Долгие поиски счастья

Ирина Цветкова

«Моя Держава» – это цикл романов об истории нашей страны. О том, как в составе Российской империи появлялись новые земли и новые народы – показаны все 15 республик, а также Польша, Финляндия и Аляска. Роман «Долгие поиски счастья» о литовской девушке Дануте, которую выдают замуж за нелюбимого человека. Она уезжает в Польшу за мужем. С ней едет её горничная Варя. Оказалось, им там не рады. Девушкам приходится бороться за своё счастье. В книге показаны Литва, Латвия, Польша, Белоруссия, Украина.

Часть 1

В ту зиму крестьянин деревни Полянка Вышковской волости Двинского уезда Витебской губернии Фёдор Прохоров, надорвавшись от тяжкого деревенского труда, сразу после морозных крещенских праздников занемог, слёг и уже не встал. Был он местным силачом, гнул подковы, на сельских праздниках на каждой руке поднимал по три человека, а вот случилась хворь — и никакая силушка деревенская не помогла. Промаялся в горячке три дня и три ночи и отошёл.

Оставил он после себя большую семью: безутешную вдову и девятерых детишек — мал мала меньше. Старшей из детей, Варваре, ещё и семнадцати не исполнилось. Судили-рядили, а так и так выходило — надо Варваре на заработки в город подаваться. Иначе не прожить большой семье без главного кормильца.

Стала Варвара готовиться в путь-дорогу. Мать собрала ей узелок с пожитками да с нехитрой снедью, чтоб на первое время не умереть с голоду.

А тут младший братец, Филипп, вдруг да и заупрямился:

— Пойду, — говорит, — и я с сестрой, тоже буду зарабатывать на семью.

А самому четырнадцатый годок шёл. Поразмыслила мать и стала и ему узелок собирать.

В избе собрались соседские кумушки, материны подружки. Стали они отговаривать её, чтоб не пускала Филиппка в город.

— Мал он ещё для города, для денег. А тебе помощь в самый раз от него будет, он у тебя теперь за старшего. Ты же с самыми маленькими остаёшься, кто тебе опорой станет?

— Пусть идут вдвоём, — мудро рассудила мать. — Всё лучше, чем Варварушке одной в чужом-то городе быть. Они — брат с сестрой, они и поддержат друг друга, и помогут, и защитят. Он всё-таки мужчина, будет ей опорой в чужом-то краю.

На том и порешили. Взяли Варвара и Филипп каждый по котомке и направились в чуждый неведомый им город.

Они ходили по улицам Двинска^[1], самого большого города Витебской губернии, и не знали, как спросить работу и как и кому предложить себя в качестве работников. Вокруг бурлила жизнь: демонстрируя удаль молодецкую, ездили извозчики; торговцы наперебой предлагали ватрушки и бублики; дворники важно и деловито, покачивая бородами, мели мостовую и успевали следить за порядком на вверенной им территории. Дамы с кавалерами прогуливались по улицам, заходили в лавки и кондитерские; гимназисты с начищенными бляхами на ремнях весёлыми ватагами шумно проходили мимо; скромные барышни конфузливо поглядывали на них.

Все куда-то шли, у каждого было занятие, у всякого где-то был дом. Люди шли непрерывным потоком, зная, куда и зачем они идут. А Варя и Филипп бестолково бродили по улицам. Они совестились приставать к прохожим с вопросами о работе, а их никто не спрашивал, зачем они здесь и не нужна ли им работа. Переглядываясь, брат и сестра Прохоровы понимали, что здесь, в городе, надо как-то уметь себя вести, а они пока не знали этого секрета, и оттого им предстояла невесёлая перспектива.

Они зашли в собор Александра Невского, находящийся на центральной площади города. От всей души помолились, попросили помощи у Николая Угодника, поставив ему свечку, и пошли далее по своим делам. На улице они снова окунулись в толпу людей и бесплодные поиски работы.

Уже и сумерки наступали, как вдруг кто-то рядом окликнул их:

— Эй, молодёжь! Вы чего тут крутитесь?

— Работу приехали искать, — кротко ответила Варя, — а пока её не можем найти. И уже ночь надвигается, а нам идти ночевать некуда.

— Эка, фантазёры! Да кто ж так заработок-то ищет? Кто ж знает, что вы работу ищете? Надо же давать знать кругом, что вы хотите работать, а не ходить по улицам, как глухонемые.

И тут неожиданный собеседник обрадовал их.

