Увратрая

Ирина Эдуардовна Селина, 2015

"Почему это случилось со мной?"; "В чем причина моих бед?"; "За что мне это?"… Подобными вопросами каждый человек задается не единожды в своей жизни. Особенно, когда с ним происходит нечто трагическое, неожиданное, экстраординарное. В Книге "Увратрайя" в художественной форме осуществляется попытка показать действие законов кармы. Это почти детективная, мистическая история полна неожиданных поворотов и инсайтов. Лишь в конце книги, связав все сюжетные нити воедино, становится понятно, каким замысловатым, мистическим образом герои связаны между собой во времени и пространстве. А также, становится ощутимой вся сложность и многомерная непостижимость развития любой отдельно взятой судьбы.

«Только искусство позволяет сказать нам даже то,

чего мы не знаем».

(Габриэль Лауб)

ПРОЛОГ

ИДЕАЛЬНОЕ УТРО

“Все вокруг вы видите, будто сквозь некую пелену,

но она скоро спадет, и мир вновь обретет для вас

ясность».

(И-ДЗИН, гексаграмма № 4)

Утро оседало на асфальт влажной прохладой. Узенькая улица в центре города нехотя пробуждалась ото сна. Изящество старинных зданий, чугунные фонари, декоративные деревья в кадках около входа в холл фешенебельного отеля, казались нарисованными акварелью и напоминали театральную декорацию на опустевшей после спектакля сцене.

Кутаясь в объемную вязаную кофту и шаркая по тротуару розовыми домашними туфлями, по улице брела одинокая женская фигура. В ее ярко рыжих, неопрятно спутанных волосах играл легкий ветерок, а из-под длинной серой кофты пикантно выглядывала белая ночная сорочка. Подойдя, почти вплотную, к входу в кафе, расположенному в цокольном этаже старинного здания, женщина остановилась. Она запрокинула вверх голову и, несколько минут наблюдала за первыми бликами солнечного света, мерцавшими в оконных стеклах, затем задумчиво перевела взгляд на дымящееся несмелой утренней синью небо, и некоторое время, отрешенно следила за полетом одинокой птицы. И, наконец, с наслаждением вздохнув полной грудью, прохладный воздух, она медленно повернулась и плавным, но сильным движением толкнула массивные двери маленького кафе.

В кафе было безлюдно. Тихая музыка, таинственный полумрак. Шоколадные тона массивных кожаных диванов и кресел. Свет, исходящий от огромного полукруглого окна.

Не обращая внимания на окружающую обстановку, ранняя посетительница направилась к столику у окна, на котором уже стояла большая чашка кофе, а в пепельнице дымилась, внушительных размеров, сигара.

Высокая и статная, с правильными чертами лица и с копной непослушно вьющихся густых волос, женщина казалась поразительно красивой. Но домашнее одеяние, застывшая растерянность во взгляде и рассеянность в движениях, делали ее образ несколько странным.

Присев за столик, прекрасная незнакомка взяла из пепельницы дымящуюся сигару и с наслаждением затянулась. Казалось, время замерло, остановленное незримою рукой вечности. Ажурный муар сигарного дыма чертил призрачные узоры. Насыщенный аромат кофе витал в воздухе. Несмелый утренний свет скользил по пузатым бокам бокалов, подвешенных над стойкой бара, выхватывая из полумрака медленное кружение легких, едва заметных пылинок, постепенно растворялся в мрачной глубине помещения. Казалось, женщина была здесь совершенно одна. Что, впрочем, ее не смущало. Расслабленно облокотившись на мягкую спинку кожаного диванчика, и уложив свои стройные длинные ноги на сиденье стула напротив, она неподвижно сидела, блаженно щурясь от терпкого дыма сигары. Взгляд ее отрешенно блуждал по видимой из окна части улицы, а на лице застыла мечтательная и умиротворенная улыбка. Красивая дама явно наслаждалась обволакивающим ее состоянием бездумья, покоя и одиночества.

Вдруг, гармонию спокойного утра нарушил резкий и пронзительный звук тормозов.

Задумчивая посетительница слегка встрепенулась и даже, на мгновение заинтересовалась сценой, стремительно развернувшейся на улице, как раз напротив огромного арочного окна кофейни.

На проезжей части, прямо у колес резко затормозившего грузового автомобиля, в неуклюжих позах застыли двое. Мужчина в черном длинном плаще, коротких узких брюках и кедах на босу ногу нависал над маленькой растрепанной женщиной. Через мгновение этот клубок из тел зашевелился. Мужчина встал, отряхнул испачканные на коленях брюки, заправил за уши длинные пряди засаленных волос и, склонившись перед лежащей на асфальте женщиной в глубоком старомодном поклоне, галантно протянул руку, желая помочь ей подняться. Женщина же, испуганно взглянув не его грязную, но изящную аристократическую ладонь, приподнялась на локтях, затем села, и, подтянув к себе руками ободранные, кровоточащие колени, вдруг замерла, уставившись в одну точку. Подоспел водитель автомобиля. Он был разгневан, размахивал руками, выкрикивал ругательства в сторону чуть не сбитой им женщины:

— Тебе что, жить надоело, дура кривоногая! — захлебываясь гневом, закричал он. — Так повесься, утопись, вены порежь, наконец, а не бросайся под колеса машин добропорядочных граждан. Не хватало мне еще, из-за тебя полжизни в тюрьме коротать.

Водитель орал, распаляясь все сильнее. Потрясая кулаками в воздухе, он явно пытался подобраться ближе к, сидящей на асфальте, в решимости ее поколотить. Но, высокий мужчина в плаще, очень напоминающий своим видом потрепанного странствиями уличного фокусника, цепко удерживал водителя за плечи. Склонившись почти вдвое, он что-то тихо и настойчиво говорил, глядя прямо в глаза разбушевавшемуся скандалисту. Через пару минут, низенький и плешивый водитель заметно сник в больших руках странного субъекта, перестал жестикулировать, да и вообще, как-то реагировать на происходящее. Тогда высокий мужчина бережно обнял его, развернул и слегка подтолкнув, направил к машине. Водитель послушно сел в кабину и завел мотор. Небольшой грузовой автомобильчик, разукрашенный яркими сиреневыми коровами, весело обнимающимися с белыми бидонами молока на фоне зеленых лугов, издал несколько обиженных, громких выхлопов, обдав сидящую на обочине женщину облаком угарных газов и, ворчливо шурша шинами по влажному асфальту, медленно уехал прочь.

Тем временем, человек, похожий на иллюзиониста подошел к застывшей в нелепой позе женщине, решительно подхватил ее под мышки и одним резким движением поставил на ноги. Она не сопротивлялась. Как тряпичная кукла, женщина безвольно повисла на руках своего спасителя. Ее кружевная блуза была измазана дорожной пылью, юбка задрана, чулки порваны и испачканы кровью. Не особенно церемонясь, мужчина поднял за подбородок голову потерпевшей, и с холодным, изучающим вниманием, заглянул в ее, запачканное тушью и пылью, лицо. Оно выглядело весьма непривлекательно. К мокрым от слез щекам прилипли, выбившиеся из, изрядно помятой высокой прически, прядки жиденьких, тускло-серых волос. На лбу обозначилась большая кровоточащая ссадина. Тонкие и бледные губы дрожали.

— Инцидент? Недоразумение? Зачем он так сказал? — вдруг тихо произнесла женщина и вопросительно уставилась в высокое утреннее небо. — Зачем он назвал меня недоразумением? Я ведь люблю его всем сердцем…. Всей душой люблю…. Как же теперь мне с этим жить? И для чего?

— Ну, повод пожить всегда найдется, — необычно низким и гулким голосом произнес человек в плаще. — Пройдемте, мадам, вон в то кафе напротив, побеседуем на эту тему…. Приведем ваши мысли и одежду в порядок…. Разберемся, так сказать….

При этих словах, он бесцеремонно подхватил заплаканную женщину под руку и, буквально, поволок к входу в маленькое кафе.

Замешкавшись у входа, и бросив мимолетный, но цепкий взгляд на сидящую у окна красавицу, мужчина, еще крепче прижал к себе послушно следовавшую за ним заплаканную замарашку, и решительно проследовал в глубину помещения.

