Переступая порог. Третья книга из цикла «Шепот богов»

Ирина Юльевна Енц, 2023

В третьей, заключительной книге из цикла «Шепот богов» Верее и ее друзьям придется опять столкнуться со злом. Мир Кащеев рвется к власти любыми средствами, и для этого хотят овладеть технологиями древней Славяно-Арийской цивилизации. Опять экспедиция «ученых» прибывает в Карелию к загадочной Сапен-горе, в глубинах которой скрыта таинственная библиотека, в материалах которой скрыты все тайны Родов, одной из которых является создание сейд-оружия, которым давно, еще со времен Великой Отечественной войны хотели овладеть фашисты. Николаю, который раньше был секретным агентом Службы Безопасности, а теперь осознал себя членом Рода, при поддержке друзей, предстоит выдержать испытание на стойкость, сразиться с Кащеем и защитить великие тайны Рода. Сумеет ли он остаться прежним после этой битвы?

Глава 1

— Николай!!!! Николай!!! Иди сюда!!! Подсоби!!

Крепкий старик с аккуратно подстриженной бородой, пытался закинуть один конец довольно толстого старого бревна на козлы. Лицо его покраснело от натуги, кончик языка высунулся от избытка старания, вены на руках вздулись. Но старик упорно держал тяжелый край бревна, одновременно стараясь повернуть голову назад, чтобы увидеть, услышал ли его тот, кого он звал так надсадно. На крыльце добротного дома, стоявшего на каменной высокой подклети, выкрашенного синей краской, появился худощавый, загорелый почти дочерна, мужчина лет сорока. Короткие с проседью темные волосы, чуть прищуренные глаза, простые брезентовые штаны и, застегнутая на одну пуговицу на груди по теплому времени, белая поплиновая рубаха, видавшая еще времена Советского Союза, при правлении Никиты Сергеевича Хрущева. Он быстро сбежал с крыльца, стремительным и легким шагом подошел к старику. Слегка отстранил его в сторону, и ловко закинул бревно на козлы.

— Дед Авдей… — Проговорил он с легкой укоризной. — Ну чего опять один взялся? Вот придет Алекся со школы, мы с ним быстренько все перепилим. Мы ж вчера вечером говорили об этом.

Досада на несговорчивого и непокорного деда прозвучала явственно в последней фразе. Дед насупился и пробурчал:

— А ты меня со счетов-то еще не списывай. Я еще и тебе, и Алексе форы дам. А ну… давай на руках потягаемся! Поглядим еще, кто кого…!

Дед задиристо стал закатывать рукав простой фланелевой рубахи в красную мелкую клетку. Николай с улыбкой отступил на шаг, выставив руки вперед ладонями, повернутыми к деду:

— Да, ладно, ладно… Я же ведь не спорю… Только поберечься надо все равно. Вон, третьего дня у тебя опять спину прострелило, Алексе пришлось за Вереей бежать на хутор.

Авдей насупился. Еще бы! Кому понравится, когда ему напоминают о собственных годах и слабостях к ним прилагаемых? Он пошел к колодцу, ворча себе под нос:

— Больно все умные стали… Все, думают, знают. И стариков можно не слухать… А чего нас слухать, мы старые, свое отжили… — Не унимался старик, жалобя себя еще больше собственными причитаниями.

Николай, глядя вслед деду, только головой покачал. Сдавать старик стал в последнее время, а принимать это, ну никак не хотел! Вот и менялось у него настроение. Мог на ровном месте разворчаться, вот как сейчас, что остановить его могла только Верея, молодая женщина-знахарка, что жила на хуторе неподалеку со своим мужем. Николай задумался. Смутные воспоминания тревожили его изредка о событиях, произошедших с ним чуть больше год назад в этих местах, заставляя просыпаться в холодном поту по ночам. Но подобное, благодаря снадобьям деда, да, и что греха таить, той же Вереи, в последнее время бывало все реже и реже. Что-то связанное с этой самой Вереей и ее мужем, Федором, которого она, по странной прихоти называла «Божедаром». Вот с ним, особенно. Что-то такое, что Николай никак не мог вспомнить. Но это «что-то» было очень важно. Подобные мысли доводили его до бешенства, и тогда он принимался за какую-нибудь тяжелую работу, чтобы дать выход скопившейся нехорошей энергии.

