Ни слова больше!

Карен М. Макманус, 2022

Четыре года назад трое учеников престижной школы Сент-Амброуз обнаружили в лесу тело жестоко убитого учителя мистера Ларкина. Полиции так и не удалось найти преступника… Теперь в город возвращается любимица Ларкина – Бринн Галлахер, мечтающая о карьере криминального журналиста. Она твердо намерена узнать, кто же расправился с любимым всеми педагогом, у которого, казалось, не было врагов. Но так ли это на самом деле? Чем дальше продвигается расследование, тем больше Бринн узнает и о самом мистере Ларкине, и о возможных мотивах его убийства. Круг подозреваемых расширяется, и в него попадают трое ребят, нашедших тело. Но кто и по какой причине окажется убийцей?..

Глава 3. Трипп

Кладу чистый бланк на только что вытертый прилавок кафе-пекарни «Луч света» и перечитываю вступительный текст: «Грант Кендрика присуждается наиболее многообещающему старшекласснику Сент-Амброуза, по оценке школьной комиссии». Загадочный термин «многообещающий» нигде дальше не поясняется — никакого упоминания об успеваемости, общественной работе или финансовых обстоятельствах.

— Безнадежное дело, — обращаюсь я к пустому помещению. То есть не совсем пустому — при звуке моего голоса мохнатый хозяйский пес Эл радостно стучит хвостом об пол.

— Ты-то чему рад? Радоваться нечему, — говорю, а тот в ответ лишь язык высовывает. И радуется.

Пф-ф. Одно расстройство.

Из кухни с подносом свежей выпечки выходит владелица кофейни Регина Янг. Ее кекс с глазурью напоминает обычный разве что по форме и размеру — хозяйка печет его из творога с ванилью и добавляет туда секретный джем собственного приготовления. Дай мне волю, ел бы его прямо с противня.

— Что значит «радоваться нечему»? — вопрошает Регина и ставит поднос на прилавок.

При ее появлении Эл вскакивает, подбегает к стойке и виляет хвостом в ожидании подачки. Которая ему не светит. Вот бы мне хоть чуточку его оптимизма!

Слезаю с высокого табурета, чтобы помочь Регине поставить поднос в витрину. Она испекла кексы пораньше, до того как в половине пятого за ними начнет выстраиваться народ. Я не единственный в Стерджисе, кто без них жить не может.

— Грант Кендрика получить нереально, — бурчу я.

Хозяйка поправляет косынку, стягивающую короткие кудряшки, и отходит, чтобы пропустить меня к прилавку.

— Это почему же?

Сладкий фруктовый аромат кексов ударяет в нос, у меня текут слюнки.

— Его присудят «наиболее многообещающему старшекласснику школы». — Я рисую в воздухе кавычки. — Только нигде не сказано, что это значит. По сути, старина Гризли отдаст его кому пожелает. Меня он ненавидит, поэтому гранта мне не видать. Даже и пытаться незачем.

Я вытаскиваю из коробки под прилавком одноразовые перчатки, натягиваю их и начинаю выкладывать кексы на витрину, строго на четверть дюйма друг от друга.

Регина облокачивается на прилавок:

— Знаешь, Трипп, что мне в тебе нравится?

— Моя запредельная точность? — подсказываю, щурясь на витрину.

— Твой положительный настрой, — сухо отвечает она.

Вопреки паршивому настроению, не могу сдержать улыбку:

— Я просто называю вещи своими именами.

— Да ради бога. Давай, выговорись, выпусти пар. А потом заполни бланк, отправь и надейся на лучшее.

Делаю недовольную гримасу, хотя приятно, когда она строит из себя маму. Я не имею в виду свою маму. Последняя открытка от Лизы-Мари Тэлбот пришла семь месяцев назад, с видом казино в Лас-Вегасе, где она работает, и строчкой на обороте: «Руби фишку!»

— Так уж и быть, — ворчу я, — заполню.