Между тем, в расслабленном и умиротворенном настроении рыжеволосой дамы наметились значительные изменения. Раздражающее ощущение невыразимой тоски, вторгалось в ее спящее сознание. Образ, только что спасенной из-под колес автомобиля женщины казался до боли знакомым. Ей чудилось, что она очень хорошо знает эту женщину, хранит в сердце память о ней и даже, возможно, любит. С усилием потирая виски и напряженно морща лоб, красавица мучительно пыталась вспомнить. Но, более четких ощущений не возникало.

— Что, не можешь вспомнить? Обычное дело в твоем случае, — бесцеремонно снимая ее ноги со стула напротив и присаживаясь на него, фамильярно произнес давешний спаситель. — Я так думаю, и не вспомнишь, пока весь кармический клубочек не размотаем. И тут, знаешь ли, без грамотной помощи квалифицированного специалиста тебе никак не обойтись.

— Какой клубочек? Какой специалист? — поднимая огромные зеленые глаза на неожиданно возникшего собеседника, в недоумении произнесла красивая дама.

— И как зовут тебя, не помнишь? — не обращая внимания на заданный вопрос, продолжал сверлить взглядом красавицу человек в черном плаще. — И как попала в это кафе? И откуда пришла? Да?

Женщина затравленно огляделась по сторонам, затем судорожно сглотнула и растерянно уставилась на собеседника. В ее взгляде читалась напряженная работа мысли и все нарастающая тревога.

— Ну ладно, не страдай ты так, — беззаботно и немного снисходительно произнес длинноволосый субъект. — Хора. Тебя зовут — Хора. Вспоминаешь теперь, что-нибудь?

От услышанного имени, женщина слегка вздрогнула, мучительно зажмурилась, слегка потрясла головой, и снова распахнув огромные глаза, беспомощно пожала плечами.

— Не помню….. Абсолютно ничего…. Не помню….

— Типичный случай, — вальяжно откидываясь на спинку массивного стула и вытягивая вперед длинные ноги, спокойно резюмировал странный субъект. — Постараюсь, конечно, тебе помочь. Для того, так сказать, здесь и оказался. Правда, не думал, что в одном портале две самоубийцы окажутся. Но, в вашей истории. Я уже ничему не удивляюсь.

Он поджал тонкие губы и с неприязнью взглянул на растерянную даму.

— Какой портал? — еле слышно и почти машинально произнесла она. — Какие самоубийцы?

— Да что ты заладила: «Какой? Какой?» — зло оборвал ее собеседник. — Слишком много вопросов для одиноко и бессознательно странствующей души. Замотался я с вами совсем, — только и делаю, что перескакиваю из одного времени в другое, надеясь хоть как-то все исправить. А вы, только тем и заняты, что травитесь, вены режете, да от рака мрете…. Никакой от вас помощи…. Что за души мне достались, бестолковые? Никак не получается этот «гордиев узел» разрубить…. То одно, то другое….

Эмоциональная речь незнакомца походила на бред буйно помешанного. Его миндалевидные, немного раскосые глаза лихорадочно горели на бледном лице. Крупные ноздри орлиного, слегка крючковатого носа нервно подрагивали. А тонкие, опущенные уголками вниз губы кривились в неприятной, брезгливой усмешке. Резко подавшись вперед, он ловко подцепил, стоявшую на столе чашку с кофе. И быстро, в два глотка ее выпил.

— Сама ты сумасшедшая, — как бы прочитав мысли женщины, невежливо рявкнул он. — Что за дурная особенность у людей, — сразу клише ставить. Все что нельзя понять и объяснить себе — ну, просто необходимо считать глупостью или ложью. А, уж человека излагающего непонятные и непривычные истины, срочно стоит окрестить сумасшедшим или лгуном.

— Да я, право, действительно Вас не понимаю, — рассеянно произнесла Хора, зябко поводя плечами. — И поведение Ваше, кажется мне весьма странным.

— А, вон оно что! А, не кажется ли тебе странным, дорогая моя Терпсихора. Что ты ничего не можешь вспомнить…. Даже своего имени? И, не кажется ли тебе странным то, что сидишь ты в общественном месте в домашних туфлях и ночной сорочке? Попиваешь себе кофе, куришь сигару, закидываешь ноги практически на стол, а тебе даже никто и замечаний то не делает. И почему не делает? Оглядись внимательнее дорогуша. Может, потому что вокруг никого нет? Так откуда же кофе, и сигара дымящаяся?

Застигнутая врасплох столь очевидными наблюдениями нагловатого субъекта, женщина метнула тревожный взгляд в сторону стойки бара, пытаясь обнаружить там хотя бы кого-нибудь из обсуживающего персонала. Затем рассеянно повертела в тонких пальцах дымящуюся сигару. И, наконец, оглядев себя с ног до головы, с изумлением уставилась на свои розовые махровые тапочки.

— Как? Как такое могло случиться? И, правда, почему я в таком виде? — ошеломленно прошептала она, беспомощно разводя руками.

— Ну, наконец-то! Хоть немного внимания появилось, — наслаждаясь произведенным эффектом, торжествующе произнес незнакомец.

— Почему, спрашиваешь! Да, потому что ты умерла, и даже не прочувствовала. И я тут, рядом с тобой торчу, чтобы помочь тебе это понять.

— Нет. Не может быть! Я живая. Я….. я дышу…. Я курю… Вот.

При этих словах ошарашенная женщина дрожащей рукой поднесла большущую сигару ко рту и демонстративно сделала глубокую затяжку.

–Да, тут и не поспоришь, — глядя на, прослезившуюся от едкого дыма Хору, усмехнулся незнакомец. — Только, вот почему, кофе я выпил, а чашка опять полная? И сигару ты вроде куришь, а она в размерах не уменьшается?

В недоумении уставившись на дымящуюся сигару, женщина долго молчала. Сонное безразличие на ее лице постепенно уступало место выражению удивления и ужаса.

— Как такое может быть? И…. почему? — с недоверием глядя на, действительно опять полную чашку, слегка заикаясь, произнесла Хора.

— Да потому что, ты умерла! Говорю же тебе, — подаваясь всем телом вперед и нервно барабаня костяшками длинных, как у пианиста, пальцев, возбужденно зачастил мужчина. — Не вынесла, так сказать, выпавших на твою долю страданий. Выпила больше, чем надо таблеток снотворного. Заснула, а проснулась уже в другом месте и в другое время. Сама его для себя выбрала, и слоняешься, так сказать, тут в полном неведении и прострации. Наслаждаешься покоем и одиночеством этого раннего идеального утра. И, как я вижу, совершенно не собираешься помогать мне решать твои кармические проблемы! А их, дорогая, нужно решать!

— Да, кто Вы, собственно, такой? — неожиданно надменным тоном, спросила женщина. — И какие еще проблемы мне предлагается решать?

— На — сущ — ные!!! — повышая голос, по слогам произнес собеседник. — В твоей истории, неразбериха полнейшая! Как говорят: «Чем дальше в лес, тем больше дров». Осознанно ты травилась, или нет, например, вопрос первостепенный…. Самоубийц, ведь сильно не жалуют, сама должна понимать. И по сему, совершенно непонятно — что с тобою дальше делать. Меня уполномочили разобраться…

— А, называть меня можешь — Проводник или попросту — Про. Для облегчения общения, так сказать, — под конец монолога представился он, и протянул Хоре узловатую кисть для рукопожатия.

Красавица не отреагировала. Устремив пустой взгляд в пространство, она напряженно застыла в величественной позе на самом краешке дивана.

— Итак, начнем будить твою, не желающую вспоминать страдания душеньку, — не обращая внимания на молчание женщины, деловито продолжал Привратник. — И восстанавливать, так сказать, пространственно-временную цепочку событий, приведшую тебя и пару, ближайших к тебе душ к столь удручающему финалу.

Проводник резко подтянул к себе ноги, и стремительно встал.

— Поднимайся, дорогуша! Нам пора в путь!

— Даже если и так, — вдруг уверенно и спокойно отозвалась женщина. — Меня зовут Хора. Я приняла снотворное, и не проснулась. Нахожусь в этом прекрасном месте, наслаждаюсь покоем и одиночеством…. Так и оставьте меня здесь. Не донимайте своими неуместными бредовыми сентенциями о страданиях души, временных цепочках и удручающих финалах. Мне здесь все нравиться! А после ваших сумасшедших заявлений, нравиться еще больше. И если, у меня есть возможность остаться здесь в сладостном неведении относительно каких-то там трагедий, то я, пожалуй, этой возможностью воспользуюсь.

