Тито и товарищи

Йоже Пирьевец, 2019

Книга известного словенского историка, академика Словенской академии наук и искусств Йоже Пирьевца, написанная на основе богатейшего архивного материала, не только подробно знакомит с биографией Йосипа Броза Тито, который решающим образом влиял на формирование югославской истории во время II Мировой войны – как организатор партизанского движения, и после нее – как глава социалистической Югославии. Она дает широкую панораму жизни югославских народов с начала XX в. до 1980 г. Большое внимание уделено взаимоотношениям Тито с руководителями СССР И. В. Сталиным, Н.С. Хрущевым, Л.И. Брежневым. Монография Й. Пирьевца получила мировую известность, переведена на 10 языков и, несомненно, вызовет интерес как у профессиональных историков и преподавателей истории, так и у широкой читательской аудитории.

Глаза Тито

Выразительные глаза Тито привлекали внимание современников с того момента, как он впервые вышел на историческую сцену, — когда гордо и смело держался во время суда в Загребе, приговорившего его в конце 1928 г. к строгому тюремному заключению. Корреспондент газеты «Новости» описал его внешность так: «Некоторые черты его лица, казалось, были стальными. Его светлые глаза смотрели сквозь стекла пенсне очень холодно, но энергично и спокойно»^[2].

Мирослав Крлежа, поэт, писатель, летописец хорватской и югославской провинции, в кратком эссе под названием «Возвращение Тито в 1937 г.» вспоминает: «Сижу в сумраке в своей комнате и смотрю на облака. Как высоко над городом гонит их западный ветер. <…> В тишине раздался звонок у входной двери. Его тревожный звук в пустых, серых, неосвещенных комнатах вызывает суеверное предчувствие какой-то неопределенности <…> Я встаю, прохожу через всю квартиру, отпираю сначала одну дверь, потом другую, включаю свет в прихожей, вот заскрипела личина замка, и — перед стеклянной дверью стоит чужак. Через девять лет Тито появился перед этой стеклянной дверью как тень давно минувших дней, и на первый взгляд мне показалось, что он не сильно изменился. Я посмотрел снова: изменился очень сильно, даже более того, полностью. <…> Шесть лет Лепоглавы и три года жизни за границей стерли с его лица то выражение наивной и непосредственной радости, и вместо улыбчивого молодого человека передо мной серьезный, спокойный чужак, глаза которого из-под стекол пенсне сверкают сумрачно, почти сурово».

С этим новым-старым знакомым Крлежа проговорил почти до утра и многое узнал о его бурной жизни и революционных идеях. Тито также поведал ему о тоске по родине, которая по возвращении из Москвы как-то ночью погнала его в родной Кумровец, хотя ясно было, что риск слишком велик, ведь он находился на нелегальном положении. Он шел к отчему дому, и ему казалось, что в этой глубинке, несмотря на великие перемены, преобразовавшие мир, ничего не изменилось с тех пор, как он был там в последний раз. «В конце этого лирического монолога голос Тито зазвучал по-другому, его серо-голубые глаза приобрели стеклянный, темно-синий металлический оттенок и стали темными, как чернила. Губы утратили свою добродушную мягкость, застыли, превратившись в упрямую, жесткую, будто высеченную из камня, резкую черту. И во взгляде, и в голосе появилось какое-то неопределенное, но обладавшее гипнотической силой выражение, полное боли и тревоги. “Кумровец, благослови его, Боже, храпит, и до каких же пор все у нас будут храпеть?” — Тито задал вопрос нервно, с яростью, тем агрессивным тоном, которым на нашем языке ниспровергают с небес всех богов высшего и низшего ранга»^[3].

Милована Джиласа при первой встрече с Тито также поразили его глаза: «Это был человек среднего роста, достаточно сильный, худощавый. Энергичный, несколько нервный, но умел владеть собой. Лицо у него было твердое, спокойное, но при этом довольно нежное, глаза — голубые и тоже нежные»^[4]. Ему было присуще природное обаяние, перед которым невозможно устоять^[5].

Гойко Николич, хорватский серб, врач, сражавшийся в Испании, в ноябре 1941 г. записал в дневнике впечатления о своей первой встрече с Тито: «Тито я нашел на следующий день в широкой и просто обставленной комнате <…>. После приветствия и рапорта я бросил быстрый внимательный взгляд на этого человека и сразу заметил в нем определенные черты, черты того, кто взял в руки судьбу нашей борьбы и кого мы так долго ждали. Сначала я увидел голубые, немного затуманенные глаза, потом четко вылепленное лицо, лицо идеального классово-сознательного рабочего, пролетария. Как будто скопированное с какой-нибудь русской картины времен Пролеткульта»^[6].

Тито умел очаровать не только своих приверженцев, которые и так им восхищались. Руководитель британской миссии в Верховном штабе так описал впечатление, которое произвел на него Тито во время их встречи в 1943 г.: «Что касается внешности, Тито — личность импозантная: ему было 52 года, фигура крепкая, цвет волос — металлически-сивый. Его лицо, правильные черты которого казались высеченными из камня, было серьезным и очень загорелым, морщины свидетельствовали о бескомпромиссной решительности. Ничто не могло укрыться от взгляда его голубых глаз. В нем была сконцентрирована энергия тигра, готовящегося к прыжку»^[7].

