Крылья древнего ящера

Йольз Джангерс, 2010

Действие происходит в далёком будущем. Контакты с другими цивилизациями уже давно не редкость. Но всё ли так легко, и для всех ли во вселенной единые правила? Книга не относится к фэнтази; приведённые версии "из будущего" автор, хоть немного, но пытался обосновать, опираясь на уже существующие физические понятия.

Глава 2.

Уже почти месяц прополз у Даниеля с Денисом в созерцательных заботах об"Арамисе". Неприятно чувствовать беспомощность, ещё неприятней, когда знаешь, что и в следующий раз будет происходить то, что от тебя не зависит.

Проржавев в одиннадцати местах, корабль всё же подошёл к цели. К успокоению, новых болячек на обшивке не появлялось уже давно. Подходило время пробуждения. Программа сна была индивидуальна для каждого и учитывала чуть ли не всё на свете. А, в результате, последний мог проспать больше первого проснувшегося на три дня. На деле, обычно, первый же бодрствующий"вручную"будил остальных — машины дисциплинированнее людей. Аналогичную дисциплину продемонстрировал и 0-21, включивший код пробуждения Бакунца на двое суток раньше. Оправдание? — Да просто нервы — не металлические: кто знает, что это за"ржавчина"и не сделала ли она сон землян недопустимо глубоким…

Дополнительных психических нагрузок Денис с Даниелем всё же не получили. Как полагается, погасла последняя красная точка, и так как они заранее включили сигнал экстренной связи, довольно скоро на экране появилось, пока ещё полукаменное лицо биолога.

Ну, отлегло… Конвойники заулыбались. Вреж стоял на получетвереньках, но уже приходил в себя. Первые его слова были глубокомысленны:"Как много в Мире идиотских улыбок!"Вот так наплевав в душу, Бакунц выключил экран. Но через два часа, уже войдя в колею, он сам вышел на связь, на долгий, похожий на послеотпускной, разговор. И откуда только взялись новости в этой пустоте?

Неожиданно, на экране, за спиной Врежа, появилось улыбающееся лицо с цыганскими чертами, которое полицейские не сразу-то вспомнили. Проснулся Сандро Ренальдини, автомат его"Аквариума"сработал, и трёхмесячный перелёт остался для него позади в воспоминаниях одного лишь старта. Настроение у него было прелестное и тем приятнее было с ним познакомиться: до полёта Денис с Даниелем его почти не знали.

Вреж и Сандро направились трубить зарю для остальных, начиная с командира, а экипаж 0-21 размечтался в ожидании появления на экране теперь и Моники Виерры, которую они мельком видели перед стартом. По мнению обоих, ещё раз посмотреть на неё стоило, а если бы не один раз-то и ещё лучше…

Проснулись все. Корабль наполнился энергией людей, готовых хоть завтра взглянуть на"шестёрку". Варёной, к сожалению, оставалась та же Дорис и решением командира она была передана под надзор медика-биолога с вольным распорядком дня. А Файр уже сколотил команду и прилип к внутренней стороне"ржавых пятен". Пятен этих уже почти не боялись, так как ни явных, ни предполагаемых козней от них не исходило уже почти месяц.

Потоптавшись понемногу рядом со всеми, командир скрыто, но торжественно обвёл взглядом тех, кого было возможно, и незаметно удалился в тесноватый отсек с излучателем. Пришла пора готовиться к так называемому гамма-поиску. Ведь точного то их расположения в пространстве ни одна душа не знала. Ещё надо было искать и саму систему, открытую"Зевсом — 226": она уже где-то близко, но пока лишь только"где-то"…

Практически всякая, вновь посещаемая планетная система регистрируется в Астрослужбе по получаемому гамма-коду её светила, который является более подробным паспортом, чем спектр, сугубо индивидуален, и, если применить более досадное сравнение, равен по значению отпечаткам пальцев человека с нечистой совестью. Естественно, что гамма-код"шестёрки"на корабле имелся — надо было просто включить поисковый излучатель. Может быть, стоит, и поторопиться, так как через три дня плановая связь с Землёй и надо бы передать свои пока неведомые координаты.

Включена подготовка, затем нуклонный аккумулятор… ну вот… вибрация… Ну, да ничего… Запуск… Теперь вмешиваться уже не надо только следи за дисплеем, который здесь самый красочный: рассчитан на электронный"глаз". Стереомультик, правда, немножко замысловатый.

— Майкл хочет ещё раз открыть"шестёрку". Но на сей раз лично! Представляете:"Звезда Уэддоу"! — таким свободным с командиром мог быть только Ренальдини. Он-то и втиснулся к излучателю, вовсе не ожидая ответа на свои реплики. — Перед стартом был разговор, что питание на излучатель не очень чистое: по второй шкале идёт, кажется… Так что придётся тебе через каждые десять минут делать переключение.

Он потянулся к пульту, но командир выставил локоть так, что тот не смог дотянуться.

— Ну и копайся сам!

— Понадобишься — позову.

— А между прочим Чаван уже раскусил нашу"ржавчину". Это — след излучения, только не ясно какого… Но как бы там не было, а антилучевой слой, значит, всё же пробит и поиск твой точным не будет.

— Когда же он успел? Я ведь только оттуда.

— Что, Мандру не знаешь? Он на ногу быстрый…

— Ладно, постой здесь. Посмотрю, что у них.

Мандра и Файр вертели в руках выданную диаграмму, неуверенно, что-то предлагали друг другу. Рядом были активные советчики. Но, что весомого можно было сказать, если даже память анализатора не"вспомнила"подобного излучения? И эта, видимо не слабая радиация, разгуливала без всякого источника в межгалактическом пространстве!