Больше года он уже жил у Авдея. И этот дом стал для него почти, как родной. Да и к людям этим он прикипел всем сердцем. Корнил изредка навещал, дедов племянник. Иногда заскакивал молодой мужчина, со странным именем «Колоброд», не то дальний родственник, не то друг Корнила. Хотя, для друга такого мужчины был еще слишком молод. С ними интересно было разговаривать, так, вроде бы и ни о чем, обо всяком, а на душе после таких разговоров легче становилось. Вон, и Алекся привязался к нему. Только со школы придет, как сразу же: «Дядь Коля, глянь, чего я смастерил». Или «дядь Коля, а мы на рыбалку когда пойдем?» И так, с душой, словно он им и впрямь не чужой. Только вот к Верее с ее мужем Федором, он никак не мог привыкнуть. Страх на него какой-то нападал. Словно они видели всю его подноготную, все укромные уголки его души, куда он и сам-то боялся заглядывать. А еще, стал он понимать, что всех этих людей, таких разных не только по возрасту и характеру, но и по мировосприятию, что-то объединяет, роднит что ли. Словно они и впрямь, все были родственниками. И по взглядам, которыми они смотрели друг на друга, и по многозначительному молчанию прямо посреди, казалось бы, ничего не значащего разговора. Так длилось до тех пор, пока он не понял: всех их объединяло какое-то дело. Или, даже не дело. Какая-то ТАЙНА. И он, Николай был не вхож в эту тайну.

И, конечно, он тоже понимал, что нельзя вечно сидеть на шее у старика. Он уже несколько раз порывался уйти, да каждый раз его Авдей отговаривал. Мол, погоди, не окреп ты духом совсем. Любая кочка в жизни, и опять переломится душа. Николай понимал, что старик был прав, и опять откладывал свой уход. Но сейчас, он всей кожей ощущал, что все, тянуть больше нельзя. Время пришло.

После обеда к ним опять заглянул Корнил. Они вместе отправились топить баню, оставив деда с Алексей кухарить. Авдей опять принялся ворчать, что от «молодых одна только суета и есть». Корнил со смешком ему ответил, мол, скажи это Верее. На что старик, построжел лицом, и серьезно так, проговорил: «Верею не трожь! Нам всем до нее…», и сделал неопределенный знак, помахав в воздухе рукой, словно изображая взлетающую птицу. Николай отметил про себя, что Корнил тоже как-то сразу посуровел, словно речь шла не о молодой женщине, а невесть о каком божестве. И это было странно. Очень странно. Но влезать в разговор и подавать реплики не решился. А когда вышли из дома на улицу, как-то неопределенно проговорил:

— Чего это дед так завелся. Ты же вроде просто пошутить хотел?

Корнил покосился на спутника, неопределенно хмыкнул, и проговорил своим чуть ленивым баском:

— Есть вещи, с которыми шутить не следует, и старик мне напомнил об этом. — И все. Никаких больше объяснений или комментариев.

Это не внесло ясности в конкретную ситуацию, но продолжать эту тему Николай все же не стал. Хотя вопросов у него поднакопилось уже изрядно. Но ему хватило ума понять, что еще полшага, и Корнил совсем закроется от него.

Он рубил дрова лихо, почти одной рукой. Словно играючи раскалывал здоровенные березовые чураки. Корнил, таскавший воду от колодца, даже остановился, чтобы полюбоваться красивой работой. Потом, когда уже затопили печку, молча сидели в предбаннике, и глядели на огонь сквозь небольшие отверстия в чугунной дверце. Корнил был широк в плечах, носил «шкиперскую» бородку. Говорил, что в молодости по морю пришлось «походить», оттуда и привычка так бриться пришла. Он первый заговорил, проницательно глядя на Николая своими темно-синими, почти черными, как морские глубины, глазами.

