Мой сводный секрет

Кайя Сэнд

– Он ведь позвонит, да? Ну да, ну да – отвечает мне тест. Двумя ярко-алыми полосками, вынося мне приговор. Беременна. Мы живём в одном доме, мы каждый день завтракаем на одной кухне. Месяц назад нас свёл случай, судьба, злой рок. В ту ночь мы не знали, что наши родители поженятся. А сейчас – она носит под сердцем ребенка. Моего ребенка.

Глава 3

Эля

Белый прижимается ко мне, не отпускает. Точно так же, как тогда на кухне. В его квартире-студии, когда я пыталась приготовить что-то из виноградного сока. Нарезала апельсины, сгорала от неловкости.

А сейчас сгораю от злости.

Бью парня по ладоням, выворачиваюсь из захвата. Отхожу на два шага, ближе к лестнице. Если снова полезет обниматься — побегу вниз, к гостям.

— Хватит, — прошу, потому что во мне не остаётся сил бороться. — Просто не лезь ко мне, Белый. Было и было, я всё уже забыла.

— Не забыла, — он улыбается, знает, что прав. А если забыла, так я напомню, — делает маленький шаг ко мне. — Как я заплетал тебе косички, — ещё один, почти незаметный. — А лучше момент, когда они растрепались.

— У меня парень есть. Всё, опоздал. Я месяц не ждала тебя у телефона.

Ждала, на самом деле. Сжимала в руках мобильник, посматривала на тёмный экран. И постоянно проверяла, не отключила ли случайно звук.

Знала, что он не позвонит. После такого обычно выбрасывают из головы случайные знакомства и живут дальше. И я жила. Просто с телефоном в руках.

Первые две недели, после этого другие заботы появились. И Белый больше не входит в список приоритетов.

— Парень? Помнишь, что я тебе тогда сказал?

Помню, каждую секунду того вечера помню. От момента, когда он подошел ко мне на танцполе к тому, когда мы за руки шли по ночному городу. И слова его, конечно, тоже помню.

— Так он и втащить может. Не лезь ко мне.

— Видел я твоего Санька, Эль. Хиляк, не дотянется со своими ударами. Я не лгал, собирался позвонить. И позвонил бы, если бы телефон не посеял. Но не через Давида же было номер узнавать.

— Не приплетай сюда моего отца! И шантажировать не смей, что ему всё расскажешь. Он военный, у него ружьё есть. И ты больше пострадаешь.

По-детски прикрываюсь папой, используя как щит. И лгу ведь, в такой ситуации на меня все шишки посыплются. И увернуться будет сложно.

Но Белый кивает, слабо принимая угрозу. Не перестает улыбаться или оттеснять меня к стене. Словно на него совсем не действуют слова.

— Слушай, нам было хорошо, но мне больше не интересно. Я тебе всё сказала.

Интересно, даже слишком. Этот парень из тех людей, кто одним видом притягивает взгляд. Сначала татуировками, кажется, что с детства забиваться начал. Потом коренастой фигурой, широкими плечами и этими невозможно длинными пальцами.

А после добивает ямочками на щеках, как финальный гвоздь в остатки моего разума.

И скучала я по нему, даже слишком. Так не скучают по незнакомым парням. А мне с ним было хорошо. Могла быть хорошей-плохой девочкой Эммой, которая не думала о будущем.

Просто жила моментом, наслаждалась.

— О, вот ты где прячешься, — тётя поднимается к нам, ставя точку в разговоре. — Там сейчас всё уже начинается, гостей собирают у арки. О, Эр…

— Дина, ещё раз спасибо вам за помощь. Очень признателен, все дела. А вы не подскажете…

Белый уводит тетю, пока я глупо моргаю им в след. И что это было? Испугался, что я сейчас начну рассказывать, как гость со стороны Софи приставал ко мне?

Всё равно, главное у меня есть время прийти в себя. Переплести косички прямо в коридоре, пригладить край платья. И отдышаться, сжимая перилла пальцами. Кондиционер бьёт прямо в лицо, а я жадно вдыхаю холодный воздух.

У меня отец женится.

Предстоит знакомство со сводным братом.

А я всё не о том думаю.

О Белом, которого не ожидала больше видеть. Он был моим секретом, которым делятся только с подругой. На девичнике, под покровом ночи и когда состояние «позвонить бывшему». Ну или рассказать о том, как я измену бывшего переживала.

С кем.

— Эмма, ну ты идешь? — Саша стоит на первом этаже. Ждёт, пока я спущусь за ним. — Все уже занимают места поближе к арке.

— Иду. Не трогай меня.

Рычу на него, но застываю. И сама хватаю парня за ладонь. Она едва потная от жары, хочется вырвать и вытереть о ткань. Но лишь крепче сжимаю. Мне сейчас нужна хоть чья-то поддержка. И вид нормальных отношений.

Чтобы ни отец не догадался о лжи, ни Белый.

