Иннис. Последняя из хранителей

К. Т. Рин, 2020

Лию всю жизнь держали в заточении, пряча от чужих глаз. Все ее вопросы оставались без ответа, пока неожиданная встреча не изменила ее жизнь. На пути к разгадке своего происхождения ей предстоит путешествие по неизведанным землям, встреча с волшебными существами, пугающие тайны и трогательная любовь. Сможет ли Лия понять свое предназначение, спасти своих близких и обрести долгожданную свободу?

Глава 5

Я почувствовала ее раньше, чем пришла в себя. Страх и боль сменились ощущением безопасности. Тихий шепот ивы успокаивал и утешал меня. Я открыла глаза и вдохнула запах леса. Легкий ветер бодряще скользил по моему лицу. Следы от слез стягивали щеки. Я сделала глубокий вдох, жадно хватаясь за воздух. Постепенно мое сознание прояснилось. Кто-то спал у моего плеча, накрыв мою руку своей.

— Рэй, — позвала я.

Он быстро поднял голову и тут же наклонился надо мной. Его уставшие глаза покраснели и опухли.

— Лия, — выдохнул он. — Я пытался разбудить тебя, но ты… Я уже думал, что…

Рэй затрясся, и на мое лицо закапали его слезы. Я приложила ладонь к его щеке. Он был таким красивым.

— Прости меня, — шептал он. — Я сам не понял, как это произошло. Мне показалось, что кто-то меня зовет, а когда я обернулся, ты исчезла. Я везде искал тебя. Облетел весь город, полетел домой, но не нашел… А потом решил заглянуть сюда, и…

— Значит, это не ты перенес меня?

Рэй покачал головой.

— Когда я пришел, ты лежала без сознания. Дышала, но так слабо… И все не просыпалась. Я думал, что потерял тебя…

Его голос дрогнул. Мы обнялись. Я чувствовала его сбившееся дыхание в своих волосах. Мы сидели так, пока стук его сердца не стал размереннее. Он гладил мои плечи и спину, грея меня теплом своей ладони. Все, что произошло, стало вдруг незначительным. Остальной мир будто остался в прошлом. Мы могли равнодушно вспоминать о нем, как если бы нас отделяли тысячелетия. Только мы бы не вспоминали, потому что все самое важное и нужное было здесь и сейчас.

Ветер настойчиво завыл в листве моей ивы. Рэй поднял голову и, чуть отстранившись, поцеловал меня.

— Уже рассвело. Нужно возвращаться.

Я только тогда поняла, что в лесу действительно светило солнце. Настоящая жизнь: мама, Присцилла, моя комната и желтое пятно на потолке, — все в одно мгновение рухнуло на меня. Рэй убрал руку с моих плеч, и я почувствовала, как они согнулись под весом всего остального. Я вздохнула и оглянулась по сторонам в поисках туфель, но их нигде не было. Должно быть, я потеряла их в городе.

Рэй помог мне подняться. Он надел крылья, молча прижал меня к себе, и мы взлетели. Вскоре под нами показался особняк, и, улучив момент, когда стражи отвлеклись, Рэй опустил меня на ветку сосны. Я толкнула окно и осторожно пролезла в комнату. Рэй оглянулся на стражей и прошептал:

— Мне нужно войти в ворота, как будто я только приехал. Увидимся вечером.

Он сжал мои пальцы и поднес их к губам. Я кивнула, и Рэй исчез.

Как только я отвернулась от окна, мне стало казаться, что я все выдумала. Я поднесла свою ладонь к лицу — на ней еще оставалось тепло от его прикосновения. Наверное, часы и желтое пятно тряслись в бесшумном смехе, глядя на меня. Я вздохнула и вошла в свою жизнь.

Кровать не была заправлена, а значит, Присцилла еще не приходила. Я с облегчением разделась и пошла в ванную. Несколько минут я разглядывала в зеркале свое пыльное, покрытое ссадинами тело. Только тогда я почувствовала, как сильно оно болело. Пришлось постирать свою одежду, чтобы Присцилла ничего не заподозрила. Я приняла душ, стараясь вместе с грязью смыть воспоминания о торговце и том ужасном запахе. Пока я стояла под горячими струями, перед глазами то и дело всплывали свиные головы.

Я надела брюки и закрытый свитер, полностью скрывавший руки и шею. Ссадины алели даже на моих ступнях — бежать по городскому асфальту оказалось гораздо больнее, чем по земле. Я натянула носки и легла на кровать.