— Повезло вам, ребята, — сказал он. — Ко мне в лавку только что заходил один господин, он срочно ищет для барышни служанку. Справлялся, не знаю ли я порядочной девицы, чтоб прислуживала его барышне. Если вам это подходит, то мы можем догнать его, показаться ему, он по другим лавкам пошёл.

Он промолчал только о том, что господин обещался хорошо заплатить, коли помогут ему найти подходящую девицу. Поэтому лавочник, не теряя времени, ринулся на поиски пригодной для этой цели девушки.

Варя с радостью закивала головой. Она уже была согласна на всё. Они торопливо пошли за своим новым знакомцем. Тот быстрым шагом шёл вперёд, стараясь увидеть в толпе нужного человека. Наконец, в конце бульвара они догнали богато одетого гражданина с тросточкой и в цилиндре.

— Вот, господин хороший, нашёл я вам девицу, как вы и просили — деревенская, не испорчена городскими нравами и капризами, — сообщил их спутник.

Человек в цилиндре осмотрел Варю с головы до ног. Он увидел перед собой крепко сложенную девушку с крупными руками, привыкшими к тяжёлой физической работе. У неё был открытый лоб и зачесанные назад волосы, а коса, длинная и толстая, опускалась ниже пояса. Её круглое лицо с ямочками на щеках застыло в несмелой выжидательной улыбке.

— А что ты делать умеешь? — спросил он.

— Я, барин, всё умею: косить, скирдовать, корову доить…

— Стоп, стоп, стоп, — остановил тот её. — Это всё не нужно. Ты скажи: за барышней ходить сможешь?

— Да нешто она у вас убогая? — искренне удивилась Варя.

— Типун тебе на язык, девка! Ответь: барышню одеть-раздеть сумеешь?

— Да, да, конечно, — торопливо закивала головой Варя.

— Причесать барышню сможешь? Волосы красиво уложить? Со шпильками совладаешь? С лентами и бантами управишься? Чулки подать умеешь? — засыпал он вопросами бедную девушку. Та только кивала в ответ, не будучи вполне уверенной, что действительно справится с этим.

— Ну, пожалуй, подойдёт, — задумчиво сказал работодатель. — А это кто с ней? — спросил он, ткнув тросточкой в сторону Филиппа.

— Братец это мой младшенький, Филиппок, — быстро заговорила Варя, боясь, что его не возьмут с ней.

— А вот братец нам, пожалуй, не нужен.

Он сунул в руку лавочника какую-то деньгу, и на том они разошлись. Оставшись с братом и сестрой Прохоровыми, он твёрдо сказал:

— Беру только девицу.

— Барин, милый, пожалуйста, не губите! — воскликнула Варя. — Хоть переночевать позвольте мальцу, а там видно будет. Может, и пристроится куда.

Ей до боли было жаль на ночь оставлять на улице братишку. Похоже, её нового хозяина проняло.

— Хорошо, пусть идёт с нами. Но только на одну ночь! Завтра пусть ищет себе место.

Он привёл их в огромный дом, нет, не дом, а дворец. Для крестьянских детей великолепие дворца казалось сказочно красивым. Но Филиппа поразило не дивное убранство дворца — едва войдя на порог, он увидел ослепительно красивую девушку. Он смотрел на неё во все глаза, не в силах оторвать взгляда от невыразимой красоты. Прежде он видел лишь деревенских красавиц: пышногрудых, румяных, весёлых, пышущих здоровьем и жаждой жизни. В деревне мерилом женской красоты считалась способность её обладательницы много работать от зари до зари наравне с мужчиной, поднимать и переносить тяжести, терпеливо сносить жизненные невзгоды и нарожать полну горницу здоровеньких малышей. Здесь же Филипп впервые увидел другую красоту, показавшуюся ему неземной: скромная сдержанная девушка с правильными чертами лица, с благородными манерами, с красивыми руками и длинными тонкими пальцами. На девушке было дорогое убранство и ювелирные украшения, в которых отражался свет и солнечными бликами прыгал по стенам. Но Филиппу казалось, что это волшебное сияние идёт от самой девушки. Он не мог оторвать потрясённого и восторженного взгляда от незнакомки.

Приведший их сюда человек, оказавшийся управляющим, сообщил ей, что нашёл новую горничную вместо сбежавшей давеча с любовником. Красавица улыбнулась и приказала показать новой прислуге её комнату.

Потом им истопили баньку, отмыли с дороги и уложили в постель. Перед этим Агафья, женщина с кухни, руководившая банным процессом, рассказала им:

— Через день у нашей госпожи свадьба. Надо её облачать во всё свадебное, красоту навести, а прежняя горничная сбежала, мерзавка, никому ничего не сказав. Только потом мы узнали, что с полюбовником она сговорилась. Потому такая спешка и случилась, что надо кого-то толкового в помощь ей брать, а времени на выбор — нетути, — развела она руками.

