Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Коллектив авторов, 2022

Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель – увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России. Первая часть настоящей антологии знакомит читателя с текстами по теории, давшими импульс «казусному» направлению в современной отечественной историографии, а вторая часть – с напечатанными в первых пяти номерах альманаха исследованиями. Эти работы помогают проследить, как применяются и развиваются методологические принципы, сформулированные Ю. Л. Бессмертным и другими авторами «Казуса». Книга положит начало новому проекту издательства «НЛО», посвященному микроисторическим исследованиям.

О. Е. Кошелева

«Микроистория»: несколько слов к читателю новой книжной серии

Молодой историк Михаил Николаевич Покровский (1868–1932) в октябре 1895 г. впервые читал лекцию слушательницам Высших женских курсов. Темой он избрал «Киево-Печерский патерик» — сборник житийных рассказов о монахах киевского монастыря XI–XIII вв. Выбор был не случаен — это единственный русский памятник столь ранней эпохи, из которого можно было узнать о жизни людей того времени — с удивительным количеством бытовых подробностей в сочетании, однако, с «религиозной фантастикой» («чертями и ангелами»). Курсистки слушали с интересом, тем не менее Михаил Николаевич остался собою недоволен: он говорил «не то, что нужно». Политическая сознательность и уже начавшееся увлечение марксизмом подсказывали ему, что необходимо иное — рассказ о закономерностях исторического развития, о причинно-следственных связях, которые помогут понять его слушательницам происходящее сегодня в стране и обществе^[1]. С этих пор Покровский посвятил себя именно такой истории, став ведущим историком-марксистом в Стране Советов.

Этот случай иллюстрирует банальную истину о том, что история, преподносимая читателям историками-профессионалами, бывает разной, зачастую она не совпадает с ожиданиями ее «потребителей», не вписывается в их представления об устаревшем и новаторском. Поэтому, открывая новую серию книг под названием «Микроистория», читателя необходимо прежде всего ввести в курс дела: здесь будут публиковаться отечественные и зарубежные исторические труды, которые придутся по сердцу любителям прошлого как такового, с его вкусами и запахами, предрассудками и пристрастиями, радостями и страданиями, то есть со всем тем, чем в полной мере обладает художественная литература, но о чем, как правило, умалчивают исторические сочинения.

Свойство прошлого — всегда оставаться загадочным, ведь его уже нет, и потому его невозможно увидеть отчетливо, исследователям приходится до крайней степени напрягать зрение, прибегать к увеличительным стеклам, чтобы рассмотреть его детали, различные мелкие события и ничем не примечательных людей, случайно попавших в объектив. Они интересны не сами по себе, они — незначительные следы, по которым возможно увидеть ход событий, наподобие того, как это блестяще проделывал сыщик Шерлок Холмс, чтобы раскрыть очередное таинственное происшествие^[2]. Именно о такой «уликовой парадигме», сходной с криминальным расследованием, к которой прибегают в своих штудиях историки, писал один из основателей микроисторического направления Карло Гинзбург^[3]. Однако микроисторик соединяет в себе не только «Шерлока Холмса», но и «доктора Ватсона», умевшего интересно описать историю. Безусловная сильная сторона микроисторических исследований — это хороший рассказ. Читатель как бы приглашается следовать за авторами в проводимом ими «дознании»: исследователи открыто рассказывают ему о своих мыслительных процедурах, сомнениях, колебаниях, эвристических находках.

