Мое безумие

Калья Рид, 2015

Задержи дыхание и сосчитай до десяти. Скоро все закончится. Но сколько бы раз Виктория ни повторяла про себя эту фразу, она по-прежнему находится в психиатрической клинике. Ей говорят, что она безумна. Подумать только, когда-то ее жизнь была похожа на диснеевскую сказку: красивые отношения, красивый дом. А затем ее поглотила тьма. Иногда к Виктории приходит муж. Он говорит, что Виктория плохая. Но есть и тот, кто так не считает. Виктория не знает, кому верить, но ей так хочется разобраться…

2

— Виктория…

Кто-то бесцеремонно трясет меня за плечо. Я резко открываю глаза и вижу перед собой пару холодных зеленых глаз. Элис, медсестра дневной смены, отдергивает руку, как будто я заразная.

— Пора просыпаться.

Из всех медсестер в Фэйрфаксе Элис хуже всех остальных. С самого первого дня она меня невзлюбила. Ей все безразлично, она бесчувственная, как полено. Как ее держат здесь вот уже столько лет, для меня загадка.

— Ты пропустила завтрак, — сообщает она едва ли не со злорадством.

Я мгновенно сажусь и стираю с глаз сон. Я еще ни разу не проспала. Ни разу. Я люблю встать и одеться до того, как медсестры начнут утренний обход.

— Вы не постучали мне в дверь.

Элис смотрит на меня с едва скрываемым отвращением.

— Я стучала. Но ты не ответила.

Я прищуриваюсь.

Врешь.

У Элис один тон — снисходительный — и три выражения лица: гнев, отвращение и презрение. Она враждебно относится к большинству пациентов, но, клянусь, она как будто задалась целью особенно унизить меня. Думаю, я самая безобидная здесь, но вы никогда так не подумаете, если судить по тем взглядам, которые она бросает в мою сторону.

Я не доверяю тебе, как будто шепчут ее тусклые зеленые глаза. Держись от меня подальше.

— Кроме того, — продолжает она, — ты здесь не первый день и должна знать, когда подают завтрак.

Мне суют под нос еще одну чашку. На этот раз нужно проглотить только одну таблетку, но Элис гораздо настырнее, чем Кейт. Она пристально смотрит мне в рот, поворачивая мое лицо влево и вправо, как будто я кукла.

Я уже готова подавиться таблеткой, когда она, наконец, отпускает меня. Ее взгляд на миг скользит к кроватке Эвелин.

— Одевайся. Я вернусь через несколько минут.

Она уходит, и я слышу, как она бормочет себе под нос:

— Это не место для ребенка.

Как только дверь захлопывается, я вскакиваю с кровати и прячу таблетку в тайнике. Затем оглядываю комнату, нет ли следов визита Уэса накануне вечером.

Я наряжалась специально для него. Я смотрю на свою пижаму и ловлю себя на том, что не помню, когда я успела переодеться. Я бегу к маленькому шкафу в углу. Мое платье висит на вешалке. Прямо под ним — мои туфли на каблуках.

Переодеваясь, я думаю о вчерашнем вечере. Все было слишком реально, чтобы быть сном. В этом нет никаких сомнений. Но у меня нет веских доказательств того, что это так.

Я иду в ванную и умываюсь. Затем поднимаю голову и смотрю на свое отражение. Думаю, мне не помешало бы скрыть темные круги под глазами жидкой пудрой и нанести на щеки немного румян.

Но я этого не делаю. Все это кажется мне мошенничеством, как будто я пытаюсь надеть чужую кожу. Как бы я ни старалась сделать это лицо своим, это мне никак не удается.

Я не знаю, что делает меня той, кто я есть.

Эвелин плачет. Я выхожу из ванной и заглядываю в ее кроватку.

Она плотно завернута в пеленки, но ее ручки сжаты в крошечные кулачки, и она потягивается. Просто удивительно, как такое крошечное существо способно так сильно на меня влиять. Одна ее улыбка, и у меня мгновенно поднимается настроение.

Ее улыбкой я могу любоваться часами.

Я быстро меняю подгузник и надеваю ей чистые ползунки. Закончив с этим, я пеленаю ее, хватаю со стола одну из бутылочек и сажусь в кресло-качалку. Я наблюдаю, как она ест, и тихонько напеваю ей детскую песенку. Она всегда смотрит на меня невероятно яркими голубыми глазами, в которых светятся интерес и доверие, и это самое главное в целом мире. Обожаю такие моменты. Ее маленькое тельце прижато к моему, и я слышу, как стучит ее крошечное сердечко. Меня это всегда успокаивает. Когда она насыщается, я кладу ее себе на плечо и легонько поглаживаю.