— Одинокие звёзды, вообще, часто встречаются? Вне галактик, я имею в виду…

— Да понял… Бывают. Лёгкие, распадающиеся… Ты это про ту звезду?

— Про ту, Чаван, про ту… А, может, мимо нас какой корабль пролетал, а мы его не заметили? Не из наших, так сказать… У них энергоисточник такой же, только посовершенней, конечно. — Мандра скосился на отсек, так и именуемый, по старинке, топливным. — Мы же его от них и получили…

— Да знаю… Ну что, Майкл, скажешь?

— Что я — анализатор? Ты, Тим, может и прав. Не со всеми же гуманоидами мы перезнакомились. И у кого мы в гостях — никто не знает.

Уэддоу, как и положено командиру корабля, был, прежде всего, энергомехаником. Их отряд в Астрослужбе так и называли шофёрским. Его и беспокоило, в первую очередь, состояние корабля, тогда, как другие таких симпатий к самому"Арамису"не испытывали.

— Что бы там ни было, — продолжал он, — а главное, сейчас, закрасить все пятна антилучевым слоем, а то, если, выйдет из строя излучатель, то и совсем одни останемся…

— Кто про что… — недовольно проронила Моника, которая сразу после долгого сна попала в аварийную обстановку и явно побаивалась.

— А провожатые-то наши целёхоньки? — Зимогляд склонился к иллюминатору и посмотрел на яркую точку.

— А они, Эдик, вооружены, с ними никто не хочет связываться, — нравоучительно похлопал его по плечу Вреж, и другой рукой всунул ему в рот таблетку, принимаемую перед выходом в космос.

Уэддоу и Зимогляд уже несколько часов замазывали пятна на обшивке. Но получалось что-то не очень. Заступила вторая смена, затем третья, в которую напросилась Моника, причём в пару к антифеминисту Уэддоу, который уже отдохнул. Им в след захихикали, предвидя будущие сцены. Но сцен не было, вернее они просто не успели произойти, так как неожиданно диаграммы анализатора показала норму, слой восстановился, а в удовлетворённом состоянии конфликты, обычно не происходят. С"0-21"Майкл и Моника были сфотографированы. Снимок вышел очень романтичный, и если бы его увидел командир, спасибо бы не сказал.

Ну, теперь ничто не мешало проводить гамма-поиск, смущало, правда, одно но. Цвет и форма пятен по-прежнему просматривались сквозь закрасившую их эмаль. Микроволновый лазер быстро делал эмаль и корпус корабля единым целым, но заколдованные пятна проявлялись, тем не менее, с завидным упорством. Но, всё же, говорившей своё веское"да"аппаратуре поверили и поиск"шестёрки"был продолжен.

Ренальдини оказался прав: идеально излучатель не работал. Но делать, что-либо уже поздно; координаты вырисовывались очень медленно. Когда подошёл сеанс связи, пришлось ограничиться стандартным сообщением о состоянии экипажа и степени трудности полёта. И всё же, теперь, Астрослужба могла передать всем близким, что в столь далёком космосе всё нормально, а, порой, и это не мало.

Пока большинство на"Арамисе"поочерёдно дежурило у излучателя, Вреж с Файром начали перетряску той рентгеносистемы, с которой начались текущие наваждения.

Кто ищет — тот найдёт: почти на всех пластинах были следы того же непонятного излучения. Значит, началось всё ещё тогда… Может это излучение — разновидность неведомой информации; может — кто-то нас звал, пролетавших мимо… Рассмотрим эту радиацию поближе, только уже не в космосе; может и разберемся…

— Помнишь, Вреж, ту звёздочку, на которую ты любил смотреть? — это к Врежу подошёл Ван Шао.

— Когда? Месяц назад? Помню. А почему ты спросил?

— Почему та звёздочка совсем одна?

— Я не астрофизик, по-моему, тебе об этом — лучше знать.

— А ты и знать не хочешь?

— Так что с этой звездой? Погасла?

— Дело в том, что, как и ты знаешь, очень редко встречаются светила, настолько удалённые от других. Конечно же, эта звезда, наверно, не так уж и одинока; просто мы под таким углом её видели. Но мы с Робертом…

— Фернандушем?

— Да!…смотрели на неё через наши кристаллы. Ничего, в общем-то, не нашли, следов других звёзд по близости нет. Кстати, сама звезда во многом схожа с нашим Солнцем, спектры очень похожи… Так вот о спектрах… Спектры этой твоей звёздочки оказались плавающими. А это большая редкость. А я, сам, так и не встречал этого вообще.

— И, как именно спектры изменялись?

— Постоянно. Каждый замер уже"плыл". Мы бы не обратили на неё внимания, если бы она не была так похожа на солнышко. Но солнышко-то, можно сказать, почти постоянно, а эта — меняет свой состав через каждый пучок энергии. Парадокс? Но парадокс, видимо, только для нас.

— Наверно к этому вторсырью и ваши кристаллики можно уже прибавить. — Вреж наступил на файровский аппарат, но Тим рефлекторно столкнул его ногу со своего поржавевшего питомца.

Слова Ван Шао Файр слышал лишь вскользь, но теперь повернулся в его сторону. Впечатлительная же Моника вслушивалась во все разговоры и сейчас тоже ловила каждое слово.

— Это ты зря, — продолжал Ван Шао Врежу, — наши кристаллы — на высшем уровне: у нас условия среды значительно мягче, материалы другие… Другое дело после нашего с тобой опыта у вас появилось недоумение, а у нас тревога: если"чудо"не первое — то что-то к нам прилипло… или кто-то… Спектры мы показали командиру, но он почему-то, просил об этом не говорить.