Раскрыв от изумления рот, Проводник на мгновение растерялся.

— О, да я начинаю узнавать надменную Терпсихору: «Зачем это лично мне?», да «Кто, Вы, собственно такой?». Понятно! Вспоминать ничего — не хотим! Нести ответственность — не собираемся! — деловито резюмировал он.

— Ну, что же. Тогда приготовься к неприятным сюрпризам.

С невероятной для обыкновенного человека силой, он как пушинку приподнял Хору над землей и стремительно понес на улицу.

У входа в кофейню стоял, новенький мопед. Маленький и кроваво красный, он сверкал в первых лучах, дотянувшегося до дна улицы солнца.

— Новый день. Прямые лучи. Это все, Терпсихора, уже не для тебя, — скороговоркой бубнил Проводник, усаживая на заднее сиденье мопеда, вяло сопротивляющуюся женщину. Находиться тебе здесь, более не дозволено. Так что, попрощайся с солнцем, дорогуша, и в путь…. Вглубь собственной судьбы, так сказать. А то, судите обо всем, что с вами происходит, только потому, что лежит на поверхности. А до сути, так сказать, за самовлюбленностью и суетой докопаться не досуг. Вот и мучаетесь всю жизнь, не понимая, за что и для чего это все с вами случается.

Продолжая бурчать, проводник сел на переднее сиденье, и завел мотор.

Бесцеремонно будя трескучим ревом всю округу, мопед резко сорвался с места и…. исчез, оставляя после себя лишь сизое облако дыма и приторно сладкий, такой неуместный в этот весенний день, резкий запах дыни…

— Какой вкусный аромат у этого ангела! — усаживаемая санитарами в карету скорой помощи, рассеянно произнесла участница утренней аварии. — Мне кажется, я его где-то уже видела…

+ ГЛАВА 1

НА КОРАБЛЕ

“Даже самое напряженное творчество не может

реализоваться, если нет той среды, в которой оно

будет осуществляться»

(И-ЦЗИН, гексаграмма № 2)

Рассказ матроса

Огромный корабль бросало из стороны в сторону. Cильные волны хлестко били о борта. Высоко вздымаясь, они оседали мелкими брызгами на итак мокрое от слез лицо молодого парня, притаившегося за мотком каната на корме. Сжавшись в напряженный комок, обхватив руками колени и дрожа всем телом, он давился неудержимыми, рваными рыданиями.

— Откуда доносится этот плач? — пытаясь перекричать рев ветра, спросил матроса граф. — Может кто-нибудь упал за борт и зовет на помощь?

— Нет! — рявкнул в ответ старый матрос. — Это не за бортом у нас «девичьи слезы» льются, а к стыду сказать — на корабле.

Матрос мотнул головой в сторону кормы и матерно ругнулся.

— И кто же это там, так безутешно плачет? — прокричал в ухо матросу любопытствующий вельможа.

— Да, кто же, как не Лилу! Только ревет на судне, как барышня расписная.

— А кто такая эта Лилу? — пытаясь устоять на палубе под порывами сильнейшего ветра, продолжал расспросы пассажир. — Может, ей помощь нужна?

— Может и нужна, — криво ухмыльнулся матрос. — Только, это не женщина, а парень. Да, и кто ж его знает, какое зелье от ревности помогает. — Только если напоить мальца до смерти, чтобы он позабыл о своем горе?

— О каком горе? К кому ревность? — заинтересованно оживился вельможа.

— К кому, к кому. К капитану конечно, — ответил матрос, но моментально осекся и добавил: — Ну, вообще-то, это только наше дело…. Как говорится — «дела семейные».

— Так, так, так! Да тут у вас интриги! — возбужденно вскрикнул господин, и бесцеремонным движением обхватил опешившего матроса за плечи. — Пойдем — выпьем, старина! Ночь впереди длинная, неприветливая! Давай-ка, скоротаем ее за бутылочкой доброго бренди и неспешной беседой. С меня бренди, с тебя — рассказ.

При упоминании о выпивке поведение матроса резко изменилось!

— Выпить это мы завсегда, готовы! — потирая огрубевшие ладони, заискивающе произнес он. — Особливо, если в хорошей компании — так это, и вообще дело святое! Только вот, о чем же мне рассказывать-то Вам, Ваше сиятельство? Да и, рассказчик из меня, вообще то, никудышный.

— А ты не напрягайся — расскажи как на духу все эту вашу «семейную» драму. Не переживай — я пойму! — весело ответил вельможа, настойчиво увлекая матроса с неуютной палубы в недра корабля.

В каюте знатного пассажира было тепло и уютно. В светильниках на стенах горели свечи. На дубовом столе, прикрепленном железными скобами к полу, стояла большущая, пузатая бутылка превосходного бренди. А в воздухе был разлит, такой неуместный, и непонятно откуда взявшийся аромат дыни.

Вельможа усадил матроса на привинченный массивный стул и, усевшись в резное кресло напротив, приготовился внимательно слушать.

— Ну, так вот, значит! Служу я на «Милой бестии» уже более двадцати лет. — Неуверенно начал свой рассказ матрос. — Капитан наш — мужик свирепый, злой! Настоящий морской волк, нечего сказать! И мы все его уважаем!

В этот момент корабль сильно качнуло. Бутыль, стоявшая на столе, медленно поползла в сторону крена, полностью захватив внимание матроса.

Перехватив тревожный взгляд гостя, вельможа взял бутыль, наполнил до краев два серебряных, украшенных разноцветными каменьями, бокала, один из которых, протянул матросу.

Старик принял из рук вельможи драгоценный кубок и жадными глотками опорожнил содержимое. Удовлетворенно крякнув и вытерев рукавом подбородок, он потеплевшим взглядом посмотрел в сторону угощавшего.

Тот же, отхлебнув лишь маленький глоток, благосклонно произнес:

— Продолжай, дружище. Не робей! Капитан, значит, «мужик — свирепый». Ну, а кто же такой этот Лила? И почему он, собственно, ревнует капитана?

— Не — Лила, а Лилу! — с готовностью ответил, начинающих хмелеть старик. — Добрый у Вашего сиятельства бренди, знатный! Не то что, это портовое пойло! А Лилу он себя сам, как бы назвал. Лежал целыми днями в колыбели и люлюкал: — «Ли-лу-ли-лу-ли-лу». Хороший был малец, тихий!

На мгновение воспоминание наполнило глаза старика влагой, а во взгляде появилось нечто, напоминающее нежность.

— — Так значит, он на корабле с рождения? — в удивлении приподнял бровь вельможа. — С каждой минутой все интереснее! Как же так могло получиться?

— О! Это непонятная история! — ободренный столь явной заинтересованностью, ответил матрос. — Наш капитан завсегда любил покутить и выпить. А как выпьет, так и подраться мастак, и бабенку как следует оприходовать. В этом он, вообще умелец, каких мало. Во всех портах, все портовые бабы — его шлюхи. Только поманит пальцем — и любая девка уже млеет в его руках. А он, хорош — девок этих никогда не щадит, пользует их где и когда приспичит, а затем гонит от себя или нам отдает. Не забывает, как говориться, о своих матросах! Хороший он у нас капитан, — щедрый! — старик пьяненько подмигнул собеседнику. — Мы его за это любим и все буйства его терпим. Если бы, вы знали, какие оргии наш капитан закатывает для нас в каждом порту…

— Так! И, причем же тут ревнивец Лилу? — прервал непристойные воспоминания матроса, вельможа.

— Очень даже притом! — опорожнив второй бокал, слегка заплетающимся языком, продолжил тот. — Лет шестнадцать тому назад, уж и не припомню в каком порту, капитан вернулся на борт с большим пакетом. Был он, как обычно сильно пьян, орал песни, ругался, сильно шатался и несколько раз чуть не выронил свою ношу. Мы, конечно, сверток из рук хозяина подхватили. И, представляете, как удивились, когда развернув грязное одеяло, увидели в нем младенца. Капитан же наш, ничего не сказав, ушел спать. Да, и в последующие дни никаких распоряжений не дал, что, собственно, нам с этим подкидышем делать. Так что, остался малец на корабле, обретя на нем свою злосчастную судьбу и противную богу, постыдную страсть!

