Возвращение на Трэдд-стрит

Карен Уайт, 2014

У Мелани Миддлтон проблемы. Она беременна, а с Джеком, ее возлюбленным, у нее наметился кризис в отношениях. Ко всему прочему ее выматывают работа риелтором, мистическая способность видеть призраков и страх перед будущим – Мелани кажется, что она не готова стать матерью и радикально изменить образ жизни. Последней каплей становится то, что по ночам она начинает слышать чей-то плач, и вскоре в фундаменте дома, который ей остался по наследству, находят чьи-то останки. Эта история уходит корнями в девятнадцатый век, но ее последствия Мелани начинает ощущать прямо сейчас.

Глава 8

Моя мать держала в одной, затянутой в перчатку, руке красный трикотажный балахон и такой же, но синий, в другой.

— Они будут красиво на тебе смотреться, Мелли. Думаю, тебе стоит их примерить.

— Это да. А когда они станут мне не нужны, я отдам их миссис Хулихан. Думаю, они ей подойдут.

Моя мать закрыла глаза, как будто пытаясь собраться с силами.

— Дорогая, просто примерь, и все. Взгляни. — Она приложила ко мне красный. — Видишь глубокий овальный вырез? Он подчеркнет твою зону декольте, притягивая взгляд вверх, а не к твоей талии. Можешь носить его просто так, с красивым ожерельем или даже с ярким шарфом.

Я смотрела на бескрайнее полотнище трикотажа, отлично видя, чего она хочет от меня, но все равно сопротивлялась мысли о том, что мой новый размер ближе к габаритам миссис Хулихан, нежели та одежда, что висела в моем платяном шкафу. И этот размер продолжал увеличиваться.

— И ты знаешь, как сильно ты нравишься Джеку в красном, — продолжила мать, и ее глаза блеснули.

— Я примерю синий, но ты можешь повесить красный.

— Ерунда, — заявила она. — Сейчас ты больше от него не залетишь, так что можешь без страха носить все, что угодно. — Держа оба балахона, она перешла к следующей стойке и начала перебирать вешалки. — Кстати, как поживает детектив Райли?

Я притворилась, будто изучаю ткань бюстгальтера для кормящих, чье хитроумное устройство я никак не могла понять.

— Не считая небольшой вмятины на лбу от моей летающей пуговицы, похоже, он здоров.

— То есть это было приятное свидание?

Я закатила глаза.

— Никакое это не свидание. Мы просто пошли пообедать и поговорить о расследовании. Затем он рассказал мне немного о своем детстве, а я ему — о своем, после чего он отвез меня домой. Он даже не поцеловал меня на прощание, так что определенно это было не свидание. Но откуда ты о нем узнала?

— От Амелии. Она убита горем из-за вас с Джеком, но не хочет вмешиваться. Кстати, у нее есть красивая мебель. Она только что поступила в магазин и идеально подойдет для детской. Амелия хочет, чтобы ты пришла посмотреть. Она пока ее не выставляла, потому что знает, что ее тотчас же купят.

— Мама, ты же знаешь, что я не люблю антикварную мебель. Вспомни, что случилось с кукольным домиком.

Наши взгляды встретились. Мы обе вспомнили старинный кукольный домик, который Амелия подарила Ноле, тот самый, который, как выяснилось позднее, вмещал целое семейство беспокойных призраков.

— Вообще-то она новая. Амелия пошла на распродажу, и там продавался комплект мебели для детской — еще даже с бирками. Кстати, жутко дорогой и сделанный из красного дерева. Он будет красиво смотреться в вашем доме. Или в доме Джека, — запоздало добавила она, сумев, однако, вставить нотку неодобрения.

— Думаю, я могу пойти и взглянуть, — сказала я, пропустив ее последние слова мимо ушей. — Если только это не антикварная колыбель. У меня ее и так больше чем достаточно.

Мать странно посмотрела на меня.

— Что такое?

— Ничего, просто…

— Мама, ты говорила с Ребеккой? Она уже поведала мне про свой сон о двух колыбелях и сердитой женщине. Если это, конечно, то, что ты отказываешься мне рассказать.

Мать как будто вздрогнула.

— Вообще-то нет. Но спасибо, что сообщила мне. Что еще она хотела сказать?

— Это почти все. И что эта женщина определенно не я, потому что она была миниатюрной.

Мать кивнула и повернулась обратно к кронштейну с одеждой, но я видела, что одежда для беременных ее больше не интересует. Я шагнула к ней ближе.

