Симфония света. Сборник рассказов

Ирина Яновская, 2020

Нас тысячелетиями учили, что мы созданы из праха – «ибо прах ты и в прах возвратишься» (Бытие 3:19). Но современная физика доказывает, что вся известная нам материя создана из света и в световую энергию в конце времен и обратится. С этой точки зрения всё то, что мы привыкли называть материей или материальными аспектами своей жизни – это лишь различные формы существования света, его игра. Вся наша жизнь – это всего лишь световая симфония, то есть игра света на вселенском экране. В этот дебютный сборник вошли рассказы с совершенно разными сюжетами, но это только на первый взгляд. Всех их объединяет одна сквозная тема – проживание людьми кризисных периодов своей жизни. Из всех кризисов есть два выхода – воспринять их как крах своей жизни или взглянуть на них как на возможность что-то в ней изменить, – то есть стать полноправным участником преобразования световой энергии, написать свою партию в симфонии света, традиционно именуемой судьбой.

Крылья

— Никогда, слышишь, никогда не смей об этом думать! На этой мысли он открыл глаза.

Совершенно очевидно, что заснуть больше не получится. Он глянул на часы, 05:05, рано. И мысли его опять побежали неудержимым водоворотом.

А что, собственно, меня так расстраивает? Что мучает? Почему такая необъяснимая тоска? На эти, и массу других вопросов, которые роились в его голове последнее пару лет, никак не находился нужный ответ.

В голову пришли воспоминания. Вот он мальчишка, гоняет в футбол, вот отдыхает с родителями на море, первая драка, первая влюбленность…все как у всех! Выпускной, школу не любил, учиться тоже, но все-таки аттестат о среднем образовании получил. Дальше, дальше…он прокручивал свою жизнь, как заезженную кинопленку, уже не первое утро. Иногда, просыпаясь среди ночи от неприятных снов, вновь погружался в свои воспоминания. По сути, он жил этими воспоминаниями. Тогда была у него цель, он точно видел ее и знал как ее достичь.

Как же хорошо тогда ему жилось! Как хорошо было ни о чем не думать, не размышлять, а просто вставать каждое утро и делать дело, которое приносило ему именно тот результат, о котором он мечтал.

Теперь мысли его заняли воспоминания о Вовке.

Вовка Шмелёв, по кличке Шмель, учился на отлично, да что там учеба, он во всем был первым. Мальчишка, как говорится, с характером, если чего-то не получалось — упорно этого добивался, со временем, конечно, но всегда и всего! Именно у него он научился ставить цели и достигать их.

Они не то, чтобы дружили, скорее приятельствовали. И это давало право немного завидовать ему. Другу завидовать плохо, а приятелю вполне можно.

Вот тогда и был построен план жизни. Сейчас он кажется простеньким, может даже, глупеньким, но тогда… он тянул на целый проект.

Выучиться, получить не просто профессию, которая нравится, а именно ту, на которой можно хорошо заработать. Далее работать, работать, работать, открыть свое дело, купить квартиру, машину, дачу, потом жениться, потом дети…чтобы все, как у всех!

И вот те на! Все ведь так и получилось! И мысли опять понеслись табуном, да так, что от цокота копыт заболели виски.

Почему же это все не греет душу? Где оно счастье то? Когда успел его пропустить?

Цель достигнута, а теперь ни цели, ни мечты, ни желаний даже.

— Нет, ничего не приносит радости, пора с этим со всем заканчивать! Навязчивая мысль, сидела в голове и не хотела выметаться.

У жены зазвонил будильник. Значит сейчас уже половина седьмого.

Она не пошевелилась, музыка закончилась. Но он знал, что через пять минут телефон вновь запиликает простенькую мелодию из какого-то французского фильма, и она встанет. Он знал наперед, по минутам все утреннее расписание своей квартиры. Знал каждый шаг жены и уже взрослых детей, потому что уже много лет все здесь живут по одному и тому же сценарию, или ему кажется, что все? А может это только он?

От этих мыслей его стало подташнивать. Будильник заиграл вновь, и она встала, нет, вскочила с кровати. Она вообще была бойкая, порывистая, резкая, неугомонная трещотка. А ведь раньше это ему нравилось. Почему же со временем ее плюсы для него превратились в ее недостатки. А, вспомнил, он ее больше не любит. А в нелюбимой женщине все начинает рано или поздно раздражать.