Второй меня волнует больше всего.

Чтобы он оказался дальним родственником какого-то дальнего друга Софи. И мы увиделись, максимум, на фарфоровой годовщине свадьбы.

Почему-то я не сомневаюсь, что Софи и отец протянут столько вместе. Они выглядят действительно счастливыми, светятся. И приносят друг другу клятвы.

Впервые вижу, чтобы отец волновался. Говорит четко, выправка военная. Но сглатывает в перерывах и не сводит взгляда с невесты. Это мило, на самом деле.

А меня тошнит.

Но это из-за токсикоза, который стараюсь подавить. Ищу глазами официанта с напитками. Говорят, что лимон помогает в таких делах.

Мне поможет только дар от Господа в виде мозгов.

— Горько!

Кричу громче всех, хлопая в ладоши. Поддерживаю общее веселье и отсчитываю время, когда можно будет вернуться домой.

Переодеться в мягкую пижаму, найти баночку мороженного. И включить мелодраму.

Классический набор депрессирующей девушки.

— Эль, давай поговорим, — Саша предлагает, когда утихают поздравления.

Да что же все сегодня разговорчивые такие.

Мне тишина нужна, голова кружится.

А все лезут.

— Не о чем говорить, Саш. Мы всё обсудили, когда ты собирал вещи на улице. Если не хватило, то ты приезжай с чемоданом. Я повторю.

— Я понимаю, что ты сейчас бесишься.

Бесишься и перебесишься.

Саша этого не говорит, но по тону ясно. Я должна простить, случайность же. Парень уверял, что это только один раз было. И мне пару грехов приписал, что я пилила вечно и с ним почти не была.

Мне девятнадцать, в конце концов, я пилить ещё даже не научилась.

— Ты остынешь и поймешь, что ничего страшного не произошло. Ну ошибся я, не конец света.

— Потом поговорим, только умолкни.

Обрываю его, когда отец с новоявленной мачехой приближаются. Софи сжимает свадебный букет, кивает на поздравления. И касается моего плеча.

— Эмма, всё хорошо? Ты бледная. Давид, может её в спальню увести? — оборачивается к отцу в поисках поддержки. — Воды?

— Всё хорошо, — запихиваю эмоции и самочувствие подальше в душу, стараясь улыбаться широко. — Просто душно что-то. Я плохо жару переношу.

— Сказала девочка, которую я в полдень в Египте не мог в номер загнать.

Отец, по-доброму, смеётся, но я вижу беспокойство на дне серых глаз. Внимательно осматривает, сканирует. Ищет причины, что с его дочкой не так.

Всё не так, пап.

Но я пока не решаюсь тебе рассказать.

— Ты с Эриком уже познакомилась? — Софи оглядывается в поисках сына. — Нехорошо получается, что ещё не представили вас. Сейчас исправим. Эрик!

Делаю вдох и готовлюсь узнать, как мой сводный брат выглядит.

Эрик

Под руку увожу Дину подальше, оглядываюсь на паучка.

Ну как невовремя.

Я бы с удовольствием остался с ней. Послушал на счет парня, привел аргументы, доказывающие, что этому Саньку и моему паучку не по пути.

Не пара они. Как в море корабли нужно им расходиться.

— Так что тебе подсказать? — Дина стучит каблуками по лестнице.

Ах, да.

— Познакомился с Эммой, — говорю и быстро тяну ее тетю за собой. — Эмма тоже в этом доме живёт?

— Эмма живёт с Санькой, они снимают квартиру, — вываливает неприятные сплетни Дина. — Давид, в общем, не против, но считает, что рановато, сам понимаешь.

— Конечно, рановато, — согласно киваю. — Сколько ей лет?

— Девятнадцать нашей девочке.

Ага. Младше меня на год.

И живет с каким-то там Санькой. Непорядок.

Я-то сюда переезжать собрался.

— Эрик, там церемония начинается, идём скорей, — теперь уже Дина тянет меня по залу к рядам белых стульев.

Сажусь.

И всю церемонию глаз не свожу с паучка. И мужской руки, заброшенной на спинку ее стула.

Она же этого Саньку прямо в кровати с той белобрысой очкастой девицей застукала, и что, так просто простила?

Что-то тут нечисто.

Смотрю на платформу, где мама и Давид обмениваются клятвами — вот кто счастливые люди, забили дом народом и на глазах сотни человек в любви друг другу признаются.

Такие широкие жесты подросткам свойственны. Либо по уши влюбленным людям, которые на десятки лет назад в юность вернулись, заново переживают первую любовь.

— Горько! — громко, на весь зал кричит паучок, она сейчас ладошки отобьёт, с таким ожесточением хлопает.

И бледная, как стена, на радость ее гримаска меньше всего похожа.

Влюбленные меняются целомудренными поцелуями в щеку. Народ поднимается с мест, и я тоже встаю.

Пробираюсь к паучку.

