Искупление кровью

Карин Жибель, 2010

«Искупление кровью» – роман Карин Жибель, лауреата Prix Polar du meilleur roman Francophone, чьи детективы и психологические триллеры заворожили Францию. Марианне де Гревиль всего двадцать лет. Но путешествия по свету, лекции в университете, ночная музыка или посиделки с друзьями в кафе ей недоступны. Единственное, что ей суждено видеть долгие годы, – квадрат бледного неба сквозь тюремную решетку. Вспышка неконтролируемой ярости обернулась для нее пожизненным заключением. А это означает ненависть, жестокость и повседневные унижения. Бежать из ада можно лишь в забытьи – благодаря сигарете, книге или отдаленному грохоту скорого поезда. Гордость, независимость и красота девушки лишь усугубляют ситуацию. Но дружеское участие и невероятное чудо – любовь способны пролить свет в самое сердце тьмы. Дать надежду, что однажды дверь откроется и забрезжит свобода. Но ее цена для Марианны – это искупление. Искупление кровью. Впервые на русском!

Суббота, 9 апреля

Маркиза сдержала слово. Моника Дельбек, старший надзиратель, уже стояла у порога камеры.

— Мадемуазель де Гревиль, поскорей, пожалуйста!

Голос резкий, прямо в ушах звенит. Говорит она всегда властным тоном, но никогда не свирепеет по пустякам.

Марианна, привыкшая к таким стремительным перемещениям, собирала пожитки; главное — не забыть ничего из официально разрешенного: сигареты, один-два романа, шерстяной свитер, весь в прорехах, косметичка с туалетными принадлежностями, на дне которой хорошо припрятано все необходимое для улета. И будильник, разумеется, чтобы нить времени не оборвалась. Мадам Дельбек, такая же несокрушимая, как решетка на окне, в нетерпении раскручивала, словно лассо, пару наручников. Марианна выставила свой жалкий скарб в коридор. Даниэль вышел из тени, как хищник из логова. Он никогда не упускал такого случая, разве если у него бывал выходной.

Даниэль открыл косметичку, сделал вид, будто проверяет содержимое. Зная, где она прячет дурь, перебрал туалетные принадлежности.

— Все чисто, ничего запрещенного, — заключил он, выпрямляясь.

Дельбек с Марианной вернулись в камеру для назначенного распорядком шмона. Даниэль остался в коридоре и, чтобы убить время, насвистывал: это неизменно действовало Марианне на нервы.

— Что ж, мадемуазель, разденьтесь…

Вот высшее, почти ежедневное унижение. Предстать голышом перед вертухайкой, нагнуться вперед и кашлять. Хотя с Дельбек процедура слишком далеко не заходила. Было очевидно, что ей тоже это ничуть не нравится. Не то что Маркизе. С ней — совсем другая история…

Обе женщины скоро вышли из камеры.

— Все чисто, — объявила охранница, с удивительным проворством надевая наручники на заключенную.

Марианна зашагала с высоко поднятой головой следом за мадам Дельбек, которая переваливалась на ходу, словно индюшка, откормленная ко Дню благодарения. Даниэль замыкал шествие.

— Похоже, ты это любишь, а, Марианна! — заметил он.

— Просто обожаю, вам ли не знать!

— Когда ты, наконец, уймешься?

— Я не виновата, что та садистка все время меня допекает…

— Помолчите, мадемуазель де Гревиль! — приказала охранница.

— Слушаюсь, надзиратель!

— Тебе сказано — помолчите! — повторил Даниэль, передразнивая Дельбек, которая даже не заметила насмешки.

Спуск в чистилище. Дисциплинарный совет не чайной ложечкой отмерял наказание. Сорок дней в карцере, почти предел. За оскорбления и угрозы в адрес надзирателя по имени Соланж Париотти. Мишлен выступила свидетелем, Марианна вызверилась на нее, хотя та уступила давлению Маркизы, это уж святое дело.

У нее не было выбора? Выбор всегда есть. Все, что угодно, только не быть стукачом.

Правило номер три.

В подвале — длинный коридор, освещенный лампочками, еле мерцающими. Будто катакомбы в безлунную ночь.

