Третий сын. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть III

Ирина Фургал

Путешествие по рекам в дружеской компании было бы прекрасным! Но каждому из членов экспедиции готовит гибель мстительный пиратский маг. Мы не уверены, кто он, и не знаем ни минуты покоя, защищая наши жизни. А тут ещё Петрик Тихо требует немедленно возвращаться в столицу: якобы оставленным там родителям грозит беда. Нарушить королевский приказ и вернуться? Довериться человеку, у которого множество тайн именно от меня, от Миче Аги, лучшего друга?

ГЛАВА 4. НАД ОБРЫВОМ

Кохи теперь был полон задора и желания догнать те суда, что утром ушли вверх по реке. Он запомнил их названия и вознамерился найти на них свою красотку. Суда, ушедшие вниз по Някке, его не так волновали. Он уже видел девушку в столице, и обязательно снова встретит её там, если не обнаружит на четырёх, обогнавших нас, судёнышках. Историю о незнакомке с грушей уже знали все: Кохи просто не мог молчать, его так и распирало от восторга. А вот Чикикука где—то затаилась и не сидела, как обычно, у него на плече.

Вот так и вышло, что мы стрелой пролетели почти до города Идены, нигде не останавливаясь, кроме как на ночь. Ночью нам хотелось высыпаться, а не нести вахту. Но когда до Идены оставалось примерно сутки, около города Неа, что ниже по течению, нас застиг хороший праздник — День влюблённых. А праздновать, как понимаете, лучше с людьми, лучше на весёлом танцевабельном месте. Тем более, праздник уж больно актуальный для нас. Нам захотелось с утра поторговать — торговля обещала быть выгодной в такой день, а вечером потолкаться в толпе, сделать друг другу подарки, посидеть в кафе, побродить и, вообще, романтично провести вечер при звуках музыки и свете цветных фонариков, отражённых рекой.

Никто не был против, наоборот, все только за, даже у Рики появились особенные планы на этот вечер. Он взял и ушёл от нас вместе с Лалой Паг, наряженной, как куколка. Я даже пикнуть не успел с целью запретить ему вдвоём с малявкой бродить по городу. Я поглядел беспомощно на Лёку, ожидая, что он, по обыкновению, скажет мне, чтобы я отстал от ребёнка, не мешал его личной жизни и ничего не боялся: Рики самостоятельный парень, и волшебник, к тому же. Я бы подбодрился. Но Малёчек и не думал говорить: «Брось, Анчутка, всё хорошо будет», — а выглядел озабоченным и встревоженным. Глядел в ту сторону, где скрылись Рики и Лала, хмурясь и кусая губу. Подбадривающие слова сказала мне Ната, которая была далека от всяких подозрений.

Но мы с Лёкой решительно не знали, куда девать Ловкача. Оставить на судне, вроде как для охраны? Взять с собой? Но зачем он нам нужен с такой унылой и подозрительной физиономией? Кохи — это другое дело. Против Кохи никто не возражал, хоть у него тоже не было пары. Кохи не злился, не делал угрюмый вид, ни на кого не рычал. Будет себе тихо мечтать о своей красотке, а может, даже и встретит её. Не встретит — просто потанцует с кем-нибудь, хоть с сестрой, с Мадинкой.

Такая странная любовь к неизвестной девушке и отсутствие грозного родительского пригляда сделали Кохи мягче, даже нежнее, улыбчивей, веселей. А Воки я уже просто боялся. Мне даже мерещились в нём признаки сумасшествия, одержимости. Вы бы тоже заподозрили. То он был спокоен и говорил, как нормальный, то, кажется, едва сдерживал гнев, и, кажется, больше, чем мужа любимой женщины, возненавидел Кохи. Тот даже избегал обращаться к нему. Если же Воки приходилось говорить со старшим из Коркиных детей, мне казалось, что его вот-вот начнёт трясти от упрятанной под угрозой бойкота ярости.