При этих словах, матрос пьяненько всхлипнул и умильно посмотрел в сторону опустевшей наполовину бутыли.

— Значит, ты не знаешь, откуда взялся сей младенец? — спросил вельможа, подливая рассказчику хмельного зелья.

— Никто не знает, — громко икнув, ответствовал матрос. — Да, ведь мы, зная крутой нрав хозяина, спросить напрямую, что за мальца он притащил на борт, не решились. И по кораблю пошли разные слухи…. Одни говорили, что он сын портовой шлюхи, которая, понесла от капитана ребенка, а затем подкинула его с запиской и проклятиями. Другие утверждали, что капитана вероломно обманули, и Лилу — совсем не его сын. Третьи же, вообще, придумали сказку о том, что сердце капитана дрогнуло при виде мокнувшего под дождем младенца у порога какого то, заколоченного дома. Так или иначе, но все на корабле, почему то, поняли, что не смотря на то, что хозяин выказывает полное безразличие к мальчишке, обижать его нельзя. Вот так Лилу, собственно, и вырос — такой слабенький и тонкий, среди нас — грубых матросов.

Старик замолк. Его голова безвольно склонилась на бок, а из гортани вдруг вырвалась рулада клокочущего раскатистого храпа.

— Не спать!!! — неожиданно громко скомандовал сиятельный вельможа, чем сильно напугал, сомлевшего было старика.

Тот подскочил от неожиданности, завертелся на месте, беспомощно озираясь по сторонам.

— Не спать! Дружище, — уже более миролюбиво произнес граф, почти ласково усаживая матроса на место и наливая очередную порцию бренди, — ты ведь мне не поведал, как я полагаю, самого интересного…. Отчего это, собственно, парень так горько плакал на корме сегодня ночью? И к кому это он ревнует капитана?

— Да, ко всем бабам подряд, Ваше сиятельство, — опасливо косясь на вельможу, пробубнил матрос. — Для него ведь, когда судно пришвартовано к берегу, — сущий ад…. А завтра, как вы знаете, мы заходим в порт.

На лице графа появилась гримаса крайнего удивления.

— Да, что уж тут говорить! — подбирая слова, замялся старик. — Совратил наш капитан мальчишку…. Уже несколько лет, как совратил…. А Лилу, как говорится, тянулся к ласке…. Ну и до мальца тоже доходили слухи, что хозяин — отец ему. Вот так, в одном из долгих плаваний, капитан его трахнул, а Лилу, принял это, я так себе кумекаю, как знак отцовской любви….. Он же рос среди нас — дураков. Мы же ему ничего не объясняли….. Сами, честно говоря, тогда сильно удивились…. Ну, а потом привыкли к этим их, как говориться, — «родственным отношениям»….. Мы, ведь, люди маленькие — подневольные…. Да, что тут говорить….

Уныло опустив голову, старик затих. Он сидел неподвижно, уставившись в одну точку, не проявляя более интереса ни к танцующей на столе бутыли, ни к своему высокородному собеседнику, действия которого, между тем, могли бы показаться в данный момент, более чем странными.

Дотянувшись до бутыли рукой, сиятельный вельможа слегка щелкнул по ней ногтем указательного пальца. В это же мгновение, бутылка растаяла в воздухе, как, впрочем, и бокалы, стоявшие с ней рядом. Затем, он щелкнул пальцами по высоким ботфортам своих кожаных сапог, которые тоже, тут же исчезли. И, наконец, несколько раз пощелкав пальцами в воздухе, этот странный господин неотрывно уставился на свои голые ступни, бормоча себе под нос заклинания на непонятном языке.

— Ну, давайте же, появляйтесь, — недовольно бубнил он, растирая свои голые ступни руками. — Что за капризы, право? Я не понимаю…

Через некоторое время на его ногах появилась диковинная обувь. Это были потертые тряпичные тапочки на завязках и резиновой подошве.

— Ну, наконец-то! Мои старые, добрые кеды! — откидываясь на спинку кресла, удовлетворенно произнес странный господин.

Положив ногу на ногу, и покачивая ею на весу, он задумчиво уставился на застывшую фигуру старого матроса.

— Да, не простую задачу поставили, — загадочно произнес он. Ну, что же! Попробуем разобраться….

Рисунок в небе

Граф Примиус остановился на пороге каюты. Прикрыв глаза ладонью, он пристально вглядывался вдаль, ослепленный ярким солнечным светом. Тихое приветливое утро, как будто ластиком стерло следы вчерашней бури. Море спокойно. В небе ни облачка. На палубе несколько матросов убирали последствия стихийного бедствия, иногда сонно, и как бы нехотя, переругиваясь между собой.

Граф сделал широкий шаг на чистые, еще влажные после мытья доски, резко втянул ноздрями соленый утренний воздух и размашисто потянулся. Затем, он деловито оглянулся по сторонам, и не найдя для себя ничего интересного, стал медленно прохаживаться по палубе, напевая себе под нос странную песенку на непонятном языке. Но, через несколько мгновений его взгляд упал на сидящего за большим мотком каната в дальней части кормы худенького, черноволосого юношу. Парень увлеченно рисовал акварелью на серой, изрядно помятой бумаге. Матросы же, завидев благородного господина, в высоких начищенных сапогах, бархатных брюках и в расшитом золотом камзоле, надетом поверх тончайшей батистовой рубахи, притихли. Пряча кривые ухмылки и иронично переглядываясь, они с интересом наблюдали за ним, как за редкой диковинной птицей, непонятно откуда залетевшей в их простой и грубый мирок.

— Ишь, как вырядился, как павлин, с утра то пораньше, — беззлобно крякнул один из них. — И не лень же было сапоги то натягивать?

— А что им — мудакам высокородным целыми днями то делать? — тут же откликнулся другой. — Наряжаться, да с дамами трахаться.

— Да поди, не только с дамами то. Ты, погляди, что он вытворяет. К нашему Лилу пристает! Ох, чует моя жопа, не к добру этот франт на нашем корабле оказался.

— Да тише ты! — шикнул пожилой матрос и с тревогой покосился на длинную фигуру графа, склоненную над Лилу. — Вот услышит, что мы тут о нем трем, и скажет капитану. И нам — каюк! Помните ведь, что капитан приказал: вести себя с ним вежливо и во всем угождать.

— Вот еще, буду я угождать этой расфуфыренной кукле, — огрызнулся первый матрос. — И зачем хозяин взял его на корабль? Никогда, ведь, раньше такого не было.

— Ну,уж, ежели хозяин что делает, так значит выгоду имеет, — хитро усмехнувшись, перебил пожилой матрос. — Слышал я, этот франт заплатил капитану, столько, что можно еще один корабль прикупить. Так что заткнитесь уже, и выполняйте приказ.

На этом разговор матросов прервался, так как на палубе появился капитан. Его присутствие незримым образом резко изменило расслабленную и сонную атмосферу. В воздухе моментально повисло напряжение. И все пришло в движение. Матросы кинулись к мачтам. Юнга Лилу, до этого момента безучастно и односложно отвечавший на вопросы высокородного пассажира, выронив из рук бумагу и кисть, опрометью бросился навстречу капитану. Граф Примиус неуклюже размахивая руками и подпрыгивая, пытался поймать взмывший вверх рисунок юнги. И даже чайки, будто почуяв неладное, с тревожными криками заметались над водой. Лишь один персонаж в этой суете оставался спокоен. Это и был капитан Энгель. Широко расставив ноги, он уверенно и твердо стоял на слабо покачивающейся палубе. Лилу подбежал к капитану почти вплотную, и молитвенно сложив изящные ладони, восхищенно и преданно посмотрел на Энгеля снизу вверх.

— Доброе утро, капитан! Как Вам спалось сегодня? — произнес он с заискивающим возбуждением в голосе.

Но, капитан не ответил. Могучий, с крупной головой на мощной шее, он как каменное изваяние застыл среди всеобщей нервозности. Ветер развивал лоскуты рваной рубахи, через дыры которой виднелся крепкий загорелый торс. Подбородок был поднят вверх, густые брови надменно изогнуты, а недовольный, злой взгляд скользил по фигурам и лицам вконец растерявшихся матросов. Они непроизвольно втягивали головы в плечи и прятали глаза, ибо знали, что подобная нарочитая молчаливость хозяина ничего хорошего обычно не предвещало.