Весь следующий день прошёл в суете и суматохе. С утра Варя простилась с братом, тому нужно было отныне самому искать себе применение в большом городе. Они обнялись перед расставанием; сестра, на правах старшей, перекрестила Филиппа и пожелала удачи. Сердце её рвалось от тоски и осознания того, что в происходящем её вина: ведь брат двинулся следом за ней в город, чтобы быть ей поддержкой и опорой, чтоб не была она одинокой среди чужих людей, чтобы защитить её в трудную минуту. А вышло так, что она быстро нашла себе службу с крышей над головой, а его выставляют на улицу.

— Если что, если будет трудно, совсем невмоготу — возвертайся домой, к матушке в Полянку, — шепнула она ему.

— Никогда! — воскликнул Филипп. — Вернуться — значит признать своё поражение. А такого я себе никогда не позволю.

Они ещё раз обнялись, и Филипп шагнул на шумную улицу. Со слезами на глазах Варя проводила его взглядом. Вослед она вновь осенила его крестом и двинулась в покои хозяйки.

Ей предстояла большая работа: подготовить барышню к предстоящей свадьбе. Вокруг было много незнакомых людей, все они куда-то неслись, что-то делали, а Варя никого из них не знала, как не знала и расположения комнат в большом доме, а оттого чувствовала себя очень скованно и неуютно. Она не совсем понимала, что именно ей требуется делать, чем она может помочь новобрачной — ведь примерка и пошив свадебного платья завершены, а причёсывать и обряжать к венцу предстоит только завтра.

Варину новую хозяйку звали Данута Даукантайте. Родом она была из Вильно^[2], а сейчас жила у дяди и тёти. Её отец, Юозас Даукантас, и мать, Юрате Даукантене, рано умерли, а потому девочка оказалась на попечении других родственников. Теперь они отдавали её замуж, и ей предстоял долгий путь на родину мужа.

Когда Варя пришла к Дануте, чтобы выполнять её распоряжения, та попросила хорошо расчесать ей волосы — ведь завтра цирюльник придёт делать ей красивую причёску. Варя расплела длинную косу девушки и стала прилежно расчёсывать волосы гребнем.

Данута, сидя перед большим зеркалом и глядя на то, как старается Варя, решила заговорить с ней.

— Тебя как зовут? — спросила она.

— Варя.

— А откуда ты?

— Я из деревни Полянка.

— А почему здесь? Зачем ты приехала в город?

— Да я, барышня, век бы никуда не ездила, мне в нашей Полянке всё родное, знакомое. Ни за что бы не сменила Полянку ни на какой город. Но вот отец наш умер, оттого и пришлось искать заработок.

— Понятно, — вздохнула Данута. Ей рассказ Вари напомнил её собственную историю — ведь она тоже после смерти отца сменила место жительства, покинула любимый Вильно и оказалась в Двинске. Родной город часто ей снился, её манило туда, тянуло, но со дня отъезда ей так и не выпала возможность побывать там.

Потом Данута задала главный вопрос новой горничной:

— А у тебя есть жених?

Поскольку все её мысли занимала предстоящая свадьба, то ей это тема для разговора казалась самой интересной и животрепещущей. Но Варя лишь невесело вздохнула:

— Нету, барышня, у меня жениха.

— Как, у такой пригожей девушки нет жениха? — искренне удивилась Данута. Ей почему-то казалось, что нынче, когда она идёт замуж, весь мир тоже должен жениться и выходить замуж. Все непременно должны быть счастливы вместе с ней.

Варя немного замялась, ища на столике подходящие шпильки для волос, а потом рассказала, что есть один человек, Гриша, который волнует ей душу.

Они выросли на одной улице. Вместе бегали по околицам, смотрели в ночное небо, рассматривая там далёкие и неприступные звёзды, растили младших братьев и сестёр, помогали родителям по хозяйству. Гриша жил в самом конце улицы, на краю деревни, его отец был пастухом. Частенько Гриша и Варей в детстве, неся ему обед, бегали к нему на луга, где он пас коров. Чаще всего это было молоко с хлебом — ничего другого у многодетной семьи на обед не было. Семья Гриши Сорокина была самой бедной в деревне. Пока Терентий Петрович обедал, ел чёрный ржаной хлеб, запивая его молоком, дети весело прыгали на лужайке, бегали друг за другом, вереща от переполняющего их счастья. Пастух наблюдал за детскими играми и чаял о том, что, может быть, Варя — будущая его невестка. Девчонка ему нравилась, потому он, вытирая рот рукавом посконной рубахи, крякал от удовольствия, что вот так у Гришатки хорошо всё складывается — они детьми нашли друг друга, а значит, будут счастливы. Он готов был, как только подрастут мальцы, засылать сватов к Вариным родителям. Своё отцовское благословение он им уже приготовил.