— Ты чего-то сегодня не такой. — Голос мужчины был густой, басистый. И говорил он, будто с ленцой, слегка растягивая слова. — Надумал чего? Так не таись. Может, подскажу чего…

Николай, не отрывая глаз от огненных точек в печной дверце, проговорил с легкой усмешкой.

— Загостился я тут… Пора и честь знать. Только вот куда идти я пока не придумал.

Николай боялся сам себе признаться, что ждал, когда Корнил начнет его уговаривать. Мол, оставайся, брат… Но мужчина посмотрел на него внимательно и с усмешкой проговорил, словно прочитал мысли:

— Ждешь, что буду тебя отговаривать?

Николай, привыкший уже к сверхъестественной проницательности своего собеседника, только неопределенно пожал плечами. А Корнил продолжил:

— Вот и правильно… Не стоит ждать. Каждый человек — сам себе дорогу выбирает. Но, вижу я, что сомневаешься ты, колеблешься. А знаешь почему? — Он лукаво прищурил один глаз, став сразу неуловимо похож на мудрого моржа, которого Николай помнил еще со времени своей молодости, когда только начинал работать в цирке. Мужчина выдержал небольшую паузу, а потом заговорил серьезно. — Потому что, брат Николай, цели у тебя в жизни нет. Живешь ты сам по себе, словно листок, оторвавшийся от ветки. Вроде бы и свобода наступила, а с другой стороны, дерево-Род тебя соками своими поило, мудрость и знание давало. И ты всегда чувствовал рядом с собой его защиту и опору. А один человек, как былинка в поле. Любым ветром согнет-поломает. Была у тебя жизнь какая-то, наверное, даже и веселая. А цели в ней все же не было. Не для кого и не для чего тебе было жить. Вот отсюда все беды твои, все думы печальные. А появится цель — появится и смысл в жизни. — Николай нахмурился. Корнил что, поучать его собрался, словно он малец, наподобие Алекси? Но тот сразу уловил перемену в настроении собеседника, и, вдруг, тепло улыбнулся. — Да не ершись ты, не ершись… Я ведь помочь хочу.

Корнил приоткрыл дверцу в печке и закинул пару березовых поленьев внутрь. Жадный огонь недовольно выбросил сноп ярких искр, а потом зачавкал, захрумкал, поедая сухое дерево. Не глядя на собеседника, он заговорил очень тихо, едва слышно:

— Ты ведь не дурак, Николай, и жизнь прожил непростую, хоть и совсем пустую. Про такую жизнь люди говорят: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга»… — И видя, как мужчина нахмурился, коротко хохотнул. — Ты не сердись. Я тебе правду говорю. Лекарство редко бывает вкусным, а человеку после него легче становится. Тебе жизнь по новой начинать предстоит, так начинать нужно с правды. Самому себе, правды. И принять эту правду надо, и на себя другими глазами, как бы со стороны посмотреть. Ведь, когда был маленьким, наверняка тебе говорили, что хорошо, а что плохо. Просто вспомнить об этом надо. Так вот, если ты готов, честно, без рефлексий и ужимок посмотреть на свою жизнь, я помогу тебе. Научу, где надо подскажу. А если не понял ты ничего из моих слов, тогда что ж… Вот Бог тебе, мил человек, а вот — порог. Лети дальше оторванным листом. Решение за тобой, твоя это жизнь. Неволить ни в чем не стану.

Николай слушал Корнила, а в голове представлялась только одна картина. Очень давно, словно в какой-то другой жизни, когда он первый раз шагнул в пустоту под куполом цирка, страха не было. Была какая-то злая веселость. И он тогда, в тот короткий миг, перед тем как его подхватили сильные руки его партнера, подумал, что именно с этого мига начинается его новая и свободная жизнь. Так вот и сейчас. Он понимал, что делает шаг в пустоту, в неведомое, но сильные руки не дадут упасть ему на самое дно, как и тогда подхватят и удержат, завершая смертельный кульбит. И он с очевидной ясностью вдруг понял, что, по сути, оказался на самом краю пропасти, и только чудо или судьба, не дали ему окончательно свалиться вниз. Все эти мысли яркой молнией пролетели в его мозгу. Корнил выжидательно смотрел на него, ожидая ответа.