— Доброе утро, капитан, — искусственно бодрым голосом сказал Граф Примиус, приближаясь к Энгелю. — Я вижу, Ваши люди боятся Вас!

— Да, просто не знают, чего ожидать! — слегка усмехнувшись, довольно миролюбиво ответил капитан. — Я по утрам, обычно, зол бываю…. Вот и гоняю их иногда, почем зря.

— Отчего же так? — вежливо поинтересовался граф.

— Да, обычно вечерний ром утро и портит. Не мое это время — утро, — вдруг открыто улыбнулся капитан. Улыбка обнажила неожиданно белые ровные зубы, на мгновенье осветив его лицо.

— « Ох! — мысленно восхитился этим преображением граф, — да, он просто неотразим! Понятно, почему капитан пользуется успехом у женщин!»

Между тем, взгляд капитана остановился на клочке бумаги в руке графа, и улыбка на его лице уступила место выражению злой и неприветливой иронии.

— Что это вы, граф, живописью интересуетесь… или самими живописцами, — еле сдерживая раздражение, спросил он.

— Ах, да! Это! — растерянно вертя в руке рисунок Лилу, промолвил граф. — Прекрасный этюд! Смею Вас заверить, очень оригинальная манера письма. Невероятно! У этого юноши возможно большое будущее!

— Что еще за большое будущее? — грубовато перебил графа капитан. — У кого? У этого замарашки?

Капитан снисходительно махнул рукой в сторону Лилу, и нарочито громко продолжил:

— Этот бездельник толком и делать то ничего не умеет. Совсем никчемный малый. Даже и не знаю, зачем держу его на корабле. Толку от него никакого. Вот скину на берег в ближайшем порту, будет знать.

Матросы, на слова капитана отреагировали дружным, одобрительным гоготом.

— Да так ему бездельнику и надо!

— Лучше бы палубу помог драить!

— А то — ишь, художник, какой выискался!

— Целыми днями рисует! Живого места на корабле не осталось!

Парень, между тем, затравленно озирался. Он с щенячьей преданностью, пытался заглянуть в глаза капитана, силясь понять, шутит тот или нет.

— Напрасно, Вы так, капитан Энгель! — не обращая внимания на развеселившихся матросов, с вызовом в голосе произнес граф Примиус. — У Вашего юнги изрядный талант, знаете ли. Если он на корабле не нужен, так отдайте его в подмастерья к художнику. Там он будет к месту. И я Вам в этом деле помогу. Мой друг, великий мастер, художник, увидев работы этого юноши, с радостью возьмет его в ученики.

Капитан резко повернулся к графу и с холодным бешенством стал сверлить его взглядом. Граф глаз не отводил. Матросы мгновенно замолчали. И над палубой вновь нависло тревожное напряжение.

— А зачем это Вам нужно, граф? — сквозь зубы процедил Энгель. — Мальчик приглянулся или что другое у Вас на уме?

— Нет! Ничего другого! — миролюбиво отозвался граф. — Просто знаю — талантам нужно помогать. А юнга, повторяю, талантливый малый.

— И откуда же Вам это понимать? — переходя на зловещий шепот, спросил капитан. — Талантливый он или нет?

— А вот посмотрите на его работу! Не правда, ли она прекрасна? — протягивая капитану, рисунок юноши, парировал граф. — Любой, разбирающийся в искусстве, человек поймет это, только взглянув на работу Лилу.

— Куда уж нам! Мы люди — простые, в искусствах не разбираемся. Ну, а Вы, я вижу, и имя будущего «Великого художника» уже узнать успели?

Капитан, перевел свой суровый немигающий взгляд на застывшего Лилу:

— Познакомились уже, значит? — угрожающе прорычал он.

— Нет, — отчаянно замотал головой юноша. — Я с этим господином и не знакомился, вовсе. Это он меня о рисунках все расспрашивал, где я так научился, и не хочу ли пойти в подмастерье к художнику.

— Ну? А ты? — сдавливая большой ладонью, хрупкое плечо Лилу, спросил капитан. — А ты, должно быть согласился?

— Нет! Как ты мог такое подумать обо мне, капитан! Я верен тебе и…. нашей «Милой бестии». Мне ничего такого и не надо вовсе…. — почти в истерике взвизгнул Лилу. Боль в плече и обида были готовы вылиться наружу горькими слезами.

— Ай ли! Ну-ну! А то, смотри, вышвырну тебя в художники в ближайшем порту, будешь знать, — продолжал издеваться капитан Энгель, с нескрываемым наслаждением наблюдая за паникой в глазах паренька. — Видишь, и желающие на тебя уже есть…

— Нет! Нет! Не нужно мне все это! Я с тобой хочу…

— Но, ведь талант! — попробовал вмешаться в разговор граф Примиус, протягивая, как вещественное доказательство рисунок юнги.

— Я больше не буду рисовать! Мне не надо! Я порву! — сорвался на фальцет юнга, и как дикий звереныш метнулся в сторону графа, ловко выхватив у него рисунок.

Опешивший граф попытался было вернуть рисунок. Но мальчик, истерично повизгивая и увиливая от его цепких рук, пытался рвать грубую бумагу. В какой-то момент он ослабил хватку. И внезапно, сильный порыв ветра тут же подхватив рисунок, понес его прочь от корабля.

Застыв в нелепых позах, граф Примиус и Лилу следили за удаляющимся клочком бумаги. Матросы, не зная как реагировать, тоже молчали.

— Вот видите, граф, — как ни в чем ни бывало, спокойно произнес капитан, — Бродяга ветер очень мудро разрешил этот спор.

— Значит, не хочешь покидать своего капитана, — уже обращаясь к Лилу, и сверля его затуманенным взглядом, сипло произнес он. — Ну, ладно… пойдем в каюту…. сапоги мне почистишь.

При этих словах он круто повернулся, неуклюже отвесил графу поклон и, не обращая более ни на кого внимания, гордо прошествовал в каюту. Юноша последовал за ним. И уже через несколько мгновений тот же бродяга ветер разносил над палубой корабля заливистые стоны и грубые стенания совокупляющихся мужчин.

— « Да уж! Не очень-то они скрывают свои отношения, — брезгливо передергиваясь, заметил про себя граф Примиус. — Ничего себе — родственнички! Какая мерзость, право!»

Пытаясь прийти в себя, граф огляделся. Матросы в стеснении отводили взгляды.

— « Ага! Этим «господам», видимо, тоже не по вкусу подобные штуки», — подумал граф, а вслух, как можно более равнодушно спросил:

— И как часто у вас на судне подобные развлечения?

— А Вам-то, какое дело? — начал было один матрос, но сразу осекся.

— А что мы, мы люди маленькие, — как бы оправдываясь, подхватил разговор другой. — Хотя, и правда, — дело стыдное. Вы, там — на суше, Ваше сиятельство, не рассказывайте…

— Перестань Боб! Какое тебе дело, если капитану все равно, — прервал товарища третий матрос.

— Ладно, ладно, — миролюбиво произнес граф. — Мне нет дела до ваших корабельных игрищ. Жаль только рисунок улетел. Хороший был рисунок…

— Так у Лилу их — тьма. Вон на корме, цельная папка рисунков лежит, — отозвался матрос Боб, и в надежде услужить графу кинулся за папкой.

— Ну что же — полистаю на досуге — принимая из рук матроса пухлую кипу изрисованной бумаги, как можно более равнодушно произнес Примиус. — А сейчас пойду, пожалуй, посплю перед обедом.

Нарочито громко зевнув, и жеманно прикрыв рот ладонью, граф Примиус удалился в свою каюту.

В каюте он мистически странным образом, вновь переменил высокие сапоги на видавшие виды кеды. Сел за стол. Бережно открыл замшелый сафьяновый переплет старой книги, служивший Лилу папкой для рисунков. И в благоговении застыл, рассматривая работы странного юноши.

— Как это возможно, — недоумевал Примиус. — Необразованный, испорченный, истеричный мальчишка. А так великолепно рисует. Лица завораживают. Природа оживает. И за что, О Господи, даруешь ты таланты пастве своей. И дар ли это? Или испытание? А может и в наказание за прегрешения тяжкие, наделяешь смертных непомерным грузом врожденного таланта? Воистину неисповедимы пути Господни, не ведомы замыслы его….