— Подожди, Ван. — Моника держала свои локти, чтобы занять чем-то руки. — Ты хочешь сказать, что здешними бедами мы обязаны этой вашей звезде?

— А какими бедами? Этой пресловутой вялостью? Ну… А почему бы и нет? — прежде, чем ответить Ван Шао подержал на лице некоторую гримасу — Раз у нас пока других объяснений… Конечно, вы понимаете, что я не настаиваю на своей правоте.

Некоторое время держалась глубокомысленная тишина, и Вреж, не дожидаясь, когда она прервётся, удалился вслед за праздно гуляющей Дорис. Последней до него долетела чья-то фраза:

— Живая планета… Планета — разум… Об этом говорят известные нам инопланетяне. Вот мы им, может, и пригодимся.

Странно, раньше Гимус, как и все, страдала от безделья, но стоило освободить её от почти не существующих обязанностей, как каникулярное настроение возымело свою жизнепорождающую силу. Встречаясь с её затуманенным взглядом, астронавты, нередко, теряли ощущение космоса. Дорис нравилось не подчиняться никому, включая командира, с его вмешательствами куда и не надо. Линию держаться она не сменила даже в присутствии яркой Моники, которая, впрочем, думала совсем о другом и вовсе не пыталась бороться за первенство. Моника Виерра по характеру, скорее, соответствовала тому же командиру, или же несентиментальным Мандре и Зимогляду; она вообще была противоположностью своему соотечественнику, хотя уживались они с Сандро, кажется, легко.

Дорис неслышной походкой шла чуть впереди Врежа, слегка повернув голову в его сторону. Небольшую порцию праздной болтовни завершила фраза:

— А Уэддоу стал ко мне значительно мягче…

"Ты думаешь — это твой успех?"мелькнуло в голове Бакунца, но вслух он сказал другое:

— Командир — не железный… Кстати, его дочь недавно по одной из программ показывали — за, какие-то, там, заслуги в колледже. Я к тому, что не всегда он был жёноненавистником.

— Сколько же ему лет?

— Сорок… Плюс-минус миля.

— Скорее всего, плюс… Посидим?

Вот её купе. Сели. Ничего путного, если честно, от неё Вреж не ожидал, и был не очень"здесь", хотя леди и смотрела на него с проницательностью, что со стороны являло бы саму пикантность.

— Я не случайно про Уэддоу последнее время спрашивала. Я куда больше вашего спала, выспалась, и уже не всегда использую для этого так называемую ночь…

— Интересно.

— Будь серьёзнее. Так вот, — она заговорила, отделяя каждое слово. — Командир два раза выходил на связь, когда вы все спали. Причём, выходил легко, очень легко, не было поисков, никакого шума, ничего прочего. Всё, что я говорю — это абсолютно точно.

— Командир наш… что-то, вроде, космического шпиона? — ничего другого Бакунцу на язык не пришло.

А Дорис многозначительно молчала. И как она преобразилась! Вид у неё сейчас был далеко не томный. Это был вид уверенного, сильного человека, человека-астронавта.

— Ну, а серьёзно… Ты это сказала, что имея в виду?

— То, что сказала. Уэддоу от нас что-то скрывает. Более того, оказывается можно подготовить более лёгкий выход на связь, но никто из нас об этом не знает. Сейчас командир уже догадывается, что я его раскусила, и стал ко мне помягче.

— Это ещё не раскусила.

Призадумавшийся Вреж был уже снова в космосе.

— Но у нас же есть штатный психолог, с Ли Даогунем ты говорила?

— А зачем? Ли Даогунь обязан подмечать всё это раньше всех, между прочим, и наше уединение тоже. Но ты врач, и тебе единственному предоставлено право уединения без кривотолков. Одним словом, пойми: здесь, что-то не чисто, — она состроила какую-то уже сказочную гримасу, оканчивая, разговор в шутливом ключе, как человек, которому удалось высказаться на щекотливую для него тему.

* * *

Терпеливая осада излучателя, наконец, дала результаты."Шестёрку"нашли, координаты"Арамиса"относительно её, отправлены в память, дальнейший полёт уже дело автоматики. Но… Как и обычно, без"но" — никуда. И фактическое расстояние до этой белой двойной длинновато, и траектория в зонах мощного звёздного ветра кривовата: и вот уже энергозапасы на корабле меньше расчётных.

Уэддоу провёл"земное"собрание. Все долго разводили руками, спорили, чуть не переругались, но всё равно, в конце концов, решили пока ничего не выдумывать, в надежде потом разбиться в доску, но подзаправиться на посещаемых планетах. Такое, конечно, было возможно, но далеко не обязательно. Пожарная ситуация ещё предусматривала увеличение экипажа"Арамиса"на двоих, использование энергии конвойного корабля и превращение серьёзного"0-21"в безмолвно-добродушный сувенир далёкой Земли — здешним мирам.