По привычке я посмотрела на желтое пятно, а оно в ответ уставилось на меня. Стало ли оно больше? Кажется, да. Я лежала и смотрела в потолок, пока, наконец, не поняла, что умираю от голода. В последний раз я ела больше суток назад. Взгляд метнулся к серебряному подносу с остывшей едой, который мама оставила на тумбочке. Я перенесла его на кровать, накрошила хлеба в суп и съела все настолько быстро, что не успела осознать, когда отправила в рот последнюю ложку. На дне тарелки появилось изображение птицы, прикрывшейся одним крылом — герб дома Ависов. Я не понимала, какой был смысл метить тарелки, но, казалось, Вульфусу нравилось видеть этот символ везде. Он украшал не только золотою ограду, беседки, стены, перила, двери, но и любую безделушку, которая попадалась под руку. Даже поднос, на который я поставила опустошенную тарелку, был в форме птицы, а на ложке, которую я держала в руках, полуприкрытый перьями глаз был таким ярким, что вполне мог быть сделан из настоящего рубина.

Я отодвинула поднос на край кровати и снова легла. Больше еды в комнате не было, но Присцилла вот-вот должна была принести завтрак. Оставалось только ждать, а в этом мне не было равных.

За окном вдруг поднялся шум, стражи засвистели, служанки завизжали, и послышался голос Рэя. Обитатели дома приветствовали его, расспрашивали об учебе, перебивая друг друга, пытались угадать, как сильно он устал с дороги и чего бы ему хотелось больше всего. Потом голоса затихли, и воцарилась атмосфера страха и трепетания, такого сильного, что его отголоски донеслись и до моей комнаты.

Вульфус встретил сына сдержанно и с достоинством — как подобает главе древнего рода. Мне хотелось подойти к окну и хоть мимолетом снова взглянуть на Рэя, но присутствие Вульфуса вызывало во мне какое-то оцепенение. Я так сосредоточенно пыталась уловить их разговор, что совсем не заметила, как оказалась в комнате не одна.

— Рэй приехал.

Мама вошла, неся в руках поднос с завтраком. Обойдя мою кровать, она поставила еду на тумбочку и присела рядом со мной. Она недовольно покосилась на пустую тарелку из-под супа, догадываясь, что я только покончила с ее содержимым, но ничего не сказала. Мы сидели и молча смотрели на окно — яркий прямоугольник света, разбитый рамой пополам. Голоса Рэя и Вульфуса все еще доносились до моей комнаты, но оба уже вошли в дом и стены мешали расслышать их разговор. За окном виднелось лишь небо — необычно светлое, с идеально вычерченными облаками; и верхушка сосны, черной махровой тенью раскачивающаяся на его голубом фоне.

Мама выглядела немного странно. Красивая и опрятная, как всегда, но с каким-то неуловимым следом печали на лице. Видно было, что она плохо спала ночью — под глазами у нее темнели глубокие круги.

— Как твоя нога? — спросила она.

Я пожала плечами.

— Лучше.

Мама медленно кивнула и о чем-то задумалась.

— Лия, — сказала она тихо и чуть хрипло, — так получилось, что… Прости, но мы не сможем отпраздновать твой день рождения сегодня.

Мама бросила на меня быстрый взгляд в ожидании реакции, но я лишь недоуменно смотрела на нее. День рождения был единственным днем в году, когда мне разрешалось свободно бродить по особняку. Рэй только приехал, и я так мечтала, что мое восемнадцатилетие мы отметим втроем.

— Вульфус сегодня устраивает прием по случаю возвращения сына. Он пригласил всех членов Совета с семьями, и, сама понимаешь, нельзя, чтобы они тебя видели.

— Но…

— Мы отпразднуем в другой день. Испечем торт, как в прошлом году.

Я радостно закивала, забыв о том, что хотела сказать. Мне было абсолютно не важно, в какой именно день праздновать, если у меня будут свобода и Рэй. Мама все еще выглядела виноватой, и я вдруг почувствовала беспокойство.

— Я готова в любой день, главное чтобы Рэй пришел. Мы ведь позовем Рэя, правда?

Я пристально смотрела на нее. Мама закусила губу и покачала головой.

— Нет, Лия. Вульфус запретил вам приближаться друг к другу, помнишь?

Я думала, что она шутит. Не может быть, чтобы они всерьез считали, что могут так просто решить нашу судьбу. Я растерянно развела руками, не зная, какой из очевидных доводов привести.

— Но ведь прошло столько времени… — сказала я наконец.

Мама взяла меня за руку и наклонилась ближе.

— Лия, послушай меня. Я приду к тебе завтра, и мы отметим твой день рождения вдвоем.