Но меня опережает пронырливый Саня, от стульев тянет Элю ближе к железной витиеватой решетке, отгораживающей коридор.

И там, среди цветов, с умным видом что-то втирает ей.

На полпути торможу себя. Подойду сейчас — и не удержусь, а портить маме свадьбу — последнее, чего бы мне хотелось.

Резко разворачиваюсь, глазами выискиваю белый мамин костюм и пробираюсь сквозь толпу.

— Давид, — протягиваю руку, пожимаю широкую ладонь. — Желаю всем нам через пятьдесят лет собраться в этом же доме на золотой свадьбе.

— Ну, до ста лет мы с Давидом вряд ли доживём, — мама смущается, прижимает к себе букетик. — Что скажешь, Давид?

— Нет ничего невозможного, — он скупо улыбается. От глаз разбегаются морщинки. — Ты прав, Эрик. Держим курс на золотую свадьбу.

— Отлично, — одобряю. — Кстати, — оглядываюсь, машу рукой на паучка. — Заметил, что вон той девушке не очень хорошо. Вырвало ее, — привираю. — И бледная. Все симптомы ротавируса, как на ладони. Но я, конечно, не врач, — быстро добавляю, когда их лица испуганно вытягиваются и мысленно даю себе затрещину — не перегибай, Эрик. — В общем, как-то она болезненно выглядит. И родителей ее что-то не видать, позаботиться некому, да уж, бедная. Ладно, я сбегаю быстро поем, голодный, как волк, — тараторю и чмокаю маму в щеку.

Смешиваюсь с толпой.

Расчет не подвёл — молодожены торопятся к паучку.

Стягиваю со стола тарелку с нарезкой, из-за колонны наблюдаю, как они подходят. Жую сыр.

Врать плохо, но я почти правду сказал. Эля бледная и взгляд такой, словно она на необитаемом острове оказаться мечтает, вдали от всей свадебной суеты.

Немножко волнения за паучка не повредит. А ещё лучше — если Давид поймет, что на Саньку полагаться нельзя. И по-военному сухо и кратко отдаст приказ: собирай-ка вещи, дочь, и возвращайся домой.

Они разговаривают, я ем сыр.

— Эрик! — оглядывается на зал мама и взмахивает рукой.

А знакомство в мои планы пока не входит, у Эли вид терминатора, чем-то ей не угодило мое имя.

Отступаю за колонну, скрытый от обзора жую нарезку. На такой жаре обычно кусок в горло не лезет, но я, оказывается, волнуюсь.

Ещё и оркестр что-то трагичное играет.

Народ понемногу рассасывается, выходит в сад, где в белых шатрах накрыты столы. Убеждаюсь, что угрозы в виде мамы и Давида на горизонте нет.

И рулю на улицу.

Паучок стоит на крыльце.

И опять рядом вертится Саня — залитые лаком волосы, строгие брюки, в черные туфли, как в зеркало можно смотреться.

И рубашка. Торжественно-белая.

Мама надеялась, похоже, что я приоденусь, как Саня.

— Позвольте, — ввинчиваюсь между ними, на полуслове обрывая рулады Санька. — Эля, на минуточку.

Пользуюсь ее заминкой и быстро переплетаю наши пальцы, веду девушку по ступенькам вниз.

— Ты что себе позволяешь? — спокойно интересуется она, а сама от гнева трясется вся. — Слушай, это свадьба моего отца. И скандалы здесь не нужны. Но если ты ещё раз…

— Я с тобой согласен полностью, — оттесняю ее с солнцепёка на травку, в тень деревьев. — Сам скандалы на дух не переношу. Просто, Эля, раз уж мы встретились, — подталкиваю ее к раскидистому толстому дубу. — Давай мириться. Я о тебе думал. Постоянно.

— Мы не ссорились, — она складывает руки на груди. — Было и было, Белый. У каждого своя жизнь. Ты сюда на праздник пришел — иди празднуй.

— Пришел на праздник, но увидел тебя. Давай, — подхожу ближе. — Уедем сейчас? Скоро жара спадет, посидим где-нибудь в кафе или на набережной.

— Зачем?

— Всё обсудим.

— Про утрату твоего телефона будем разговаривать? — она упирается ладонью мне в грудь, обозначая, что ближе подходить не надо.

— Будем разговаривать о чем хочешь, — заверяю.

Вижу на ее лице сомнение, она думает.

Терпеливо жду, вспугнуть боюсь.

И не объяснить ведь ей, что нам срочно надо уезжать. Свадьба родителей — не то место, для откровения о том, что мы теперь сводные.

Эля кусает губы.

И когда я уже уверен, что она вот-вот согласится, случаются сразу две ужасные вещи.

Первая — я вспоминаю, что у меня сломана машина, и нам не уехать.

Вторая — у меня за спиной раздается голос маминой подруги Леночки:

— Детки-конфетки, о чем тут шушукаетесь?