Через несколько секунд появляется Элис.

— Готова?

Нет, даже близко нет. Эвелин не отрыгнула. Ребенку нужно отрыгнуть, иначе его будут мучить газики. Но вместо того, чтобы это сказать, я прикусываю язык и нехотя встаю.

— Да.

Элис холодно смотрит на меня. Так, будто я какая-то мерзкая тварь.

— Раз ты проспала, тебе придется пропустить пребывание в комнате отдыха.

— Почему?

— Потому что тебе нужно к доктору.

Моя жизнь здесь течет по расписанию. И оно никогда не нарушается. Завтрак. Комната отдыха. Обед. Терапия. Ужин. Возвращение в свою комнату и немного свободного времени, потому что не успеешь и глазом моргнуть, как медсестры уже идут по коридорам, раздают лекарства и объявляют, что сейчас выключат свет.

По идее, это должно надоесть. Причем очень быстро. Но именно эти моменты вносят разнообразие в унылую рутину этого места. Помогают нам сохранить рассудок.

— Я хочу пойти в дневную комнату.

Все другие в Фэйрфаксе называют это место комнатой отдыха. Помимо приема пищи и групповой терапии, только здесь пациентам мужского и женского пола разрешено бывать вместе.

— Не сегодня. Ты пропустила отведенное тебе время, потому что предпочла отоспаться.

— Я не знала, что у меня есть расписание.

— Так я тебе и поверила.

Я упрямо стою на своем.

— Нет.

— У тебя нет выбора. Ты пойдешь к врачу.

Взгляд Элис говорит о том, что при желании она способна протащить меня за шкирку по коридору. С нее станется.

Я еще ни разу не перечила Элис. Не было причин. Но сегодня она меня довела. Я открываю рот, но, прежде чем успеваю сказать хоть слово, меня прерывают.

— Смотри! Это злопамятная женщина! — Риган, которая ходит кругами вокруг новой медсестры, подскакивает ко мне.

— Риган, что ты делаешь? — произносит Элис своим обычным каменным тоном.

Большинству пациентов этого обычно достаточно, чтобы взять себя в руки. Но не Риган. Она здешняя возмутительница спокойствия. Она появилась здесь всего два месяца назад и уже успела стать рекордсменкой по количеству попыток побега. Она делала это шесть раз.

А ведь на первый взгляд такая безобидная! Зеленые оленьи глаза, нечесаные каштановые волосы до талии. Но в глазах такой безумный блеск, будто она понятия не имеет, где находится. Иногда она носит больничные пижамы с пятнами спереди, но через несколько дней медсестры заставляют ее переодеться в спортивный костюм. В довершение ко всему она обязана носить синий браслет с надписью СКЛОННА К ПОБЕГУ — жирными черными буквами, чтобы было видно издалека.

Сегодня на ней больничная пижама.

Она достает пачку сигарет и постукивает дном пачки по ладони. И, как ни в чем не бывало, достает сигарету. Я изумленно сморю на нее. Как и Элис.

Риган лишь ухмыляется и достает зажигалку. С каждым мгновением она все меньше походит на пациентку и все больше на фокусника. Черт, как же ей удалось пронести мимо медсестер зажигалку?

Перед тем как закурить, она улыбается и вынимает сигарету изо рта.

— Извини. Я не подумала. — Она протягивает мне ту же сигарету. — Народ, кто хочет покурить?

От неожиданности все как будто проглотили языки.

— Элис? Сладкая Мамочка? Никто? — Риган смотрит на Эвелин. — А как насчет тебя, малышка?

Первой приходит в себя Элис.

— Быстро отдай. — Она выхватывает у Риган пачку сигарет и зажигалку и засовывает их в карман. — Ты же знаешь, что в помещении курить нельзя.

— Это кто сказал?

Элис указывает на сестринский пост. На стеклянной перегородке наклеен стикер: КУРИТЬ ЗАПРЕЩЕНО.

Всем известно, что курить можно только после обеда и ужина. И только на улице, на небольшом пятачке и под наблюдением медсестер. Курение внутри здания считается грубым нарушением правил. Риган это отлично знает.

— Хм. Впервые вижу. — Она поворачивается к Элис. — Ты уверена, что эту надпись не наклеили только сейчас?

— Да, уверена, — огрызается медсестра.