Мне хотелось кричать. Хотелось встать и разбить что-нибудь, швырнуть поднос с завтраком об стену, создать больше пятен: красных, синих, зеленых — пусть они заполонят все вокруг, пусть сольются в одно сплошное разноцветное пятно. Хотелось выпрыгнуть из окна и убежать куда-нибудь далеко… Может быть, навсегда. Я сглотнула.

— Я не хочу… — как можно спокойней сказала я, хотя слезы обвили мое горло. — Не буду праздновать.

Мама молчала. Сосновая ветка застыла над подоконником. Стрелки часов надрывно тикали.

— Как хочешь, — сказала она наконец.

Я думала, что она сразу уйдет, но она не шевелилась. Ее губы были белыми, как в тот день, когда мы в последний раз гуляли в саду нашего дома. Я почти ничего не помнила из той жизни: ни сад, ни дом, ни отца… Странно думать, что у меня когда-то все это было. Что-то по-настоящему мое.

— Если бы папа был жив, он бы этого не допустил, — сказала я.

Слова, которые крутились у меня в голове почти всю жизнь. Они были легче воздуха, и я не могла понять, почему не получалось произнести их раньше.

— Ты ничего не знаешь, — глухо отозвалась мама. Она сильно побледнела и, казалось, могла в любой момент потерять сознание. Я вдруг испугалась за нее. Мне стало ее жаль, и захотелось прекратить ссору, обняться, но слов было уже не остановить.

— Может, потому что ты мне ничего не рассказываешь?

Прозвучало слишком колко. Я могла поклясться, что мама еле заметно вздрогнула. Она долго смотрела на меня, потом на свои руки.

— Хорошо, пойдем, — сказала она.

— Куда?

— Пойдем.

Она встала и потянула меня за локоть. Дверь в мою комнату открывалась только снаружи, поэтому мама всегда носила в кармане ключ. Повернув его в замке, она вытащила меня в коридор и повела за собой, так крепко сжимая мое запястье, что было немного больно. Еле поспевая за ней, я пыталась вырвать руку, но ее пальцы словно окаменели. Я не могла понять, специально ли она так вцепилась в меня или сама того не замечала, погрузившись в свои мысли. Судя по ее отсутствующему взгляду — скорее второе.

Я была в носках, и ноги постоянно скользили по полу. Попадавшиеся нам на пути слуги вопросительно смотрели на меня, потом на нее, но, казалось, мама ничего не замечала. Они неодобрительно хмыкали, а я лишь пожимала плечами.

Мы шли в ее спальню. Я уже бывала там в те далекие, кажущиеся теперь вымыслом, дни, когда Вульфус разрешал мне выходить из заточения. Тогда я проводила много времени у мамы, в ее светлой, всегда пахнущей цветами комнате. Наши спальни были одного размера, но моя мрачная полупустая темница казалась мне холодной и бесконечной, а в ее уютной спальне всегда было тепло и интересно. Я могла часами разглядывать круглые узоры на ее сиреневом покрывале, пушистые ворсинки на ее ковре — в нем так приятно утопали ноги, особенно в прохладные дни. У нее был туалетный столик со всевозможной косметикой — баночки и тюбики, которые мне нравилось открывать и нюхать. Там же на столике в высокой стеклянной вазе стоял красивый цветок на длинном стебле, у которого тут и там распускались лепестки. Он был мягким на ощупь, словно живой, но не увядал.

Когда мы вошли, мне стало легче от одного только воздуха в ее комнате. Я все еще злилась — на Вульфуса, на Совет, на весь мир, но только не на нее. Мамочка моя, как мне хотелось броситься к ней, уткнуться мокрым от слез лицом в ее живот, почувствовать, как он еле заметно вздымается и опускается, и плакать все тише и тише, пока она гладит меня по голове.

Она присела на кровать, достала что-то из-под подушки и молча протянула мне. Я ахнула.

— Это была ты!

Она держала в руках «Историю Совета» — книгу Рэя, которую я принесла с собой из-под ивы.

— Лия, нельзя совершать такие необдуманные поступки. В этом мире ничего не дается просто так, понимаешь? У всего есть последствия!

Я ничего не отвечала, лишь наблюдала, как ворсинки ее ковра обволакивали мои ступни. Мама вздохнула.

— Я устала просить тебя. Что бы я тебе ни говорила, ты все делаешь наоборот. Стоило ли так рисковать ради этой книги? Скажи мне, стоило?

Я молчала.

— Бери, читай, — сказала мама.

Я осторожно взяла книгу и виновато взглянула на маму, борясь с порывом тут же рассмотреть фотографию отца.