Так или иначе, но скоро — посадка. В иллюминаторах — звёздное пространство: намного более любимый пейзаж, чем ещё недавний, да и смотрелось это небо, как-то, по-хорошему. Ничего удручающего в настроениях ни у кого не чувствовалось, хотя полёт"Арамиса"складывался уже не лучшим образом; его предшественник — "Зевс"на этом участке был удачливее. Хотя, кто это точно знает? Милые, улыбающиеся звёздочки: для несведущего — совсем как у нас. Но они-то совсем-совсем чужие…

Последняя неделя перед торможением тянулась долговато, терпение начало сдавать. У Врежа это выразилось в тон его специальности. Без затруднений обращённый кое-кем в детектива, он пас командира тайком и даже открыто, одновременно обходя за версту Ли Даогуня, знакомого с парапсихологией и способного поймать на тайных мыслях. Наконец Бакунц, придравшись к пустяку, запер командира для тоскливого всестороннего обследования. Запуганный медицинскими терминами Уэддоу почти не сопротивлялся. Вреж ввёл ему немного астимулятора вторичной нервной деятельности, не давая, при этом уснуть. Теперь врач мог разговаривать с подопечным и, используя притупленную бдительность последнего, задавать ему каверзные вопросы. Подноготную таким способом, может, и не узнаешь, но, используя вопросы с заведомо известными ответами, можно уловить"формулу лжи"пациента. И Вреж уверенно шёл к своей новой цели. Прокисший Уэддоу мямлил ответы на дубовейшие вопросы, а Вреж считывал с датчиков по разрядам выражения лица, речевые обороты. Поймать"формулу лжи"командира оказалось очень легко; проще говоря, он и врать-то не умел.

Обследование закончено, введено тонизирующее, но полчаса лучше не вставать. Для отвода глаз Вреж затащил на осмотр ещё троих, в том числе и Ли Даогуня. Как видит командир, осмотр этих троих таким подробным быть не может из-за стеснённости, сколько просил расширить медицинские отсеки: никто не слушает. Но если этот диагностик даст отрицательный ответ, то опасения врача, слава богу, окажутся напрасными. Разумеется, так и оказалось. Все вышли с видом облегчения, и лишь Ли Даогунь, выходя последним, через уменьшающийся проём закрывающейся двери посмотрел Врежу в самые глаза.

Оставался день до торможения. Звёздная гравитация близлежащих светил сделала своё чёрное дело. Запасов энергии уже теперь точно двум кораблям на обратный путь не хватит. А очередные трудности — какие? Усыплять на следующий день всех арамисовцев; торможение, разумеется, далеко не первое, но всё равно это процедура какая-то не жизнеутверждающая. Ещё эта коррозия… Дар какого-то невидимки. Не прогрыз бы этот невидимка обшивку вообще…

Как-то в купе к Врежу, собиравшемуся уже напоследок увидеть земной сон, вплыл Ли Даогунь. Бакунц понял, что попался. Он лёжа замер, всё ещё в надежде выкрутиться.

— Вреж!…А Вреж!

Не Рей, а Вреж! Это уж было поразительно.

— А… Ли! Только, что-то ты поздно. Или что стряслось?

— По-моему ты понимаешь, зачем я зашёл.

— Дай подумать, может пойму.

— Подумай.

И молчание. Вреж решил не тянуть резину: бунты на кораблях известны ещё с Карфагена, но не всегда же — за борт.

— Тебя интересуют мои отношения с командиром?

— Поделись… Может, не пожалеешь.

— Ты за ним ничего не замечал?

— То, что он постарше нас, да и это не очень бросается…

Ли Даогунь улыбался, но смотрел прямо в глаза, а это не всегда приятно.

— Хочешь узнать. Ли, что за процедуру я с ним проделал, тогда, на глазах у тебя?

— Зачем ты за ним, извини, шпионил? Или это — такие игрушки?

— Извини, что не встал при допросе!

— Ну вот, обиделся! Или это — вопрос тактики? Но, начал — продолжай! Не хотелось, чтобы у врача прорезалась бы мания преследования. — Голос Ли стал помягче. — Я же должен следить за совместимостью. Понимаешь, думаю. Ты психолог?

— Обучался, но специалистом не являюсь.

— Не обижайся… Итак, что Майкл натворил?

Вреж — рассказал, но Дорис ни разу не упомянул. Ли Даогунь был не готов к такому:

— Да, и мне теперь кажется, что что-то не то: чем-то он всё время обеспокоен… Говорил он уже, как-то невнятно и уже не смотрел в глаза. Бакунцу, правда, показалось, что собеседник, что-то не договаривает, но, тем не менее, Дорис Гимус заочно обрела второго союзника.

— И всё же какая-то ерунда: сжигать энергию себе во вред! Или он, по-твоему, не собирается возвращаться? — Для приличия, Ли всё ещё сопротивлялся.

— Вот и проверим. Делать, всё равно нечего. Окажется всё глупостью — задам ей трепку…

— Ей… Ну, всё ясно — кому.

— А, что тут? Не Монике же… Ну, созаговорщик, приятного сновидения, напоследок!

На следующий день все уже плелись к камере жизнеобеспечения; плелись нехотя, мол, опять… Но и некоторая торжественность тоже была где-то рядом: ради чего летели-то! На"Арамис"переправились Жанкевски и Шеметов и тоже улеглись в"Аквариум". Всё теперь отдано в руки автоматики. Вреж вошёл в камеру последним, до торможения ещё сорок минут. Сделать себе этот медвежий сон покороче? Или рискованно? Не привыкать! Через сутки всё равно самому всех будить надо… Итак, когда сверхскорость покажет ноль? Ясно. Вот через десять минут мне и вставать. Вреж знал, что и рисковал он серьёзно. Пробуждение возможно лишь при отключенном жизнеобеспечении, а что это такое при перегрузках гашения, он сам мог бы объяснить любому. Но так человек создан: ради мелочи он может поставить на карту полкоролевства… Пожав руку везению, Вреж принял лежачее положение, набрал код и стал куда-то проваливаться.