Дельбек остановилась перед последним застенком, расположенным несколько наособицу, у подножия бетонной лестницы. Самый скверный, ясное дело. Марианна стиснула зубы, дожидаясь, пока с нее снимут браслеты-фантази из хромированного металла.

Но прежде чем войти, застыла в нерешимости. Сорок дней. Девятьсот шестьдесят часов. В такой мерзкой дыре.

— Подтолкнуть? — невозмутимо осведомился Даниэль.

Уничтожив его взглядом, Марианна медленно прошла вперед. Двери тут нет. Решетка заскрипела и с громким лязгом захлопнулась за ее спиной. Дельбек сразу же бросилась наверх, торопясь покинуть столь неуютное место. Но Даниэль медлил, наслаждаясь спектаклем.

— Ну что, красавица, прелестный уголок?

— Заткни пасть!

— Потише, милая.

Марианна обернулась и увидела, как он вцепился в решетку с похабной улыбочкой на губах.

— Увы! Как-то об орешках не подумал, обезьян кормить!

Марианна схватилась за прутья, их руки оказались рядом.

— Не стой так близко, — прошептал он. — У меня могут возникнуть идеи…

— Идеи? Какого рода идеи?

— Сама прекрасно знаешь…

— Одно дело — иметь идеи, амбал. Другое — иметь возможность воплотить их в жизнь…

— Пытаешься меня достать?

— Ну зачем, ты и так здесь. Ты все время здесь, так или иначе… И потом, мне ничего не надо. Поэтому ты не войдешь в камеру, настолько боишься меня… Ты прекрасно знаешь: откроешь решетку — получишь в морду…

— Да ну? А тебе добавят еще сорок дней!

— И что? Я на пожизненном, вспомни… Здесь ли, где-то еще… Я даже убить тебя могла бы… Что бы это изменило? Мне припаяли бы сто лет сроку? А потом?

— Ты слишком любишь меня, чтобы убить, сладкая моя! — рассмеялся он. — Ты слишком нуждаешься во мне… Если я помру, то и ты помрешь тоже! Ломка — ужасная штука, а, Марианна?

— Иди ты на хрен…

— Ну что ж, устраивайся! Я зайду попозже… Пока попью кофейку… Хорошего тебе дня!

Марианна плюнула в него через решетку, но не попала: извернувшись, Даниэль поспешил следом за Дельбекшей. Марианна с грустью оглядела камеру. Небольшой стол, стул и койка, все из бетона. Дизайнерская мебель, последний крик. Шерстяное покрывало, брошенное поперек соломенного тюфяка. На полу ветхая тряпка, отвратительно грязная; параша из нержавейки. Ни телевизора — впрочем, она никогда и не могла за него платить, — ни даже окна. Крошечная отдушина, такая грязная, что свет в нее едва просачивался. Светильник, закрепленный на потолке, забранный решеткой. Но хуже всего запах. Много дней пройдет, пока к нему привыкнешь. Особенно в этой камере, самой ветхой из всех. Изысканное сочетание ароматов: моча, экскременты, плесень, блевотина. Чего только нет.

Ты не станешь хныкать, Марианна! Не доставишь им такого удовольствия!

Она выкурила подряд четыре сигареты, перебить вонь запахом табака. Потом натянула свитер, хотела прилечь на покрывало. На нее наставил усы тучный таракан. Превратив козявку в мерзкую кашу, Марианна выкинула ее в сортир. Вытащила роман, который накануне взяла в библиотеке. «О мышах и людях», какого-то Джона Стейнбека. Нужно было бы заказать книгу потолще. Этой надолго не хватит… Надеюсь, что она, по крайней мере, хорошая… К вони ты привыкнешь, Марианна. Ты ведь не в первый раз попадаешь сюда. Уткнись в книжку, сосредоточься. И поезд 14:20 не замедлит пройти… Отсюда она почти ничего не услышит, но догадается: воображение поможет. Худшее из наказаний.

Она у меня дождется, эта дрянь, Маркиза. Однажды я попорчу ее хорошенькую арийскую мордочку. Заставлю выплюнуть все зубы. И сделаю из них колье.