С ее подъемом сейчас вся квартира загудит, как улей. И ему бедному, надо будет подчиниться этому внутреннему семейному порядку.

— Толик, подъем! — гаркнула она ему в ухо. Хорошо, что он не спит, спросонья от такого крика можно и заикаться начать.

Она вышла из спальни, и голос ее покатился по всей квартире, она приветствовала собаку, одновременно открывая шторы и восхищаясь погодой за окном, собака пыталась ей ответить, но она уже вопила дочери, что та, в сотый раз опоздает в институт, дочь вяло отвечала ей, чтоб отстала, но она уже орала сыну, чтоб немедленно шел гулять с собакой, живодер этакий, собака мучается и сейчас прям умрет.

Вообще он иногда думал, что без ее указаний умрет не только собака, но и все члены его семьи, включая попугая. Хотя, это единственный счастливец, которому она не давала никаких указаний, почему-то еще жил.

— Толик, прошу тебя, смени это выражение скорби и печали на своем лице, — приветствовала она меня, когда я нарисовался в дверях кухни.

То есть и выражение лица у меня должно быть соответствующее ее желаниям.

— Извини, Таня, но нет повода мне с утра улыбаться.

–А у тебя никогда нет повода, превратился в брюзгу сорокалетнего, противно даже смотреть, как ты чахнешь. Может тебе опять купить абонемент в фитнес?

Я только ухмыльнулся. На самом деле я перепробовал уже все, чтобы если и не полюбить жизнь заново, то хотя бы почувствовать к ней вкус.

Начал я традиционно, как все, пардон, большинство, мужчин после сорока-завёл любовницу. Не только не спасло, но и не помогло совсем, только все усугубило. Еле вырвался из ее когтистых лап. Вложений в это мероприятия много, отдачи мало.

Затем был фитнес, бассейн, утренняя скандинавская ходьба с палочками, приобретен дорогой велик с облегченной рамой, зачем-то роликовые коньки, домашний тренажер…похоже, я искал себя в спорте, но потерпел фиаско.

Дальше, все та же деятельная жена нашла мне очень хорошего, и очень дорогого психолога, которая как раз специализируется на таких как я, кризисных сорокалетних мужиках. Сначала я сопротивлялся. Рассказывать о самом сокровенном и может даже жевать сопли, с какой-то незнакомой мне теткой, казалось, не по-мужски. Но потом я втянулся. Да так, что мне даже понравилось. Какое-то время, я не ныл, не гундел, не бубнил, сменил выражение лица на более приемлемое. Домочадцы мои вздохнули спокойно, но рано радовались. После того, как я рассказал психологу всю свою жизнь, с детскими травмами, тайными взрослыми желаниями, головными болями, бессонницей, страхами, завистью, про все то, что я люблю, что ненавижу, от чего зависим — говорить стало не о чем. Потому что те вопросы, которые я ей задавал она игнорировала, либо уходила от прямого ответа. А вопросы то были у меня обычные: В чем смысл этой всей канители под названием Жизнь, в чем счастье, и главное, как жить дальше???

Она подводила очень философские платформы, и забывала дать мне конкретный ответ на конкретный вопрос.

Я охладел к ней как-то в один день. Я не понимал больше, зачем отношу ей в кабинет такое количество денег, если мне не становится лучше. Видимо, она увидела во мне какой-то клинический случай, перед которым была бессильна психология, поэтому с облегчением со мной попрощалась и сказала, что была рада нашему сотрудничеству.

Врала, конечно! Я пообещал позванивать и заезжать, если будет совсем труба. На это она как-то нервно хихикнула и закурила прямо в кабинете.

Чем дальше в лес, тем больше дров, — гласит поговорка. Я с удовольствием ей следовал. В ход пошли тренинги. О, это отдельная история. О деньгах, потраченных на эти мероприятия, я умолчу, о времени, которое я потратил на эти безумные сходки безумцев тоже.