* * *

Чернота… Как её много… Чернота, или нечто? Чернота с золотистыми бликами окутывала всё, проникала во внутрь, задевала всё живое. Какой активный этот кошмар; он не даёт никакого послабления! Полуживой Вреж чувствовал, что зависим от чего-то страшного, всесильного, имеющего такие неясные очертания и делающего так больно… Сознание работало лишь на одно: существование — это мучение… Как всё долго. А почему надо терпеть? Почему… Больно! Единение вечности и ада… А может? Да… Да, окошко! Где-то перед глазами прояснилось удивительно ясное окошко, которому он невероятно обрадовался. Появилось ощущение тишины, хотя шума до этого никакого и не было… В окошке виделся солнечный земной пейзаж, его яркость оттенялась окружающей чернотой и болью. Очень хотелось туда, в ту страну, где так бушует день, где блистает царство жизни… Но ночь вокруг всё не отпускала. Оцепеневшая память, как-то отдельно, выдала очертания живописных облаков в каком-то средневековом оконце… Картина? Да, это же — Мадонна Литта! В ярком прямоугольнике перед закрытыми глазами Врежа не было ни Мадонны, ни младенца, но им виделся лишь оживший эпизод из легенды, нашёптанный, так из далека, кистью великого Леонардо… Облака и зелень. Они очень давно растаяли, эти облака, но на маленьком кусочке картины они плывут до сих пор. Не изменилось небо над землей за эти долгие-долгие годы. И где сейчас она, эта наша Земля!.. А окошко, к счастью, становилось всё больше, постепенно оттесняя кошмар в никуда. И вот, наконец, земной предполдень впустил к себе измученного Врежа, дав ему земной сон, который, словно спохватившись, тихо растворился. Код сработал полностью, Бакунц, наконец, бодрствовал.

Корабль иногда подёргивался. Сверхскорость погашена, но нормального полёта ещё нет. Вреж чувствовал себя скверно, тем более жалея о только что пропавшем голубом мире: у только проснувшегося, сновидение — реальность.

Опасения почти сбылись, пробуждение его началось до окончания гашения сверхскорости, хотя и всего лишь за несколько минут. Сверхскорость и сверхторможение. А сверхторможение, значит свеверхперегрузки. Вот и защититься от них может только сверхспящий, то есть гравизащига безобидна только для полуанабиозника. А что это такое: остатки сверхторможения для не защищенного организма, Вреж теперь хорошо знал. Огненная боль в позвоночнике и окровавленный костюм оттенял мысленное проклятие собственной беспечности суточной давности. Поднялся он довольно тяжело. Медленно, не сразу нашел причину кровавых пятен: полопались сосуды в носу и в гортани, на ноге были две непонятные глубокие ссадины. И лицо, и тело были в синяках… Ко всем бедам он, кажется, стал хуже слышать.

Бакунц ввёл себе тонизирующее, умылся эмульсией, применяемой при травмах; пробуждение состава экипажа надо были встречать в форме. Зазмеилась злоба на Ли Даогуня. Это в его ведении находится функциональное регулирование камеры жизнеобеспечения, а ведь всё могло обойтись и дороже. Хотя и торможение могло пройти с отклонениями, а это уже сфера деятельности командира… Те же действующие лица… Остались бы подозрения детской фантазией! На сигнальном дисплее погасла одна красная точка — пробудился Ренальдини. Врежу, почему-то, очень захотелось рассказать ему о своих сомнениях насчет командира. Этот темпераментный человек просто источал жизнеутверждение, но и трезвые его глаза также запоминались. Сказать — не сказать? Нет не надо. Тем более, какие факты-то? Просто глупо буду выглядеть. Да и вообще, побитый вид биолога-медика как раз на руку именно Сандро, вернее ему на язык.

— Доброе утро Рей… Ого! Ну, уж им-то, наверно ты отвесил как надо! Укладываться не хотели! Так их! Я бы на твоем месте поступил бы также.

— Ты закончил?

— Случилось что? — не очень свежее лицо Ренальдини стало серьёзным. Сон длился всего двадцать семь часов, но след полуанабиоза просто так с себя не стряхнёшь.

— Попал под перегрузки…

— Да это ясно. Торможение было дольше?

— Не знаю, дольше ли; может"Аквариум"от меня избавился раньше…

— Да ну… Ли Даогунь застрелится, если на его системе неположенная пыль появиться. Я, вот, почти три месяца проспал, доверился ему как отцу.

— Медведи по полгода спят.

— О, мы уже способны шутить! Но видуха у тебя, если честно, призывает к пессимизму. Спрячься на время, — он полуобхватил Врежа и потащил в коридор. — А то спросонья кто-нибудь инфаркт схватит… а ты, наоборот, лечить должен.

И уверенно подавляя сопротивление, улыбаясь на все тридцать два, он препроводил его к себе в купе. Отсиживался там Бакунц часа два. Он обработал раны, удалил кровь с костюма. Наконец — шаги, и в купе вместе с Сандро влетел Уэддоу.

— Как же это так! Какая несерьёзность! — командир начал ему выговаривать как школьнику. — Мало приключений за полёт… Проснуться, видите ли, пораньше захотелось…

Вреж его не очень-то слушал: уж кто бы…

Теперь с занесённым в память хронолога замечанием, он стоял около полюбившегося иллюминатора в незаселенной части корабля. Привязанности индивидуума: хорошо здесь и всё тут; но только мне одному… За иллюминатором как раз проплывала"шестёрка". Вреж хорошо помнил её снимок, переданный"Зевсом", и сейчас перед ним была именно она: уже почти два солнца. Может и планеты уже можно разглядеть? Да нет, конечно. Уплыла, опять — тьма, чувствовалось, что после торможения корабль вращался быстрее.

К нему подошёл Зимогляд."Теперь каждый меня будет рассматривать" — подумал Бакунц, но Эдуард заинтересованно уставился в непроницаемый сейчас иллюминатор. Выплыл хоровод звёзд, затем — голубое пятнышко и прилипшая к нему"шестёрка"…

— Видел? — царственно протянул Зимогляд.