— Читай, — вновь сказала мама. — У нас мало времени.

Я недоуменно посмотрела на нее.

— Скоро прибудут гости, — пояснила она.

Я почувствовала, как негодование снова поднимается в груди, но подавила его. Мама права, кричать и ссориться бесполезно. Лучше потратить оставшееся время с пользой.

Его портрет был на первой же странице. Олен Зорт — основатель Совета. Редкие седые волосы, сдвинутые брови, глубокая морщина на переносице. Тусклые глаза неопределенного оттенка, нос с горбинкой, губы очень тонкие, их почти не видно. Густая длинная борода.

— А как он выглядел в молодости? — спросила я.

Мама пожала плечами.

— Я не знаю. Когда я вышла за него, он уже был стариком.

Ее голос звучал раздраженно — наверное, она еще злилась, — но мне так не понравилось это пренебрежительное слово «старик». Насколько я могла судить, общего у нас было мало, но, может, я нашла бы больше сходства, если бы увидела более раннюю фотографию. Мы могли быть похожи, пусть не так сильно, как Рэй похож на Вульфуса, но ведь что-то я должна была унаследовать, если не от матери, то от отца.

Стараясь не показывать своего разочарования и непонятно отчего появившихся слез, я перевернула страницу. Длинный текст, написанный курсивом, повествовал о жизни отца, которая в этом изложении ограничивалась лишь его деятельностью в Совете: ни слова о маме, тем более обо мне. Не думаю, что кто-то в Совете вообще подозревает, что у его великого основателя осталась дочь.

Я переворачивала страницу за страницей с какой-то бессмысленной надеждой — ведь я прекрасно знала содержание книги, которую Рэй читал мне не раз. Вот уже закончилась глава об Олене Зорте — бессемейном, старом от рождения, но великом только потому, что основал Совет. Остальные главы о представителях других семей Совета были намного длиннее, с родословными, отходившими на несколько поколений назад, родовыми гербами и подробными жизнеописаниями всех членов семьи. Всего двенадцать семей, включая мою, хотя мне и запретили быть ее частью.

Тут я вспомнила о тринадцатом полуразрушенном бюсте на фонтане Совета и вновь прошлась по всем фамилиям в содержании книги — двенадцать. Ни слова об изгнанном, когда-то несомненно великом, но потерявшем свою славу члене Совета.

Я закрыла книгу и взглянула на маму. Она сидела у туалетного столика, облокотившись на него и устало подперев голову. Она смотрела на свой не иссыхающий цветок с такой тоской, что у меня защемило в груди от беспокойства за нее.

— Мам, — позвала я.

Она ответила не сразу, как будто ее перегруженной мыслями голове нужно было время, чтобы уловить мой голос и понять, что именно он говорит.

— Ты закончила? — наконец сказала она. Взгляд у нее был потерянный.

— Да. Правда я никак не могу понять… В Совете ведь двенадцать семей, так?

Мама устало кивнула.

— А раньше было тринадцать, правильно? Что же такого сделал этот тринадцатый, что его изгнали?

Она прищурилась и настороженно подняла голову.

— Не знаю, с чего ты это взяла, и боюсь спрашивать. Учти, Лия, о делах Совета лучше не говорить. Положи книгу на кровать и иди в свою комнату.

— Но ты же знаешь! Ничего не случится, если ты расскажешь мне.

— Положи книгу на кровать и иди в свою комнату, — ледяным тоном отчеканила мама.

В такие моменты мне казалось, что со мной говорит не мама, а супруга главы Совета. Госпожа Авис… Я вздохнула и, оставив книгу, поплелась к двери.

— Это книга Рэя… — пролепетала я.

— Не волнуйся, я передам ее ему в руки.

Мама встала и открыла мне дверь.

— Только без глупостей, — сказала она. — Иди прямо в комнату и поторопись. Если тебя увидит кто-нибудь из гостей, у нас обеих будут проблемы.

Конечно же, я пошла сразу в комнату. Только не в свою, а Рэя. Я решила, что рано или поздно все равно окажусь в клетке, так зачем же ускорять заточение? Мне было немного стыдно обманывать маму, но что я могла поделать с этим будоражащим чувством, непреодолимым желанием во что бы то ни стало как можно дольше оставаться свободной.