«Как заставить себя жить, когда все не так, как хочется» — главная идея всех этих семинаров, вебинаров, тренингов, поездок в места силы, и специальной литературы, которую я читал пачками. Каков результат? Нулевой. Нет, даже минусовой. В этом деле, главное вовремя остановиться, пока окончательно не двинулся умом. И я остановился. Но только на тренингах, но отнюдь не в поисках так скажем, себя!

Помню, как проснулся среди темной осенней ночи, и подумал: «А не заняться ли мне своим духовным развитием?»

Многие ведь в кризисные этапы своей жизни приходят к вере, к Богу.

И я отправился. Тернист и запутан сей путь. А когда в голове такая каша, как у меня, шансов на этом поприще нет. Решил вернуться к этому вопросу позже.

Затем наступила очередь тяжелой артиллерии. Выглядело банально, но по началу работало не хуже дорогого психолога. Я начал пить, чуть по чуть-чуть. До белой горячки не дошло, но до запоев дней на пять докатился.

Здесь, может быть, я и застрял бы, так как вечером все вдруг становилось понятно — в чем смысл жизни, чего хотят женщины, о чем молчат мужчины, как устроен мир и в чем счастье! Но наступало утро и все опять было путано и непонятно. Надо было срочно бежать в магазин.

Это «безобразие» прекратила жена, просто погрузила меня, безвольного, в машину и отвезла в клинику. Лежал я там недолго, всего неделю, но вышел другим человеком, настолько другим, что полгода вообще не о чем не думал. Гулял в парке с собакой и ни о чем ни думал! Лежал на пляже и не о чем не думал! Работал и тоже ни о чем не думал, даже о работе. А что думать то? Зачем? Через полгода все вернулось с удвоенной силой. Впору было выть на луну.

В этом состоянии я сейчас и находился. Размышлял о том, что может быть опять попробовать фитнес, или йогу или медитации или иглоукалывания или гомеопатию, а может уже пора и транквилизаторы принимать. С этими раздумьями я засыпал и просыпался, я ел, я ехал на работу и с работы и все думал и думал об этом.

— Ой, Толь, а ты представляешь, кого я видела вчера в парке?

Резкий голос жены вытянул меня из этих размышлений. От неожиданности я вздрогнул и повернулся к ней. Хотел задать вопрос: «Кого?» Но она уже тараторила дальше.

— Помнишь, Вовку Шмелева, ну отличник у вас в классе был, такой симпатичный паренек.

Жена училась со мной в одной школе, только на пару классов младше.

— Помню, конечно! Мы его еще Шмелем звали.

— Так вот, иду вчера по парку и вижу на лавочке, Шмеля этого вашего.

Я подходить то не стала, все равно он меня не вспомнит. А вот его узнать можно, почти такой же, только худой. И как это у некоторых людей имеется такая потрясающая способность не меняться с годами? А тут и диетами себя моришь, и фитнес-шмитнос, крема дорогущие покупаешь, и все равно стареешь, как не старайся, сказала она очень грустно, посмотрев на себя в зеркало.

Я тоже посмотрел на себя в зеркало, потом на нее посмотрел, как будто раньше я ее не видел, и протянул: «Да…уж…»

И сейчас мы оба стояли в ванной смотря на себя в зеркало, и грустили. Это грусть по ушедшим годам как-то сблизила нас, хоть на полминуты мы стали одним целом. Но грустить долго моя жена не умела, поэтому уже через полминуты нашего единения, она хлопнула себя по второму подбородку пухлой ладошкой и спросила:

— Ты на завтрак что будешь?

— Мне все равно, что дашь, то и съем.

Она пожала плечами и выкатилась на кухню готовить всем завтрак.

Я начал бриться и думать о Вовке. Наверно, он хорошо живет, всего добился, наверняка большего, чем я, живет поди припеваючи…Короче, о том, что Вовка может жить иначе, в голове даже мысли не возникло.

Всю последующую неделю я ставил машину на стоянку и ходил через парк.

Вовка не выходил у меня из головы, и я отчаянно хотел его встретить. Это было подсознательное желание, но оно было, и стало прям навязчивой идеей.

Очень мне хотелось узнать, как он устроился в жизни, как прожил эти двадцать пять лет. Просто, хотелось поговорить со старым приятелем, вспомнить школу, детство…и всякое такое.

