гарантом жизни его ребёнка.

Что в сражениях с врагом, опухолью зла засевшим в великих душах, продавшихся его посулам, в битвах, ведущихся в материальных телах, и заключается вся война.

Что смерть закольцована пределами грубо материального земного мира.

Что неоткуда ждать подкрепления Свету и Тьме.

Что их противостояние надо понимать буквально.

Но судьба имеет свойство меняться в один миг.

И этот миг, конечно же, случился.

Чтобы обвалить изношенные стены готового к прорыву сознания.

Чтобы Свет и Тьма схватились по-настоящему близко, проявив весь свой потенциал.

Чтобы судьба Мироздания решилась бесповоротно.