Что касается Петрика, то Ловкач относился к нему по-прежнему, с чуть заметным подобострастием, но избегал смотреть в глаза. Мадина сказала мне, что Воки обязан Чудилке многим. Тот и в долг давал — я знал, конечно, об этом, но, что Воки склонен к азартным играм, услышал впервые. И, давно уже, Петрик вытащил Ловкача из Някки, когда тот тонул. А тонул Воки потому, что балуется веселящим порошком. Я, как вы помните, узнал об этом совсем недавно, от Лёки, да и он сам сообразил это незадолго до того, как мне сообщить. Отвратительный порок. Петрик знал, но никому не говорил. Однажды Воки попытались ограбить в порту. А Петрик, который бегал туда навестить знакомого капитана и возвращался в темноте, помог Ловкачу отбиться. Тот нормально дерётся, но в ту пору у него была сломана рука. Мало того. Помните, я рассказывал, что Воки за какую-то оплошность выгнали со службы в таможне, а Малёк и слова не сказал в защиту товарища, потому что подозревал, что это далеко не оплошность? Ловкач поплёлся к Петрику, напел ему о кошмарной жизни с папой — алкоголиком, и тот, добренький наш, взялся побеседовать с суровым и грозным дядей Тумой, начальником таможни. Чудик сильно рисковал здоровьем, потому что в целях самосохранения, с дядей Тумой лучше не разговаривать вообще. Однако, он добился того, что Воки простили и приняли обратно. И всё в таком духе.

— Была охота возиться с аферистом, — проворчал Лёка, выслушав Мадинку.

Представьте теперь, как Воки «обожал» Малька. Так и заявил ему в самом начале путешествия: он, мол, знает, как Лёка плохо относится к нему, хорошему, искреннему и честному. Поэтому будет лучше, если они станут поменьше общаться. Это после того, как Лёка как бы вообще и между прочим сказал, что обязательно потребует наказания для того, кто на борту «Комарика» вздумает баловаться веселящим порошком. И при этом в упор смотрел на Воки.

После разговора с Мадинкой Лёка спросил Чудилку, как он не видел, с кем дружит, и за кого заступается, и кому помогает по жизни?

— Ну, понимаете, — залопотал Петрик, — веселящий порошок творит такие дела с людьми… Они становятся злыми, нервными, глупыми. Совершают мерзости. А что я? Миче и сам с Воки приятельствовал.

Это так. Но наши редкие совместные дела и чуть более частые пирушки не позволили мне разглядеть, насколько отвратителен Воки. Для этого стоило попутешествовать с ним, тесно пообщаться в мирке небольшого судёнышка. Не думаю я, что виной душевной гнусности Ловкача только веселящий порошок.

— К тому же, мне было жаль его, он потерял отца, — сказал Петрик. — Можно понять, почему он за эту отраву схватился.

— Потерял отца? Когда? — поразились мы, наплевав на глупые слова о понимании.

— Ну… Недавно. Весной. В конце весны. После того, как я упросил дядю Туму вернуть Воки на таможню.

Вот те и раз!

Я не выдержал:

— Ты что, Чудила? В самый день возвращения нашего флота я говорил с Воки о его отце. Тот брехал, что отец жив, пьёт, и даже понятия не имеет о пиратах.

— Петрик! — потеряв терпение, не сдержался и Лёка. — А говорят, ты из тайной полиции. Вот ни за что поверить невозможно!

— А! Вы в этом смысле, — нахмурив брови, протянул он, но мы с Мальком уже не могли беседовать с этим чудилой. Мы ушли, оставив его в одиночестве размышлять о соотношении ненормальной доброты к профессионализму тайного полицейского.

И вот, мы с Лёкой были совсем не рады, когда, нацепив на физиономию добродушную маску, этот Ловкач потащился за нашей компанией на танцы. Никто не отменял телеграф, почту, курьерскую службу, месть Корков своим детям, да и в каком-нибудь притоне наверняка очень тайно торгуют веселящим порошком.

А то, что злой пиратский волшебник в этот вечер оставит нас в покое — так это я по себе судил. Я ни за что не стал бы мстить кому бы то ни было на танцах, в окружении людей — это может причинить им вред.

Лёка шепнул мне:

— Ладно, улыбнись. Хуже было бы, если б Воки на судне приготовил для Терезки очередную каверзу. И при этом опять на Кохи свалил. А так они оба на виду. Только не подпускай к Чудилушке Чёрного Мстителя. Он может попытаться подобраться в толпе. И даже с обычным ножом.

Ну, с этим справиться легко. Я принял все меры безопасности, на которые был способен. Ну и конечно, ребята дали слово следить за безопасностью Петрика и Терезки по очереди и всем скопом, не забираться на возвышения и не бродить отдельно от других.

Я развеселился — грех в такой вечер заниматься размышлениями о преступниках. Я занялся Натой, потому что она не заслужила, чтобы я портил ей настроение.