— В чем дело?

Она поджала губы.

— Я говорила с твоей бабушкой.

Мы обе на минуту умолкли, задумавшись о том, что только мы двое, да, пожалуй, еще Ребекка, сочли бы разговор о телефонном звонке с того света в порядке вещей.

— Она сказала, что звонила тебе, но ты не отвечала на ее звонки.

Я покачала головой, не желая возобновлять этот разговор.

— Что она хотела?

— Она советует тебе быть осторожной. И не бояться просить о помощи — из любых источников.

Мать пристально посмотрела на меня, и я вспомнила, как Ребекка почувствовала в моем доме запах роз, а я нет.

— Призраки дают о себе знать, когда они чувствуют, что в них нуждаются? — спросила я.

— Ты о чем?

Я принялась перебирать вешалки с яркими балахонами, гигантскими платьями в форме палаток и брюками с кенгуриной «сумкой» для живота.

— Помнишь, как я по запаху роз всегда могла сказать, что Луиза Вандерхорст вот-вот появится? Ребекка почувствовала запах роз, когда была у меня дома, и я подумала, вдруг Луиза решила, что она мне нужна. В конце концов, ребенка тоже нашли в ее доме.

— Думаю, такое возможно. Но почему ты не почувствовала запаха роз?

— Не знаю. Ребекка утверждает, что иногда беременность может маскировать тот или иной дар. Это правда?

Моя мать пристально посмотрела на меня и положила руку в перчатке мне на плечо.

— Да. Во всяком случае, так было со мной. Когда я была беременна тобой, мне не нужно было носить перчатки — по крайней мере, со второго триместра. Я по-прежнему могла что-то ощущать, когда касалась тех или иных вещей, но между ними и мной как будто был своего рода фильтр. Возможно, это мать-природа таким образом защищает ребенка от стресса.

— Но все вернулось после того, как родилась я.

— Практически в тот же день. Я взяла у медсестры ручку, чтобы подписать документы о выписке, и увидела ее мать в онкологическом отделении на третьем этаже. Вот только ее мать на тот момент была дома и, насколько ей было известно, была здорова.

— Тебе это нравилось? Не иметь дел с призраками несколько месяцев?

Ее глаза были серьезны.

— Нет. Я думала, что так и будет, но на самом деле мне как будто ампутировали конечность. Или же разлучили с моим ребенком.

Я посмотрела на мать. Это все еще была красивая женщина, которую я помнила с детства. Я догадывалась: мы обе вспомнили те тридцать три года, когда она отсутствовала в моей жизни. Моя ладонь машинально легла на живот, а сердце как будто расширилось и сжалось, стоило мне подумать о разлуке с собственным ребенком. Неужели это и есть материнство? Когда некая часть вас гуляет вне вашего тела? Не будучи уверена, хочу ли это узнать, я отвернулась.

— Иногда мне хочется войти в антикварный магазин и не нарваться там на толпу призраков мертвых людей или посмотреть в зеркало, не задаваясь вопросом, кто там стоит позади меня. Или ответить на звонок и точно знать, что на другом конце провода живой, дышащий человек.

Мать подошла к столу, где были выставлены различные предметы нижнего белья и, нахмурив брови, начала их перебирать. Я поняла: она еще не закончила.

— Ты уже приняла решение остаться в своем доме? — не оборачиваясь, спросила она. — Ты ведь всегда можешь переехать ко мне на Легар-стрит. Там просторно, и нам обеим хватит места и уединения.

Она неожиданно покраснела, а я подумала о тайных визитах моего отца. Родители даже не подозревали, что я в курсе.

— Ты уверена, что не разговаривала с Ребеккой? Потому что она только что спросила меня о том же самом. И я сказала ей, что вряд ли есть какая-то спешка. Я сама с этим разберусь — рано или поздно.

Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

— Я не видела Ребекку. Это была твоя бабушка. Она просила передать, что тебе следует как можно раньше решить, чего ты хочешь. И тогда быть готовой сражаться за это.

Я почувствовала внизу живота легкую дрожь.

— Сражаться за дом?

— Если ты решишь, что ты этого хочешь.

Я открыла было рот, чтобы сказать ей, что я ненавижу старые дома, ненавижу с того момента, как узнала, что она продала наш семейный дом, хотя на протяжении многих лет говорила мне, что однажды он будет моим. И я ненавидела их, потому что в комплекте к ним всегда прилагались призраки, которым требовалась моя помощь. Но я не могла этого сказать. Потому что, положа руку на сердце, я была вынуждена признать: похоже, это больше не соответствует действительности.