Зачем я убивала?

* * *

Приоткрыв один глаз, Марианна уставилась прямо в лицо старика, нависшее над койкой. Она задрожала, хотела вскочить, но оставалась пригвожденной к тюфяку. Кто-то стиснул ей запястья и щиколотки.

— Что вам от меня нужно? — крикнула она, пытаясь вырваться.

Старик склонился еще ниже, лицо его оказалось совсем близко. Такое доброе. Он даже ей улыбался. Марианна заметила с ужасом, что у него совсем нет зубов. Ни единого. Он хотел что-то сказать, но лишь смешной писк исторгался изо рта. Этот писк и кровь. Потом он схватил Марианну за горло своими морщинистыми руками. Она задыхалась, медленно и неуклонно. А он улыбался черной разверстой дырой. Его лицо мало-помалу менялось, разлагалось в самом прямом смысле этого слова под полным ужаса взглядом Марианны.

— Ты пойдешь со мной! — мягко проговорил он. — Сама увидишь, как приятно в аду…

Она даже не могла позвать на помощь. В легких не оставалось ни атома кислорода. Слишком поздно.

С криком Марианна приподнялась, села на тюфяке. Первая ночь в карцере. Всегда самая тяжелая. Она пощупала горло — невредимое. Никакого папашки в поле зрения. Никого. Абсолютное одиночество, полная тишина. Только кошмары, тараканы да клопы в постели составляют ей компанию. Нужно помочь себе.

Чуть позже, уколовшись героином, она улеглась на продавленный тюфяк, сладко потягиваясь, перед тем тщательно уничтожив все следы преступления и спрятав прибор для ширяния. Ей была нужна доза раз в два-три дня. Я ведь еще не совсем торчок. Иначе кололась бы с утра до вечера. Стоит захотеть, так и вовсе обойдусь без наркоты.

Рядом по стене полз таракан.

— Привет, дружок… Ты тоже на пожизненном? Что же ты такого натворил?

Таракан, плохо воспитанный, промолчал. Трип только начинался. Еще несколько минут, и разговор завяжется.

— Я вот застрелила полицейского, наповал…

Таракан замер возле ее лица, пошевелил усами. Весь обратился в слух, как психоаналитик, склонившийся над кушеткой.

— Прикончила полицейского, представляешь? Второго ранила, к тому же бабу… Она теперь вроде как в инвалидном кресле… Но это не самое худшее! Если бы я только это сделала, мне бы столько не дали… Это все из-за старика… А ведь я била не в полную силу… Да, не в полную, уверяю тебя!

Таракан хотел проследовать дальше, но Марианна прижала его к стене. Тот заметался у нее в горсти. Было щекотно от усиков или там лапок.

— Ты, как и все, мне не веришь! Я просто выбила ему пару зубов… Ну, челюсть сломала… Ладно, врезала по животу, что правда, то правда… Но я не думала, что кишки ему выпущу! Я не виновата, что не могу рассчитать свою силу… как Ленни… Я не ощущаю своей силы, как и он… Ты читал «О мышах и людях»? А зря, гениальная книга! Я уже почти дочитала… Не хочешь мне верить — тем хуже для тебя… Осточертело, когда никто не верит!

Она сжала руку в кулак, послышался забавный треск. Будто раскрошился крекер.

— С кем ты говоришь, де Гревиль?

Она вскочила одним прыжком, камера поплыла перед глазами. Вытаращив глаза, разглядела тень за решеткой, в каком-то странном дыму. Кто-то развел костер в коридоре? Но особой ясности и не нужно, и так понятно, кто нанес ей визит. Достаточно голоса. Сладкого, переполненного ненавистью. Маркиза пришла насладиться зрелищем.

— Стало быть, сама с собой говоришь? Да ты совсем уже помешалась, бедняжка!

Марианна застыла. Главное, не сорваться во время трипа, когда каждая эмоция усиливается до невероятных размеров… Маркиза включила свет. Бьет прямо в глаза, Марианна сомкнула веки. Выключатель снаружи, заключенному не дотянуться. Пытку невозможно прервать.

— Что это с тобой? Даже не смеешь взглянуть на меня?