Я научилась быть незаметной и никому не попадаться на глаза. На третьем этаже, где находились спальни мамы, Вульфуса и Рэя, почти никого не было. Прильнув к стене, я подождала пока слуги, спускавшиеся по лестнице, не скрылись из виду. Вскоре я уже тихо стучалась к нему и, затаив дыхание, прислушивалась. Ответа не последовало, и я дернула на себя дверь, которая, к моему удивлению, сразу же открылась. Наверное, Рэй куда-то вышел. Я поежилась от холода его спальни — сразу чувствовалось, что она пустовала долгое время. На полу у двери в ванную валялись футболка и брюки, в которых он приехал. На кровати лежала стопка постиранных и поглаженных вещей, которые пахли так же, как и вся моя одежда — лавандовым кондиционером. Они еще не впитали его запах, — это были самые обыкновенные, безликие вещи. Я положила голову на его подушку, надеясь хоть там уловить что-то от него, но она хранила лишь слабый призрак, тончайшие отзвуки его давнего присутствия.

Рэй все не приходил. Я обошла стеллажи с книгами — на них не было ни пылинки; посидела за его письменным столом — в большом кресле с высокой спинкой я чувствовала себя маленьким ребенком, которому нужно подложить на сиденье подушку. Больше от скуки, чем из любопытства я открыла ящики стола, и улыбнулась, наткнувшись на небольшую шкатулку. Несколько лет назад, когда лето на Иннисе выдалось особенно жарким, я пожаловалась Рэю, что длинные волосы совсем меня извели, а мама почему-то отказывалась их стричь. Она вообще никогда меня не стригла, и не переносила даже вида ножниц. В ту ночь он залез в мою комнату с длинными золотыми ножницами в виде птицы. Он помог мне постричься, целый час кружа вокруг меня, поправляя и подстригая концы, чтобы получилось ровно. Я и не задумывалась о том, что сделалось с отрезанными волосами, но перед отъездом в академию Рэй показал мне шкатулку, в которой хранил их все это время. «Когда я увидел их на полу, просто не мог решиться на то, чтобы выбросить. Это ведь часть тебя», — сказал он.

Шкатулка была заперта на небольшой замочек, поэтому я лишь немного покрутила ее в руках и убрала обратно. Закрыв ящик, я встала и подошла к окну.

Мне открылась золотая ограда и сад — вид тот же, что и из моей комнаты, вот только окно Рэя было выше и охватывало больше пространства. Оно смотрело чуть свысока на привычную для меня жизнь.

В небе появилась темная точка, которая становилась все больше и больше, пока я не узнала в ней летящую карету. Она походила на экипаж Вульфуса, на котором он ездил в город. Чем ближе она подлетала, тем четче я могла разглядеть эмблему дома Ависов на ее дверце. Это было странно, ведь сам Вульфус был дома. На всякий случай я спряталась за занавесками, но все еще видела сад сквозь полупрозрачную серебряную ткань.

Карета почти коснулась земли, как вдруг одна из элатр споткнулась, и ее передняя нога с хрустом согнулась. Потеряв равновесие, элатра упала, а за ней набок перевернулись и остальные элатры, потянув за собой карету. Я видела, как тяжело вздымалась грудь раненой элатры, как невыносимо ярко белела ее сломанная кость; слышала чьи-то визги и ругань, доносившиеся из кареты. На шум сбежались стражи, а вскоре вышел и сам Вульфус вместе с Рэем. Заметив недовольный взгляд хозяина, солдаты тут же бросились открывать дверцы кареты. С их помощью, оттуда выбрался низкорослый, полный мужчина в черном плаще Совета. Он был лысым, с безобразным шрамом на правом глазу.

— Чертова скотина, — проворчал он, отряхивая одежду.

Вульфус хмыкнул, без лишних слов достал из кармана пистолет и навел на лежащую элатру.

— Нет! — закричала я и тут же зажала себе рот. Меня все равно никто не услышал, потому что крик раздался в то же мгновение, что и выстрел: резкий и громкий, не оставляющий шансов.

В ее голове зияла дыра от пули, через которую прямо по открытым глазам стекала кровь.

— Эту на задний двор, потом порежете на мясо. Остальных в загон, — приказал Вульфус, и солдаты бросились исполнять.

Они отцепили мертвую элатру и с трудом подняли карету. Остальные элатры вели себя необыкновенно тихо и отказывались идти, как их ни погоняли солдаты. Вульфус вместе с вновь прибывшим гостем направились к крыльцу. Рэй какое-то время стоял над телом элатры, но властный окрик отца заставил его отвернуться и войти в дом.

Чертыхаясь, солдаты начали грозить элатрам дубинками и автоматами, и только тогда те нехотя начали передвигаться. Часть солдат отвела их за угол, а другая взялась общими усилиями тащить мертвую элатру, оставляя на земле длинную дорожку крови.