Только вот не всё так складывается, как мечтается некоторым фантазёрам. Из-за того, что семья Григория была неимущая, что глава семейства был беден, как церковная мышь, отец запретил Варе даже думать о нём.

— По миру с ним пойдёшь, — строго сказал он. — Не позволю. Сорокиным тебя не отдадим.

Тем временем ребята подросли и почему-то обычное прикосновение их друг к другу, к которому они привыкли, общаясь прежде, теперь вызывало необычный трепет внутри, волны чего-то неведомого, но волнующего, разносились по всему телу, заставляя срываться дыхание и стыдливо прятать глаза. Варя видела сквозь прорехи на старенькой одежде Гриши, доставшейся ему от отца, его крепкое мускулистое тело, от вида которого она так не хотела отводить взгляд…

Но родительский запрет действовал сильнее. Гриша понимал, что добром ему девушку не отдадут, а иначе он не хотел. Они могли бы сбежать вместе, а потом родителям пришлось бы согласиться на этот брак. Но Гриша решил иначе. Он пообещал Варе поехать на заработки, выйти в люди, добиться чего-то в жизни, а потом приехать за ней. Уж тогда ему не должны отказать. Варя пообещала ждать его. Только вот время шло, а ни одной весточки от Гриши не было. Где он и что с ним — ничего она о том не знала.

— Расскажи мне о нём, какой он, — попросила Данута.

— О, если бы вы только видели его! Высокий, косая сажень в плечах, красивый, как Аполлон. И никто мне не нужен, окромя него.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей и не сидеть в молчании, Данута спросила свою горничную:

— А чем ты любишь заниматься, Варя?

— Я, барышня, шибко читать люблю.

Данута от удивления повернулась к Варе и переспросила:

— Ты читать любишь? Ты разве грамотная?

— Да, барышня. Мы все, полянские, в церковно-приходской школе учились. Только на чтение в деревне нет времени, летом всё в поле, лишь зимой бывает свободное время. Но зимой рано темнеет, дни короткие. Читать при лучине приходилось. Матушка с тятенькой ругались, что глаза испорчу. Но мы с Филиппом, братец это мой, вдвоём сидели при свете лучины и читали, читали, читали… Прочитаем книжку, потом обмениваемся. Отец говорил, что это хорошо, что дети к разумному тянутся, может, в люди выйдут.

Данута про себя отметила, что деревенская девушка складно говорит, грамотно строит фразы. Это ей очень понравилось.

— И кто же у тебя любимый писатель? — спросила она.

— Я, барышня, поэзию очень люблю. Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева… Я даже наизусть могу прочитать.

— Изволь, я с удовольствием послушаю.

Варя прочла несколько стихотворений, блестяще преподнеся их как чтица. Данута уже с нескрываемым интересом присматривалась к своей прислуге.

— А из прозаиков кто тебе больше по душе?

— Тургенева очень люблю. Он природу нашу русскую любит, хорошо описывает. Я тоже природу люблю, поэтому мне близко то, что он пишет. И о природе, и о людях он хорошо пишет, правдиво, всё, как в жизни. Жаль только, что сам по Европам мотается, в России жить не хочет.

— Слушай, Варя, а ты «Анну Каренину» читала? Что скажешь?

Роман Льва Толстого наделал много шуму в свете. Мнения разделились: одни говорили, что настоящая любовь — это святое, это превыше всего, её редко можно встретить, а уж если кому она дана, то надо беречь её и не упускать, и правильно Анна сделала, что пошла по зову любви. Другие говорили, что любовь, описанная в книге, не более чем блуд опустившейся женщины. Замужняя женщина должна знать долг перед семьёй, перед мужем и ребёнком, а любовь, даже если и случилась в её жизни, не может быть оправданием предательству — уходу от семьи. Данута не знала, кто прав. У неё не было ещё ни мужа, ни любовника, она не знала ответа на животрепещущий вопрос: что же всё-таки такое поступок Анны? Она прислушивалась к разным мнениям, не приходя, однако, к своему. И вот теперь, на пороге замужества, она хотела знать, отчего Анна Каренина сделала такой выбор. Может, это такие мужья бывают, что от них жёны убегают? Или Анна действительно падшая женщина, которой не место в приличном обществе?