Мать отложила что-то похожее на огромные бабушкины панталоны и изобразила натужную улыбку.

— Тебе нужны новые бюстгальтеры. Давай примерим эти платья, а затем перейдем в галантерею и подберем тебе изделие нового размера. Чтобы быть в боевой готовности, когда в следующий раз пуговица решит слететь с твоего пиджака.

Я хотела возразить, но она уже повернулась ко мне спиной и шагала к примерочным. «Чем раньше ты поймешь то, чего ты хочешь, тем лучше. И тогда будь готова сражаться за это». Я смотрела ей вслед и дрожала, гадая, за что, по мнению моей бабушки, мне нужно сражаться. Мне было страшно даже думать обо всем, что я не хотела терять.

Мать высадила меня перед моим домом. Перед этим она заботливо предложила помочь мне с покупками, но я отказалась. Я валилась с ног от усталости и думала только о том, чтобы бросить пакеты в прихожей, а потом вырубиться на первом же попавшемся мне на пути диване.

Я толкнула входную дверь и замерла на месте. Софи сидела в позе лотоса посреди крыльца, ее глаза были закрыты, а средние и большие пальцы обеих рук образовывали круг. На ней был струящийся топ — похожий на платья, которые только что купила для меня мать, — но ее прикид был полон психоделических расцветок и узоров, от которых мой ланч тотчас начал проситься наружу. Ее «биркенстоки» стояли под одним из кресел-качалок, а босые ступни были спрятаны под обтянутыми пурпурными легинсами коленями. В остальной части ее прикида не было ничего пурпурного — и слава богу! — но, по крайней мере, они сочетались с фиолетовыми резинками на ее волосах в десятке мест вокруг ее головы.

Она открыла глаза и в следующий миг перешла в положение стоя, что дало мне возможность лучше разглядеть ее наряд. И тут до меня дошло: похоже, Софи сможет носить свой гардероб на протяжении всей беременности. Эта мысль меня отнюдь не взбодрила.

— Извини! Миссис Хулихан сказала, что ты скоро будешь дома, поэтому я спросила ее, можно ли мне помедитировать здесь, пока я тебя жду.

Похоже, она заметила, как поникли мои плечи, потому что подошла ко мне и взяла часть пакетов с покупками.

— Ты ходила по магазинам… что хорошо. Но ты явно устала.

— Ты даже не представляешь, — сказала я, вставляя ключ в замок входной двери. — Не подумай, что я не рада тебя видеть, но разве у нас были планы? Моя память в последнее время меня постоянно подводит.

Софи вошла в холл и сложила пакеты у подножия лестницы.

— Нет. Но я провела небольшое исследование семьи мистера Вандерхорста. Так вот, я нарыла кое-что действительно интересное, о чем решила рассказать тебе лично. — Она выпрямилась. — Ой, пока не забыла! У твоей входной двери лежал сверток… Я положила его в кресло-качалку. Подожди минутку.

Она вернулась в своих «биркенстоках» и с коричневым бумажным свертком в руках. Бумага выглядела мягкой, и по ее поверхности, как по топографической карте, расходились мелкие складки. Как будто она промокла или была очень старой. Или и то и другое. Сверток был крест-накрест перевязан узловатой бечевкой, как то было принято до того, как современные упаковочные машины отправили эту практику в небытие.

Я сбросила туфли и, оставив их посреди пола вместе с пакетами для покупок, потянулась к свертку.

— От кого он?

— Не сказано. Здесь есть только адрес — Трэдд-стрит, пятьдесят пять, Чарльстон. Никакого почтового индекса или имени — как будто он был доставлен курьером. Но должна сказать, что на вид он действительно старый. Его как будто отправили в прошлом веке, до почтовых индексов и почтовых посылок, но он на сто лет застрял в капсуле времени, прежде чем вновь попал сюда. Или же… — Она остановилась, придерживая подбородок, что она обычно делала, погружаясь в раздумья. А вот волосы ее были зачесаны назад, и она при всем желании не могла накручивать их на палец.

— Или что?

— Или кто-то решил, что тебе нужно это увидеть сейчас.