Ноги сделались ватными, и, отвернувшись, я соскользнула по стене на пол. Я все еще слышала выстрел, все еще видела открытые глаза элатры, забрызганные кровью.

Поборов тошноту, я встала и опрометью бросилась к двери. Перепрыгивая через ступеньки, я бежала вниз по лестнице. Носки скользили по паркету, и на повороте я врезалась в Присциллу. Она устояла, а я упала и больно ударилась коленкой. Присцилла начала что-то кричать, но я уже вскочила и побежала дальше. В голове сверкнула мысль, что она доложит Вульфусу, но я не могла думать ни о чем, кроме того выстрела. Оказавшись в холле особняка, я направилась к выходу на задний двор. Кажется, еще несколько человек заметили меня и что-то закричали, но мне было все равно.

Солдаты бросили ее посреди двора, возле запертого здания. Голая земля вокруг ее головы стала бордовой и влажной. На бегу у меня вырвался всхлип, и я упала на ее мягкую, еще теплую грудь. От нее пахло кровью и травой. Ее спина и живот перепачкались пылью и землей, травинки застряли в ее шерсти. Я начала стряхивать их и нащупала пальцами маленькую пушинку, похожую на пух одуванчика.

Слезы брызнули еще сильнее, и я зарылась лицом в ее шею. Чудовищность того выстрела, застывшее тело, лишенное жизни, густая вишневая кровь — все было неправильно. Этого не должно было произойти. Я не могла поверить, что она мертва. Ощущение бесповоротности, свершенности чего-то страшного и стойкое осознание, что все могло быть иначе, что возможно, я сделала что-то не так, грызли меня изнутри.

«Прости», — пыталась сказать я, но губы лишь бесшумно тряслись. «Прости… прости… прости…» — неустанно звучало в моей голове, а изо рта вырывались лишь всхлипы. Я изо всех сил прижалась к ней и зарыдала в ее грудь.

Тело элатры стало теплее, потом еще теплее, и мне даже показалось, что она ожила. Я недоверчиво оглядела ее, но передо мной все еще была простреленная голова с опустевшим взглядом. Медленно, элатра начала погружаться в землю. Вокруг нее появился золотистый ореол, как будто от огня свечи. Я держалась за ее крыло, которое до последнего оставалось над землей, но вскоре и оно исчезло где-то в глубине. Уже через мгновение на этом месте выросли белые лилии, самые красивые из всех, что я когда-либо видела. В них была та же воздушная красота, та же сливочная нежность, которая так нравилась мне в элатрах.

Цветы выросли на всей поверхности, где еще недавно лежала убитая элатра. Я, не веря собственным глазам, гладила их лепестки, чувствуя то же приятное тепло, исходившее от ее тела. Я забыла, что нахожусь на заднем дворе особняка, что в дом прибывают гости и меня никто не должен видеть. Как завороженная я смотрела на те лилии, пока до меня не донеслись приглушенные голоса. Один из них сразу привел меня в чувство.

— Пошевеливайся, Кларк. Нужно допросить его до того, как прибудут остальные.

— Мог бы быть и благодарнее. Все-таки его мои люди поймали. Если бы твои солдаты не пронюхали, что он у меня, ты бы еще долго рыскал по лесам в его поисках.

Наступила тишина, посреди которой я слышала лишь бешеный стук собственного сердца. Я сжалась, прислушиваясь к шипению Вульфуса.

— Благодарности захотелось? — сказал он. — Еще раз укроешь от меня что-то важное и получишь такую благодарность, что тебе и не снилась. Если бы Кларкия за тебя не просила, ты бы давно сгнил в нижних домах Совета или в какой-нибудь тюрьме. Как по мне, тебе там самое место. Осторожней, уродец, а то мало ли, проснусь в плохом настроении и объявлю тебя изменником.

— Я не…

— Закрой свой рот и радуйся, что ты и твои никчемные люди принесли хоть какую-то пользу. А теперь пошевеливайся, черт возьми.

Голоса и шаги становились громче, и я с ужасом поняла, что они приближаются. В панике я начала осматриваться, ища место для укрытия. Передо мной были лишь ворота, на которых висел огромный замок — я никогда не подходила близко к этому строению и не знала, что может быть внутри. Я ринулась вперед и потянула за дверь, но поняв, что это бесполезно, оббежала здание и спряталась за стеной.

Вульфус и человек, которого он называл Кларком, показались из-за угла. Они больше не разговаривали, а наоборот погрузились в какую-то мрачную задумчивость. Вдруг гость резко остановился и тоненьким голосом пропищал.