Не отвечать. Главное, не поддаваться на провокацию…

— Что? Язык проглотила? — веселилась Соланж. — Очко играет?!

Не чувствуя под собой ног, Марианна с усилием разомкнула веки, и глаза ее, два лазерных луча, нацелились на противника. От наркоты они стали как никогда глубокими. Черными, как никогда. Потом она медленно поднялась с койки, каким-то чудом удерживаясь на ногах.

Соланж отпрянула от решетки, видя, что Марианна приближается.

— Что ж, де Гревиль, надеюсь, тараканы составят тебе компанию!

— Да, надзиратель, они со мной очень любезны…

— Естественно, ведь ты с ними одной породы!

Марианна просунула руку между решетками, разжала кулак. Раздавленный таракан упал к ногам Соланж, та отскочила, вскрикнув от отвращения. Марианна, хищно улыбаясь, глаз не спускала с молодой охранницы, буквально испепеляя ее взглядом.

— Заходи в камеру, Маркиза, выясним отношения раз и навсегда…

Соланж все смотрела на месиво, в котором усики все еще шевелились. Потом встретилась взглядом с осужденной.

— Что ж ты не идешь? Очко играет? Открывай решетку, входи. Померяйся со мной… Я тебя жду! Я сделаю из твоей шкуры коврик перед кроватью…

— Ничего ты не сделаешь, психичка несчастная! Будешь гнить здесь всю жизнь, пока не сдохнешь… И я дождусь, я увижу, как тебя вынесут. Ногами вперед, не иначе.

— Не иначе… Но вот что ты должна усвоить: я не уйду, пока не убью тебя. Сделаю в жизни хоть одно доброе дело… Избавлю мир от падали.

Соланж предусмотрительно прихватила с собой дубинку. Марианна позабыла, что следует отступить. Удар пришелся по пальцам, она с воплем разжала руки. Опрокинулась на пол, но оставалась в пределах досягаемости, и Соланж вознамерилась стукнуть ее по плечу. Но, к сожалению, не успела. Марианна перехватила ее запястье и с силой дернула на себя. Охранница рухнула на решетку со всего размаха. Дубинка выскользнула из пальцев. Марианна тянула все сильней, одновременно поднимаясь на ноги.

Вот и попалась.

Соланж пыталась высвободить руку, но хватка была стальная.

— Не стоит подходить близко к клетке, когда смотришь на диких зверей, — прошептала Марианна.

— Отпусти — или закричу!

Они стояли друг против друга, только решетка разделяла их. Другой рукой Марианна обхватила затылок Соланж и вдавила ее лицо в металл.

— Долго ты думала играть со мной? Тебе не рассказывали, что я сделала с той вертухайкой? В каком виде ее оставила? Она была немного похожа на тебя… Но больше она никому не причинит вреда… Да и ты тоже…

Соланж вопила во все горло, пыталась оцарапать Марианне лицо. Ее снова приложили лбом о решетку, в голове помутилось: опасный симптом сотрясения мозга. Марианна могла убить ее быстро, но хотелось смаковать драгоценные мгновения. От наркоты явилось ощущение полета. Она сменила тактику, схватила Соланж за горло. Нажимать потихоньку, вдавливать пальцы в нежную, беззащитную плоть. Считывать страх во взгляде. Две тени мелькнули в коридоре. Даниэль и Дельбек. Начальник попытался освободить коллегу, но Марианна упорно не желала отпускать свою агонизирующую игрушку. Она давила все сильнее, и надзирательница мало-помалу задыхалась.

— Марианна! Немедленно отпусти ее!

Все равно что взывать к глухому. Тогда Даниэль отцепил электрическую дубинку. Быстрая реакция, немедленная кара. Первый разряд под ребра уложил Марианну на пол; тело Соланж осело жалкой грудой тряпья.

— Уймись, или пожалеешь! — заорал Даниэль, врываясь в камеру.

Марианна поднялась было на ноги, но, получив новый разряд, издала душераздирающий вопль, переходящий в хрип. На этот раз она сдалась, застыв на полу недвижимо.

— Моника, наручники, быстро!