Данута обратилась с вопросом к Варе, потому что ей было интересно, как девушка, никогда не знавшая высшего света, глядя со стороны на ситуацию, выскажет своё мнение. Чью сторону она примет: любовь или семья? Ответ Вари обескуражил её.

— Да от безделья она маялась, барышня. Кабы работала бы на поле да потом домой приходила, а там семеро по лавкам, их накормить да обстирать, и мужик ещё пьяный пришёл да гонял бы её вокруг избы, так не до глупых мыслей ей было бы…

Данута надолго задумалась. Такое ей никогда не приходило в голову. Выходит, женщине изначально предопределены ошибки из-за того, что у неё много свободного времени? Но ведь дама из высшего света не должна работать! И замуж её отдают зачастую без любви, а если та не приходит в браке, то она может искать чувств на стороне?… Это что же получается, что и ей, Дануте, может выйти в жизни такой же выбор?… Нет-нет, только не это! Уж она-то будет верной женой и никогда не ступит на тропу измены.

После венчания в костёле святого Петра молодожёны вернулись к ожидавшим их гостям. Свадьба вовсю гремела во дворце. Приглашённая знать гуляла, блюда едва успевали с кухни носить в зал, где были расставлены столы. Звучала музыка, пары танцевали, официанты подносили всё новые и новые кушанья и разносолы.

Всего этого Варя не видела. Ей не положено было находиться с господами за одним столом, оттого она сидела в помещении для дворни и кухарок и лишь в воображении представляла, как галантные кавалеры приглашают дам на танец, как они вальсируют, как идут в мазурке, полонезе… Об этом она читала в книжках, но самой ей это было недоступно. Как же и ей хотелось, чтоб однажды какой-нибудь умопомрачительный красавец взял её за руку, вывел в центр танцевального зала и закружил её в вальсе, чтоб она видела лишь мелькающие вокруг восхищённые лица, а люди вокруг расступались и говорили, какая они красивая пара…

Варя пыталась представить, как красива невеста в подвенечном платье, как строг и элегантен жених, как он осторожно обнимает её тонкий стан и целует в алые уста… Жениха она видела лишь мельком и успела лишь заметить, что он едва ли не в два раза старше невесты.

— Давай, Варвара, за новобрачных, — толкнула задумавшуюся Варю сидевшая рядом кухарка Агафья. Она уже не одну чарку приняла, потому чуть захмелела и язык у неё потихоньку развязывался. — Пусть наша Данута будет счастлива с этим…

Они выпили.

— Ты кушай, кушай, не стесняйся, — Агафья подкладывала Варе всё новые и новые порции. — Ты ведь у нас новенькая, так знай: у нас тут всё по-простому. А закусывать надо, а то захмелеешь с непривычки. Сегодня у нас еда с барского стола, так что наедайся, когда ещё такое предстоит.

Они немного подкрепились, и Агафья снова налила по рюмашке.

— Какая у нас девчонка хорошая! А отдают её Бог знает кому!

— Как это? — удивилась Варя.

— Про этого хлыща слава недобрая идёт. — Агафья наклонилась к Варе и зашептала: — Он уж не раз женат был. Жён своих прежних извёл, потому на родине, в Польше, его уж все знают, никто не хочет за него дочек отдавать. Так он сюда приехал, где его никто не знает, и посватался к Дануте. Но молва нехорошая и сюда пришла вслед за ним. Люди шушукаются, а Данута наша ничего о том не знает. Шибко любит он женские прелести, большой он ходок по женщинам. Как только прежняя жена ему надоедает, он от неё избавляется и берёт новую.

— А зачем же её отдают ему, если он такой? — искренне удивилась Варя.

— Э-эх, Варенька! Да им лишь бы её с рук сбыть поскорее! Дело в том, что когда умерли её родители, её взяла к себе Раса, родная сестра матери, и они с мужем растили её наравне со своими детьми. И вдруг Раса Эдмундовна, наша госпожа, тётя Дануты, умирает. Вдовец недолго горевал, а и привёл в дом новую жену. Она и родных-то его детей невзлюбила, не говоря уж о сиротке. Вышло так, что осталась Данута с посторонними людьми. Она ведь им вообще никто, они совершенно чужие люди друг другу. Наша новая хозяйка хотела быстрее избавиться от Дануты, а с приданым жалась, не хотела давать, скупилась. А то, что от родителей Дануты осталось, так они давно присвоили себе, в своё владение записали. Обобрали её, как могли. Потому и с женихами сговориться не могли, тем всё мало было. А этот появился, сразу взял их в оборот, как-то сладили они это дело. Девчонку саму, конечно, никто не спрашивал. Вот и заберёт он её в Польшу, а там кто знает, как её судьба сложится… Давай-ка за неё выпьем, хорошая она была, душевная, нас, маленьких людей, не обижала, пусть и её упырь этот не обижает.