Западногерманский посол, описывая свой первый прием у Тито на вилле Блед в 1951 г., прежде всего подчеркнул, что тот не похож на Германа Геринга, гитлеровского министра авиации, о чем нашептывали злые языки: «Хотя он среднего роста, не массивен, но очень крепок, как будто вытесан из одного куска. Лицо серьезное и совсем не отекшее, очень энергичное, но не жестокое. Больше всего привлекают внимание его голубые глаза, которые кажутся еще более ясными на фоне его загорелой на брионском солнце кожи»^[8].

Десять лет спустя глаза Тито поразили и взволновали сербского романиста Добрицу Чосича, сопровождавшего его в поездке по Африке. «Выражение его лица имеет много оттенков, — писал он о Тито. — То оно сентиментальное, задумчивое, интровертное; то таящее угрозу, суровое и опасное; то ясное и добродушное. Иногда кажется, что он дремлет и печалится о чем-то. Но вдруг в зеленоватых глазах мелькнет предостережение, упорство, вера в себя. И больше не видно ни напряжения, ни прожитых лет. Ни у кого я не видел таких глаз….»^[9]

В начале 1970-х гг. на приеме у Тито была французская делегация во главе с премьер-министром Ж. Шабан-Дельмасом. Один из ее членов подытожил свои впечатления об этой встрече, отметив, что Тито стар и нельзя этого не учитывать: «Было видно, что он всё еще находится в хорошей физической форме, у него развитое чувство юмора — он, как Гаргантюа, ел и пил, и всегда был готов посмеяться. Однако, как это случается со старыми людьми, он часто что-нибудь забывал, или повторялся, или терял нить разговора. <…> Как и у всех коммунистов старого поколения, глаза у него бегали. По большей части он смотрел вниз или в сторону, а не на своего собеседника. Впрочем, иногда он бросал на него прямой взгляд, и никому “не захотелось бы быть врагом человека с такими глазами”» ^[10].

Первым упомянул об опасности взгляда Тито Луис Адамич, американский писатель словенского происхождения, который в 1949 г., после конфликта Сталина и Тито, вернулся на родину, чтобы понять, что там в действительности происходит. Как он отмечает в своей обширной книге «Орел и корни», написанной в результате этой поездки, он имел возможность часто встречаться с Тито. Между ними сложились приятельские отношения, поэтому Адамичу дозволялось откровенно говорить с Тито о многом, о чем не посмел бы обмолвиться никто из его близкого окружения. Например, он не скрывал своего критического отношения к «бонапартизму» Тито и к его-маниакальному увлечению форменной одеждой. После одного политического заседания, вылившегося в настоящий апофеоз Тито, Адамич не скрыл своего сдержанного отношения к этому событию. Уходя, маршал заметил, что писатель наблюдает за ним: «Внезапно и с блеском в (голубовато-стальных) глазах, блеском, намекавшим, что это не просто шутка, он сказал: “Знаете ли, господин Адамич, так уж случилось, что я — Главнокомандующий вооруженных сил”. Это был его ответ на мою критику его маршальской формы»^[11].

И в заключение — слова Генри Киссинджера, государственного секретаря американского президента Ричарда Никсона: «Тито был человеком, глаза которого далеко не всегда улыбались, когда улыбка была на его лице»^[12]. Знал ли он, что и о Сталине говорили то же самое?^[13] Возможно, потому что они были похожи, Сталин сразу же заметил эту особенность Тито. На одной из первых встреч в сентябре-октябре 1944 г. он сказал ему: «Почему у Вас глаза, как у рыси? Это нехорошо. Глаза должны улыбаться. А потом — нож в спину»^[14].

Примечания

2

Dedijer V. Novi priloži za biografiju Josipa Broza Tita. Zagreb; Rijeka: Mladost; Spektar;

Liburnija,1980–1984. Vol. I. S. 164. Перевод цитаты дан по тексту Й. Пирьевца.

3

Nacionalna i sveucilišna knjižnica, Zagreb (далее — NSK). Rukopisna ostavština Miroslava Krleže. «A» 310; Adamič L. Orel in korenine. Ljubljana: Državna založba Slovenije, 1981. S. 442–447.

4

Dedijer V. Novi priloži. Vol. I. S. 233.

5

Velebit V. Svjedok historije (razgovore vodila i knjigu priredila Mira Šuvar). Zagreb: Razlog, 2001. S. 59.

6

Nikoliš G. Korijen, stablo, pavetina: memoari. Zagreb: Liber, 1981. S. 335.

7

Гиренко Ю. С. Сталин — Тито. М.: Политиздат, 1991. С. 164; Maclean F. Josip Broz Tito: a Pictorial Biography. New York: McGraw-Hill, 1980. Р 76–80.

8

Politisches Archiv, Berlin (далее — PA). B. 11. Bd. 263. 1. S. 41.

9

Čosic D. Piščevi zapisi (1951–1968). Beograd: F. Višnjic, 2001. S. 175.

10

The National Archives, London (далее — TNA). FCO 28/1641/ENU 3/312/1.

11

Adamič L. Orel in korenine. Ljubljana: DZS, 1981. S. 120, 124.

12

Kissinger H. The White House Years. London: Weidenfeld and Nicolson, 1979. P. 928.

13

Vlahovič V. Strogo pov. 1955–1958. Neobjavljeni rokopis. Beograd: Stručna knjiga, 1998. S. 58.

14

ČosičD. Piščevi zapisi (1951–1968). S. 177.