— Все ясно. — Риган поднимает руки в знак капитуляции. — Полегче, подруга. Только не надо на меня орать.

— Ты должна соблюдать правила, как и все остальные, Риган, — говорит Элис. Похоже, она нервничает. Она то и дело бросает опасливые взгляды на Риган, как будто перед ней дикое животное, готовое напасть.

— Как же меня достали все эти ваши правила! — сетует Риган.

— Пожалуйся на них своему врачу, — парирует Элис.

— Ты всегда так говоришь. — Язвительность и мрачная ухмылка испаряются с лица Риган. Теперь она по-настоящему зла. Эта девица заводится из-за любой мелочи. — Врачи ничего не делают!

— Ты всегда можешь уйти.

— Я не могу уйти, потому что, как говорит мой врач, я «представляю опасность для себя и окружающих». — Со злобной ухмылкой на лице Риган смотрит прямо на меня. — Послушай, у тебя ведь есть опыт по этой части?

Я отступаю на шаг, затем еще на один. Лишь бы подальше от этой девицы. Вытянув руки, Риган делает шаг в мою сторону.

— Дай мне подержать ребенка, Сладкая Мамочка.

Я пячусь назад. Она наступает на меня.

— Да ладно, — насмешливо говорит она. — Или ты мне не доверяешь? Я хорошая няня. Обещаю, все будет как надо.

Риган смотрит мне прямо в глаза и вздыхает.

— Ладно, проехали. С тобой скучно.

Она медленно пятится. Похоже, она закончила устраивать сцену. Но она быстро выхватывает у Элис сигареты и бежит по коридору. Ее хохот шлейфом тянется за ней.

— Поймай меня, старая карга! — кричит она.

У Элис такой вид, будто она готова убить ее на месте. Она хватает рацию, прицепленную к карману, и зовет на помощь.

— Оставайся здесь, — говорит она мне, а сама бросается вдогонку за Риган.

Я смотрю, как она исчезает за углом.

Я поворачиваюсь в сторону коридора. Похоже, почти никто не обратил внимания на эту сцену. Какая-то женщина высунула голову из своей комнаты и, поглядев по сторонам, снова захлопнула дверь. Обычное явление.

Если Элис думает, что я останусь здесь и буду ее ждать, то она заблуждается. Ее приказ оставаться на месте пробуждает во мне еще больший дух сопротивления.

Держа на руках Эвелин, я спешу по коридору.

Мимо проходит социальный работник. Она разговаривает с одной из самых юных пациенток женского отделения. На вид девушке не больше восемнадцати. У нее испуганный вид.

Она слишком молода, чтобы быть здесь. Меня так и подмывает схватить ее за плечи и сказать, чтобы она поскорее убиралась отсюда. Пока у нее еще есть шанс.

Я ускоряю шаг и оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что все в порядке. Элис по-прежнему нигде нет. Впереди двери женского отделения, как всегда, закрыты. Чтобы пройти через них, нужен пароль. Я пару секунд паникую, но сквозь стекло вижу, как медсестра набирает код. Я замедляю шаг и смотрю в окно справа от меня, делая вид, что любуюсь видом. Она проходит мимо меня, и как раз перед тем, как дверь вот-вот захлопнется, хватаю дверную ручку.

Я уверенно захожу в свое отделение, как будто быть без сопровождения медсестры — это совершенно нормальное дело. Медсестра за стойкой регистрации даже глазом не моргнула, а та, которая сидит слева от меня, уткнулась носом в любовный роман. Начнись здесь пожар, она бы даже не заметила.

Дневная комната — самая большая комната в Фэйрфаксе. Здесь повсюду расставлены столики и всегда полно пациентов. Она могла бы выглядеть и поярче, и поуютней, но нет, стены здесь выкрашены в уныло-белый цвет. На противоположной стене висит одна-единственная картина — горные вершины на фоне заката. Похоже, она висит здесь с того дня, как это заведение только открыло свои двери. Вдоль левой стены тянется ряд окон. Жалюзи открыты, и внутрь льется солнечный свет, поэтому здесь не так уж уныло.

Помимо столовой, это единственное место, где мужчины и женщины собираются вместе. В больнице мы постоянно чем-то заняты — то сеансы, то терапия, то мероприятия, то прием пищи. Все виды занятий выложены перед нами, и мы должны лишь протянуть руку и взять их. Если же вы решите пойти в свою комнату и побыть в одиночестве, можете навсегда расстаться с мечтой покинуть это место. Медсестры будут стучать в вашу дверь каждые пять минут, чтобы «проверить, как вы там».

