Ещё более Дикий Запад

Карина Демина, 2023

Неладные дела творятся в Городе Мастеров. То заговор, то переворот, то бордели закрывают, пытаясь общественную мораль поднять. И как в таких условиях честным наемникам работать? Тем паче, что и подопечного их в розыск объявили. А тут еще и разведка оживилась, и драконы древние то ли окончательно упокоиться желают, то ли, наоборот, воскреснуть. И Змееныш, окончательно свихнувшись, объявил себя истинным Императором, того и гляди войну развяжет. Но ничего, Эдди и Милисента справятся. Как-нибудь. Добрым словом и револьвером.

Глава 5

О теории эволюции, драконах и снах

На втором этаже стойко и резко пахло прокисшим пивом — ненавижу этот запах с детства — и падалью. Я огляделась.

Комнаты две.

В одной, поменьше, нашлось место для огромной ванны, покрытой ржавчиной и какой-то черной слизью. Над ванной из стены выглядывал кран, с которого свисали зеленые нити то ли плесени, то ли водорослей. Пол был черен. И покрыт толстым слоем мусора.

Мамаши Мо нет на этого мастера!

Вторая комната оказалась не чище. Тот же пол, правда с ковром, который к полу прилип намертво. Тот же мусор: мятая рваная бумага, песок, обертки, какие-то железяки, куски ткани, кости и шелуха семечек, огрызки яблок и зачерствевшие до сухого состояния булки. Но зато здесь имелся огромный стол, украшенный золотыми медальонами. С медальонов скалились морды львов, пусть и несколько заросшие черной липкой грязью, но все одно грозные.

Зеркало на тумбе.

Кровать.

Одна. Пусть огромная, с половину комнаты, но одна! И… и ложиться на нее я не рискнула бы. Покрывало пестрело пятнами. Прямо посреди кровати валялась канистра, из которой тихо капала черная жижа.

— По-моему, тут спалить все проще, чем убрать, — сказала я Эдди.

Братец вздохнул:

— Извини, но… сюда точно без нужды никто не сунется. Это место он держал для особых… сделок. А так у него своя мастерская на верхнем уровне. А про это если и знают, то далеко не все.

Может, и так, но уютнее от осознания сего факта не стало.

Уборка.

Ненавижу уборку.

Мамаша Мо полагает, что это явный признак одержимости бесами. Прежде всего — лени. Ибо женщина просто-таки обязана от рождения жаждать порядка. Нет, порядок я люблю, но чтоб вот так его наводить…

Пришлось.

Даже супруг мой мусор собирал, пусть и с прискорбным видом. А некромант, который, небось, тоже не из простых, вдоль стен прошелся. Уж не знаю, чего он сделал, да только щекотно стало, а еще плесень с этих стен сама осыпалась. Кое-где вместе со штукатуркой, обнаживши подгнившее дерево, ну так то издержки, так сказать.

Орк сгреб и вынес ковры. Понятия не имею, куда он их дел, но под коврами обнаружился весьма приличный пол почти натурального цвету. Эдди предположил, что сугубо в теории можно и остальной отмыть — мол, под грязью он тоже натуральный, только замызганный; однако почему-то ни у кого не возникло желания теорию практикой проверять.

— А заклинания нету какого-нибудь? — уточнила я на всякий случай. А то вдруг окажется, что зря мучаемся и можно как-нибудь по-хитрому пальцами щелкнуть, чтобы оно все само взяло и убралось.

Я аж зажмурилась от такой перспективы.

— К сожалению, нет, — разочаровал меня Чарли. — Существуют кое-какие бытовые заклинания вроде бы… точно знаю, что для чистки каминных труб есть. И для решеток тоже. Стабилизирующие. Артефакты, пыль притягивающие, тоже бывают. Но я, к сожалению, ничего такого не умею.

— Жаль. — Я подавила вздох.

Оно, конечно, огненную стену полезно пустить, особенно на мертвяков, но в данном случае это чересчур. Ничего, вот поеду на Восток и выучу.