Но Вовки на лавочке не наблюдалось. Затем я увеличил маршрут. Теперь каждый вечер я не просто проходил сквозь парк, я обходил его по кругу дважды. И это не было бесцельное гулянье, у меня опять была цель-встретить Вовку. От этого мне стали нравится эти прогулки, я ждал вечера, чтобы вновь идти по парку всматриваясь в прохожих, в людей, сидящих на лавочке, в надежде найти в них знакомые Вовкины черты. Я придумывал, как закричу ему: «Вовка, да ты ли это, старик?»

Улыбнусь, возможно даже обниму, немного задержусь в этом объятие, почувствую себя в прошлом, в детстве! Поэтому мы любим встречать людей из детства, именно они дают нам возможность снова туда вернуться. Я задумался, а как на самом деле? Я Вовку хочу увидеть, или получить возможность этого возвращения?

Но, как бы то ни было, с завидной регулярностью, ходил я по парку, и даже увеличил эти прогулки по времени, стал ходить утром и вечером, получая колоссальное удовольствие от предвкушения встречи.

Так прошел месяц, Вовка все не встречался. Я продолжал ходить. Я перестал всматриваться в людей, ища в их лицах Вовку, я просто бродил по аллейкам, дышал воздухом, слушал птиц, сидел на лавочке, любовался закатом и маленькими детьми, понимал жизнь, принимал ее такой, какова она есть, и почти перестал мучать ее и себя этими бесконечными риторическими вопросами. Через месяца три, я уже окончательно забыл о Вовке, забыл, что первопричиной моих прогулок было желание встретить его, попасть в детство, поговорить с ним о жизни, задать ему все эти вопросы. Я точно понимал, что началось мое выздоровление. Я больше не мучался. Нет, счастливее я не стал, но моим страданием пришел конец, а это уже немало.

И вот вечер, я иду по парку, смотрю под ноги, носком ботинка поднимаю опавшие листья, и слышу свое имя…

— Толян, да ты ли это, старик?

Я поворачиваю голову в сторону, и вижу на лавочке Вовку!

Не может быть, он своровал мою фразу приветствия. И от этого я растерялся, потому что другой фразы у меня заготовлено не было. Я молчал, и смотрел на него.

— Толь, я не понял, это ты?

— Я!

— А чего замер, как не живой? Я Вовка Шмелев, мы в одном классе учились, вспоминай, вспоминай, или у тебя уже деменция полным ходом?

И тут меня отпустило. Я вышел из этого немого оцепенения, и бросился на Шмелева. Мы обнялись, и я даже, как и хотел, немного задержался на его плече.

В этой задержке, в этой мгновенной паузе, я успел подумать, что не хочу задавать ему вопросов, что не хочу даже знать, как он прожил эту жизнь, длиною в двадцать пять лет, потому что сейчас это перестало для меня быть важным. А что же важно? Не знаю, может важно, вот так просто стоять обнявшись, посреди парка, и ни о чем не думать.

Объятия наши затянулись, и я нехотя отстранился и посмотрел ему в лицо. Это был тот же Шмель, те же глаза с хитрым прищуром, губы в еле заметной улыбке, волосы немного поседели, но вид все же продолжали иметь. Жена оказалась права, время не имело над ним власти. Тут я подумал про себя, а как вижусь я ему?

Как будто прочитав мой вопрос Вовка ответил: «Толик, как же я рад тебя видеть, а ты заматерел, волос то подрастерял, вон животик наел…

Вот значит, как видят меня окружающие…

Вовка продолжал свой монолог: «Да, Время бежит неумолимо. Дети наши, уже взрослее тех нас, когда мы дружили с тобой!»

Ах вот, оказывается, как…мы дружили со Шмелем. А я все время думал, что он меня не причислял к разряду своих друзей.

«У меня дочь уже институт закончила, укатила на стажировку на год за границу и пропала. Правильно, у нее своя жизнь понеслась, некогда и позвонить, узнать что да как тут у меня… Да я понимаю, не обижаюсь» — тут же оправдал он равнодушие дочери к своей жизни.

Зачем он мне это рассказывает, я же не спрашиваю его?

