Невеста

Карина Демина, 2014

Война закончилась, но в мире нет мира. И Оден, бывший пленник королевы Мэб, получает свободу, а с ней – шанс умереть от рук разъяренной толпы, ведь железных псов ненавидят на землях лозы. Его спасение и единственная надежда выжить – Эйо, альва-полукровка. С ее помощью получится пройти по заповедным тропам, добраться до перевала и избавиться от метки королевы. Для Эйо, вынужденной скрываться от охотников за живым товаром, Оден – обуза. Но дорога, разделенная на двоих, многое меняет. И неудобный спутник становится близким человеком, без которого невозможно представить ни дом, ни саму жизнь. Вот только многим союз альвы и железного пса покажется противоестественным.

Глава 3. Стальной Король

Стальной Король был молод, всего-то двадцать девять весен, на три меньше, чем Виттару.

Стальной Король был стар.

В его глазах жили война и боль потухших жил, отравленных туманом. Ранние морщины изрезали лицо, превратив его в маску, и не нашлось бы в землях Камня и Железа того, кто осмелился бы заглянуть под нее. Не был исключением и сам Виттар, хотя и назывался другом правителя.

Стальной Король просто был.

Высокий. Сухопарый. Нескладный с виду. Он лишен был отцовской силы и изящества матери: чересчур длинный, ссутуленный, с худыми руками и локтями, которые вечно торчали в стороны эдаким вызовом дворцовому этикету. Стальной Король давно перестал обращать внимание на подобные мелочи. Его запястья были по-женски тонки, а ладони округлы. Такие подошли бы пекарю. На коротких пухлых пальцах перстни смотрелись нелепо, и король отказался от перстней.

Ему не шли ни кружево, ни бархат, ни даже сама корона, сплетенная из стальных нитей. Он вечно жаловался, что корона слишком тяжела и натирает.

И алмазы в ней — лишнее.

Сейчас корона лежала на столике рядом с бутылкой вина, парой бокалов и потертыми перчатками. Под столиком нашлось место сапогам, из голенищ которых полосатыми змеями выглядывали чулки его величества. Сам Стальной Король сидел, вытянув ноги, шевеля босыми пальцами, которые разглядывал с преувеличенным вниманием. Казалось бы, не слушал, но Виттар точно знал — каждое произнесенное им слово произнесено не зря. Вот только новости нельзя было назвать добрыми.

–…род Высокой Меди с печалью сообщил о том, что младенец родился мертвым.

— Второй? — Голос короля звучал ровно, равнодушно даже.

— Третий. Второй — у Белого Серебра.

Виттар замолчал, зная, что королю нужно несколько минут тишины. Он поднялся и наполнил бокалы темным тяжелым вином. Сделав по глотку из обоих, протянул собеседнику.

— По-прежнему боишься за меня? — Старый друг взял бокал, не глядя.

— Боюсь.

Вино из ягод тимминики, единственное, которое король признавал, было горьким. Когда-то эта горечь сумела спрятать яд, и покушение, одно из многих, едва не увенчалось успехом. С тех пор рядом с правителем находился дегустатор, но Виттар не мог отделаться от старой привычки, пусть в тот раз она едва не стоила ему жизни.

Король разглядывал вино.

— Ты ведь нашел ответ на мой вопрос?

Да, хотя изначально и полагал, что вопрос задан исключительно затем, чтобы отвлечь Виттара от собственных бед. Вероятно, так и было… отчасти.

— Мы не там ищем виновных. Королева… — Виттар замолчал, не в силах заставить себя произнести имя этой женщины. Скулы сводило от ненависти, бессилия и понимания, что никогда ему не добраться до твари. Он видел ее лишь однажды, издали, и с той минуты потерял покой.

Королева Мэб являлась во снах, становилась на колени и запрокидывала голову. Виттар видел ее горло, тонкое, бледное, такое хрупкое… и понимал, что даже во сне не дотянется. Пытался. Рвал цепи долга. Зверел от запаха и близости. Просыпался в холодном поту, ослепленный мерцанием короны Лоз и Терний.