Стол, за которым я обычно сижу, пуст, и я спешу к нему.

Телевизор включен, но звук поставлен на минимум, а в нижней части экрана тянутся субтитры. Большинство из нас тратят время на просмотр ток-шоу, где женщины сидят за столом и «обсуждают» темы, но, на мой взгляд, это просто постоянный ор. Мы смотрим игровые шоу. Смотрим мыльные оперы. Смотрим новости. Мы смотрим все и вся, лишь бы не зацикливаться на собственных проблемах.

Не так давно эта комната была моим любимым местом в Фэйрфаксе. Я ходила по ней кругами, время от времени останавливаясь, чтобы Эвелин могла выглянуть наружу. Когда она плакала и капризничала, я напевала ей колыбельную.

Но теперь ни один уголок этой комнаты я не назову моим любимым. Я вижу, что это на самом деле. Тюремная камера. Да, она в оборках и рюшах, чтобы создать впечатление свободы, которой тут на самом деле и не пахнет. Эвелин на моих руках начинает ерзать. Я нежно поглаживаю ее по спинке и быстро целую в щеку.

Входные двери распахиваются. Люди все время приходят и уходят, а я обычно не обращаю внимания. Но сегодня я поднимаю голову и вижу, как входит мужчина. Он приносит с собой свежий воздух. Его порыв проносится по комнате, отчего по моей коже пробегают мурашки. Он идет, засунув руки в передние карманы брюк. Сначала я не обращаю на него внимания. Но затем он поворачивается и смотрит прямо на меня.

Мое сердце застревает в горле.

Это тот самый мужчина, в которого Уэс превратился вчера вечером. Я сажусь прямо. Он быстро моргает. Его брови сходятся над переносицей. Он смотрит с недоумением на меня, и я не знаю почему.

Медсестра за стойкой регистратуры здоровается с ним, но он не смотрит в ее сторону. Пациенты и персонал — взоры всех до единого прикованы к нему. У всех одна и та же мысль: почему он здесь?

На лице медсестры, что сидит за стойкой регистратуры, появляется растерянная улыбка.

Взяв бейджик посетителя, он записывает в тетради свое имя. Хотела бы я быть рядом с ним. Я хочу дать имя этому великолепному лицу.

С тех пор как я попала в Фэйрфакс, я научилась наблюдать за людьми. Главное, делать это незаметно. В таком месте нехорошо быть застуканным. Нет, нужно просто украдкой поглядывать, раз за разом. Мне этого обычно достаточно, чтобы создать историю жизни человека.

В лице этого мужчины я вижу силу. Власть.

Опершись локтями о стойку, он наклоняется ближе к медсестре. Она новенькая. Буквально на прошлой неделе закончила недельный курс подготовки. Как же она пялится на него! Я уже вижу: она отдала бы ему все, лишь бы он продолжил разговаривать с ней.

Он что-то говорит, и она качает головой. Я пытаюсь читать по ее губам, но она говорит слишком быстро. Затем незнакомец улыбается ей. Улыбкой, от которой глупеют даже умные женщины.

Медсестра вздыхает и в знак поражения опускает плечи. Затем украдкой оглядывается через плечо, чтобы убедиться, что никто не смотрит, наклоняется над стойкой и указывает прямо на меня.

Мужчина смотрит в мою сторону. Его взгляд полон решительности. И силы.

Оттолкнувшись от стойки регистратуры, он идет в комнату отдыха. У него уверенная походка, как будто каждый свой шаг он завоевал в упорной борьбе. Подбородок гордо приподнят, глаза смотрят прямо на меня. Мои руки начинает бить дрожь. Кровь отливает от кончиков пальцев рук и устремляется к кончикам пальцев ног. Мое сердце бухает, как барабан.

Бум-бум.

Бум-бум.

Бум-бум.

Каждый новый удар громче предыдущего. Вскоре мне уже кажется, что все в комнате слышат стук моего сердца. Мужчина останавливается прямо перед моим столом. Я прижимаю к себе Эвелин и откидываю голову назад, чтобы встретиться с ним взглядом. Клянусь, это удар прямо в сердце.

— Могу я сесть, Виктория?

Откуда ему известно мое имя? Я отчаянно пытаюсь понять, что происходит. Неужели меня кто-то разыгрывает? Я оглядываю комнату — вдруг из-за угла выскочит кто-то из докторов и скажет, что это всего лишь проверка.