У Вари по спине пробежал холодок. Так вот какая она бывает, семейная жизнь! Не знаешь, за кого замуж идёшь, а за тебя уже пьют, как за помин души.

— Окстись, Агафья, — встрепенулась она, — что ты о ней, как о мёртвой.

Агафья перекрестилась.

— Да я не о том, я про то, что покидает она нас, уезжает, а что её там ждёт?…

Варя покачала головой. И правда, незавидная ситуация. И тут она спохватилась.

— Погоди, как уезжает? А я? — неужели ей снова на улицу, снова — поиски работы, снова повторить тот путь, который она однажды уже прошла?…

— Ну это уж как господа решат. Вообще-то тебя брали только для свадьбы, чтоб подготовить невесту, а то прежняя её горничная сбежала. Да я тебе уж рассказывала об этом! Ну тебя, — махнула она рукой на Варю, — давай за невесту, чтоб всё у неё ладно да гладко было в жизни!

Молодой муж Анджей Собчак, тридцати девяти лет от роду, готовился к отъезду на родину. Баулы и чемоданы были собраны и с утра им предстояла дальняя дорога.

— Ты готова, дорогая? — поправляя бабочку перед зеркалом, спросил он молодую супругу скорей из вежливости, чем от необходимости с ней говорить.

— Да, милый. Только я хочу тебе сказать: с нами поедет Варя.

— Какая ещё Варя? — неприязненно обернулся Анджей.

— Моя новая горничная. Это удивительная девушка…

— Данута! Не говори глупостей! У меня в имении девок полный дом! Выберешь себе любую! Нечего тащить отсюда ко мне в дом всякую чернь! У меня у самого таких полно!

— Анджей, как ты говоришь о людях? Ты же аристократ!

— Прости, дорогая.

Анджей подошёл к жене, взял её руки в свои и нежно поцеловал их.

— Я хочу сказать, что у меня много прислуги. Зачем нам ещё? А из моих сама присмотришь себе горничную.

Данута вырвала свои руки из его рук.

— А я не знала, что ты такой. Мне нужна только Варя, — твёрдо сказала она. — Она для меня не только прислуга, но и подруга, мне с ней интересно. Выбирай: или Варя едет с нами, или мы никуда не едем.

— Полно тебе, душа моя! Неужто из-за какой-то девки-простолюдинки мы будем ссориться? Варя так Варя. Пусть едет с нами.

Напоказ примирившись с женой, Анджей вышел из её спальни. В душе у него всё кипело. «Подруга-плебейка!» — бормотал он в ярости. Ну ладно, раз от этого зависит его семейное счастье, так и быть, он смирится. Но это в последний раз. Отныне он сам будет решать все вопросы в их семье.

* * *

Пани Ванда Войцеховская обходила большое поместье и торопила слуг.

— Быстрее, быстрее, пошевеливайтесь, бездельники! Пан Анджей скоро прибудет с молодой женой, тут должен быть безупречный порядок!

Вслед ей летели неприязненные взгляды-молнии. Вслух высказать ей то, что накопилось, никто не решался. Ненавистная экономка всех раздражала, потому что никому не давала спуску. При этом она была не только экономкой в доме графа, но и управляющей всей усадьбы. И потому держала людей в строгости. Господин полностью доверял ей, а оттого она была крайне немилостива к работавшим в поместье. Она не боялась гнева хозяина, зная, что ей дозволено всё. «Я с вас три шкуры спущу, но заставлю вас делать то, что мне нужно и как мне нужно», — часто говаривала она.

Проверив все помещения усадьбы Собчаков, она, удовлетворившись увиденным, пошла к себе. Жила она с двумя дочерьми. Муж её был большим поклонником Бахуса, от этой любви и почил раньше времени. Сейчас ей надо было серьёзно поговорить со старшей дочкой Малгожатой. Хорошо, что Зоси, младшей, не было дома, она была где-то на улице с подружками.

— Малгоша, я хочу с тобой поговорить, — сказала пани Ванда.