— Это еще что?

Он показал на лилии, которыми покрылась земля, забравшая элатру. Вульфус изменился в лице. Я никогда еще не видела его таким… растерянным? Испуганным? Он молчал.

Я сильнее прижалась к стене, молясь, чтобы меня не заметили. Слуги, особенно Присцилла, все равно доложат Вульфусу о моем побеге, но это будет потом, а сейчас попадаться под его горячую руку совсем не хотелось.

Кларк проследил взглядом за дорожкой крови, которая заканчивалась там, где начинались цветы. Трясущимися губами он пробормотал что-то, но я расслышала только слова: «…видел раньше».

Вульфус чуть постоял, а потом отвернулся и сделал несколько шагов к запертым воротам. Кларк бросился вслед за ним.

— Как это понимать? — завопил он.

Вульфус резко обернулся. Даже я чуть присела на ослабевших ногах от вида разозленного Вульфуса, а бедный Кларк и вовсе начал боязливо стучать зубами.

— П-прости… — бормотал он.

— Раз уж тебе не терпится получить объяснения, тащи сюда свою уродливую задницу и допроси уже пленника, — прошипел Вульфус.

Кларк охотно кивнул, и оба они направились ко мне. Еле удержавшись от того, чтобы не сорваться с места, я с ужасом наблюдала, как Вульфус подходил все ближе, пока не остановился у входа в здание. Он достал из кармана связку ключей, отпер замок, и ворота с жутким скрипом отворились. Вульфус молча прошел внутрь, а за ним просеменил и Кларк.

Я поняла, что не дышала уже с полминуты, и жадно глотнула воздух. Мне хотелось вернуться в свою комнату и, спрятавшись под одеялом, ждать своей участи, но я боялась пробежать мимо открытых ворот. Сквозь стену доносился гулкий голос Вульфуса и чей-то хриплый кашель. Я прислушалась, прижимаясь щекой к холодной кирпичной стене.

— Должен признаться, я не ожидал увидеть тебя в живых, — говорил Вульфус. — Как тебе удалось скрываться столько времени? Мне казалось, ты давно сгинул где-нибудь на Мертвых островах.

— Ты не так всемогущ, как думаешь, — слабо ответил ему кто-то. — Поверь, не все, кого ты считаешь мертвыми, на самом деле мертвы. И не все, кого ты хочешь выставить мертвыми…

Наступило напряженное молчание, затем послышался глухой стук и сдавленный хрип. Кого бы они там ни прятали, его голос казался мне знакомым. Я старалась не упустить ни слова и практически прилипла к стене.

— Допрашивать бесполезно, — сказал вдруг Вульфус, и мне показалось, что голос прозвучал испуганно. — Я слишком хорошо его знаю.

— Почему это? Мы же еще даже не начали, — возразил Кларк.

— Пустая трата времени. Убьем и дело с концом.

Чья-то ладонь легла на мой рот и крепко его зажала. Я оцепенела от страха, а человек второй рукой медленно повернул меня к себе. Передо мной стоял молодой кучерявый парень и глядел мне в глаза напряженным оливковым взглядом.

— Не кричи, — одними губами произнес он, и я кивнула. Кричать мне действительно хотелось, но кем бы ни был этот парень, он никак не мог быть страшнее Вульфуса.

Он чуть отвел свою ладонь и, убедившись, что я действительно не закричу, отпустил меня.

— Там мой отец, — прошептал он.

— Пленник?

Парень кивнул. Он прислушивался к разговорам за стеной. Вульфус и Кларк спорили о том, как поступить. Кларк предлагал применить различные пытки, а Вульфус настаивал, что нужно покончить с ним на месте.

— Ты ведешь себя странно, Вульфус. Кому как тебе не знать регламент? Этот вопрос надо вынести на решение Совета.

— Думаю, у Совета есть дела поважнее. Мы ведь не хотим отвлекать их такими мелочами? — угрожающе сказал Вульфус.

Кларк сдавленно пискнул и что-то промямлил в ответ.

Я посмотрела на стоявшего рядом парня. Он был очень бледным. Высокий — намного выше меня и даже немного выше Рэя, — он казался мне совсем еще юным, я бы не дала ему больше шестнадцати, особенно глядя в его большие часто моргающие глаза. Он вдруг прикрыл их и нахмурился, как будто вслушивался во что-то, то и дело сосредоточенно кивая.

— Пойдем, — сказал он и потянул меня за рукав.

— Эй, — чуть не завопила я, но вовремя опомнилась и понизила голос. — Туда? Я не пойду!