Я не отвечаю, и тогда он приподнимает бровь и садится напротив меня. Затем кладет руки на стол и переплетает пальцы. Они большие, грубые, с мозолями. Ногти неаккуратно подстрижены. Мой желудок скручивается узлом. Я помню эти руки, они держали меня прошлой ночью. Не руки Уэса. Вот эти.

Мы сидим молча, но что именно я должна сказать? Как мне начать разговор с незнакомцем? Я не знаю.

Он пристально смотрит на Эвелин. Затем его взгляд скользит с моей дочери на меня. Я беру Эвелин так, чтобы ее головка лежала у меня на груди, и нежно поглаживаю ее по спинке.

— Извините, мы знакомы? — Мой голос звучит твердо, но вежливо.

Он наклоняет голову набок и смотрит на меня из-под ресниц. Черный изгиб бровей подчеркивает его глаза.

— Я — Синклер.

Я молча смотрю на него. Я знаю, он ожидает, что я его узнаю. Но нет. Мы с ним никогда не встречались. Не считая прошлой ночи.

— Синклер Монтгомери, — уточняет он.

Это ничего мне не говорит. В ответ я лишь пожимаю плечами. Он закрывает глаза. Его губы сжимаются в ровную линию. Я не знаю его, но боль и досада этого человека очевидны. Я бы рада ему помочь. Но как? Я не могу помочь даже самой себе.

— Ты не помнишь меня, — говорит он. В его голосе нет ни гнева, ни обиды, но в его глазах буйство эмоций. Для меня это уже слишком.

— А я должна?

Его губы растягиваются в грустной улыбке.

— Да. Должна.

Это безумие: кто-то смотрит прямо на вас, и в его глазах мелькают тысячи воспоминаний. Вещи, которые вы даже при самом огромном желании не в состоянии вспомнить.

Безумные и ужасные.

— Ваше имя мне не знакомо, — тихо говорю я. Мой язык как будто слишком велик для моего рта, и все, что я скажу, будет звучать жалко.

Синклер.

Его имя Синклер.

С его внешностью и пристальным взглядом это имя удивительно ему подходит. Он улыбается мне. Улыбка медленно расплывается по его лицу, как будто он знает, о чем я думаю.

— Я знаю, что ты меня не помнишь. Вот почему я здесь, — говорит он. — Нам есть что наверстать.

Это кажется слишком… невероятным. Я еще крепче прижимаю к себе Эвелин.

— Вы меня не обманываете? — шепчу я.

Он наклоняется вперед.

— С тех пор, как мы познакомились, я ни разу не солгал тебе, — заявляет он.

— И давно мы знакомы?

Он сглатывает, и я вижу, как дергается его кадык.

— Два с половиной года.

В моих глазах отражается сомнение. Синклер вздыхает.

— Я знаю, что ты мне не веришь.

— Вы правы, — признаю я. — Не верю. Я здесь уже три года. Мы никогда не встречались.

Синклер хмурится. Его взгляд пару мгновений скользит по комнате и снова останавливается на мне.

— Три года? Ты здесь не три года.

Я, разинув рот, смотрю на него. Я готова твердо заявить, что я права. Кому как не мне знать, как давно я здесь, но, копаясь в воспоминаниях о Фэйрфаксе и возвращаясь к началу, я мало что понимаю. Разве все это было в… 2011 году?

Я начинаю злиться. Какой толк от памяти, если она не работает? Я закрываю глаза и растираю висок. Когда же я снова смотрю на Синклера, его лицо смягчается, как будто он видит кирпичную стену, в которую упирается мой разум.

— Ты здесь всего шесть месяцев.

Меня так и подмывает возразить ему. Мне нужны холодные, неопровержимые факты, но у меня их нет. Три года. Я провела здесь целых три года, и если мы якобы такие хорошие друзья, то почему он не приходил раньше? — спрашиваю я.

— С тех пор, как ты здесь, я стараюсь навещать тебя каждый день. — Его губы сжимаются в ровную линию. — Но каждый раз я получал отказ.

— И ты думаешь, что я в это поверю?

— Спроси любую медсестру. Посмотри вчерашний список посетителей, и позавчерашний, и за день до этого. Ты увидишь мое имя на каждой странице.

Я сглатываю застрявший в горле комок.

Мне никто не говорил ни про какие визиты. Меня душит гнев. Разве не мне самой решать, кто может, а кто не может меня навещать?

— Клянусь, я не лгу тебе. — И прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он говорит дальше: — Ты помнишь, что произошло?