Праздник был восхитительным. В парке мы натанцевались от души. Мы кружились то со своими дамами, то меняясь. Покупали им маленькие сувенирчики в ларьках, убегали целоваться в тень, просто стояли, отдыхая, любуясь расцвеченной огнями тёмной рекой, звёздным небом и силуэтами гор на том берегу. Терезка танцевала тоже. У неё ни капли не кружилась голова, её никогда не тошнило, она редко жаловалась на усталость, одолевающую беременных, и никогда не отлынивала ни от каких посильных работ на «Комарике». Вот только движения её стали замедленными, и, танцуя, она была осторожна. Терезка упорно держалась там, где пореже толпа и танцевала она далеко не всё — берегла себя.

Танцевальная площадка находилась прямо на высоком берегу Някки, музыканты были замечательными, кроме того — нашими хорошими знакомыми. Они приезжали, помнится, на студенческие конкурсы и фестивали в столицу и как-то заняли третье место, когда мы: я, Ната, Петрик, Лёка и Рики, заняли второе.

Так вот, нам ненадолго уступили бы сцену, но мы сразу сказали своим знакомцам, что не хотим быть узнанными в этом городе. Тем не менее, разулыбавшиеся ребята объявили песню «для наших друзей» и заиграли нашу мелодию. Мы подхватили своих девчат, Кохи — просто какую-то девушку, Рики, разумеется, Лалу, и всё было очень весело, пока я не услышал рядом слова:

— В знак примирения…

Справа от меня Хрот уступил право потанцевать с неутомимой Терезкой проклятущему Воки. От удивления и даже от ужаса, я встал Нате на ногу и замер.

— Миче, ты что?

— Э-э-э… Я не знаю, — нашёлся я. Делая вид, что мне очень радостно, я старался теперь держаться ближе к Терезке и Воки. Ну что ты будешь делать! Всё удовольствие испортили! Какие слова удалось найти Воки для того, чтобы убедить Хрота отпустить от себя жену, а Терезку — отцепиться от мужа?

А скрипки заливались, и несовершенные инструменты верховьев Някки, называемые гитарами, задавали ритм. Певица Олюшка в синем платье, хитро блестя в мою сторону глазами и постукивая ножкой, без всякого напряжения пела голосом волнующим и прекрасным, чуть переврав мой текст. Ната терпеть не могла Олюшку, называла её «задавакой противной» и «козой несчастной». Тогда мне было невдомёк, дурачку, а теперь я понимал: ревновала. Даже теперь, когда мы были сосватаны, и, надеюсь, у Наты не было причин сомневаться в моей любви, она поглядывала на певицу сердито. Почему-то она считала, что Олюшка мне нравилась когда-то. На самом деле, это я ей нравился. Все знают, что Олюшке вообще очень сильно нравится… хм… Назовём это общением с мужчинами.

Эти ласковые скрипки,

Эти шёлковые звуки

Над заливом, над закатом, на высоком берегу!

Эти платья, эти руки,

Этот смех, противник скуки!

Что стоите? Я на месте удержаться не могу!

Что за ласковые скрипки!

Ай, да звонкие гитары

Над заливом, над закатом, а внизу поёт прибой!

Кто сказал, что нынче стары

Ритмы, что свели нас в пары?

Мы танцуем ради танца: ты со мною, я — с тобой!

Вот так ласковые скрипки!

Вот так бубны да свирели!

Над заливом, над закатом не смеши меня, друг мой!

Ох, как взгляды потеплели!

Ох, как губы осмелели!

Я сама себе хозяйка, я одна пойду домой!

Смолкли ласковые скрипки.

Море пенно и огнисто.

Над заливом, над закатом, на нескошенном лугу

В моём сердце тонко, чисто

Колокольчик серебристый

Бьет тревогу под твой шёпот на высоком берегу…

Ната так раскраснелась от танца, так глядела на меня, и, вообще, она такая красивая, что я забыл ненадолго о Терезке и Вокиных происках. Я вспомнил о них тогда, когда песня почти допелась до конца, и Олюшка привлекла моё внимание, помахав рукой. Моментально я бросил мечтать и огляделся, в страхе ища глазами ту пару.

Мама моя! Оставив Нату, я ринулся в сторону. Наступил на чьи-то ноги, кого-то толкнул, прыгнул вперёд, ударился об ограду танцевальной площадки, о ту, что над обрывом, над Няккой… Что-то хрустнуло, треснуло, я успел оттолкнуть навалившуюся на меня Терезку, увидел, как её оттащили назад, услышал крики ужаса, и понял, что лечу с обрыва вниз вместе с обломками мрамора.