— Что… Что? Туман?"Шестёрка"в туманности… А анализатор что выдал по этому поводу?

— Ничего, насколько я знаю. Предупреждений, по крайней мере, не было.

— Вот летим… Ну и экспедиции Центр собирает: считай вообще без приборов.

Зимогляд как-то многозначительно молчал. Наверно его самолюбие первооткрывателя пело сейчас свою песню. Область в пространстве голубого цвета, скорее всего туманность, окутывала их объект полёта, к которому столь тупо летел месяцы, обвитый утонченной аппаратурой"Арамис". Но эмоции и выводы — потом. Тем более что навигаторы уже готовились, видимо, сказать своё слово: всех громко звала Моника. Вреж и Эдик подошли первые.

— Сферу видели?

— Для неё это — сфера.

— А твои приборы её видели?

— Было бы что страшное — они бы не смолчали. Командир эту голубизну должен тоже видеть, ведь мы, наверное, уже сближаемся.

— Не похоже, что сближаемся: не так сильно вращались бы.

— Кстати, полиция наша должна уже отправляться в свой танк, пусть посмотрит на этот туман живьем.

— Как же, в этих капсулах много чего увидишь… Не могут сделать прозрачные конструкции: ведь всё равно же направленный перевод — в скафандрах.

— Вы бы Уджаяни сюда приволокли бы, а то ведь ему, должно быть, тяжело шевелиться-то. — Высказавшись, Моника, тем не менее, пошла за ним сама.

Как по волшебству тут же в дверь заглянул Шеметов.

— Здорово!

— И здоровей выдали…

Вреж поднял голову. Впервые за долгое время он услышал русскую речь. Многоязычие"Арамиса"сводилось к официальному эсперанто, почти все владели английским, которым иногда также пользовались. Остальные же языки были уделом лишь соотечественников и всё это несмотря на то, что каждый владел пятью, а то и более языками. Например: с Даниэлем Жанкевски Вреж мог бы изъясниться и на французском, и на армянском, но всё равно изъяснялся на эсперанто. Наверно так было привычнее, а может и ещё почему. Шеметов и Зимогляд разминали языки:

— Когда перелетаешь?

— Да сейчас. Даниель, вот, подойдёт…

— Туманность видел?

— Да показали… Но я не разбираюсь. У меня другая профессия.

Тяжелая поступь. Это — Уджаяни, подталкиваемый Моникой.

— Ну, где? Что там? Туманностей не видели никогда? Такая срочность.

— Вот, посмотри. Ртутная составляющая почему-то, вон там, подскочила. — Моника любила ясность и не обращала внимания на эмоции неповоротливого коллеги. — Надо спектрограмму сделать при отключенном анализаторе.

— Ну и как ты это сделаешь? — снисходительно протянул коллега. И после паузы: — Анализатор, если бы и сделал аварийный выброс, то сработали бы минимум три защиты. А этот скачок — простой послевакуумный дефект электродов. Туманность инертна, в норме то есть.

— Как ты прямо так уверен?

— А я медлительный оттого, что внимательный. Всё в норме. Другое дело, почему о туманности этой не было информации? Что она, только появилась?

— Нет, ты уж давай делай спектрограмму, — чеканно, с видом знатока постановил Денис, тронув на переносице очки.

— Слышишь, полицейский! Давай Рей заменит тебе твою оптику на что-нибудь посовременнее. — Моника так резко сменила тему, что неподготовленный Шеметов покраснел. Заулыбались и остальные, видя попадание в точку.

— А я себе так больше нравлюсь, — не очень ровным голосом выдавил почти нокаутированный Денис.

Да… Хотелось немножко перед Моникой… И вот!

— Что, поехали, Даниель?

Шеметов подошёл к Жанкевски, глядя только на него, а Моника демонстративно провожала его пристальным взглядом.

Как только пару с"0-21"отделила отсечная дверь, Виерра, словно сорвавшись, кинулась настраивать свои анализаторы излучений. Уджаяни тоже, засуетился. Наверно скоро о голубом тумане экипажу будет известно и что-то существенное.

Вреж и Зимогляд вышли в коридор, конвойники ещё были не далеко.

— Ребята, подождите! Не уезжайте сейчас. Пусть эти двое прощупают, что там, за бортом.

— Некогда ждать — сближение.

— Ну, это пусть Уэддоу решает.

Вчетвером зашли к командиру. Он был в компании Ван Шао и Ли Даогуня. Похоже было — на паузу после важного разговора.

— Вы обсуждали туманность? — это Жанкевски выразил общее первое впечатление. И лишь Врежу подумалось, что здесь сейчас Ли Даогунь вел свою игру по отношению к командиру.

— Вам пора переправляться, — командир повернулся к экипажу"0-21".

— Вы видели туманность?

— Это какую? Н-нет… — командир заглянул в ближайший иллюминатор: очередное подтверждение, что голова многое узнаёт последней.

Вскоре Уджаяни отчитался перед Уэддоу: данная туманность — скопление разряжённого переохлаждённого газа, весьма инертного по большинству характеристик. Ну, а откуда этот туман, и каков его полный молекулярный состав не ясно, но не похоже, чтобы он являлся препятствием для сближения со звездой. Данных об опасности нет, но почему с"Зевса"не было сведений об этом свечении?

С анализом спектрограмм ознакомлен весь экипаж. Кое-кто чувствовал неуверенность. Но сближаться всё равно надо. Побыстрее бы… Что-то всё тянется, уже дожили до нехватки энергии.