— Расскажи мне… — Голос не то от волнения, не то от страха вдруг охрип. Он прокашлялся, и повторил. — Расскажи мне… Что возможно…

Корнил усмехнулся. И совсем неожиданно спросил:

— Ты читал в детстве сказки?

Николай, ожидавший чего угодно, только не такого вопроса, и поэтому, спросил несколько растерянно, если не сказать, глупо:

— Какие сказки?

У него было такое озадаченное лицо, что Корнил тихонько рассмеялся.

— Обычные сказки. Про колобка, курочку рябу, про Иван-Царевича и Серого Волка, про Василису Прекрасную и Кощея Бессмертного, читал?

Николая совсем сбило с толку веселость собеседника. Он предполагал, что тот ему сейчас расскажет что-то такое… Какое? Про заговоры и Секретные службы, про инопланетян, про Снежного Человека? Про что? Его фантазии на это не хватало. Он и сам не знал толком, чего ожидал. Но уж точно, не был готов к вопросу о детских сказках. И поэтому, все еще недоверчиво-озадаченно кивнул просто головой. Мол, да читал, и…? Корнил, уже перестав улыбаться неожиданно серьезно проговорил:

— Ну так вот… Это все правда. — Видя, как Николай, удивленно таращась на него, собирается что-то возмущенно сказать, поднял руку в каком-то повелительном жесте, отчего у Николая слова застряли в горле. А Корнил сурово проговорил. — Не торопись. Всему свое время. Я расскажу тебе только самое необходимое, азы, так сказать, чтобы ты имел представление, о чем дальше пойдет разговор.

Неизвестно сколько они так просидели в предбаннике. Николаю показалось, что время остановилось, а вокруг них опустился какой-то защитный звукоизоляционный купол. Потому что, никакие звуки извне не проникали внутрь. Корнил рассказывал о Родах, о Пекельных мирах и пришедших из них Кащеях. Про извечную войну четырех Родов с племенем Кащеев. Про историю происхождения всего живого, про их Землю — Мидгард, про родовые созвездия. И много, много еще всякого, от чего у Николая голова шла кругом. В себя он пришел, когда дверь предбанника распахнулась, и в проеме возникла фигура деда Авдея. Он с порога, было, кинулся ворчать на них.

— Вы чего тут…?! Али уснули, али запарились?! Я зову вас зову, обед уже простыл, в баню пора идти, а вы застряли тут…. — Но, увидел серьезный взгляд Корнила, и осекся на полуслове, словно наскочил на бетонную стену. Испуганно захлопал глазами, и тут же собрался ретироваться. Но Корнил, проговорил с добродушным смешком:

— Прости, отец… Идем уже… — И обращаясь к Николаю, проговорил серьезно. — Думаю, для первого раза с тебя довольно. Думай, рассуждай, а может и вспоминай, если получится. Не каждому дано. Но я вижу в тебе скрытую силу. И дорога к ней уже вроде бы заросла совсем грубой вепрячей щетиной, взрощенной Кащеями, ан, нет… Дремлет до поры. Твоя задача — разбудить ее. Трудно будет — обращайся. Всегда помогу. Или вон у Авдея спроси, он тоже может много чего порассказать. А пока, пойдем. И правда, пора обедать, да в баню.

Он хлопнул себя по коленям ладонями, и легко поднялся, направляясь вслед за стариком к дому. Николай еще немного посидел, тяжело дыша, словно пробежал километров пять без передыха, а потом тоже отправился вслед за мужчинами. У него все крутилась, почему-то зацепившаяся за сознание, фраза Корнила. «И дорога к ней уже вроде бы заросла совсем грубой вепрячей щетиной, взрощенной Кащеями, ан, нет… Дремлет до поры…» И с удивлением подумал, что это о нем так говорил Корнил. И у него что-то защемило в груди, заскреблось, будто бы просясь наружу. Он остановился на крыльце, и, не в силах больше сдерживаться, поднял голову кверху и закричал сильно и надсадно, срывая голосовые связки, будто и впрямь хотел выплюнуть, избавиться от застрявшего где-то внутри него, скатавшегося в тугой клубок, щетинистого комка кабанячьей шерсти.