«С женой то я давно разошелся, она хорошая у меня была, такая хорошая, что когда мы расстались, почти сразу замуж и вышла, таких женщин ещё поискать, на них всегда спрос большой».

Он глубоко задумался, видимо вспоминая, какая она хорошая.

Я продолжал молчать, и терпеливо ждал, что дальше…

Так не спеша, шаг за шагом он повествовал мне свою жизнь.

Мы то присаживались на скамейку, то вновь шли по дорожкам, которые были накрыты разноцветными листьями, как пестрым узбекским ковром.

Вовка рассказал мне, что закончил университет престижный факультет, получил красный диплом. Очень удачно сложилась и его карьера, и все, все у него было, и совсем даже не «как у всех», а намного лучше. И что, почти все эти годы он был по-настоящему счастлив, и что жизнь его вполне удалась.

А потом, как это бывает в сериалах, раз — и все пошло не так… Вся жизнь начала подчиняться другим законам. Законам болезни. Поставили Шмелеву очень уж неутешительный диагноз. Но и тут он не унывал. Стал бороться с болезнью, как мог. И деньги тратил на лечение, и сам себя вытаскивал из депрессии, и молился самозабвенно ночами, потому что очень не хотелось умирать. И болезнь отступила. Она сдалась, и отправилась искать того, с кем хлопот поменьше, кто не будет так сильно упираться.

Когда Вовка узнал это, он обрадовался, конечно, но эта болезнь уже стала его родственником, и он решил, что должен помочь другим, и он помогал. Открыл фонд, куда перевел все свои средства, при этом фонде организовал психологический центр, люди шли и шли, столько нуждалось в Вовкиной помощи. Кто-то выздоравливал, кто-то все равно умирал… Это жизнь, у каждого своя судьба, но он хотя бы давал им шанс на спасение.

А потом деньги закончились, и фонд закончился. И дела Шмелева тоже пошли ни шатко не валко. Как будто перекрыли ему денежный канал.

Вовка не расстроился, что денег нет, заработает еще, что-нибудь придумает.

Но грянул очередной гром, болезнь вернулась. И хотя он знал про нее все, что с повторным ее возвращением бороться бесполезно, он не стал унывать, а принял смиренно и это. И продолжал помогать другим, уже как мог.

— Ты, знаешь, Толь, и я был счастлив! Это так здорово иметь возможность, а главное желание помогать совершенно незнакомым тебе людям. Вот, думаю, мы и подошли к главному вопросу.

— А сейчас, Вов, как же ты?

— А сейчас, Толь, тоже счастлив! Вот смотри, идем мы с тобой по парку, живем, дышим, смотрим на небо, вокруг нас люди, дети, собаки. Вон, кот на лавочке лежит, греется, в уходящих лучах осеннего солнца, но разве это не счастье?

Я посмотрел на кота… Счастье…удастся ли мне это ощутить, глядя на кота?

Нет, кот чувства счастья не вызвал.

Но вдруг в голове завертелись, закрутились мысли, они понеслось, как на карусели, я не мог их уловить, но от них мне становилось все теплее и теплее на душе.

Вот, все, поймал одну шальную мысль, уцепился и держу, раскручиваю ее. Она ли это? Та, от которой поет душа, и вырастают крылья.

Да! Да! Это она! Она спасет Вовку Шмелева, и еще многих.

— Шмель, ты только «нет» не говори. Я боялся, что он начнет отказываться.

— У меня есть деньги, возьми для своего фонда. Я отдам все, какие есть, мне тоже не жалко.

Но Вовка отказываться не стал. Только остановился, глянул на меня своими смеющимися глазами, и просто так сказал: «Давай, благодарю!»

Он не стал бросаться обнимать меня, он вообще не высказывал в моем направлении никаких эмоций. Мы продолжали путь, и больше не говорили.

Просто молча шли, жили, дышали, смотрели на небо… я обернулся и глянул на кота, кот приоткрыл один глаз, и немного мне улыбнулся. Я улыбнулся коту в ответ. Жизнь вновь обретала цель. А у меня как будто выросли крылья, и эти крылья подарил мне мой старый друг Вовка Шмелев.