Конвойники отправились к себе. Вскоре их уже видели на экране, на фоне живописных земных пейзажей, и, по их словам, космос не изменился даже с появлением разных там, цветных туманностей.

Командир приступил к сближению. Дело для него привычное, здесь у него помощники Ван Шао и Фернандуш и уж мимо-то не пролетим. Но, в последний момент Роберта, уже составившего программу на спецлокацию, отчего-то заменил Ли Даогунь. Вреж видел, как психолог после пробуждения ни на шаг не отстает от командира и ему не терпелось с Ли поговорить. Но это никак не удавалось.

За иллюминатором"шестёрка"стала заметно ярче. Чем ближе, тем более единым казался свет этой двойной звезды. Он, её свет, уже немного и ослеплял, ну это если на неё о-очень долго смотреть. Хорошо ли это? А как воспримется лучик природного света после месяцев комфортного, но всё равно не настоящего?

— Тебе не скучно, Дорис? Смотри, вон, сразу два солнца. — Вреж позвал её к иллюминатору с выключенными фильтрами. Она подошла лениво, как-то в растяжку.

— А с синяками ты неплохо смотришься. Тебе идёт. Как твои уши? Слышат?

— И глаза видят. Всё нормально уже… Что-нибудь скажешь, наконец?

— Нечего мне больше сказать. Ли Даогуню, я чувствую, ты уже всё выболтал?

— Да.

— Значит, жди, что он тебе скажет. И не только тебе, разумеется.

— Почему должна быть такая тайна из этого? Он такие вещи должен сам видеть, а я, вот, ему подсказал.

— Наверное, потому, что сам ты не стопроцентный астронавт, профессии твои — всё же земные. Пойми, Ли Даогунь должен был заметить неладное, но не заметил, и это не менее странно, чем командирские выкрутасы. И стоило бы, всё это, внимания на Земле? А здесь — Тьма, её величество. И не существует другого Мира, кроме"Арамиса"с его луной — "0-21"и всякая неровность равна вооруженному конфликту, в нашем же случае…

–…глобальная катастрофа.

Она явно хотела продолжить и, тем не менее, Вреж больше ничего не услышал. Минут через десять она вернулась на цыпочках:

— Зайди к Монике в лабораторию, туда сейчас зайдет Ли Даогунь. Поговори. — И она быстро скрылась.

В энерголаборатории никого не было. Но это пока. Вот и появился озабоченный Ли.

— А где Моника?

— Не ведаю.

— Мне сказали, что я ей здесь нужен срочно.

— Допустим, это я тебя позвал. Должны же мы с тобой поговорить снова.

Ли выдержал паузу, перестраиваясь.

— Ты же сам видишь, я и не отхожу от… него. Только, вот, подружка твоя лишнего, случайно, не нафантазировала?

Вреж только поднял на него глаза.

— Ну, не знаю. Кстати, мне нельзя надолго отходить сейчас: на пульте нужен второй человек, а Ван Шао вышел.

— Ночью на авторежиме идёте?

— Да. Но один, на всякий случай, дежурит.

— А кто дежурит сегодня?

— Даже не знаю. Но не я, во всяком случае. Пойду я… Если, что, я же тебе сразу выложу всё, в первую очередь.

Вреж не спешил выходить из лаборатории. Да и куда торопиться?

Вплыла Гимус.

— Ну, что?

— А я думал, ты где-нибудь подслушивала.

— Да вот, что-то заложило. Итак, есть что новое?

— Он сомневается уже насчёт твоей серьёзности.

— Он? Ли? Ты ему всё-всё выложил. Молодец!

— А что в шпионов-то играть?

— Ты прост, как деревенский веник. Доверь серьёзный вопрос болтливой тёте…

Вреж побагровел, и наблюдательная Гимус сбавила тон.

— Учту я и мнение Ли обо мне, спасибо, что сказал.

— Приходи, дам успокоительное, — бросил он ей в след.

Совсем недавно Моника прошлась по самолюбию Шеметова. Теперь вот — Дорис. Ну, надо же: выдал её наблюдательность психологу — астронавту для этих ситуаций и включённому в экипаж! Медицина так до сих пор и не научилась удалять с корнем те центры мозга, которые в прошлом толкали женщин лить соляную кислоту в глаза соперниц. В настоящем кислота уже

не используется, но центры-то остались. Но Дорис тоже можно понять: осторожничала, чтобы не нажить куда худшее, а теперь это дело вне контроля.

* * *

"Арамис"уже вошёл в планетную систему"шестёрки". Уже даже в иллюминаторы было видно, что двойная звезда имеет всего две планеты, которые крупными молочными точками выделялись из россыпей звёзд. Ветер"шестёрки"уже тянул к себе. Странная голубая туманность, оказывается, почти постоянно вмещала в себя одну из планет. Сама эта туманность также передвигалась по орбите, только очень медленно, а находящаяся в ней планета, в силу искривления траекторий, может, никогда её и не покидала. По крайней мере, такая версия была вполне приемлемой, глядя с колокольни"Арамиса". Орбита другой планеты, а по параметрам именно на ней и погиб"Зевс", располагалась от своего светила примерно на том же расстоянии, что и её сестра, погрязшая в своём голубом рассоле. Тем не менее, даже простые расчёты уже явно противоречили устоявшемуся мнению учёных о том, что равноудалённые от своей звезды планеты когда-нибудь обязательно столкнутся. Такая катастрофа, кажется, вообще была в данном случае не возможна. На лицо был так называемый"звёздный парадокс", а на объекты с подпадавшими под этот термин параметрами лететь не рекомендуется. Такому научил горьковатый опыт, но"Зевс"летел туда, наверняка уже зная об этом, летел и молчал. Летит туда и"Арамис"хотя и не молчит. А впрочем, кто здесь это точно знает, слышит ли нас Земля или же галактические маяки отражают в компьютеры корабля чужое эхо? И, кроме того, теперь уже глядя назад, можно бы и призадуматься о тех странных явлениях на"Арамисе"в беззвёздной черноте середины полёта.