— Но, — резко переменил ход размышлений, Примиус, — что это я опять за старое. Не отпускает предпоследнее воплощение. Живет-таки во мне еще священник Грин. Любит пофилософствовать на досуге о тайнах Господних.

— А мальчишку, между тем спасать надо. Для этого, собственно, меня сюда и прислали. Но, право же, могли бы сразу сказать — пойди мол, талантливого человека пристрой. От педофила-отца, или кто он там ему, — избавь. Так нет же:

— Найди начало и конец,

И изведешь клеймо с сердец.

Раздраженно продекламировал он вслух.

— Какое начало? Какой конец? Хотел бы я иметь инструкции поточнее.

— Ну, что ж, — после недолгих раздумий произнес он, — пожалуй, что и сам справлюсь. Дело то не трудное. Привлеку в эту извращенную «любовную» историю, женщину. А что? — Одним ловким ходом — две проблемы! И неотесанное сердце капитана любовью ограним. И юношу на путь истинный направим! Ай да я! Ай да молодец! Хорошо придумал!

Примиус подскочил со стула и, удовлетворенно потирая ладони, зашагал по скрипящим доскам маленькой каюты.

— Chercher la femme! Chercher la femme! ( Ищите женщину! Ищите женщину! фр.язык). И где же взять нам эту femme! — возбужденно напевал граф, листая потрепанную записную книжечку, извлеченную им воздуха.

Маргарет

Она стояла у парапета и грациозно махала белым платочком.

— Маргарет! Дорогая моя! — смахивая лживо набежавшую слезу, прошептал граф Примиус и украдкой покосился на стоящего рядом с ним капитана.

— Кто эта прекрасная дама? — недоверчиво глядя, на сморщенное от слащавого умиления лицо графа, спросил капитан. — Неужели Ваша жена?

— Что Вы! Что Вы, дорогой друг! — тут же ответствовал Примиус. — Сия богиня — моя любимейшая племянница! Она пожелала сопровождать меня в дальних странствиях. И сейчас взойдет на Ваш корабль. Так что, будьте любезны, распорядитесь подготовить для нее каюту и… не стесняйтесь в тратах. Моя красавица, привыкла жить в роскоши!

При этих словах, граф протянул капитану увесистый мешок монет, не понятно, откуда взявшийся, и по размерам определявший в себе сумму не бывалую.

— Тут, много денег, — растерянно принимая тугой кожаный мешок, озадаченно пробубнил капитан Энгель. — Слишком много, для исполнения Вашей просьбы… Тем более, — неуверенно добавил он, — мы на борт женщин не берем.

— Вот-вот! Именно, поэтому так много! — заговорчески подмигивая, усмехнулся граф. — Это — чтобы Вы не смогли отказаться! Да и к тому же, — переходя на шепот и загадочно улыбаясь, продолжал он, — она и не женщина вовсе. Она — БОГИНЯ!

При этих словах граф многозначительно поднял свой узловатый тонкий палец и направил его в сторону, легко поднимающейся по трапу, молодой женщины.

Она же, лучезарно улыбаясь, неожиданно резким движением сорвала с головы дорогую шляпу с вуалью, и беспечным размашистым жестом выбросила ее за борт.

— Свобода! Ура! — только и произнесла она и, не обращая внимания ни на кого вокруг, кинулась в объятия «дядюшки».

Капитан, между тем, хотел было разразиться своим обычным громогласным бешенством. Отчитать наглого пассажира, посмевшего подкупать его золотом и попирать негласные законы мореходов, да так и застыл на полуслове, зацепившись взглядом за огненный всплеск гривы рыжих волос, освобожденный из плена шляпных приличий.

— « Женщина на корабле! Женщина на корабле!» — донеслась со всех сторон суеверная паника матросов.

— « Женщина на корабле!» — отозвалось неведомой сладостной мукой сердце сурового капитана.

Он стоял как истукан. Неотрывно смотрел в узкий разрез изумрудных глаз. Неуклюже кланялся. Что-то отвечал. На что-то соглашался. И совершенно не мог определить в себе, неожиданно возникшего и властно завладевшего им состояния надрывной истомы. Что-то странное образовалось в нем и заполнило моментально, и взорвалось в душе, и растеклось по венам болью, недоумением, счастьем…

Примиус, оценив между тем произведенный на капитана эффект от знакомства с Маргарет, нежно взял ее под локоток и увлек в каюту, давая возможность капитану немного прийти в себя.

— Капитан, не оставляйте эту ведьму на корабле, — как сквозь гулкое эхо, услышал Энгель плаксивый голосок. — Не к добру это. Погубит она нас.

С явным неудовольствием, возвращаясь из сладостного оцепенения, капитан обратил взор на Лилу, который подошел к нему гораздо ближе дозволенного. Юноша даже отважился слегка прикоснуться, а потом и погладить его сухую горячую руку. И эта тревожная ласка вдруг вызвала в капитане неожиданный и небывалый ранее приступ отвращения.

— Что ты себе позволяешь шлюхин сын? — зашипел он, отдергивая кисть и угрожающе собирая ее в кулак над головой съежившегося парня. — Совсем компас потерял? А ну-ка, брысь отсюда, чтоб духу твоего здесь не было.

Пряча в глазах слезы отчаяния, Лилу поспешил удалиться. Но не исчез совсем, а остался на корме, спрятавшись за огромным мотком каната, да так и застыл там в напряженном наблюдении. Наблюдал он не один. Притихшие матросы, продолжавшие заниматься своими привычными делами, поглядывали на капитана Энгеля, в недоумении замечая в нем странности ранее ему не присущие. То мечтательная улыбка освещала его черты, то тень сомнения оседала тревожной гримасой на его красивом, немного грубо высеченном природой лице. В конце концов, в течение нескольких часов ничего не происходило, и матросы предпочли все же спуститься на берег и там окунуть свои изголодавшиеся тела и души в незатейливые земные удовольствия.

И вот, на корме остались двое: капитан, да неотрывно за ним следивший Лилу.

Капитан же глядел вдаль, вновь и вновь проживая в душе, неожиданные и резкие перемены, смакуя их непонятную горечь и, пытаясь осознать свое нынешнее, столь волшебное состояние.

— « Она — БОГИНЯ!» — звучали в его сознании слова графа.

— «Она — Богиня!» — соглашался мир багряным закатом уснувшего покоя.

— « Да я влюблен!» — изумленно признался себе Энгель. И это открытие вдруг успокоило его, наполнив решимостью охотника, добыча которого определена.

— Ну и что, что она высокородна, — мысленно огрызнулся он сам себе. — Она будет моей! Чего бы это мне это не стоило!

— Конечно, будет! Да и плата не велика! — услышал он вкрадчивый голос и, вздрогнув от неожиданности, круто обернулся.

— Я что, сказал это вслух? — увидев позади себя, хитро прищурившегося графа, спросил капитан.

— Да, какая собственно разница, вслух не вслух. Все, ведь, и так на Вашем лице написано.

— Что написано? — почти враждебно рыкнул капитан.

— Да то, что по сердцу пришлась Вам моя Маргарет! И Вы, хотели бы ее заполучить. Ведь, так?

— Так, — отводя взгляд, тихо ответил Энгель. И вдруг как то сник, ощутив в душе тонкие иглы не прошеных сомнений.

— Не смущайтесь ее титула, — по-отечески похлопывая капитана по плечу, доверительно промурлыкал граф. — Любовь, ведь она такая, — не знает границ! Да и Маргарет Вы, по-видимому, понравились.

— Понравился? — встрепенулся капитан, и в его взгляде вдруг обозначилась трогательная доверчивость. А улыбка осветила лицо, меняя оттенки от самонадеянной до юношески робкой. — Как? Она Вам сказала?

— Сказала, сказала, — добродушно посмеиваясь и дивясь столь пленительной перемене в образе брутального капитана, произнес Примиус. Мы даже вечером собирались пригласить Вас отужинать с нами!

При этих словах, капитан издал мощный победоносный рык.

— Но! — тут же охладил его пыл граф. — Не расслабляйтесь сэр нынешней милостью. Настроение Маргарет переменчиво. И путь к ее сердцу, легким быть не может. Ежели, Вы действительно хотите обладать Богиней, то и жертвы во имя нее должны приносить. И капризы выполнять.