Наши взгляды встретились в молчаливом осознании простой истины: то, что она предполагала, в моей жизни было вполне возможно. Я посмотрела на лицевую часть свертка, на элегантный курсив — каллиграфический почерк, каким сегодня больше не пишут — и мгновенно ощутила затылком знакомое покалывание. Жаль, что моей матери нет рядом, чтобы дотронуться до него. Тогда бы я знала, стоит ли мне его открывать. Но я не могла просить ее, как бы мне ни хотелось быть готовой заранее. Я придала своему голосу бодрость, которой не чувствовала.

— С тех пор как моя мать узнала, что я беременна, я только и делаю, что получаю подарки. Она обмолвилась об этом своему бывшему агенту, и я думаю, новость распространилась. Вся добыча в комнате наверху, и ты при желании можешь в ней порыться. Я понятия не имею, что там такое. — Я направилась в дальнюю часть дома, где услышала, как миссис Хулихан что-то напевает в кухне Генералу Ли. — Пойдем. Мне нужен кофеин, если я, конечно, найду — хотя бы капельку. Обещаю — и я уверена, что Нола оставила там заначку своего безвкусного зеленого чая. Если хочешь, угощайся. Мы откроем пакет, и ты расскажешь мне, что ты там обнаружила.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, как при упоминании кофеина Софи неодобрительно нахмурилась. Когда мы вошли, миссис Хулихан с сумочкой на руке выходила через черный ход. Она вновь сунула голову в комнату.

— Добрый вечер, мисс Мелани. У меня для вас в духовке греется вегетарианский мультизерновой пирог… из той поваренной книги о пренатальном питании, которую дала мне мисс Софи, и салат в холодильнике на ужин. Что же еще? — Моя экономка на мгновение задумалась. — Ах да. Если вам нужно будет уйти, убедитесь, что телевизор настроен на «Планету животных». Я только что обнаружила, что Генералу Ли нравится ее смотреть, а если ему интересно, он не станет жевать коврик под дверью. Доброго вечера, дамы, увидимся завтра утром.

Дверь за ней уже начала закрываться, как вдруг она открыла ее снова.

— Ой, едва не забыла! Дважды звонила некая Ирэн Гилберт и один раз — мистер Дрейтон. Оба сказали, что крайне важно, чтобы вы перезвонили им как можно скорее. Я не дала им номер вашего мобильного, но пообещала передать вам, что они звонили. Никто из них не оставил сообщения, но я записала их номера на блокноте рядом с телефоном.

Она помахала нам и закрыла за собой дверь.

— Мистер Дрейтон? — спросила Софи. — Разве он не был адвокатом мистера Вандерхорста?

— Был, — медленно сказала я. Покалывание у основания шеи усилилось. — Интересно, что ему нужно. Я не разговаривала с ним с тех пор, как было оглашено завещание мистера Вандерхорста. И я понятия не имею, кто такая Ирэн Гилберт.

Софи положила пакет на один из стульев у кухонного стола, затем вытащила другой, после чего принесла телефон и блокнот для сообщений.

— Может, сядешь и перезвонишь, а я пока приготовлю нам обеим по чашке зеленого чая.

Оба предложения звучали в равной мере непривлекательно. Я даже подумала, а не убежать ли мне в спальню и не запереть ли дверь. К сожалению, мне не хватало энергии, и Софи загнала бы меня в угол еще до того, как я добралась до другой стороны стола.

Я уже решила, что подожду, когда Ирэн Гилберт сама перезвонит мне, так как я не знала, кто она такая. Мистер Дрейтон оставил свой рабочий и мобильный номер, и я, прищурившись, чтобы их увидеть, набрала первый. После нескольких гудков сработал офисный автоответчик, что меня не удивило, так как был уже шестой час. Прежде чем положить телефон на стол экраном вниз я на секунду взглянула на номер сотового телефона.

— Неудачно? — спросила Софи, стоя рядом с раковиной, где она наливала воду в чайник.

Я покачала головой.

— Угу. Попробую еще раз завтра.

Я перевернула блокнот. Моя голова теперь практически звенела от тремора, который вырвался из основания моего черепа, словно побег лианы кудзу. Я была мастером побегов. Имея дело с призраками с самого детства, я по опыту знала: если игнорировать их достаточно долго, они — чаще всего — в конце концов оставят вас в покое. Я распространила эту теорию на все неприятные вещи, с которыми не хотела иметь дело. Я лишь недавно начала понимать: некоторые вещи, если их игнорировать, могут лишь усугубиться. Что, впрочем, не мешало мне вновь и вновь применять мою теорию на практике.

Конец ознакомительного фрагмента.