И с пониманием, что королева Мэб останется живой.

–…она ни при чем.

— В проклятие ты не веришь?

— Разве что мы сами себя прокляли. — Виттар вытер платком испарину, которая появлялась, стоило ему упомянуть о королеве. — Я нашел ответ, но… он почти приговор.

Вначале задание казалось простым.

Очевидным.

Почему готовы иссякнуть жилы Великих домов?

И вправду ли опоены они слезами Королевы Туманов? Запечатаны сказанным ею словом? Прокляты и обречены? И если так, то не совершил ли Стальной Король ошибку, позволив альвам уйти?

Об этом многие шепчутся.

— Если боишься моего гнева, то вспомни, — отставив бокал, король провел пальцами по тонкому шраму, пересекавшему запястье, — сколько раз ты спасал мою жизнь. И никогда ничего не просил взамен. А то единственное, что, как я знаю, тебе нужно, я оказался не в силах дать.

Ни справедливости, ни даже мести.

— Мы слишком многим обязаны твоему роду, а вскоре, чувствую, долг увеличится. Я знаю, как ты ее ненавидишь. И если при этом утверждаешь, что Хозяйка Холмов и Туманов не виновата, то я тебе верю. Говори. И не бойся меня оскорбить.

Не его — всех остальных: Великие дома слишком привыкли к собственному величию, они в упор не замечали опасности. И, пожалуй, если бы не война, продержались бы еще лет сто, а то и двести, но сейчас, когда срок уже вышел, они желали найти виновного.

Виттар пригубил вино: в горле пересохло. Пересыхало всякий раз, когда он касался этой темы и собственной теории, проверяя ее раз за разом, выискивая все новые и новые факты, пытаясь истолковать их так, чтобы увидеть — ошибался.

Не выходило.

— Это началось задолго до войны… и до твоего появления на свет. И еще раньше. Я поднял родовые книги. Двадцать поколений тому назад руда забирала одного ребенка из ста. И высшие рождались во множестве даже в тех родах, кровь которых не отличалась особой чистотой. Но сила каждого была не так велика. И тогда твой предок, желая сохранить и усилить свойства высших, издал указ о сохранении породы.

Король смотрел на огонь, рассеянно проводя мизинцем по граням кубка.

— Высшие, сочетаясь браком с высшими, давали крепкое потомство. И живучее. От трех до пяти детей на одну семью.

А сейчас двое выживших — редкость.

— И в следующем поколении кровь проявила себя еще более ярко. Но теперь руда забирала одного ребенка из пятидесяти.

— Вдвое.

— Да.

— И потом становилось лишь хуже? — Он уже понял то, что желал сказать Виттар. Стальной Король умен, хотя многих обманывали сонный его облик и кажущаяся рассеянность.

— Детей рождалось все меньше… и руда забирала каждого четвертого. Но оставшиеся трое отличались исключительной силой и выносливостью.

— Их скрещивали между собой…

— Именно.

— И родственные связи стали слишком близки. — Король к вину так и не притронулся. Это не жест недоверия, скорее уж он забывал о том, что должен пить. И есть. Порой его приходилось кормить чуть ли не силой. Сейчас мысли короля были заняты проблемой куда более важной, нежели прошедшая война.

Он вновь обратился к фактам, с которых Виттар начал:

— Высокая Медь?

— Муж и жена — кузены. Их матери — родные сестры. А отцы — двоюродные братья.

— Олово?

Трое мертворожденных и четвертый, появившийся на свет живым, но взятый рудой.

— Троюродные брат и сестра. Серебро — то же самое. А брак, разрешения на который добиваются Титаниды, будет заключен между братом и сестрой.

— Но… она низшего рода?

— Незаконнорожденная дочь.

— И законнорожденный сын. — Король тяжело поднялся. — Неужели они сами не понимают, что творят?

Этот вопрос не требовал ответа. Понимают? Скорее спешат сохранить кровь. Сильную скрещивают с сильной, в надежде, что родятся дети, которые выживут.