* * *

— Тьфу! Понастроили на обрывах! — и всякими более злыми словами ругался я, выбираясь из воды некоторое время спустя.

Понимаете, меня так просто не утопить. Я плаваю лучше многих. Я вывернусь и выплыву всегда, если только сознания не потеряю. Я не боюсь ни ширины и быстрого течения Някки, ни шторма на море, ни неожиданных падений, ни ледяной воды. Даже родители удивляются странной моей дружбе с водой, особенно, с солёной. Моей и Рикиной: он весь в меня.

Меня, конечно, слегка пристукнуло мрамором в разных местах. Здорово я ударился о воду. Но мне повезло просто нереально: я полетел прямиком в Някку в том месте, где на пути падения не встречаются скалы и камни, где обрыв действительно отвесный. Чуть левей берег не был таким крутым, и я мог бы скатиться по нему в реку уже мёртвым. Я мог бы насмерть разбиться о торчащие из воды обломки — и просто чудо, что этого не случилось.

Первое, что я увидел, высунув голову и слегка опомнившись — это женский силуэт высоко надо мной на фоне цветных бликов, крон и неба. Моя Ната выскочила на самый краешек, на торчащий над рекой уступ, перемахнув через уцелевшую часть ограды.

Я помахал Нате рукой. Она должна была увидеть, потому что свет фонарей доходил и сюда. Но она, по-моему, не обрадовалась. Голосом, полным паники, она кричала:

— Миче! Там! Там! — и показывала куда-то вбок. Её крикам вторили вопли прочих граждан, которых невозможно было хорошо разглядеть.

Я решил, что масштаб разрушений больше, чем я успел увидеть, и вгляделся в темноту и торчащие камни. Меня заколотило: вдруг на этих скальных обломках тела недавно ещё весёлых и влюблённых людей? Ужас, ужас! Но, может, я сумею кому-то помощь оказать?

Со стороны ряда камней кто-то плыл ко мне, отфыркивался и отплёвывался.

— Рики?!

— Уффф! — сказал мой очень младший брат, выбираясь из воды и устраиваясь рядом со мной. — Ты не ори. Я просто прыгнул тебя спасать.

— А? А? — я не находил слов. — Зачем?

— Так камни же! Вдруг бы ты расплющился о них?

— И ты решил расплющиться рядом в знак солидарности?

— Да, — серьёзно заявил очень младший брат. Он обнял меня и прижался ко мне, весь мокрый и ужасно счастливый. И как я мог его отругать? Язык не повернулся. Хорошо, что он тоже угодил просто в воду. А! Вспомнил! Это ведь я наложил защиту на каждого из ребят — чтобы не покалечиться при падении.

Вопли над нашими головами, однако, не прекращались, а мне на колени сверху вдруг обрушилась Чикикука и заверещала так, что у меня уши заложило.

— Похоже, за камнями кто-то есть, — сообразил Рики. — И уж точно, расплющенный, раз молчит.

Я вздохнул и полез в воду, сразу очень глубокую в этом месте. Посмотреть, кто там расплющился без меня.

Проплыл немного и завернул за камень, на который указывала сверху Ната. Там я увидел большой, копошащийся и булькающий в темноте клубок, услышал пыхтение и нехорошие ругательства. Чикикука, примостившаяся на моей спине, зарылась носиком мне в волосы. Ей было страшно.

— Кохи! — крикнул я, придав дрожащему голосу неестественной бодрости. — На кого ругаешься?

— Вот, чёрт побрал бы Чудилу вашего! Не мог в другое место сигануть!

— Я нормально сиганул, — голос обиженного Петрика был полон возмущения. — Сиганул нормально, а тут сеть. Понастроили на обрывах! Понаставили сетей!

Петрик запутался в обрывке сети, зацепившемся за камни, а Кохи, который заявил, что прыгнул за ним, а вовсе не за мной, но всё из той же солидарности, пытался освободить моего дружка и запутался сам. Так они и барахтались возле большого обломка скалы. Кохи одной рукой держался за камень, а другой не позволял Чудиле пойти на дно. А по тоненькой кромке берега уже пробирались к нам горожане.

У меня не было с собой ножика, чтобы разрезать сеть, зато была Чикикука. Я стащил со спины перепуганную, дрожащую зверушку и сказал тихонько:

— Хочешь, чтобы Кохи утонул? Нет? Плыви и перекуси верёвки.