Или нет?

К утру управились.

Последней, после весьма продолжительной дискуссии, вытащили кровать вместе с матрасом, на котором пестрели странного вида пятна, простынями, что прятались тут же, скомканные и печальные, и подушками.

— А спать на чем будем? — позевывая, поинтересовалась я.

Тут даже одеял не нашлось, а наши с лошадьми остались.

А поспать я бы не отказалась.

— Могу уступить вам свое пальто, — предложил некромант. А Чарли нахмурился этак, не по-доброму. Однако промолчал. — Но, полагаю, где-то здесь должен быть магазин. Или рынок?

— Есть, — ответил орк, поправляя цилиндр. — Я загляну. К вечеру будет.

Я кивнула.

До вечера как-нибудь продержусь. А пока и в кресле подремать можно. Что-то притомила меня эта уборка.

Я забралась в кресло с ногами, разуваться тоже не стала, и ружье, к которому привыкла уже, поближе поставила. А то ведь… место надежное, если Эдди так говорит, но мало ли.

С ружьем оно всяко надежней.

Стоило закрыть глаза и… я провалилась в сон. Но и во сне ощущала зверскую усталость, что злило неимоверно. В конце концов, нормальные люди спят, чтобы отдыхать, а я вот… опять город.

Площадь.

Помост, укрытый золотой тканью, и знакомое кресло на нем. Надо же, вынесли. А ведь тяжеленным казалось! На кресле — человек в алых с золотом одеждах. И шелка яркие, что кровь. Само же кресло стоит так, что разглядеть лицо человека сложно — солнце глаза слепит. И я щурюсь, заслоняясь от яркого света.

Иду.

И главное, прекрасно понимаю, что сплю, что все не взаправду. Но это странным образом только больше злит. Вот почему нормальные люди во сне что-нибудь приятное видят? Фей всяких там или цветущие луга, золотые горы или шоколадные.

Шоколада захотелось.

И в животе заурчало.

Да так громко, что человек, сидевший на троне, повернулся ко мне. Надо же, а я ведь помню эту рожу распрекрасную.

— Привет, что ли, — произнесла я, подавив зевок. Нет, этак я точно свалюсь, если и во сне, и наяву жить буду.

— Проклятая кровь! — возопил этот, на троне, и руки воздел.

— Скажи что-нибудь новое.

Я огляделась вокруг.

А высоко забралась. Или это как обычно во сне? Сделал шаг, а уже вроде и на вершине горы, стоишь, глядишь, рукой пропасти помахиваешь?

Пропасти не было, но имелась лестница, которая терялась там, внизу. И люди, что окружали и помост, и лестницу, и нас, — все нагишом. Это нормально? Нет, шкура у них расписана золотом и серебром и еще увешана каменьями драгоценными, отчего кажется, будто они чешуей покрыты.

Но весь срам напоказ!

Я покачала головой.

— Ты пришла. — Человек на троне поднялся, опираясь на посох — тяжеленный с виду. Таким по башке кого приложить — самое милое дело.

— Можно подумать, у меня был выбор.

Я подавила очередной зевок.

— Чего вам от меня надо?

А то чую, само это не прекратится. У меня ведь тоже нервы имеются, это ж никакого порядку не будет, если то явь, то сон.

— Отпусти нас, — сказал он.

— Куда?

— В смерть. — Прекрасное лицо исказила судорога. — Позволь уйти.

— Идите.

Я сказала это громко, чтобы слышали все, но ничего не произошло. Может, надо еще громче?

— Бестолковая, — покачал головой великолепный покойник.

— Какая уж есть. — Я опустилась на ступеньку и подвинулась. — Садись, что ли. Поговорим?

Он хмыкнул. И посох свой перехватил. А я еще подумала, что если он этим посохом меня приложит, то я помру или проснусь? Но он посох приткнул сбоку кресла и спустился.

Сел.

Рядом совсем.