— Спасибо. — Стальной Король стоял над камином, упираясь обеими руками в холодный мрамор облицовки. — Ты подтвердил мои догадки. Забавно в чем-то даже… Они разводят лошадей. Или собак. Грэм Серебряный соколами занимается…

— Они считают себя выше.

Законы жизни не применимы к детям Камня и Железа.

— А сейчас, — Виттар допил вино, — они верят в проклятие Туманной Королевы. И в то, что лишь сильная кровь его переломит.

Слишком многих унесла война. И Титаниды — первые, кто посмел переступить запретную черту. Виттар слышал, что Белоглазая Асгрид ждет ребенка от того, кого называет мужем. И братом. А доктора обещают, что младенец родится здоровым. Если не ошибутся, то сколькие еще пожелают последовать примеру?

— Я отменю закон.

Стальной Король принял это решение не сейчас. Он позволил Виттару проверить то, что уже знал, но в чем все же надеялся ошибиться. Однако отмена закона — слишком мало. Высшие не захотят разбавлять кровь. Слишком привыкли к своей исключительности.

— Я… — Виттар знал, что предложить, — возьму себе жену не из Великих родов. Поищу среди тех, у кого большие пометы и щенки здоровыми растут. Ртуть… Или Свинец. Сурьма, если не ошибаюсь, всегда отличалась плодовитостью.

Должно получиться, если он прав.

— Что еще ты готов сделать для меня, друг? — Стальной Король повернулся, и впервые с начала войны в его глазах не было пустоты.

Он знает ответ: все.

Не ради короны, долга и сомнительной чести именоваться правой рукой монарха, но ради человека, которого Виттар считал родным.

У него и так родни не осталось.

А Виттар знает причину, подтолкнувшую короля заняться проклятием, которого — это понимали они оба — не существовало. Зато были пятеро братьев, родившихся мертвыми или ушедшими в первые же дни после рождения. И ранняя старость предыдущего короля.

— Ты прав. Я не желаю хоронить собственных детей. Но и заставлять тебя не буду. Ты заслуживаешь той невесты, которую выберешь сам. Будь у меня сестра, я отдал бы ее тебе.

Сестра была. Ольриг. Светлокосая, ясноглазая, звонкая, как горный хрусталь. Отрада души и надежда рода, потерянная в Каменном логе. Порой и король бессилен защитить то, что дорого. Чего уж ждать от остальных?

— Оставь мне бумаги, — попросил король. — Советники любят язык цифр. Им понравится.

Скорее уж они будут возмущены и не пожелают верить, потому что вера означает признание. А кто признается в том, что сам подрубил корни собственного рода?

Но закон будет отменен. И если надо, Стальной Король издаст новый, собственной волей связав тех, кто еще свободен, с малыми домами. Вот только он понимает, что путь силы породит лишь гнев, а гнев — восстание. И снова будет война, которая уничтожит весь народ Камня и Железа.

— Не уходи пока. — Стальной Король вернулся в кресло и тихо произнес: — Боюсь, и у меня для тебя дурные вести.

Оден. Сердце екнуло и остановилось.

Нет, его нить на полотне рода истончилась до крайности, но не погасла. Брат жив. И надо верить.

— Она сдержала слово. — Пухлые пальцы сплелись, сцепились друг с другом.

Тварь туманная, бледнорожденная. Но даже Мэб не под силу нарушить клятву на камне.

Вот только Камень понимает лишь простые клятвы.

Мэб обещала оставить мир.

И корабли один за другим уходили к Затерянным островам.

Мэб обещала дать пленным свободу.

И городские тюрьмы, замковые темницы, даже позорные клетки были открыты.

Вот только Одена в числе тех, кого принял Перевал, не оказалось.

— Там, возьми.

Свиток. Печать. Бумага твердая, а пальцы непослушны. И ровные буквы — она всегда и во всем совершенна, Королева Туманов и Грез, — не складываются в слова.