Он прицепил Марианну к кольцу, вделанному в стену, и быстро отступил, не дожидаясь, пока она придет в себя. Соланж, все еще оглушенная, открыла глаза.

— Эта сумасшедшая хотела меня убить! — хрипло простонала она.

— Ну, ты как? Кости целы? — спросил начальник, встав на колени рядом.

На лбу у нее набухала шишка, на шее, словно ожерелье, краснела полоса.

— Она хотела меня убить! Видали, а?

Даниэль бросил взгляд на Марианну, простертую у стены. Она, как всегда, страдала молча. Зато Соланж хныкала, как маленькая девочка, рассадившая коленку.

— Замолчи! — вдруг приказал он.

Соланж осталась лежать с разинутым ртом.

— Сегодня не твое дежурство по карцерам… Можешь сказать мне, зачем ты тут ошивалась?

— Но… Но я хотела только…

— Только помешать ей спать? Ее спровоцировать?.. Пора прекратить эти выходки, Париотти!

— Вы видели, что она со мной сделала?

— Ты сама напросилась! — заключил он. — Моника, проводите ее в санчасть.

Дельбек помогла Соланж подняться, и пара в униформе исчезла в полумраке. Марианна прижимала свободную руку к животу, куда пришелся разряд. Но ни звука не слетало с ее уст, скованных болью. Даниэль осторожно приблизился:

— Ну как ты?

— Оставь меня в покое, мудак!

— Расскажи, что случилось.

— Ты сам прекрасно знаешь что… Если ты не будешь держать эту суку на поводке, она так и будет портить мне жизнь…

Даниэль закурил, сел рядом.

— Меня не угостишь?

Он протянул ей свою.

— Нужно учиться владеть собой, Марианна.

— Отстань…

— Не говори так со мной.

— Убирайся… Мне нужно побыть одной.

— Как хочешь, — сказал он, вставая.

— Эй! Ты ведь не оставишь меня прикованной к стенке!

— Если я тебя отцеплю, ты на меня набросишься.

— Нет, обещаю!

— Ты совсем съехала с катушек, лучше посиди так.

— Эй! Вернись, освободи меня!

Решетка закрылась, Марианна стукнула кулаком по стене. Но бетон не поддался. Это она разрыдалась безудержно, так, как давно уже не позволяла себе.

— Не хочу оставаться здесь, не хочу здесь помереть…

* * *

Белая ночь в черной дыре. Утро наступило, но Марианна скорее угадывала его, чем видела. Веки горели, мышцы обмякли. Мозг на грани истощения. Из мучительного одиночества ее внезапно вырвал звук шагов. Тихих, легких шагов. За решеткой показалась Жюстина. Тогда Марианна уловила такой знакомый и все же непривычный запах.

— Привет, Марианна… До чего же ты себя довела? Плакала?

— Неужели это запах кофе…

— Я встретила Даниэля, он уходил домой. Сказал, чтобы я тебе принесла чашечку кофе.

— Настоящего?

— Ну да, самого что ни на есть настоящего! — отвечала Жюстина, отстегивая наручник.

Марианна взяла чашку обеими руками, принюхалась с наслаждением, зажмурившись.

— Сахар положила?

— Три куска, как ты любишь!

Настоящий завтрак: свежий хлеб с маслом, крепкий и сладкий кофе! Каждая капля — божественное откровение. Сигаретку напоследок — полный отпад.

— Шеф мне рассказал, что произошло ночью…

— Она сама напросилась! — оправдывалась Марианна. — Я сидела спокойно, и…

— Знаю, — оборвала охранница. — Вечно одна и та же история. Почему ты все время поддаешься на ее провокации? Не обращай внимания, и она в конце концов оставит тебя в покое.

Слизав с пальца последнюю каплю драгоценного напитка, Марианна пожала плечами.

— Ладно, пошли, отведу тебя в душ.

Марианна сняла свитер, кривясь от боли. Все-таки досталось ей накануне. Она задрала футболку, осмотрела синяки. Один под ребрами, другой посередине живота. Какая пакость эта электрическая дубинка! Директор выдал такую начальнику сразу после того, как Марианну перевели в его тюрьму. Для нее специально… Оружие запрещенное, несомненно. Но кому пожалуешься?