— Они хотят его убить!

— Они и меня убьют, если увидят!

Парень вновь прикрыл глаза, тут же судорожно открыл их и, махнув рукой, побежал ко входу.

— Ты куда?

Я бросилась за ним, но не успела догнать — он уже юркнул внутрь. Не дыша, я заглянула за ворота и увидела абсолютно пустую пыльную комнату с открытым люком в полу, где на миг показалась и исчезла кудрявая голова парня. Должно быть, Вульфус, Кларк и отец этого парня были там, внизу. Я могла бы побежать к черному входу в особняк и вернуться в свою комнату. Я хотела это сделать, но почему-то не могла пошевелиться. Не могла заставить себя просто уйти, и… бросить их? Вульфус сказал, что хочет убить того человека. Он так и сделает, я не сомневалась. Убьет пленника, а с ним и его сына, и потом, возможно, меня, когда узнает о побеге. Разве я могла хоть что-то с этим поделать? Я ничего не умею. Ничего…

Я топталась на месте, пытаясь решить, как лучше поступить, и вдруг в моей голове так отчетливо прозвучал голос мамы, что я вскрикнула от неожиданности и решила, что сошла с ума.

«Лия, помоги им и беги как можно дальше».

— Мама? — закричала я, оглядываясь вокруг.

На секунду наступила абсолютная тишина, а потом снизу донесся визг Кларка.

— Кто это кричал?

Через мгновение поднялся страшный шум. Грохот, крики, несколько выстрелов. Не успев ни о чем подумать, я бросилась внутрь и полезла в люк.

Помещение, в которое я спустилась, было на удивление большим и почти полностью погруженным во мрак. Лишь небольшой участок освещался одинокой круглой лампочкой, разливавшей вокруг себя лимонно-желтое свечение. Стоило мне появиться, и четыре пары глаз разом устремились на меня. Я ахнула, увидев связанного по рукам и ногам человека, сидевшего в углу. Это был тот самый мужчина, которого я встретила в лесу. Рядом с ним присел кучерявый парень и второпях пытался разрезать веревки, связывавшие его отца.

Я хотела кинуться к ним, но чья-то крепкая рука схватила меня: такая же сильная холодящая хватка, как и тогда — в далеком детстве.

— Пошла вон отсюда!

Это был первый раз, когда он со мной заговорил.

Он не просто злился, он был в бешенстве. Он закричал так, что его рев еще несколько секунд разносился эхом. Его лицо побагровело, пожелтевшие глаза покрылись капиллярами, рот искривился в яростной гримасе, а на иссеченных белыми трещинами губах проступила кровь.

Он отшвырнул меня, и я с силой ударилась о какую-то каменную плиту. Из-за удара она чуть соскользнула, и под ней я увидела серые ступни с безжизненно посиневшими пальцами и ногтями.

Я вскрикнула. Что-то снова ударило меня по голове, и в глазах ненадолго потемнело.

— Пошла вон, я сказал! — кричал Вульфус.

Шатаясь, я сделала шаг вперед, туда, где сидел пленник, но на моем пути встал Кларк. Он смотрел на меня маленьким глазом, который превратился в еле заметную щелочку из-за хитрого прищура. Второй глаз скрывался под сеткой шрамов. Он вцепился в меня липкими пальцами и притянул к себе. От него пахло чем-то кислым.

— Какая красивая девочка, — противно прощебетал он. — Кого-то она мне напоминает. А, Вульфус?

Вульфус тяжело дышал и смотрел на нас диким взглядом. Он навел пистолет на Кларка. Тот вздрогнул, грубо притянул меня к себе и приложил к моему виску холодное дуло.

— Еще одно движение, и я ее пристрелю, — пропищал он, крепко держа меня за запястья взмокшими пальцами.

— Идиот, — ухмыльнулся Вульфус и нажал на курок.

Кто-то толкнул меня, и я услышала два громких выстрела. Через мгновение я лежала на полу, вдавливаемая тяжестью упавшего на меня парня.

Я попыталась выбраться из-под него и чуть толкнула его руками в грудь. Меж моих пальцев побежали струи крови. Он что-то прохрипел, и новые струи крови полились у него изо рта. С трудом я перевернула его на спину и оглядела. Я не могла понять, куда именно его ранили — вся рубашка на нем была мокрая и склизкая от крови.

Я оглянулась на Вульфуса и Кларка. Они стояли, направив друг на друга пистолеты.

— С тобой я разберусь позже, — бросил мне Вульфус, не сводя глаз с Кларка. — Живо иди в свою комнату!

Конец ознакомительного фрагмента.