Сдерживаюсь, чтобы не обрушивать на Регину поток жалоб, которые она знает наизусть. Тем более что она читает мои мысли. Заправляя новый рулон бумаги в кассу, хозяйка говорит:

— Мое предложение, кстати, в силе.

Всякий раз, как я начинаю ныть, что никакое из доступных мне пособий не покроет и жилье, и питание, Регина напоминает о свободной комнате в их доме. Сейчас с ними живут только двое сыновей.

— Не бог весть что, — пожимает плечами она, — все тот же Стерджис. Но если вдруг надумаешь сменить обстановку, комната твоя.

Похожее предложение поступало и от друга. Шейн не раз говорил что-то вроде: «Чувак, давай после выпускного поселимся на квартире моих предков в Саут-Энде», — а когда дошло до дела и я спросил о переезде, он вспомнил, что квартира сдается. «Зато в Мадриде есть свободная хата», — обрадовал он, будто нет разницы — жить в Массачусетсе или в Испании, особенно для человека без загранпаспорта.

Ну и ладно. Я, собственно, не горю желанием сожительствовать с Шейном. А о комнате у Регины подумаю. Уже столько лет живем вдвоем с отцом, что обстановку и в самом деле не мешало бы сменить. Просто в свой следующий переезд я надеялся заодно поменять и город.

Грант Кендрика поначалу выглядел вполне достижимым. Его совсем недавно учредил один из бывших учеников Сент-Амброуза — двадцать пять тысяч долларов годовых в течение четырех лет! Такая сумма означает возможность поучиться в паре государственных колледжей и приблизиться к поступлению в Массачусетский университет в Амхерсте, куда я в конечном счете метил. Консультанту по профориентации я сказал, что меня привлекает их «ознакомительная программа», где можно «попробовать разные специальности и выбрать ту, что отвечает моим интересам и стремлениям». И все же главной причиной для меня была не легкость поступления по результатам сочинения на свободную тему; я мечтал попасть в большой университет относительно далеко от дома, где можно будет почувствовать себя другим человеком.

— А с чего ты взял, что мистер Грисуэлл тебя ненавидит? — спрашивает Регина, отодвигая в сторону Эла, чтобы протереть витрину. Все ее дети учились в Сент-Амброузе, поэтому прозвище директора ей знакомо. Причем она до сих пор фанатит в родительском комитете и порой лучше меня осведомлена о школьной жизни.

— Из-за истории со стеллажами.

— Да брось. — Регина упирает руки в бока. — Он не станет вымещать на тебе давнюю обиду.

— Еще как станет!

Раньше отец время от времени подрабатывал по найму в Сент-Амброузе. Когда я учился в восьмом классе, Гризли заказал для своего кабинета встроенные книжные полки. Отец все сделал, выставил счет, а директор вдруг заартачился, что, мол, на такую цену не соглашался и заплатит только три четверти суммы. Они бодались несколько дней, после чего стало ясно, что Гризли не уступит. Тогда отец пришел на выходных в школу, разобрал весь стеллаж и заново покрасил стену. А еще оставил Гризли записку: «Передумал брать заказ».

В этом весь отец: всегда такой белый и пушистый, пока его не доведут — и тогда переключатель щелкает. Директор еще легко отделался, хотя самому Гризли так не казалось. Он капитально разозлился и, уж конечно, не отвалит сынку Джуниора Тэлбота пару сотен тысяч на колледж.

— Ну хорошо, положим, ты не любимчик мистера Грисуэлла, — продолжает Регина, — но ведь не один же он решает? У мисс Келсо тоже есть право голоса. К ней прислушиваются чуть ли не больше, чем ко всем остальным, вместе взятым. Кстати, о мисс Келсо… Разве она на днях не просила тебя об услуге? В которой ты ей как дурак отказал?

— Ничего не знаю, — говорю.

— Ну же, Трипп. Ради бесплатной путевки в колледж?