Что же дает нам сегодня такое расследование? Интересно ли оно без отношения к настоящему? Для кого-то — да, а для кого-то — нет. Но связь с нашим временем, хотя и не обязательно четко проявленная, есть всегда. К примеру, часто можно услышать мнение о том, что люди во все времена остаются одинаковыми в своих надеждах, мыслях, эмоциях, поведении: они не меняются. Так ли это? В микроисторических исследованиях близкая встреча с людьми прошлого дает богатую пищу для размышлений над этим вопросом. Так, жизнь, раздумья, поступки деревенского мельника Меноккио, жившего во Фриули на северо-востоке Италии в XVI в., оказались в центре внимания одного из самых известных произведений в области микроистории — книги «Сыр и черви» Карло Гинзбурга^[4]. Ему удалось благодаря сохранившимся документам инквизиции произвести анализ каждого слова, так или иначе произнесенного Меноккио, многое узнать об этом человеке, в то время как от других «народных» религиозных мыслителях не сохранилось почти ничего. История Меноккио — феномен, получивший название «нормальное исключение» (или «исключительное нормальное», англ. ordinary exception, фр. exceptionnel normal, итал. eccezionale normale). Его определение как явления, сочетающего в себе как типичные, так и нетипичные черты, было впервые сформулировано итальянским историком Эдоардо Гренди^[5]. Именно таким и был Меноккио: с одной стороны, совершенно обычным крестьянином-мельником, с другой — необычным для представителя своего социального слоя философом-примитивистом, пошедшим на казнь за свои убеждения, не уступив в мужестве Джордано Бруно.

Возможно, читатель, заглянув в Википедию, решит, что «микроистория» — это рассказ о маленьком человеке или о небольшом происшествии. Это не так. Микроистория может поставить в центр внимания любую сферу жизни прошлого: экономическую, политическую, социальную, культурную, военную, образовательную и многие другие. Но при этом оптика исследования окажется специфическим образом «смещенной»: выбранный сюжет будет взят «крупным планом» — чтобы рассмотреть все его «мелочи» и «детали» (такой процесс исследования называется «плотное описание», от англ. thick description), которые дадут о предмете новое, иногда совершенно неожиданное знание. Оно либо дополнит существующее «общее положение», либо войдет с ним в противоречие.

Возьмем, к примеру, монографию немецкого историка Ханса Медика^[6]. Она была написана в связи с проектом по изучению процесса индустриализации в Германии. Какие сельские и городские общины сумели выжить при наступлении на них капитализма? Сам Х. Медик характеризовал свое исследование как «проблемно ориентированную „историю целого в подробностях“»^[7]. Он начал изучать жизнь ткацкого сельского местечка Лайхинген в Швабии с XVII по XIX в. во всех ее деталях: состав населения, отношения между людьми, процедуры наследования, кулинарные пристрастия, мода, круг чтения, нравственные ориентиры и верования и т. д. Статистические данные сочетались с историями жизни конкретных жителей селения. В результате выяснилось, что для лайхингенцев главной ценностью и опорой для выживания были протестантская этика и культ трудолюбия, но при этом происходило постоянное наследственное дробление мелкой собственности, разрушавшей их благосостояние. «Пиетистская набожность, швабское трудолюбие и привязанность к мелкой собственности образовали характерный синтез, наложивший глубокий отпечаток на местный образ жизни», заключал немецкий исследователь^[8]. Казалось бы, ярко выраженный протестантизм местных жителей должен был подтвердить общепринятое суждение Макса Вебера о том, что он порождал «дух капитализма», являлся его основой. Однако случай селения Лайхинген оказался также «нормальным исключением»: здесь «вариант протестантской этики во всяком случае не только не способствовал утверждению „духа капитализма“, но и вплоть до конца XIX в. препятствовал укреплению капиталистических структур с их столь высоко развитым ремесленным производством»^[9]. Это случилось из-за нацеленности местных жителей не на коммерческий успех в жизни, о котором писал Вебер, но только на выживание из последних сил. В результате автор приходил к следующим размышлениям: «В длительные и многослойные периоды перехода к современности не являлись ли исключения скорее правилами и не должна ли в связи с этим гипотеза о единообразном или даже едином историческом процессе модернизации быть последовательно демонтирована, а затем постепенно вновь реконструирована?»^[10]

Книга Ханса Медика — не единственная в изучении жизни различных поселений в рамках микроисторического подхода, его продолжили другие ученые^[11].