— Ну что ещё? — раздражённо отозвалась Малгожата.

— Подойди ко мне, сядь рядом.

Не скрывая своего крайнего неудовольствия, дочь приблизилась и нарочито картинно уселась возле матери, всем своим видом показывая, что делает ей большое одолжение своим приходом.

— Чего хотела? — буркнула она.

— Малгоша, ты уже большая девочка, нам пора позаботиться о твоём будущем. Я вот что хочу предложить: скоро приедет пан Анджей с новой женой, так я хотела бы, чтобы ты стала у неё горничной.

— Да ты вообще с ума сошла или как? — возмутилась Малгожата. — Не хватало мне ещё прислуживать каким-то барыням! Хватит того, что ты всю жизнь в услужении у Собчаков, унижаешься перед ними, а люди тебя все ненавидят! Сидела бы дома, как все приличные женщины, а ты бегаешь по имению, как овчарка! Ещё и меня хочешь сделать такой же?

— Успокойся, — попробовала утихомирить дочь пани Ванда.

— Что «успокойся»? Сама успокойся и не лезь в мою жизнь, не навязывай своих решений! Привыкла людьми командовать, а я тебе не служанка, я — твоя дочь, и потому не ломай мне жизнь! Ещё чего не хватало, чтоб я перед кем-то унижалась, кому-то прислуживала! Как ты это себе представляешь: я в переднике буду подносики им подносить — кушать подано? Это только ты на это способна, а я унижаться ни перед кем не буду!

— Во-первых, ты прожила всю свою жизнь за счёт жалованья, которое я зарабатывала, а Собчаки мне платили за честную службу у них. Во-вторых, не кипятись, а послушай сначала мать. Возраст у тебя подходит такой, что надо будет тебя замуж выдавать. А за кого? Вот я и подумала: если будешь при хозяйке, может, кого-то приличного и присмотришь. Опять же, на прогулки будешь с ней ходить, подавать, когда гости к ней придут. А там мужчины — из высшего общества. Наша сила в том, что мы — женщины. А мужчина — это слабое существо, его можно брать голыми руками. Главное, сделать правильный расчёт, кто из них клюнет и не уйдёт из твоих рук. Впрочем, даже если не женится, а будет содержать тебя — тоже неплохо. Даже если родишь от богатого и знатного и он будет тебя и ребёнка содержать всю жизнь — это тоже хорошо. Чтоб потом вот так всю жизнь не подавать господам, надо один раз сделать правильный выбор в жизни.

Видя, что Малгожата задумалась, пани Ванда добавила:

— Ну подумай сама, не за конюха же тебе выходить?

— Ладно, — примирительно пробормотала Малгожата, — согласна.

Мать потрепала её по волосам и с улыбкой сказала:

— То-то же, надо слушаться старших. Мы жизнь прожили, знаем, что и почём. Какая польза от того, что я в законном браке жила? От твоего папаши-пьяницы ничего хорошего, кроме пьяных скандалов, не видела, ещё и зарабатывать на жизнь себе и вам вынуждена была сама, а от него никакого толку не было. Так что я тебе дурного не посоветую. Слушай мать.

* * *

Путь в Польшу лежал через Литву. Данута ждала встречи с городом своего детства — Вильно. Она уехала оттуда ещё ребёнком, а потому хотела увидеть родные улочки и знакомые дома, по которым успела соскучиться за годы жизни в Двинске. Когда на горизонте показались абрисы дорогого сердцу города, она, чтоб не выдать волнения, вцепилась пальцами в платочек. Да, здесь она своя, здесь всё родное, но она, пожалуй, уже никогда не сможет назвать себя жительницей этого города. Она едет в Польшу, она — графиня Собчак, и там отныне она будет жить и растить детей. Там её будущее. А прошлое — детство и юность, Вильно и Двинск навсегда останутся лишь в воспоминаниях. Проезжая по городу она увидела, что возле гостиницы «Жорж» появилась новая скульптура — святой Георгий, поражающий дракона. При ней этого не было.

— Останови карету, — попросила она мужа. Ей хотелось пройтись по родным улочкам, почувствовать силу родной земли, прикоснуться к домам, камням, деревьям…

— Милая, ты забыла, что ты — графиня Собчак? Тебе не пристало пешком шастать по улицам.

— Анджей, пожалуйста, я тебя очень прошу! Дай мне выйти и хотя бы постоять здесь. Я хочу проститься с детством.

