Время убивать

Кайл Иторр, 2009

Год 457 эры Христовой. Ослабевшая от внутренних раздоров Империя на краю гибели, ибо к рубежам ее подступает орда, которую ведет сам Бич Божий, не ведающий жалости Аттила. И лежать бы ей в руинах, не мелькни в одной голове черная мысль об устранении опасности… не совсем достойным и честным способом. Фэнтезийно-историческое повествование, лишенное элементов фэнтези и на историческую достоверность не претендующее.

Там, где прошел страх, останусь только я!

Фрэнк Херберт «Дюна»

Убить легко.

Немало есть в человеческом теле мест, поражение которых приведет к смерти. Еще больше — к смерти немедленной. И уж разновсякого оружия человек создал вполне достаточно, чтобы быть убитым не раз и не два. Даже если не считать оружием его собственные руки.

Убить легко. Убивать — сложнее.

Убивая, надо уметь, посметь взглянуть в глаза умирающему. Чтобы ВИДЕТЬ миг перехода последней черты. Чтобы быть уверенным, что он умер. Что он уже не вернется оттуда и не сделает то, чего не должен был сделать.

Убивать — сложнее.

Пусть даже не обязательно при этом стоять рядом с жертвой…

Нет, «жертва» — неверное слово. Жертва — это беспомощное тело, привязанное к алтарю; это выщербленный кремневый нож или золотой серп, вспарывающий грудь, чтобы добраться до сердца; это возносимый богам молебен, обеспечивающий добрый урожай и благоденствие края… Жертва — это уже не личность, это лишь средство. Средство достичь чего-то, некоей цели.

Я же — я имею дело не со средствами, а как раз с целью. Целью, которую должен поразить — и УВИДЕТЬ, удостовериться, что она поражена.

Целью, которую надлежит устранить.

Так говорят те, кто поручает мне такую работу. Они опасаются называть по имени Смерть и Ее проявления. И правильно опасаются — сама собой Смерть не приходит никогда, однако память у Нее неплохая, и поминающих Ее всуе Она привечает так, что даже меня, даже подобных мне такое не вдохновляет…

«Устранить» — коротко, ясно и безопасно. Для них.

Они так полагают.

Они полагают, будто Смерти не дано видеть за словами истинный их смысл… Смысл, простой, как сама смерть.

Впрочем, я могу назвать смерть — смертью и убийство — убийством. Потому что я вижу, смею и умею видеть Ее появление. Видеть Ее появление в глазах своей цели. И для этого — нет нужды наклоняться над остывающим телом, нет нужды видеть в пустых глазах искаженное отражение себя самого… Незачем даже на него смотреть.

Смотреть и видеть — далеко не одно и то же. Смотрят — глазами, видят же… нет, не так. Смотрят — НА что-то, видят — НЕЧТО.

Я могу назвать смерть — смертью, потому что вижу Ее. Потому что в этот момент, в момент появления Смерти — умирает не просто моя цель.

Умираю — я.

Умирают всякий, кто видит Ее — и тот, к кому Она является, и тот, кто за этим наблюдает. Моя цель — и я сам…

* * *

— Он не придет. Не осмелится.

— Не осмелится — не придти. У него нет выбора. Впрочем, разве есть он у нас?… Мы нужны ему не больше, чем он — нам.

— Diavolo, но и не меньше!

— Не буди лиха, Констанций! ЭТОГО звать тут не стоит. Особенно — тут, aye…

— Хорошо, Вельма, прости… Чшш! Слышишь?

Шорох листьев где-то вдали. Молчание.

— Показалось…

— На вашем месте я бы не оборачивался, господа хорошие.

Дернувшаяся рука мужчины застывает, не успев дотронутся до рукояти меча. Женщина вздрагивает, потом усмехается.

— Кое на что ты еще годишься, Призрак. Признаю. Ну, коль ты все же явился, дело тебя заинтересовало.

— Почему нет? Свободная ночка у меня есть, выслушать ваши условия я могу. А там посмотрим.

— Условия простые: нам необходимо, чтобы один человек прекратил земное существование. В средствах ты не ограничен, а вот время, к сожалению, поджимает. Несколько дней, не больше.

Молчание. Перекатывающиеся в руке кубики игральных костей.

— Имя.

— Аттила. Владыка гуннов Аттила.

Перекатывающиеся в руке кубики игральных костей. Шелест ветра.

— Бич Божий, значит… Я не уверен, что соглашусь.

— Решать тебе. Цену называть — тоже тебе. Решить нужно сейчас, цену назовешь по завершении работы. Я заранее согласна. Могу даже расписку дать, если хочешь.

Шелест ветра. Нарочито громкое чавканье влажной глины под босыми ногами.

— Это последнее мое дело, Вельма. Давай расписку.

Свет чадящего факела выхватывает из темноты тощую, грязную руку, потянувшуюся за вынырнувшим из складок одеяния женщины клочком пергамента. Закованная в кольчужную перчатку лапа Констанция перехватывает запястье Призрака.

Конец ознакомительного фрагмента.