Линия жизни

Ирина Шестакова

Рассказ из жизни. Как было, без прикрас. О тяжёлой судьбе девушки Любы из многодетной семьи. Сможет ли она когда-нибудь обрести своё счастье?

Глава 2

Люба продолжала уговаривать мать, чтобы та отпустила поработать в Золотовку.

— Мам, я там опыта наберусь. Если что, в город вернусь и устроюсь в любое место! С опытом меня везде возьмут — настаивала Люба.

— Знаю я какого ты там опыта наберёшься. Подстриглась вон как курица общипанная, где косы твои? «Опыт» — передразнила Нина Игнатьевна. У неё была вечерняя дойка. Корова их Зорька, должна была скоро отелиться через два месяца и хлопот прибавится.

— А тётя Нюра Галинке разрешила всё лето в деревне поработать.

— Ага, тётя Нюра разрешила — усмехнулась Нина Игнатьевна — твоя Галинка наврала ей с три короба теперь. Вертихвостка твоя подружка, ей всё равно где ховстом крутить.

— Мам, я зарплату буду получать. Каждые выходные сюда ездить и тебе помогать — привела последние аргументы Люба. Но спор разрешил неожиданно отец. Он работал по калыму, везде где придётся и последняя его работа завершилась удачно. Ему хорошо заплатили. Максим Алексеевич вместе со своим другом и напарником Ильёй, решили отдохнуть немного, выпить по стопочке. Заслужили.

Нина Игнатьевна стопочки на особо приветствовала, но куда деваться. Да и супруг её выпивал редко, повторяя, что вино дурманит разум и отвлекает человека от молитвы. Женщина быстро нажарила картошечки, окрошку сделала, достала огурчиков малосольных с помидорами и оставила мужиков расслабляться после тяжёлой трудовой работы. Детей разогнала на улицу, сама стирку затеяла в железном тазу во дворе.

— Калина красная, калина вызрела — завёл отец. Люба отдраивающая пригоревшую кастрюлю после пшённой каши, прислушивалась к мелодичному голосу Максима Алексеевича. Она любила, когда отец запевал песню, а эта была одна из его любимых.

— А что Максим, давай ещё по одной. Эх, грехи наши тяжкие — вздохнул дядя Илья, послышалось звяканье стаканов и Люба решила, что это самый подходящий момент. Отец уже созрел.

— Пап, а меня на работу пригласили. Сам директор кондитерского цеха, где мы практику проходили — сообщила Люба и вздрогнула. В дом вошла мать и посмотрела на неё грозным взглядом.

— Ну что ж, езжай, раз пригласили. Ты уже взрослая, тебе и решать — Максим Алексеевич тихонько рассмеялся. Он в отличии от матери вообще был добрым и мудрым, многое знал и интересно рассказывал всегда. Люба удивлялась, как его такого городского и культурного занесло в ту глушь, где жила тогда её мать? По характеру они такие разные! А сошлись и живут уже двадцать лет!

— Будет тебе Максим с пути девку сбивать. Вот в подоле принесёт нам, тогда будешь по другому говорить — Нина Игнатьевна демонстративно начала собирать пустую посуду со стола. Смущённый дядя Илья, побаивающийся Нину Потапову, встал из-за стола.

— Пойду я, Алексеич. Поздно уже, ребятёшки ваши прибегут скоро на ужин — промямлил он. Максим Алексеевич при нём с женой спорить не стал, проводил друга до ворот.

— Тогда на неделе свидимся. Ещё один калым есть, в соседней деревне, там строится кто-то собрался. Цену обмозговать надо.

Илья кивнул и поплёлся по улице, что-то негромко напевая себе под нос.

— Ты мать, при посторонних людЯх-то язык свой попридержала бы — упрекнул Максим алексеевич свою жену, Нину Игнатьевну, которая разогревала большую кастрюлю щей для их большой оравы.

— Илья не посторонний, почитай как свой давно — упрямо заявила Нина Игнатьевна — иди Любка, зови братьев и сестру на ужин. Мне ещё Маринкиному Максимке молоко вскипятить надо.

— А она сама что, без рук? — вырвалось у Любы. Марина у них была неприкосновенной. Она родилась слабенькой и больной, с неправильно расположенными внутренними органами. Мать с ней даже в Москву ездила, к какому-то профессору. Сказали лишь, что до двадцати лет доживёт дай Бог и всё. Отец тогда день и ночь молился на коленях, как мать рассказывала. И вот Маринке уж двадцать два, замуж вышла, да сына родить смогла. В семье её никто не тревожил, тяжелее кружки она ничего не поднимала.

— Зараза какая, а! Иди отседова! Что наказала, то и делай. А то ни в какую Золотовку не поедешь — прикрикнула мать.