Я хмурюсь.

— Вы о чем?

— О твоем прошлом, — прямо говорит он. — Ты помнишь?

Он терпеливо ждет моего ответа. У меня учащается пульс.

— Нет.

— А я помню. — Его голос становится хриплым. — Я могу помочь тебе… если ты не против.

Его предложение и опасно, и соблазнительно. У меня нет доказательств, но я верю, что он знает мое прошлое. Он — его часть.

Я смотрю на стол. Его поверхность покрыта тонким слоем пыли. Я четкими печатными буквами пишу свое имя.

ВИКТОРИЯ.

ВИКТОРИЯ.

ВИКТОРИЯ.

Я ничего не вижу. Просто ряд букв, составленных вместе. Этот человек утверждает, что знает меня, и я невольно задаюсь вопросом, что он видит за моим именем.

— Почему вы думаете, что я вам поверю?

— Ты и моя сестра были когда-то лучшими подругами.

— Были?

Он кивает. Видно, что он колеблется.

— До того, как все случилось.

Он больше ничего не добавил. Неужели это все? Я с трудом подавляю в себе желание протянуть через стол руку и, схватив его за воротник рубашки, потребовать, чтобы он выложил все, как было.

Но вместо этого я просто говорю:

— Тогда почему она не приходит?

— Вначале она пыталась, но, как и меня, ее не пускали.

Сколько же людей не смогли увидеться со мной? Был ли на самом деле такой список? Чья это идея, Уэса или моей матери? Или, может, за этим стоят мои врачи?

— Почему ей не разрешали навещать меня?

Он грустно улыбается мне.

— Потому что это она привезла тебя сюда.

В тот день, когда меня привезли в Фэйрфакс, я помню, как захлопнула за собой дверцу машины и, заслонив ладонью от света глаза, посмотрела на здание. Я помню, как схватила с автомобильного кресла Эвелин. Помню, как подписывала документы о приеме и думала про себя, что, если другие здесь для того, чтобы лечиться, то я здесь для того, чтобы отдохнуть.

Я не помню, чтобы меня кто-то сопровождал.

Похоже, Синклер хочет мне что-то сказать. Он то открывает рот, то закрывает его снова. Его глаза полны воспоминаний. Есть ли в них я?

— Виктория! Что ты здесь делаешь?

Элис. Звук ее голоса подобен скрежету гвоздя по классной доске. Как долго я здесь сижу? Когда она подходит, я вскакиваю со стула. Она смотрит на нас двоих и, наконец, фокусирует взгляд на мне.

— Я велела тебе подождать в твоей комнате. — Не дождавшись ответа, она сурово смотрит на Синклера. — Мистер Монтгомери, вам нельзя здесь находиться. Кто вас впустил?

Синклер встает и, словно башня, возвышается над Элис. Уголок моих губ подергивается, но я борюсь с улыбкой. Приятно наконец-то увидеть, как кто-то стоит лицом к лицу с этой женщиной и не робеет под ее хмурым взглядом.

Он указывает на медсестру за стойкой регистратуры. Та, похоже, готова дать стрекача.

— Она.

— Вообще-то, вам нельзя здесь находиться. Вы должны уйти.

Еще нет. Нет, не сейчас. Впервые за долгое время я чувствую, что кто-то на моей стороне. Я не готова отпустить это чувство.

Эвелин начинает хныкать. Я делаю шаг к Синклеру, но Элис встает между нами. Я спокойный, терпеливый человек, но в этот момент я хочу отпихнуть ее в сторону. Пусть ощутит в себе тот же страх, который она мстительно вселяет в меня каждый день.

Синклер протягивает руку. Его большая ладонь мягко касается моего плеча. Всего на секунду, потому что он тотчас отдергивает ее, но его пальцы все же коснулись моей руки.

— Я скоро вернусь. — Прежде чем повернуться и уйти, он смотрит мне в глаза и тихо говорит: — Если ты никогда не вспомнишь о нас двоих, ничего страшного. Зато я буду помнить всегда.

Сказав это, он уходит.

Элис ведет меня к стойке регистратуры. Она разговаривает с новой медсестрой, явно выговаривая ей за то, что та впустила Синклера. Я пользуюсь моментом, чтобы взглянуть на список посетителей. Его почерк неразборчив, но я отчетливо вижу буквы С и M. Я перехожу к вчерашнему списку и позавчерашнему. Я продолжаю изучать списки, до начала месяца. Его имя есть на каждом листе.

Синклер Монтгомери не солгал.