Она взяла косметичку с туалетными принадлежностями и направилась следом за Жюстиной к душу, единственному в дисциплинарном корпусе. Ровно десять минут, чтобы смыть скверну прошедшей ночи. Кабинка была чистая, тело и дух возвеселились. Ни запах дешевого геля, ни шампунь, едкий, как растворитель, — ничто не могло это веселье омрачить. Марианна могла провести там хоть целый день.

— Марианна! Прошло уже четверть часа! Пора выходить… Ты не одна, мне и других нужно отвести в душевую!

Она с неохотой закрыла кран, наскоро вытерлась. Задержалась перед раковиной, расчесать короткие волосы, такие же черные, как глаза. Мельком взглянула на себя в зеркало. Лучше не смотреть. Вышла к Жюстине в коридор.

— Выведешь меня на прогулку?

— Марианна, не начинай, пожалуйста. Ты знаешь распорядок не хуже меня.

В дисциплинарном блоке полагалась одна прогулка, после полудня, час, и не более того. Жюстина не уступит, и надеяться нечего. Вот и решетка. Мерзкая камера разинула пасть, словно гигантский членистоногий монстр.

— Посидишь немного со мной? — робко спросила Марианна.

— Пять минут, не больше, — сжалилась охранница.

Это и так сверх ожиданий. Только с ней Марианне было приятно общаться. Женщины уселись рядышком, у стены.

— Ну и вонища же тут! — заметила Жюстина.

— И не говори! Не могла бы ты меня перевести в другую камеру?

— Нет, директор лично приказал тебя запереть здесь… Для острастки, чтобы ты наконец унялась и не нарывалась!

— Ну, поглядим… Плохо он меня знает, этот болван!

Марианна умолкла, насторожилась.

— Слышишь? — прошептала она.

— Что?

— Поезд, что же еще!

Жюстина тоже напрягла слух, и ей показалось, будто она различает отдаленный рокот.

— Как всегда, фанатеешь от рельсов, а?

— Как всегда… Если я когда-нибудь выйду, то первым делом сяду в поезд…

Если выйду когда-нибудь.

— Будешь осмотрительней — рано или поздно выйдешь, — заверила надзирательница.

— Скажешь тоже! Мне тогда стукнет шестьдесят, и на голове ни волоска не останется… Это будет в… две тысячи сорок пятом… Вот хрень! Просто научная фантастика! Две тысячи сорок пятый год…

— Может, тебя выпустят и до того, как тебе исполнится шестьдесят. Если не добавишь еще наград к своему послужному списку!

— И когда? Лет в пятьдесят, ты хочешь сказать? И что это меняет?

— На десять лет меньше; думаю, это меняет все.

Обе замкнулись в долгом молчании, как будто мало им было тюремных стен.

— Еще поезд… — прошептала Марианна. — Товарняк.

— Как ты их различаешь? — удивилась Жюстина.

— Он звучит по-другому, не так, как скорый! Ничего общего…

— Почему ты так любишь поезда?

— Всегда любила… Слушать, как проходит поезд, приятно. Особенно когда сидишь взаперти… Когда я была малявкой, мне только на поезде удавалось немного отъехать от деда с бабкой… В летний лагерь или к тетке. Сбежав из дома в первый раз, я тоже села в поезд… Приятно вспомнить! А ты? Можешь вспомнить что-то хорошее о поездах?

— Ну, ты знаешь, я ездила на пригородном каждый день, когда жила на парижской окраине. Так что для меня это рутина… И потом, воспоминания о поездах не всегда приятные…

— О чем ты подумала? — спросила Марианна, вытаскивая пачку сигарет.

— Не очень-то хочется об этом рассказывать…

Жюстина взяла сигарету, отвернулась.

— Я же вижу, что хочется, только начать трудно…

Жюстина грустно улыбнулась. Девочка снова права. Под напускной наглостью и бесчувствием таился дар понимания, способность проникать в то, что оставалось скрытым. И еще много других талантов… Жаль, что все это пошло прахом. Жаль, что вся ее жизнь пошла прахом.