— «Склоняю голову, смиренно приветствуя старшего брата…» — Стальной Король говорил тихо. Сколько раз он прочел это послание? Много. Переплетение ее слов никогда нельзя было понять с первого раза. — «…столь милосердного, что, невзирая на распри…»

«…сохранил неразумной сестре своей жизнь и корону. Душа моя, преисполняясь благодарности, требует порадовать тебя добрыми вестями.

Сегодня на рассвете последний корабль поднимет паруса, унося несчастную королеву Мэб и детей лозы к Затерянным островам. Отныне пусты Холмы и холодны хрустальные чертоги. Но пусть не печалит сия разлука моего венценосного брата, ведь в душе своей я сохраню его светлый образ…»

Издевается. Даже побежденная, изгнанная, лишившаяся всего, издевается.

«…и смею ли надеяться я, что ты, мой король, в самом скором времени не позабудешь обо мне?

Лишь желание навеки вырезать имя Мэб на скрижалях стального сердца и воля твоя, изложенная столь ясно, что бедной королеве не остается ничего иного, кроме как исполнить ее, управляют мной.

Возрадуйся, Стальной Король! Тот, о котором ты столь долго проявлял воистину трогательную заботу, отныне свободен. Твоя отвергнутая Мэб сняла с него железные оковы и вывела к свету, оставив на попечение людей. Уповаю, что, пораженные твоим величием, как поражена была я, они проявят всяческое понимание и милосердие и в самом скором времени ты сможешь обнять своего дорогого друга.

Мысль об этом будет согревать меня в пути.

Туманных тебе дней.

Целую прах под твоими ногами.

Низвергнутая королева Мэб»

— Выпей. — Король отнял бумагу, которую Виттар почти разорвал. И вместо листа сунул кубок: — Пей.

Этого приказа нельзя было ослушаться, но Виттар не чувствовал вкуса вина.

Вот и все. Четыре с половиной года торгов. Уступок. Золота, которое уходило в Холмы.

Пленников, отпущенных, чтобы продлить брату жизнь.

Королева Мэб никогда не просила невозможного, предпочитая плясать на острие клинка. Ей нравилось стравливать короля и Совет. Совет и Виттара.

Виттара и короля.

Дразнить обещаниями, которые она не собиралась сдерживать, — все это знали, но продолжали делать вид, будто верят, что уж теперь-то Оден вернется…

— Я отправил ищеек. Всех, кого мог отправить.

Сколько? Сотни две? Три? А городов на землях лозы втрое больше. И Оден мог быть в любом. Но сколько он протянет? Виттар говорил с каждым, кто вышел из Холмов, пусть даже они были слишком безумны, чтобы вести беседы. Но он должен был спросить о брате.

— Его будут искать. Я обещал награду. — Стальной Король говорил, зная, что слова его станут слабым утешением. Виттар видел.

Месяц под Холмами, чтобы утратить силы.

Два — чтобы лишиться разума.

Три — и то, что оставалось от пленного, милосерднее было убить.

А четыре с половиной? И не месяца, но года? Во что превратился его брат? Кем бы он ни стал, вряд ли Оден сумеет выжить. Виттар закрыл глаза и услышал звонкий девичий смех королевы: «Моя дочь? Оставь себе. У меня их еще четыре. А вот тот, из-за кого я войну проиграла, один».

Оден. Неразменная монета, выкупившая ее собственную жизнь. Не будь его, и Холмы бы вскрыли. Совет желал этого. Требовал. Грозил королю мятежом, но все же подчинился.

А эта тварь вновь обманула.

— Я не буду тебя отговаривать, — король налил еще вина, — если ты захочешь заняться поисками сам.

Пойти за Перевал? И дальше что? Рыскать по городам, надеясь не то на случай, не то на чудо? Узнать, что опоздал? И, поддавшись гневу, вырезать какое-нибудь безымянное поселение, где ненависть к детям Камня и Железа толкнула к убийству?

Месть не принесет облегчения.

А гнев — пользы.

— Однако… я бы предпочел, чтобы ты остался.

Это еще не приказ, просьба.

— Почему?

— Слухи. — Повернувшись к Виттару, Стальной Король заглянул ему в глаза. — Многие говорят, что ты не способен справиться с собой.