— Я не желаю состоять в этом сомнительном комитете.

Регина скрещивает руки на груди и сверлит меня взглядом.

— С какой стати заниматься устройством сада в честь учителя, которого я… — слова застревают в горле, — нашел в лесу?

Уже несколько лет я пытаюсь забыть тот день. Регина, конечно, не догадывается об истинной причине. Откуда ей знать, что участие в создании мемориального сада Ларкина для меня не удачная возможность, а кошмарная пытка?

— Ничего ужасного, это знак уважения и поддержки, — заявляет Регина, потом спохватывается и, как умеет, смягчает тон. Получается плохо, но ведь главное — намерение. — Трипп, бог даст, тебе полегчает, залечишь наконец свою душевную рану. Ты достоин исцеления не меньше других.

В горле образуется ком, и я молчу. Не Регине Янг решать, чего я достоин, а чего нет. Она вообще ни черта обо мне не знает.

— Ты же понимаешь, — продолжает она, — что мисс Келсо ой как нужны помощники, ведь работы невпроворот. К тому же ребята из Сент-Амброуза всегда славились готовностью поддержать благое начинание. — Она заходит за прилавок и тычет пальцем в мою сторону: — Короче, перестал ныть и записался, а не то сделаю пирог из твоей задницы!

— Блефуете, тетя, — говорю без особой уверенности.

Уж очень не хочется терять эту работу. Регина платит больше всех в Стерджисе, а «Луч света» мне как второй дом. Который к тому же куда чище и уютнее, чем первый.

Дверной колокольчик звякает, и внутрь, смеясь и толкаясь, вваливаются ребята в куртках поверх баскетбольной формы в желто-синюю полоску. Осенний сезон давно закончился, но соревнования на крытых площадках идут вовсю.

— Как жизнь, Трипп? — громко здоровается Шейн, бросая сумку под один из широких подоконников. Потом одаривает владелицу заведения улыбкой на миллион: — Привет, Регина! Забираем у вас все кексы, окей?

Та трясет головой:

— По два в одни руки, не больше. — Ребята подходят за салфетками и напитками. — Должно остаться для постоянных покупателей.

Шейн хватается за сердце, откидывает со лба прядь темных волос. Мой предок зовет его Рональдо — по фамилии европейского футболиста, на которого тот якобы похож.

— Ах, неужели после стольких лет мы все еще не считаемся постоянными покупателями? — театрально стонет он.

— Два в руки, — твердо повторяет Регина, слегка приподняв уголки губ. Никак не может решить, раздражает ее Шейн или забавляет.

— В один прекрасный день, — вздыхает тот и плюхается на стул, — вы позволите мне съесть все кексы, и я наконец заживу полной жизнью.

— Ты и так живешь вполне хорошо, — встреваю я, за что удостаиваюсь зловещей улыбки и среднего пальца.

Регина трогает меня за рукав.

— Я иду ставить булочки в духовку, — говорит она. — Будь человеком, уведи отсюда Эла.

По идее, Элу в кофейне находиться не положено, хотя никому, включая регулярно заходящих сюда полицейских, пес не мешает. И все же с наплывом посетителей Регина неизменно загоняет его в кладовку.

— Слушаюсь, мэм! — Я отдаю честь спине хозяйки, уже исчезающей за дверями в кухню. Заманиваю Эла печеньем, которое тот никогда не получает, и в качестве утешительного приза ставлю перед ним миску с водой. Затем возвращаюсь к кассе и пробиваю гигантский заказ, жонглируя одновременно несколькими банковскими картами.

Как только я расправляюсь с заказом, народ рассаживается и принимается мерно жевать, колокольчик на двери возвещает о появлении новой посетительницы.

— Играм конец, Шейни, — бормочет один из парней. — Жена пришла.

Шейн как по команде расплывается в улыбке:

— Привет, детка, — и подставляет губы Шарлотте. — Кекс хочешь?

— Не-а, только кофе.