К настоящему времени это направление исследований собрало немалый «золотой фонд» работ, ставших классическими и высоко оцененными читателями. В целом они получили два разных вектора развития: культурный и социальный^[12]. Здесь невозможно дать даже самый краткий их обзор^[13], но позволительно ограничиться теми единичными их упоминаниями, без которых совсем обойтись нельзя. Ведь в разных странах микроистория развивалась своим особым путем и никогда не представляла собой единого направления. Более того — в большом споре о том, могут ли микроисторические штудии вносить свой вклад в «глобальную» историю или нет, одни исследователи считают, что, безусловно, да, другие — что, без сомнения, нет, поскольку это совершенно разные подходы к прошлому, которые не должны мешать друг другу^[14]; достаточно распространено и мнение о том, что макро — и микроподходы суть взаимодополнительны^[15]. Так, Н. Е. Копосов в принципе отрицал саму возможность существования микроистории^[16], хотя в дальнейшем назвал ее основой «новой парадигмы» (или, вслед за французскими историками, «прагматическим поворотом») исторических исследований^[17]. Отсутствие у микроистории какой-либо общей концептуальной базы и наличие разных аналитических подходов отличают ее от более монолитной макроистории и делают непродуктивной для тех читателей, кто мыслит исключительно глобальными категориями. Существует немало исследователей, равно как и читателей, философского склада ума, им важны рассуждения высокой абстракции — процессы, закономерности, структуры человеческого общества и т. д., житейские мелочи их совершенно не интересуют. Это серьезные оппоненты микроистории, обнаруживающие в ней многие «методологические изъяны»^[18].

Тем не менее нельзя не отметить, что историческое познание может быть разным. Оно совсем не обязано иметь концептуализированную форму, хотя мы не можем отказать микроистории в полном отсутствии концептуальности. Микроисторическое исследование в значительной степени концентрируется на качественном описании реалий и событий прошлого и на их авторском, профессиональном интерпретировании. Такое знание не столько объясняет прошлое, сколько рассказывает о нем, демонстрирует его в подробностях, расширяя и уточняя представления читателя. Историописание как раз и призвано через показ «прошлого» и его интерпретацию давать читателю понимание «иного», «чужого», научить критическому осмыслению собственного времени, которое так скоро тоже превратится в «прошлое».

Несмотря на ярко выраженный авторский почерк микроисторических книг и их тематическое разнообразие, они имеют легко узнаваемые общие черты: «плотно»^[19] описанная неординарная ситуация, в которой действуют реально существовавшие в истории персонажи. Обычно (но не всегда!)^[20] это простые, ничем не примечательные люди. В микроистории их часто именуют «акторами» (от англ. глагола to act), поскольку они интересны не просто реконструированной биографией, а тем, как они действуют, какие жизненные стратегии используют для собственного успеха или, что чаще, для выживания, характеризуя тем самым общество своего времени^[21]. «Простые люди» живут обыденной жизнью, в которую, однако, постоянно вторгается власть и указывает, что им следует делать и как думать. Не выступая против нее открыто, «маленький человек» ищет, как ему выгоднее поступать в диктуемых сильными мира сего обстоятельствах^[22]. Микроисторические исследования раскрывают повседневную сторону исполнения этих условий, со всеми трудностями, трагедиями, уловками и успехами «маленького человека» перед лицом бюрократической машины, поэтому такие исследования часто называют «историей снизу» (history from the bottom).

Зачем она нужна и кому интересна, эта история обывателей? Под пером микроисторика такие люди превращаются из пассивного объекта истории (какими всегда оставались «народные массы») в ее субъекта, в «акторов», оказывающих влияние на ход событий своими совершенно обыденными действиями и принимающими собственные решения по поводу властных директив, проявляя таким образом «своенравное упрямство» (Eigensinn или Eigen-Sinn), по выражению Альфа Людтке^[23].

Поясню свою мысль на одном примере. Если бы люди, высланные из родных мест властью Петра Великого на строительство новой столицы, безропотно повиновались его малокомпетентным указам, а не приспосабливались самостоятельно к условиям, осложненным как природными тяготами, так и самим правительством, мы бы никогда не увидели блистательный Санкт-Петербург^[24]. Эта сторона микроистории, безусловно, значима, поскольку она демонстрирует включенность каждого обычного человека в то, что происходит вокруг него, и его конкретную ответственность, а это мало кем осознается. По словам венгерского микроисторика Иштвана Сиарто, «когда вместо того, чтобы описывать карающие системы, которые калечат и убивают людей, микроисторики направляют свое внимание на то, как люди созидают, поддерживают, подтачивают и в конечном счете разрушают системы, они раскрывают особое значение людских действий и ответственности за них и, таким образом, призывают ответственно относиться к будущему»^[25] (перевод мой. — О. К.). И прекрасные достижения человечества, и его самые позорные страницы, такие, например, как инквизиция, фашизм или сталинизм, рассматриваются не только через вождей и лидеров, как это принято в традиционной «глобальной» истории, но и через деятельность и сознание «маленьких людей».