— Любой каприз! — залихватски отреагировал Энгель. — Весь мир к ее ногам!

— Да!? — с сомнением в голосе, перебил граф. — А, ведь у Маргарет уже есть к Вам просьба. Исполните?

— Конечно, исполню! Что за вопрос! — радостно бушевал Энгель. — Что нужно сделать, для моей богини? Говорите!

— Скорее, не для нее лично. А для одного юного дарования, — осторожно начал Примиус. — Мы, тут давеча беседовали, в моей каюте, после долгой разлуки. И ей, попалась на глаза папка с работами Вашего юнги. Маргарет, знаете ли, большой знаток в искусстве, восхитилась его рисунками и наказала мне выпросить у Вас разрешения отдать сего юношу в подмастерья к хорошему художнику. Для развития таланта, так сказать. Но я огорчил племянницу сказав, что юноша этот Вам как-то особенно дорог, и Вы никак не захотите с ним разлучаться. На что моя дорогая Маргарет, очень расстроилась. И теперь, из-за сего великого огорчения и из каюты выходить не хочет. Не знаю что и делать теперь, право…

Граф обреченно развел руками и замолчал, переведя взор на драматично кровавый закат.

Просветы оранжевого неба вдруг привиделись ему буйными струями рыжих волос, а яркий полу диск солнца показался жалким ликом утопленницы, судорожно хватающим угасающий блик последнего вздоха.

Тяжкое предчувствие ворвалось в сознание графа.

— « Да я, ведь, гублю ее!» — пронеслось в его голове. — Гублю! И… что-то явно пошло не так».

Но, поразмышлять на тему неправильно запущенного «Колеса Судьбы» у Примиуса не получилось. Так как с этого момента события стали развиваться стремительно.

Мощная не терпеливая сила вдруг приподняла его над землей и интенсивно встряхнула. Это был капитан Энгель.

— Да, слышите ли Вы меня, — в возбуждении восклицал он. — Я согласен! Забирайте юнгу в услужение к художнику. Может он и правда там больше сгодиться. Мне то на корабле от него и, правда, проку мало. Да и скажите прекрасной Маргарет, что он ни чем таким мне не дорог. Слухи все это… И если хотите, то сейчас же и забирайте его. Вон он там, как всегда, за мотком каната прячется. А меня отведите скорее к ней… Я сам сообщу о том, что прихоть ее исполнена!

Обычно, угрюмый и немногословный Энгель, тараторил без умолку, неуклюже жестикулировал и глуповато улыбался. Он то, подталкивал графа к канатам, откуда опасливо выглядывал Лилу, то пристально вглядывался в проем приоткрытой двери каюты графа. Откуда лилась нежная мелодия, виртуозно исполняемая на лютне.

— Она играет? — вопрошал Энгель и не дожидаясь ответа, манил рукой Лилу. — Она, — как в горячке отвечал он сам себе, и уже дружески трепал по плечу доверчиво прильнувшего к нему Лилу. — Пойдешь сейчас с графом, он расскажет тебе, что и как. Не волнуйся… Для меня нужно…

Наблюдая за суетливыми действиями сего похотливого мужа, Примиус впал в еще большее уныние. Вид человеческой похоти и жестокосердной ограниченности, а также того, с какой бесшабашной легкостью люди предают, обманывают, а порой и губят близких, ради удовлетворения своих сиюминутных пожеланий, вновь и вновь вызывало в нем чувство снисходительного отвращения и не любви. Более сильного чувства позволить себе он не мог, так как и сам когда-то был человеком и, зная наперечет «грехи свои», должен был в нынешнем своем промежуточном статусе людям этим помогать. Но, получалось у Помощника, пока не складно. То ли опыта для таких дел ему не доставало, то ли эта самая «нелюбовь к людям», все-таки мешала отдаться со всей ответственностью и рвением к, возложенным на него обязанностям.

Между этими печальными размышлениями, граф Примиус, (как называл себя Помощник в этой конкретной истории), уже оставил Маргарет на растерзание горевшему в «любовном аду» Капитану Энгелю. И, направляя вялой рукой, непрестанно всхлипывающего юнгу, шел по круто взбирающейся вверх, вымощенной булыжником улице. Лилу не сопротивлялся, и лишь иногда, с неизбывной тоской и отчаянием во взгляде, оборачивался, видимо, пытаясь среди тысячи огней ночного порта, разглядеть одну коварную, но горячо любимую им предательницу — «Милую бестию», так легко и своенравно «выплюнувшую» его из своих уютных недр, и оставившую без дома, без смысла, без любви….

Через некоторое время путники остановились на пороге, большого каменного дома, укутанного быстро сгущающимся туманом. Постучали массивным чугунным кольцом, о почерневшие дверные доски. Прошли вглубь большой неряшливой мастерской, застав именитого художника за работой. Затем, отрешенно наблюдали за бурной реакцией мастера, просмотревшего акварельные работы Лилу, и оставшегося в полном восторге от «способностей отрока».

Они, в этом маленьком ночном путешествии, как бы являли собой единый страдающий организм. Прекрасный юноша, брошенный своим отцом любовником. И посланный быть ему Помощником, граф, который всеми силами старался, но так и не мог искренне посочувствовать юноше, уже предчувствуя, что добром эта история не кончится.

— « Что же ты задумал маленький пидораст, — наблюдая за притихшим Лилу, думал он. — И что же, я все-таки сделал не так?»

ДИАЛОГИ:

— Бедный юноша, стал впоследствии известным художником? — прерывая тягостное молчание, поинтересовалась дама.

Ее спутник со вздохом отвел глаза и посмотрел в окно мерно покачивающейся кареты.

Через рваные клочья тумана, то тут, то там возникали мрачные силуэты кораблей. Вспыхивали и гасли блуждающие огни, высвечивая на миг лица собеседников.

— Нет! Не стал, — чуть помедлив, ответил мужчина. — Он вообще, ни кем не стал. Вернее стал — преступником и убийцей.

— Жаль, — почему-то не удивившись, отозвалась женщина. — Что же с ним произошло?

Она, чувствовала себя неуютно рядом с этим загадочным субъектом, показывающим ей живые картины, некой средневековой истории. В которой, как ни странно, и он сам принимал участие. Правда, был он там гораздо старше, имел изящные манеры и назывался графом Примиусом. В какой-то момент женщине показалось, что и она является участницей событий. Стоит на корме корабля. Смотрит в глаза диковатого на вид, неотесанного мужлана. Играет на лютне. Все это вызвало в ней неприятные, почти болезненные ощущения. От чего хотелось немедленно защититься: закрыть глаза, не знать, не чувствовать, не думать.

— Он убил тебя, — проник в ее сознание голос собеседника. — Убил! И, после того был посажен в тюрьму. В которой, собственно и покончил с собой, перепилив себе вены на запястьях острым камнем. Около его тела нашли портретный набросок, сделанный при помощи угля, и крови. На рисунке было талантливо и экспрессивно изображено лицо женщины, очень похожей на тебя и Маргагет, одновременно. Видно, парня, все же мучила совесть… После того, как он убил тебя…

— Убил меня? — не понимающим эхом отозвалась дама.

— Да, — Помощник подался вперед, пытаясь рассмотреть выражение ее лица, скрытое мраком, царившим внутри кареты. — Хора, ты и есть Маргарет. То есть, Маргарет — это прошлое воплощение твоей души. Здесь мы встретились с тобой впервые. Я был послан, помочь совращенному мальчугану развить и реализовать его дар художника. Но, я не справился и в какой-то момент, все пошло не так.

— Кем послан? — бесцеремонно прервала его излияния Хора.

— Это сложно. Объяснять не буду. И без того, для тебя много непонятного. Ты лучше не перебивай и дослушай.

Он вдруг запнулся, словно подыскивая слова, способные объяснить женщине положение вещей.

— Понимаешь, Именно здесь начало трагических событий, связавших несколько душ в сложный, кармический узел. Любовный треугольник, так сказать. И ты — одна из этих душ! Вот вы и тащите, теперь, за собой друг друга из воплощения в воплощение, заставляя мучится, и страдать себя и тех, кто оказывается рядом.

— Как я понимаю, душа Маргарет что-то сделала не правильно, если я в своей жизни так много страдала, — в раздумье произнесла Хора.

— Да! — оживленно ответил Помощник, радуясь тому, что женщина, наконец, начала проявлять заинтересованность.