На Шарлотте черное пальто с кучей пуговиц и петель, которые она долго и нудно расстегивает, прежде чем бросить его на спинку свободного стула.

— Черный, с медом? — спрашиваю.

Она подходит и прислоняется бедром к прилавку.

— А ты неплохо меня знаешь.

— Уникальное сочетание. Я тут два года работаю, и ты единственная, кто добавляет мед в кофе.

Губы Шарлотты искривляются в улыбку:

— Люблю выделяться.

Точно, с этим у нее проблем нет. Шарлотта Холбрук из тех девчонок, кому все прочат карьеру супермодели. Она купается во всеобщем внимании, как рыба — в воде, хотя в ней нет ничего особенного. Когда-то Регина спросила, как выглядит девушка Шейна, и я сказал: «Ну, симпатичная такая, шатенка, глаза голубые, чуть повыше тебя». Когда Шарлотта появилась, у Регины отпала челюсть. «Симпатичная! — возмутилась она. — Все равно что Эверест холмом обозвать».

Ставлю кофе перед Шарлоттой.

— Ты сегодня заходил на школьный сайт? — спрашивает она.

— Сейчас каникулы, забыла? — напоминаю.

— Знаю, просто в интранете вывесили списки классов, и я зашла посмотреть, с кем буду учиться в последнем семестре. — Я пожимаю плечами, она легонько хлопает меня по руке. — Некоторым из нас это небезразлично. Так вот, угадай, кого я там узрела?

— Ну, кого?

Переворачиваю пластмассовую бутылочку над чашкой, чтобы выдавить мед.

— Бринн Галлахер.

Чуть не роняю бутылочку с медом, Шарлотта оглядывается на Шейна за столиком и громко смеется. Она вряд ли помнит о нашей былой дружбе с Бринн. Да и мы за все время, что дружили, о Шарлотте говорили ровно ноль раз.

— Кого?!

— Бринн Галлахер. — Шарлотта вновь поворачивается ко мне и делает испуганную гримасу. — Трипп, куда столько меда?

Вот черт! В ее чашке больше меда, чем кофе.

— Пардон, — спохватываюсь я, отодвигаю чашку в сторону и беру новую. Лишний сахар ей точно не всучишь: она свято блюдет пропорции. — Бринн Галлахер, говоришь?

— Уже дважды повторила.

Она прищуривается и с интересом наблюдает за моей новой попыткой налить ей кофе.

— Странно, — говорю как можно более безразличным тоном. Еще не хватало, чтобы из-за моей внезапной криворукости Шарлотта заподозрила неладное. — Они вроде в Чикаго живут.

Шарлотта поводит плечом:

— Может, вернулись.

— Ей же хуже. — Я ставлю на стойку безупречно приготовленный кофе. — Прошу!

— Спасибо, Трипп, — мяукает Шарлотта и отходит, не заплатив, — знает, что я сниму деньги с карты Шейна.

Подойдя к столикам, она не берет пальто со свободного стула и не садится, а стоит с выжидающей улыбкой, пока один из парней рядом с Шейном не пересаживается, уступая ей место.

Шарлотта бегает за ним с восьмого класса. Раньше, когда они официально стали парочкой, он и сам к ней постоянно лип, зато теперь их неразлучность ему словно в тягость. Вот и сейчас он скривил губы, пока она усаживалась рядом. Секунда — и его лицо озаряется улыбкой. Не знаю, может, я все придумал.

Во всяком случае, спрашивать не намерен. Мы хоть и плотно общаемся уже года четыре, дружба между нами поверхностная. Болтаем о школе, «ТикТоке», спорте или обсуждаем излюбленную тему его подружки: Шейн-и-Шарлотта. Список незатрагиваемых тем куда длиннее и в том числе содержит неписаное правило, по которому мы живем с восьмого класса.

Мы никогда, ни под каким предлогом не говорим о том, что случилось в тот день в лесу.