В последние годы подходы микроистории, которая прочно заняла свое место среди других методов познания прошлого, стали для многих исследователей «общим местом», они используют их без всяких отсылок к источнику. Множество подобных работ в настоящее время появилось не только в области изучения Средневековья и Нового времени, но и применительно к Новейшей истории^[26]. Именно исследования «снизу» жизни в предвоенной Германии показали процессы зарождения нацизма не в верхах, а в низах общества^[27]. «Под микроскопом» изучается и советское общество различных периодов^[28], особенно его малые социальные группы, например зарубежные специалисты, работавшие на московском Электрозаводе^[29], или одна, но особого уровня школа в Москве^[30] и — в порядке сравнения — одна обычная в Кирове^[31]. Микроистория придала определенный импульс плодотворному направлению «истории субъективности» советского периода, построенному в основном на письмах и дневниковых записях простых людей^[32]. С. В. Журавлев обращает внимание на огромный потенциал источников советского времени, которые до недавнего времени относились к «третьесортным», но при микроисторическом подходе стали, напротив, первосортными^[33].

В России микроисторические исследования разных иностранных авторов издаются давно, имена Карло Гинзбурга, Натали Земон Дэвис, Роберта Дарнтона и других хорошо известны отечественному читателю. В Италии в 1981–1991 гг. в издательстве «Эйнауди» выходила книжная серия «Microstorie», которая послужила своеобразной «рабочей площадкой» для итальянских микроисториков. В России подобную роль сыграл альманах «Казус», основанный Ю. Л. Бессмертным. Этот опыт вряд ли сегодня возможно повторить, но от него невозможно и отказаться. Серия «Микроистория» издательства «Новое литературное обозрение» позволит сконцентрировать в едином русле работы данного направления и дать возможность его почитателям следить за новинками в этой области. Книги серии познакомят читателей со свежими микроисторическими исследованиями отечественных авторов, а также при помощи переводов дадут новую жизнь в русскоязычной среде иностранным классическим произведениям.

Примечания

1

Чернобаев А. А. «Профессор с пикой», или Три жизни историка М. Н. Покровского. М., 1992. С. 12.

2

Аналогия микроисторических подходов с методом расследований Шерлока Холмса особенно подчеркнута в: Muir E. Introduction: Observing Trifles // Microhistory and the Lost Peoples of Europe. Selections from Quaderni Storici / Ed. by E. Muir and G. Ruggiero. Baltimore; L., 1984. P. 7–8.

3

Гинзбург К. Приметы. Уликовая парадигма и ее корни // Гинзбург К. Мифы — эмблемы — приметы: Морфология и история. Сб. статей. М., 2004. С. 189–241.

4

Гинзбург К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. М., 2000.

5

Grendi E. Micro-analisi e storia sociale // Quaderni storici. 1977. Vol. 12. № 35. P. 512; Гренди Э. Еще раз о микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 1996 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 1. М., 1997. С. 291–302.

6

Medick H. Weben und Überleben in Laichingen: 1650–1900: Lokalgeschichte als Allgemeine Geschichte (Veröffentlichungen des Max-Planck-Instituts für Geschichte. Bd. 126). Göttingen, 1997.

7

Медик Х. Микроистория // Thesis. 1994. Вып. 4. С. 197.

8

Там же. С. 198.

9

Там же. С. 199.

10

Там же.

11

Sabean D. Property, Production and Family in Neckarhausen 1700 to 1870. Cambridge, 1990; Schlumbohm J. Lebensläufe, Familien, Höfe: die Bauern und Heuerleute des Osnabrückischen Kirschspiels Belm in proto-industrieller Zeit, 1650–1860. Göttingen, 1994. S. 20; Прошлое — крупным планом. Современные исследования по микроистории / Под ред. М. М. Крома. СПб., 2003, и др.