— Это случилось давно. Я тогда была студенткой. Каждый вечер садилась на пригородный поезд, возвращалась домой, к родителям. Иногда довольно поздно…

— Когда в пригородных поездах уже небезопасно, да?

— Именно… Вагон был почти пустой, но я привыкла. Сидела, читала книгу, даже помню какую… Потом вошли трое парней. Я сразу поняла, что они нам зададут жару. Шумные, вульгарные. Мелкое хулиганье, понимаешь…

— Понимаю!

— Двое уселись напротив меня, один рядом. Я делала вид, будто их не замечаю, уткнулась в книжку… Хотя уже не разбирала слов… Даже страницу так и не перевернула… Они начали насчет меня отпускать словечки…

Жюстина смолкла, обхватила руками колени, уперлась в них подбородком.

— Спорим, они говорили, какая ты хорошенькая и прочую ерунду…

— Ну да, что-то в этом роде… А потом… один из них бросил окурок мне на ногу и растоптал… Тут я поняла, что дело серьезное и я в настоящей опасности.

Марианна сжала кулаки: ей хотелось сыграть какую-то роль в этой сцене, которая странным образом ей напоминала другую, похожую. Я бы уж заставила их покрутиться, этих мерзавцев!

— Я сказала, чтобы они угомонились, — продолжала Жюстина. — Но другой схватил меня за руку. Я умирала от страха, я кричала… И тогда какой-то мужчина, он сидел на несколько рядов впереди, встал…

Марианна побледнела.

— И вмешался? — спросила она каким-то не своим голосом.

— Да… Он подошел, потребовал оставить меня в покое. Я воспользовалась тем, что они отвлеклись, и удрала. Выйдя в проход, оглянулась и увидела, что эти трое юнцов схватили его за грудки… Я перебежала в другой вагон, потом в следующий. И в следующий за ним. Пока поезд наконец не доехал до станции. Я вышла… И… И покинула вокзал, взяла такси…

Жюстина замолчала. Марианна сидела, опустив голову, разглядывая свои ноги.

— Я так и не выяснила, что сталось с тем мужчиной, — призналась охранница. — Ты и представить себе не можешь, как я винила себя… Я ничего не сделала, чтобы ему помочь. В совершенной панике старалась убежать как можно дальше, не раздумывая… Несколько дней после этого я листала газеты, просматривала заметки о происшествиях. Так боялась прочесть, что его убили… Я хорошо его помню, во всех подробностях. Его лицо. Костюм, галстук…

— Если бы он погиб, ты бы узнала…

— Но его наверняка избили, знаешь. Он это сделал ради меня, он меня спас… А я — я так и не поблагодарила его.

— Понимаю… Но главное: ты — ты выпуталась из той истории… Что бы они ни сделали с тем мужиком, это пустяки по сравнению с тем, что могли бы сделать с тобой. И потом, он ведь прекрасно понял, почему ты сбежала… Ты еще ездила на поездах, после этого?

— Никогда. Так и не смогла. Если бы ты знала, как я перепугалась… Это странно, ведь они меня почти не тронули, но…

— Но ты как будто… все пережила так, как если бы это случилось в реальности. Боль, конечно, не такая, зато страх не меньше… В итоге ты так больше и не смогла сесть в поезд… И все-таки видишь: остались еще на свете добрые люди!

— Остались, конечно! — улыбнулась Жюстина. — Ладно, мне пора…

Марианна не спорила. Жюстина и так сделала много, уделив ей эти минуты. Поделившись с ней сокровенным. Хотя и перевернула ей все нутро, сама того не ведая.

— И… как называлась та книжка? — все-таки спросила она. — Которую ты читала в поезде?

— Забавный вопрос! Она называлась «Зеленый храм», вряд ли я когда-нибудь это забуду!

Марианна закрыла глаза.

— Что-то не так? — забеспокоилась Жюстина. — Ты выглядишь… как-то странно. С тобой тоже такое случилось?

— Нет, разумеется, нет.

— Знаешь, Марианна, я мало кому об этом рассказывала, и…

— И я сохраню твою тайну — даже под пытками!

— Спасибо… Но не беспокойся, здесь никого не пытают. Нас всех испытывает тюрьма.