А я чувствую, что он неживой. То есть нельзя сказать, чтобы совсем мертвый, — мертвяки чуток другие, — но и не живой.

— Звать-то тебя как?

— Солнцеподобный.

— А для друзей если?

— Ты не друг.

— Ну почему, я ж вроде и не враг… Ты извини. — Мне стало вдруг стыдно, что я его ограбила. Ну, и кости в беспорядке оставила. Может, надо было хотя бы в кучку сложить, так оно вежливей.

— Ничего. Та плоть мертва. — Он опустил голову, а мне подумалось, что он совсем даже не старый. — Кархедон.

— Чего?

— Ты спрашивала имя. Кархедон. Так меня нарекли при рождении.

— Милисента. — Руку протягивать я не стала. — Так… что мне надо сделать, чтобы вы того… ну, окончательно померли? Сиу сказали, что город сам рухнет теперь, но, похоже, ошиблись, да?

— Да.

— Как вы… ну, они говорили… и тут… — Подумалось вдруг, если кто и знает, что за внезапная любовь мозги людям затуманила, то это кхемет.

И Кархедон, раз он тут за старшего.

— Да и вообще, что произошло?

Те, внизу, стояли и смотрели. И наверное, чего-то ждали.

— Сложно сказать. — Кархедон поднял алые одежды и поскреб ногу. — Проклятые клопы… совершенно не поддаются воздействию.

— А то, дустом их тоже хрен вытравишь, — согласилась я. — Правда, как-то Эдди, это брат мой, приволок орочий артефакт, так ни одного не осталось.

— Примитивная сила лучше действует на примитивный разум.

— А у клопов разум есть?

Что-то мы не о том говорим, но ведь неплохо же сидится.

— Понятия не имею. Как-то вот не задумывался… а что до твоего вопроса, то что вы знаете о сотворении мира?

Тут уж пришла моя очередь хмуриться.

— А тебе по какой версии? — уточнила я.

— Есть разные?

— А то! Мамаша Мо полагает, что мир сотворил Господь единый в семь дней. Или в шесть? В общем, волей своей. И все сущее. И еще демонов, ангелов, ну и орков тоже. А в Большой Британской энциклопедии написано, что мир возник в результате естественных процессов. Солнце взорвалось…

Я поглядела наверх, убеждаясь, что солнце никуда с небосвода не делось. Висит. Светит.

— Ну а дальше эволюция случилась. И все живые твари возникли в процессе ее.

Кархедон задумался.

— Когда-то давно, когда из чрева Великого Дракона исторглось пламя, из него и плоти дракона возникло великое множество миров.

То есть начнем мы вон откуда? И сколько ж мне спать придется, пока до сути доберемся? Но недовольство свое я при себе оставила.

Да и так ли уж я недовольна?

Сидим вот. Хорошо же сидим. А что сон бредовый, так кто от снов нормальности ждет?

— Кровь принесла жизнь в эти миры. Из крови этой возникли драконы, а после и все иные существа. — Кархедон вновь замолчал.

— Значит, драконы существовали?

— А ты не поняла? — Он повернулся ко мне.

— Нет. Я не особо понятливая, — сообщила я чистую, между прочим, правду.

— Проклятая кровь…

— Да хватит уже. — Я подавила зевок. — Какая есть. Можно подумать, я этого хотела… Так что там с драконами?

Вместо ответа он вскинул руки, и алые полы его одеяния взметнулись, словно крылья. А потом крыльями и стали. А сам Кархедон превратился в дракона.

Мать моя…

От удивления я едва не проснулась. Ну, и еще от страха, ибо те, внизу, тоже стали драконами. И… и вовсе это не золотая краска на коже! Это сама их кожа, сотворенная из золота. И драгоценные камни ложатся на нее узорами. И…

Кархедон зарычал, и меня обдало жаром, вонью и еще дымом.