— Итак, до спуска осталось… Да сколько осталось — я, и сам не знаю. Точно только, что не много. С прилётом, одним словом. — Уэддоу философствовал пред астронавтами, подводя итоги перелёта. Это была формальность, предназначенная для единства, результатов. — Все мы видим, что звезда двойная, имеет резко меняющуюся массу, что и является причиной волнистости орбит её планет и предполагаемого пояса миниастероидов или уплотнённой звёздным ветром"шестёрки"космической пыли. Но последнее явно случайно, и нас не касается. Нас волнует, что это там за газ, зачем он и откуда взялся. А самое непонятное, на мой взгляд, то, что так близко расположенные составные части этой двойной звезды не сливаются воедино. При таком соединении освободилась бы колоссальная энергия и на этой бочке с фитилем — мы с вами. Напомню для спящих, что двойные звёзды либо расположены друг от друга на миллионы миль, километров, то есть, и находятся в энергетическом равновесии, либо являются единой массой, но из-за разнородности состава в разных своих секторах с расстояния парсеков видятся двойной звездой.

Командир изъяснялся явно языком Файра, сам он этого наверняка не знал. Слушали его вяло. Для контроля уточнили вслух всю ту информацию, которую отправили в компьютер. И тут, вдруг, Дорис встряхнула всех:

— Командир! У меня к Вам просьба. Если пойдёте сегодня к излучателю, разбудите по пути меня. Дело в том, что часть контрольных характеристик мне надо фиксировать именно ночью…

Даже она осеклась, так все переменились в лицах. На неё уставились как на сумасшедшую. Реакция Уэддоу была такой же.

— Гимус, отдохнуть бы тебе. Ты подумай, ведь так и свихнешься. — Уэддоу с сочувствием в голосе заговорил с непокорной химичкой. — К излучателю я подхожу редко, и, все вы об этом знаете, когда. На орбите планеты, перед спуском, мы выйдем на связь, это необходимо и положено, но нет необходимости этого делать ночью. А если тебя надо разбудить, то, пожалуйста.

Майкл многозначительно и сурово посмотрел на Врежа и кивнул в сторону Дорис. Та молчала, поняв, что разговоры сейчас ничего не дадут, и тоже хотела замять ситуацию. На удачу, другие темы разговоров перебили всеобщее недоумение, от Гимус отвернулись, и она выскользнула.

— Зачем ты… — Вреж догнал её.

Та ничего не ответила. Через полчаса же она сама нашла его.

— До орбиты первой планеты, той, что в туманности, мы доберёмся через двое суток, — начала она сосредоточенно. Наверняка наш командир в эти два дня опять кому-то просигнализирует.

— Тебя послушать, так наш"голова" — чистокровный космический шпион и всех нас ведёт в неминуемую пропасть.

Против обыкновения, Дорис никак не отреагировала и продолжала:

— Эти дни у себя не закрывайся, я тебя с ним сведу, что называется нос к носу. А Ли Даогуню я не доверяю, поэтому берусь только за тебя.

Вреж хотел что-то сказать, но она его перебила:

— Всё, разговор окончен. А то, что подлетим через два дня, это уж мне поверь, если бы всё на приборы смотрели внимательней, то тоже бы это знали! — И она в присущем ей стиле исчезла за поворотом коридора.

Весь окутанный вязким тянущимся временем Бакунц смотрел на голубую туманность, подолгу зависавшую перед иллюминатором. Чёрный, такой обычный, цвет сменился забытым голубым, казавшимся с непривычки ещё голубее. Заботы, внушаемые ему Гимус, не шли в голову. Вон она — планета… В своей голубой сметане… Впечатление, что там не может быть неприятностей. Ну, просто они там не живут, а если что, — то не выживают… Важно — тк надеяться, чтобы не оставалось и тени сомнения. На Врежа в тот момент таких теней не падало. Уже земная ночь. Отбой.

* * *

Он почувствовал какой-то толчок, сквозь сон совсем не понятный. Под чьим-то усилием он уже сидел на постели. Прямо перед ним было лицо Дорис с выразительно приставленным к губам пальцем. Дошло: Уэддоу у излучателя! Сна как не бывало! Уже совсем быстро он просеменил к нужному отсеку. В иллюминаторах сверкали понятные им вспышки. Пришло в голову призвать в свидетели конвойников, он побежал к экрану. Но на его сигнал не ответили, спящих не всегда разбудишь, а догнавшая его Дорис схватила за руку.

— Он — там… Идёт!

Почти крадучись, они вернулись в ответвление коридора. Сначала тень, а затем и сам командир плавно проплыли в пересечении.

— Майкл! — Этим Вреж заставил его остановиться.

Командир медленно развернулся к ним лицом, представ в ужасающем виде. Дорис словно впилась Бакунцу в руку… Уэддоу не касался ногами пола, а чуть висел в воздухе. Лицо его было словно окаменевшее, открытые глаза не являли зрачков и были незрячими. Но неведомое око сверлило их, уже сжавшиеся и испуганных, готовых спрятаться за первой же дверью. Этот взор слепца сжёг всё закалённое мужество астронавтов.

— Командир! — только и вырвалось у Дорис, но вскрик этот был уже вялым. Она и Вреж почувствовали сильнейшую усталость, и какое-то забытьё, слишком сладкое для того, чтобы с ним бороться, пересилило их.