Нехотя граф Собчак позволил ей выйти из кареты на мостовую. Она вышла и осмотрелась вокруг, насколько хватало взора. Это был Старый город, исторический центр Вильно. Здесь находились здания Виленского университета, гора Трёх крестов (в старину её называли Лысая или Кривая) и Замковая гора с башней Гедиминаса, оставшаяся от укреплений Верхнего замка и являющаяся символом города. У подножья Замковой горы расположилась Кафедральная площадь, на которой стоял памятник князю Гедимину. Тут же были Кафедральные соборы Святого Станислава и Святого Владислава с колокольней. От Кафедральной площади шли улицы Замковая и Большая, они вели к Ратушной площади, на которой стояла городская Ратуша. От неё можно было напрямик дойти до Острой Брамы — старых городских ворот. Здесь находилась часовня с чудотворной иконой Остробрамской Божьей Матери.

Как часто она маленькой девочкой бывала тут, на этих вымощенных улочках, она ходила здесь с родителями, бывала в соборах, приходила на первое причастие, ставила свечки, просила Богоматерь счастья для себя и своих родителей, потом молилась за упокой их душ…

Нехотя Данута вернулась в карету. Ей предстоял длинный путь в новую жизнь. Но она ещё не раз оглянулась, прощаясь с городом своего детства…

Русско-литовский город Вильно начинался со Старого города с веерообразным планом, выросшего в долине реки Нярис возле Верхнего и Нижнего замков (последний до нынешних дней не сохранился). В русских летописях он упоминался уже в 12-м веке. Около 1240 года литовский князь Миндовг стал объединять литовские племена, а заодно и присоединять к ним раздробленные русские княжества. Его дело продолжил Гедимин (1316–1341), с 1323 года Вильно уже являлся столицей Великого князя русского и литовского Гедимина и Литовской Руси^[3]. Здесь мирно соседствовали русские, литовцы, поляки. При князе Ольгерде (1345–1377) литовцы массово принимали православие. Но пришедший ему на смену князь Ягайло остальных литовцев стал крестить в католики. В 1387 году он заложил католический храм Святого Станислава. Однако при этом он встретил сопротивление князя Витовта (1392–1430), который сделал Вильно своей резиденцией. При них к литовским землям добавились земли Белой, Красной (Червонной) и Чёрной Руси, а также у татар был отвоёван Киев. Витовт и его преемник, брат Сигизмунд I, открыто стремились сделать город центром всего русского. Официальным языком Великого княжества Литовского, Русского и Жамойского^[4], существовавшего с 13-го века по 1795 год, был русский. Влечение к русскому языку, православию и образу жизни удостоверяет и тот факт, что первая книга, изданная в Вильно в 1525 году белорусским просветителем Франциском Скориной, была книга «Апостол» на русском языке.

Начиная с 1385 года между Польшей и Литвой было составлено несколько уний. Литовская шляхта стала перенимать польский образ жизни, язык, культуру, православные шляхтичи стали переходить в католичество. В Литве появилось крепостное право (на несколько веков раньше, чем в России), при этом православные русские крестьяне стали крепостными — частной собственностью литовской полонизированной шляхты, перешедшей в католичество. В 1469 году Казимир Ягеллон ввёл запрет на строительство православных храмов. Это вызывало большое недовольство среди угнетаемых православных и приводило к восстаниям. Они обращались к России за помощью. Последовавший в 1530 году большой пожар, а затем в 1533 году массовый мор, выкосивший треть населения, были расценены населением как плата за отказ от православия.

В 1558 году началась Ливонская война, в которой Россия выступила на стороне притесняемых православных граждан. Литовская сторона, спасаясь от полного разгрома, была вынуждена в 1569 году подписать Люблинскую унию с Польшей, с которой они объединялись в единое государство — Речь Посполитую. При этом литовцы полностью теряли свою государственность и подчинялись внутренней и внешней политике Польши.

С 1795 года, после третьего раздела Польши, Литва вновь вернулась к России. Павел I основал в Вильно кадетский корпус, а Александр I в 1801 году снял с города долг государству и открыл Виленский университет. В 1819 году здесь было отменено крепостное право, это было намного раньше, чем во всей остальной России (в 1861 году). Остзейские немцы, потомки рыцарей, которых было немало в остзейских губерниях, делали карьеру в Российской империи, занимая чиновничьи посты на всех уровнях.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Двинск — ныне Даугавпилс, Латвия.

2

Ныне город Вильнюс, Литва.

3

Литовская Русь — земли Руси до Люблинской унии 1569 года, т. е. до объединения Литвы и Польши и образования Речи Посполитой.

4

Территория Княжества — это территория нынешних Литвы, Белоруссии и Украины.