— Ты, то есть, Маргарет, — была авантюристкой. Эдакая обнищавшая аристократка, промотавшая состояние покойного мужа, и выискивающая разные способы оставаться на плаву. Вот мы и встретились. Я предложил тебе, значительную сумму денег, за соблазнение капитана. Для того, чтобы беспрепятственно спасти талант, совращенного им юноши.

— Ага, — подаваясь вперед, произнесла Хора, — значит, это ты втянул мою душу в эту историю?

— Понимаешь, — виновато прошептал Помощник, промокнув грязной манжетой, выступивший на лбу пот. — Мальчик должен был прожить другую судьбу. Стать гениальным мастером и оставить миру бесценные шедевры. И я только выполнял высшие распоряжения, пытаясь помочь этой судьбе случиться.

— А о моей злосчастной судьбе, никто не соизволил распорядиться? — язвительно спросила Хора.

— Ты имела выбор. Ты могла отказаться — пряча глаза, снова зачастил Помощник. — И, вообще, о твоей душе у меня никаких инструкций не было. Я же не знал, что так все закрутиться. И вот. Пропустил что-то важное. Так сказать — напортачил. И теперь, пытаюсь все исправить.

— И как? Получается? — зло вставила Хора.

— Нет, как видишь, — ответил Помощник. — Вот и снова твою душу не уберег. Потому-то, и хочу, чтобы мы вместе распутали этот гордиев узел. Может, и тебя, в конечном итоге, получиться избавить от расплаты за совершенное самоубийство.

— Ага, — с сарказмом в голосе произнесла Хора. — Значит, снова собираешься мне помогать?

— Понимаешь, — уже совсем тихо произнес он и в его голосе зазвучали нотки раскаяния и грусти. — Я чувствую ответственность за ваши «другие жизни»… за ваши новые воплощения.

Последняя фраза как бы застыла в воздухе, как и два человека, неподвижно сидевшие напротив друг друга. Между тем, обстановка вокруг них стремительно менялась. Стены кареты исчезли. Темнота рассеялась. И собеседники вновь оказались за столиком давешнего кафе. В помещении — тихая музыка, зыбкий свет. За окном — ночь. В пепельнице — дымящаяся сигарета. В воздухе — пряный аромат кофе.

— Похоже, у меня нет выбора, — откидываясь на мягкую спинку дивана, и не обращая внимания на столь резкую смену декораций, устало произнесла Хора. — Ну, что же, давай, выкладывай, что там у тебя дальше.

ГЛАВА 2

ПОКЛОННИЦА

«В ближайшее время вас ожидают крупные перемены.

Сейчас не принимайтесь ни за какое новое дело, вам

нельзя попадать в глупое положение. Не робейте, если

в какой-то момент окажется, что нельзя рассчитывать

на помощь друзей. Будьте осмотрительны в общении с

лицемерными представителями другого пола».

( И-ДЗИН, гексаграмма № 23)

«Семейное счастье»

Воскресный вечер неожиданностей не сулил.

Квартира блестела чистотой. Холодильник заполнен продуктами. Накрахмаленные и отглаженные рубашки мужа теснились в шкафу. Чистые простыни гордо реяли на балконе.

Она была дома одна. Муж после обеда возился в гараже, упрямо пытаясь реанимировать старенький автомобиль. Сын играл в футбол с ребятами во дворе. Даже старая кошка Матильда с прошлой ночи ушла гулять, и до сих пор домой не появлялась.

Ей было скучно. На кухне сонно тикали ходики. Солнечный ромб ярким пятном искрил на кафельном полу. Со двора доносился приглушенный шелест голосов. А в старой медной турке, ароматной пенкой закипал кофе.

Любовно окинув взглядом свое маленькое стерильное царство, она сняла с огня турку и не пролив ни капельки налила кофе в старинную фарфоровую чашечку, украшенную медальонами и золоченой росписью. Поставив чашечку на блюдце, и осторожно взяв их двумя руками, она не спеша проследовала в гостиную, где в это время суток было более прохладно и сумрачно, чем на залитой солнцем кухне. В гостиной на самом почетном и видном месте стоял предмет гордости всего семейства — недавно приобретенный новенький телевизор. Вещь дорогая и редкая. Поставив на блестящий полированной гладью журнальный столик чашку, она включила телевизор и в приятной расслабленности опустилась на диван….

Как часто и в мельчайших подробностях она будет вспоминать потом эти последние мгновения своей, такой спокойной и размеренной жизни. Как страстно и самозабвенно будет тосковать по вязкой скуке семейных будней и определенности чувств. Как дотошно и внимательно будет в мыслях раскладывать на составляющие этот трагически переломный момент в ее судьбе. И, изо всех сил пытаться определить причину возникновения в ней этой больной, всепоглощающей, никому ненужной и разрушительной любви….

По телевизору передавали концерт. Песня, исполняемая статным и довольно красивым мужчиной, показалась ее знакомой, так как звучала нынешним летом, буквально, «на каждом перекрестке» и была очень популярна. Именно, поэтому не испытывая никакого интереса к эстрадной, да и вообще, ко всякой другой музыке, она помнила эту мелодию достаточно хорошо.

Впервые мгновения ее вечернего отдыха, как будто ничего не происходило. В гостиной, расположенной окнами на север, свет безвольно отдавал свои права легким дрожащим сумеркам. Слабый ветерок несмело шевелил белоснежные кружевные занавески. Завораживающий мужской голос проникал в ее сонную душу нежной песней. Песней о любви….

Она сидела, застыв, неотрывно глядя в экран телевизора, ловя каждый жест певца, прислушиваясь к виртуозным переливам его бархатного баритона. Песни следовали одна за другой, исполнение было великолепным: трепетным и задушевным. И ей вдруг отчетливо показалось, что она очень хорошо (ну просто, как саму себя), знает этого человека. Понимает, как он чувствует и о чем поет. Это ощущение вспыхнуло в ней с неожиданной очевидностью, и полностью захватив, заставило позабыть на время обо всем на свете….

— Лилька, что это ты пялишься в пустой экран? — застал ее врасплох голос мужа.

Испуганно встрепенувшись, женщина непонимающе оглянулась, щуря глаза от яркого электрического света, резко хлынувшего с потолка.

— Сидишь в темноте? К ужину не зовешь? — продолжал сыпать вопросами муж. — Что это с тобой приключилось, дорогуша? Совсем на тебя — «суету» не похоже.

Медленно приходя в себя, она в удивлении уставилась на коренастого, плотного мужчину, в промасленной рубахе и с грязной тряпкой в руке. Плешь на затылке, над верхней мясистой губой пот, неприятный насмешливый взгляд маленьких водянистых глаз….

— «Кто этот человек? — вдруг подумала она. — Чего от меня хочет? Да и вообще, какое имеет право так иронично со мной разговаривать? Такой серый, некрасивый, чужой….».

Видимо, эта мысль настолько отчетливо читалась в неприязненном взгляде Лилии, что мужчина, вздрогнув от неожиданности и потупив глаза, спешно проследовал в ванную, пробубнив на ходу грубовато:

— Есть давай. Подохнуть с такой женой от голода можно.

Подцепив, слетевший с ноги розовый пушистый тапок, женщина поднялась с дивана и, как в забытьи переместилась на кухню. Достала из холодильника овощи. Отварила макароны. Разогрела котлеты. Машинально накрыв на стол, — отправилась на балкон. Там она сняла и сложила в аккуратные стопочки, высохшее за день белье.

Все ее движения были четкими, тщательно отлаженными за годы, как ей до сегодняшнего вечера казалось — счастливой семейной жизни. Покормив ужином пришедшего со двора сына и отправив его спать, Лилия помыла и вытерла белоснежным полотенцем посуду. И наконец, придирчиво окинув взглядом блестевший чистотой ее маленький уютный мирок, удалилась в ванную комнату, где под ласковыми струями теплой воды в первый раз в жизни предалась томительным и смутным грезам о прекрасном и сильном мужчине, так поразившем в этот день ее воображение.

Подруги

— Ну, рассказывай, Лилу! Что за спешка! — плюхаясь на стульчик уличного кафе напротив Лилии, спросила Марита. — Что за экстренный вызов? Никогда не поверю, что в «вашей тихой гавани бушует ураган»!

Конец ознакомительного фрагмента.