— Будешь кочевряжиться, — я показала кулак, который рядом с драконьей мордой казался не таким уж большим, — уйду. И сиди тут со своими…

Те, внизу, походили на змей, что вдруг сплелись чешуйчатым клубком. И красиво, и жутко. И мутит даже, если вглядываться. Чем больше вглядываешься, тем сильнее мутит.

Кархедон выдохнул и вновь обернулся человеком.

А площадь исчезла, и мы оказались в знакомом уже зале, правда теперь его заполняли люди. Ну, то есть те, которые драконы. Но в человеческом обличье.

— Мы были первыми в этом мире. И приняли его. Мы сотворили его таким, каким он стал. Все, что ты видишь, горы и долины, моря и пустыни, реки и озера…

— Я поняла.

–…все это создано нашей волей из плоти и силы, правом, полученным когда-то от Великого Дракона.

Все-таки с фантазией у них не очень. Великая Мать, Великий Дракон, Великий Охотник… или охотник первым был? Чтоб вас, забыла.

Проснусь — уточню.

— Из капель его крови возникли иные существа. Сперва они мало отличались от животных, и мы лишь смотрели, не вмешиваясь. Однако после, когда поняли, что существа эти несут в себе искру разума, мы решили помочь им.

— Какая-то, уж извини, странная помощь. Если то, что я видела, правда.

Кархедон поглядел вниз.

Вздохнул.

— Мы учили их. Оберегали их. Относились к ним как к неразумным детям… и в какой-то момент решили, что вправе распоряжаться ими, как родители распоряжаются детьми.

— А родители бывают разными, — заключила я.

Мне ли не знать.

Если подумать, то мой папаша — не самый худший вариант.

— Наверное, тогда все и началось. Мы… мы решили, что и в самом деле стоим над миром. Владеем им. И можем творить все, что вздумается. Мы ведь помогли им выжить. Раздули эту искру, которая могла погаснуть в любой момент. Мы… желали благодарности.

— И любви?

— И любви, — согласился он.

— А это… — я крутанула рукой, — вообще нормально? Ну, когда кого-то так любят, что прям разум теряют? Или сказки? Сиу говорили, что вы… что… ну, если на тебя глянуть, то любой сразу влюбляется — будь то человек или нет.

— Любовь есть свойство души, — наставительно произнес Кархедон в точности тем же тоном, что у нашего пастора, когда он про добродетели начинает рассказывать. — Она проистекает из пламени первозданного, которое есть в любом существе.

— Ага.

Понятнее не стало, но запомню.

— Мы же сами по сути пламя. И малая искра стремится к большому огню, дабы стать частью его.

— То есть это все-таки правда?

— К сожалению. Такая любовь… чужая любовь развращает. — Человек-дракон выставил руку, любуясь перстнями. А я подумала, что надо было еще по залу пошариться.

В наших нынешних обстоятельствах золото пригодилось бы.

— Когда кто-то живет исключительно ради тебя, когда все его помыслы, все устремления направлены на то, чтобы доставить тебе радость, то поневоле к этому привыкаешь. И проверяешь его. Раз за разом, шаг за шагом. Пытаясь найти границу, за которой эта любовь прекратится.

— А границы нет?

— Именно, проклятая.

— Да ладно, можно подумать, вы тут все благословленные. Значит, они вас любили, а вы начали их испытывать. И получилось то, что получилось.

— Именно. Еще учти, что добровольно отданные Сила, душа и кровь — это много. Это… они продляют жизнь.

— А вы не бессмертны?

— Даже Великий Дракон был смертен. Мы же существовали дольше малых народов, но все одно не так долго, как желали бы. И поддались великому искушению сохранять не только жизнь, но и молодость и красоту. Взгляни на них!

Он простер руку над троном.

— Видишь ты хоть кого-нибудь, кто не был бы красив или молод?

— Нет, — ответила я очевидное, хотя не сказать чтобы особо приглядывалась.

— Последнее дитя появилось на свет более чем за две сотни лет до падения. — Кархедон отвернулся.