И называют Бешеным.

— Что еще?

— Что, меняя обличье, ты теряешь разум. Контроль. Что ты уже на грани, если не за ней. Что война окончена, но ты продолжаешь воевать… и вот-вот созреешь, чтобы повести за собой дикую охоту.

— И многие пойдут?

До Виттара доходили… странные разговоры. О землях за перевалом. О людях, которые слишком верны прежней хозяйке. И о тех, в ком осталась кровь Туманной Королевы.

О том, что король чересчур мягок.

Он слишком многих пощадил, не понимая, что зло необходимо выкорчевать с корнем. И есть те, кто не боится замарать рук.

— Боюсь, что многие… Прости, Виттар, но твой брат и вправду был бы удобнее мертвым.

Об этом тоже говорили, сначала намеками, потом открыто, в лицо, требуя не выполнять очередные просьбы королевы Мэб. И если бы она попросила о чем-то, несовместимом с честью дома…

Но королева знала, где остановиться.

— Сейчас он — красивый символ. А символ легко станет знаменем для тех, кто хочет мести. Здесь нет ни твоей, ни его вины, но… я не думаю, что тебе стоит отправляться за Перевал.

— Опасаешься, что я не сумею себя остановить?

— Я опасаюсь… — Взгляд Стального Короля не получается выдержать долго, да и дерзость это — смотреть ему в глаза. И кто-то другой за дерзость поплатился бы. — Я опасаюсь, что скажут, будто ты не сдержался. Этого будет достаточно.

Он мог бы добавить, что Оден обречен. И был обречен изначально. Что четыре с половиной года в руках королевы — это больше, чем можно выдержать, не лишившись разума, и если вдруг случится чудо и Одена удастся найти, то вряд ли он выживет. А если выживет — останется калекой. И не Оденом вовсе, но искореженной оболочкой, заставлять жить которую — жестоко.

Так стоит ли ради этого рисковать таким хрупким миром?

— Я хотел бы попробовать свой вариант поиска. — Виттар поднял взгляд на человека, которого безмерно уважал. — Я не уйду надолго. И не поведу большую стаю. И не трону ни человека, ни альва, ни кого бы то ни было, если он не попытается причинить вред мне или моим людям.

— Слухи? — Король усмехнулся.

— Только слухи.

— Хорошо.

— Я вернусь. И к первой проблеме тоже. Я подготовлю список малых домов, которые достойны внимания. И имеют девушек подходящего возраста. Полторы дюжины хватит?

— Вполне, — сказал Стальной Король. — Не спеши. У тебя еще есть время. И полная свобода.

Ложь. Ни у кого нет ни времени, ни свободы. Слишком многое поставлено на карту.

Оден.

Великие дома. Перевал и земли по ту его сторону. Война пропитала их ненавистью, словно черной земляной кровью. Достаточно искры, чтобы начался новый пожар.

Дом Виттара, старый, пропыленный и почти мертвый, как мертв был сам род Красного Золота, встретил хозяина торжественной тишиной. И вновь она не принесла успокоения.

Собственные шаги звучали громко, грозно даже.

Виттар, подымаясь по лестнице, считал ступени. Мраморные перила ластились к ладоням… Пустота и ничего, кроме пустоты. Пыли. Плесени. И старых портретов, с которых из-под слоя грязи на Виттара смотрели предки. Смотрели, казалось, с презрением. Как он, последняя капля металла в иссохшем русле древней жилы, посмеет привести сюда жену из низших?

Позабыл о гордости? О чести?

Обо всем, о чем стоило помнить?

Его брат никогда не поступил бы подобным образом.

Перед дверью из мореного дуба Виттар остановился. Руки дрожали. Всего-то надо — толкнуть, услышать знакомый скрип: за четыре с половиной года он так и не нашел времени смазать петли. Кивнуть слуге. Принять свечу. Поднести к родовому гобелену и…

Свет пламени отразился на металлической нити.

Живое железо не умело лгать.

Оден еще жив.