Люба больше пререкаться не стала. Теперь всем сердцем желая уехать, как можно скорее. От матери ей доставалось больше всех и иногда Любе казалось, что из всех девяти детей, именно её она не любит. Ведь когда Нина Игнатьевна была беременна Любой, то у неё умерла мать, которую она очень любила. Нина Игнатьевна была у неё единственным ребёнком и мать Прасковья Солодова держала подле себя свою кровиночку до последнего, пока в их деревню не приехал искать себе невесту Потапов Максим Алексеевич. Нине тогда уж двадцать пять стукнуло, чуть ли не старой девой считалась.

Когда Люба вышла, Максим Алексеевич тихо произнёс:

— Любку не трожь. Пускай едет, девка она у нас не глупая. В подоле по твоим словам не принесёт, скорее замуж выйдет — знал бы в ту минуту Максим Алексеевич, что слова его пророческими окажутся.

Нина Игнатьевна хоть и с большой неохотой, но дочь отпустила. И вот Люба со своей подружкой снова трясутся в пыльном пазике. Что их там ждёт?

— Меня уж Егорка теперь заждался. Как бы другую не нашёл себе паразит — всю дорогу переживала Галя.

— Если любит, то дождётся. Неужели серьёзно прям у вас? — Люба ехала без энтузиазма. Её никто не ждал, просто захотелось на лето вырваться из дома. Из её большого родного дома, который построил когда-то отец, своими трудовыми руками для их большого семейства.

— Ну не скажи — протянула Галя — с глаз долой, из сердца вон. А нас долго с тобой не было, целый месяц пока экзамены в техникуме шли! В конце мая уехали, а сейчас уж июль. Это я серьёзно настроена, он не знаю как. Вот и переживаю — Галя вдруг покраснела и опустила глаза.

— У вас было что ли уже! — удивлённо спросила Люба, догадавшись о причинах такого беспокойства подружки.

— Было! А что? Нотации читать начнёшь? — с вызовом произнесла Галя и отвернулась к окну, не желая продолжать далее разговор. Люба и не лезла. Это личное дело Гали. У неё самой будет всё по другому. Только в браке и по большой чистой любви, а не повинуясь срамной похоти.

Прибыв в деревню, девчонки быстро помирились. Снова заселились у бабы Нюси. Соседки только уже другие были, ещё высокомерней чем предыдущие.

— Где наша баба-яга их берёт таких? — удивлялась Галя, заправляя свою койку.

— Галь, не называй ты её так! Хорошая ведь бабуська, добрая. Шутить умеет — улыбнулась Люба, доставая припасы, которые ей мать навертела в дорогу. Чтоб дочь не голодовала.

— Да ну её! Парней не водить, отбой в десять и свет как зря не жечь. Пластинка заезженная, бее! — Галя скорчила гримасу.

Утром они с Любой ни свет, ни заря отправились в цех. Александр Валерьянович им очень обрадовался и определил на старые места. Тесто месить, да пирожки выпекать. По вечерам девчонки приспособились ходить на местный пятачок, где деревенская молодёжь собиралась. Парни жгли костерок, пели песни под гитару. Кто-то вино пил, кто-то курил. Любу с Галей приметили двое парней, Игорёк и Костян. Они приезжали на мотоциклах «Восход» и разбавляли монотонные вечера похабными шутками.

— Хочешь прокатнуться? — как-то раздалось над ухом расслабленной Любы. Ей такие тихие вечера под гитару нравились и она всё повторяла потом целый день в цеху:

«Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

— С тобой что ли? — насмешливо спросила за Любу, её подружка. С Егором она поругалась и теперь была в поисках нового парня.

— Со мной. А что?

— Любка скорости боится, а я — нет — Галя открыто флиртовала с незнакомым парнем, накручивая на палец свой рыжий локон. Краем глаза она увидела, что к компании присоединился Егор.

— Чего это я боюсь? — возмутилась Люба. У её старшего брата Кольки был мопед и она прекрасно на нём гоняла.

— Тогда поехали, обе — скомандовал Игорёк. Они с Костиком усадили девчонок на своих железных коней и рванули с места. Сердце Любы ухало где-то в груди. Ветер свистел в ушах. Она стеснялась крепко прижиматься к незнакомому парню. Сама поездка произвела выброс огромной дозы адреналина в кровь. Люба совсем было расслабилась, как на огромной скорости мотоцикл обо что-то сильно тряхнуло и он полетел в овраг. Люба непроизвольно расцепила руки и отлетела в другую сторону.

— Жива? — к ней со всех ног бежала Галя. У неё были бешенные глаза и животный испуг за подружку.

— Жива… вроде — растерянно ответила Люба, пытаясь подняться — коленку только ушибла. Хромать теперь буду.

— В рубашке родилась — заявил Игорёк, показывая глазами куда-то в сторону. В метре от Любы лежал каменный столб и она чудом не треснулась об него головой. Они вернулись домой, а на следующий день их ждали разборки с соседками.