— Давненько.

— Мы… не видели в том проблемы. Для чего дети тем, кто мнил себя бессмертным?

— Ошибочка вышла. — Наверное, стоило бы помолчать, но я, честно, не удержалась.

— Ошибочка, — хмыкнул он. — Именно… и не в детях дело. И не в нашей самоуверенности. Мы забыли, что за все приходится платить. В том числе и за бессмертие. Мы длили свои жизни чужими. Мы принимали дары крови, смерти и Силы, медленно погружаясь в безумие и сами того не замечая. Ты ведь видела?

— Как жгли людей? Они кричали.

— Они пели славу нам, задыхаясь от восторга, который сильнее боли.

— Ну… извини, но мне так не показалось.

— Значит, ты видела смерть отступников.

— А и такие были?

— Стали появляться. Среди нас. Те, кто видел, что происходит, как я понимаю. Они сперва пытались обратиться к разуму и сердцу.

— Но не вышло?

Дракон лишь вздохнул.

— Они говорили о том, что мы умираем. Пусть и бессмертные, но все одно умираем. Наши города… прежде их было много больше, но города стали нам неинтересны. Нам все наскучило, кроме крови и развлечений.

— И золота, — ввернула я. — Извини, но у вас, насколько я видела, какая-то совсем уж нездоровая тяга к золоту.

— Оно красивое, — пожал плечами Кархедон.

И не поспоришь.

— Среди золота легче дышится. Да и просто… мы ведь были достойны лучшего.

— Но не все, так?

— Тот, кто полагал иначе, стал проповедовать новый путь. Он говорил, что и малые народы годны не только в пищу. Он сошел к племенам, которые оставались дикими…

— А и такие были?

— Были, конечно. Мы называли себя владыками мира, но, как понимаю, власть наша простиралась лишь на малую часть его. Он же пересек океан. И именно эти, дикие, ничтожные племена сумели разбудить в нем искру интереса. Он ушел, потом, спустя годы, вернулся… мы не слишком-то обращали внимание. Мы были заняты собой. Мы не замечали, что все меньше земель остается под нашей властью, что дальние города, младшие города, замолчали, что исчезли драконы, в них обитавшие, что… все вновь переменилось.

Он замолчал, глядя на то, что творилось в зале. Я тоже поглядела. Одним глазком, а потом решила, что ну его! Нет, этакого разврата и в борделе-то не встретишь.

Опасное место эти дворцы.

Нет, ну вот как можно творить то, чего они творят, перед троном?

— Я осознал опасность, лишь когда он, мой собственный брат, встал передо мной, требуя запретить все то, что кормило город и нас. Он много говорил. Пылко говорил. О цивилизации. Развитии. Естественном ходе вещей.

Надо полагать, впустую говорил.

— О том, что мы ведем себя недопустимо, что мир не готов и дальше терпеть. Что мы эксплуатируем малые народы. Что мы почти истребили некоторые из них.

— Но ты не послушал.

Я бы тоже, наверное, не послушала, заявись кто-нибудь и начни читать нотации. Или там потребуй… не знаю, чтоб я перестала эксплуатировать, скажем, свиней.

Или индеек.

— Я сказал, что он безумен. И что дозволяю ему уйти, но навсегда. А изгнание из города означало смерть. Даже те, кто уходил добровольно, слишком привыкли к Силе, которую он дает. Им приходилось возвращаться.

— И он…

— Бросил мне вызов, — просто ответил Кархедон. — Был бой. И я одержал победу.

— И убил брата?

— Нет. Я убил тех, кого он создал. Там, на площади. И я… я не даровал им любви. Его же заставил смотреть, чтобы он понял, сколь опасное дело затеял.

Сдается мне, что над методами убеждения ему еще работать и работать. Оно, конечно, действенно, да только в нужную ли сторону?

— Я позволил ему уйти. — Кархедон поглядел вниз. — И не только ему. С ним ушли пятеро. А потом появились подобные тебе.