12

Черутти С. Микроистория: социальные отношения против культурных моделей // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2005 / Под ред. М. А. Бойцова и И. Н. Данилевского. М., 2006. Вып. 7. С. 354–375.

13

Таковые обзоры существуют, и к ним может обратиться заинтересованный читатель: Кром М. М. Историческая антропология: Учебное пособие. СПб.; М., 2010; Magnússon S., Szijártó I. What Is Microhistory? Theory and Practice. L.; N. Y., 2013.

14

Magnússon S., Szijártó I. What Is Microhistory? P. 10–11. См. также: Сиарто И. Бог в деталях. Четыре аргумента в защиту микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2017 / Под ред. О. И. Тогоевой и И. Н. Данилевского. Вып. 12. М., 2017. С. 301–307; Магнуссон С. Войти в одну реку дважды // Там же. С. 308–322.

15

Бессмертный Ю. Л. Проблема интеграции микро — и макроподходов // Историк в поиске. Микро — и макроподходы к изучению прошлого / Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 1999. С. 297–298. См. с. 137–150 этой книги.

16

Копосов Н. Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2000 / Под ред. Ю. Л. Бессмертного и М. А. Бойцова. Вып. 3. М., 2000. С. 33–51.

17

Копосов Н. Е. Как думают историки. М., 2001. С. 45.

18

Об этом см.: Кром М. М. Историческая антропология. С. 98–103, 111–113; Magnússon S., Szijártó I. What Is Microhistory? P. 119–133.

19

Понятие «плотного», или «насыщенного», описания (thick description) было введено Клиффордом Гирцем: Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004. С. 9–42.

20

Например: Ferrone V., Firpo M. From Inquisitors to Microhistorians: A Critique of Pietro Redondi’s Galileo eretico // The Journal of Modern History. 1986. Vol. 58. № 2. P. 485–524; Гинзбург К. Загадка Пьеро: Пьеро делла Франческа. М., 2019, и др.

21

Как пишет Н. Е. Копосов, новый поворот середины 1990-х гг. в изучении истории основан именно на таком «субъектном» «опыте микроисследований»: «В центре новой парадигмы находится возвращение субъекта, иными словами, акцент на сознательных, субъективных аспектах социального действия, противоположный характерному для „функционалистских парадигм“ (таких, как марксизм, структурализм или психоанализ) поиску надличностных, объективных факторов, детерминирующих развитие общества» (Копосов Н. Е. Как думают историки. С. 45).

22

Scott J. C. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven, 1985. P. XVI. Русский перевод: Скотт Дж. Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1996. С. 55.

23

Людтке А. Рабочие, Eigensinn и политика на германских предприятиях в 1880-е — 1914 годы // История повседневности в Германии. Новые подходы к изучению труда, войны и власти. М., 2010. С. 84–130.

24

Подробнее: Кошелева О. Е. Люди Санкт-Петербургского острова петровского времени. М., 2004.

25

Magnússon S., Szijártó I. What Is Microhistory? P. 69.

26

См.: Журавлев С. В. Микроистория: заметки о современном состоянии // Человек на поворотах XX века. Краснодар, 2006. С. 60–83.

27

Людтке А. История повседневности в Германии. Новые подходы к изучению труда, войны и власти. М., 2010; Browning C. Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland. N. Y., 1992.

28

Лебина Н. Б. О пользе игры в бисер. Микроистория как метод изучения норм и аномалий советской повседневности 20–30-х годов // Нормы и ценности повседневной жизни: становление социалистического образа жизни в России, 1920–1930-е годы / Под ред. Т. Вихавайнена. СПб., 2000. С. 9–26.

29

Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «Большая история»: иностранцы московского Электрозавода в московском обществе в 20–30-х годах. М., 2000.

30

Holmes E. L. Stalin’s School: Moscow’s Model School No. 25 (1931–1937). Pittsburg, 1999.

31

Holmes E. L. Kirov’s School No. 9: Power, Privilege, and Excellence in the Provinces, 1933–1945. Kirov, 2008.

32

Например: Хелльбек Й. Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи. М., 2021.

33

Журавлев С. В. Микроистория: заметки о современном состоянии. С. 72–79.