Разумное водоплавающее, услышав, что может лишиться Кохи, и некого будет весь день нежно обнюхивать, мигом забыло про испуг, метнулось к ребятам, нырнуло, и освободило их прежде, чем первые спасатели добрались до этого места.

Я опасался, что Кохи, слабый ещё после общения с папочкой и его торшером, повредил себе что-нибудь, и лично доставил его на берег. Но ничего. В смысле здоровья никто сильно не пострадал, только у Петрика обнаружился неглубокий длинный порез на ноге. Всякие там синяки, царапины и шишки не в счёт. Нас четверых проводили на открытое пространство, набежали члены нашей компании, Ната, доктора из танцующей влюблённой публики, полиция, и мы тут же дали показания, назвавшись чужими именами. Мы смело ими назывались, потому что имели с собой документы, выданные нам лично королём. Думаю, подделка документов главой государства не является уголовным преступлением.

Со мной всё понятно. Я увидел, что под ногами Терезки, всё время старающейся держаться на свободном пространстве и увлекающей туда кавалеров, разрушается танцплощадка. То есть, камень прямо на моих глазах пошёл трещинами, и на этих трещинах, у самой ограды, стояла только Терезка. Потому что песня закончилась, и Воки отошёл от неё, уступая Хроту. Край площадки поехал вниз, наклоняясь к воде — и тут я прыгнул и оттолкнул Терезку. Хрот неминуемо тоже полетел бы вниз, успей он шагнуть вперёд. Он засмотрелся на лицо красавицы жены, и не видел, что творится под её ногами, и медлил подойти ближе, желая полюбоваться. Дело одной секунды. Я прыгнул, а Хрот обернулся на крики, взвившиеся правее. Я-то думал, что кричать стали, когда я полетел вниз, но на миг раньше площадка обвалилась под ногами Петрика и его невесты. Как я, он успел оттолкнуть Мадинку, и её оттащили от края. Даже нет. Успели схватить и вытащить, когда она скользила по разрушающемуся склону и цеплялась за всё, что придётся. Кожа на коленях и ладошках нашей Корочки была здорово содрана, всё тело — в царапинах, и одна туфелька потерялась. Кохи, который отошёл к ограде полюбоваться на звёзды, упал бы тоже, но сориентировался очень быстро и прыгнул сам — спасать Чудилку. Оттолкнулся от края крошащейся под ногами поверхности — и оттого не разбился о камень (я всё равно этого боялся, несмотря на защитные заклинания), а аккуратно вошёл в воду и сумел его вытащить. Сам бы Чудилка не выплыл. Запутаться в сети — это очень серьёзно. Больше никто не пострадал. Разрушение сразу прекратилось.

Вы посмотрите, какое счастье, какая удивительная удача существует на свете! Если бы Чикикука не спасла Кохи, не путешествовал бы он с нами. И как бы я жил без Петрика? Я даже руками замахал, прогоняя мысли о таких ужасах. Я просто готов был молиться на своего бывшего соперника.

Строгий полицейский, хмуря брови, обратился к Рики, который укрылся в большущих руках Малька, словно в покрывале:

— А ты, мальчик?

Рики замялся под моим взглядом, но сознаваться пришлось. Этот изверг показывал Лале и ещё двум — трём девочкам, какой он молодец и ничего не боится. Он увидел, что я лечу вниз, когда сам шёл, балансируя, по перилам ограды. Над обрывом! Вот балбес! Ведь обещал мне не забираться ни на что, откуда можно упасть.

— Н-н-надо д-дать ремня, — стуча зубами, поделился я с Лёкой педагогическими соображениями. Но тот, против обыкновения, покачал головой и поцеловал Рики в макушку. Он так радовался, что мы все выбрались из реки живыми, что сердиться был не в состоянии даже в целях воспитания. Рики вообще захихикал — я в жизни его пальцем не тронул, не то, что ремнём.

— Несчастный случай, — выдал версию полицейский.

И, несмотря на то, что едва не погибли все дети Кырла Корка, его нежеланная невестка Терезка, его будущий внук, предполагаемый зять Петрик Тихо, и я с Рики впридачу, даже Лёка был вынужден согласиться, что это сотворил не Воки.

Понимаете, в чём дело. Сделать так, чтобы на краю танцевальной площадки оказалось очень мало народа, чтобы там остались только требуемые лица, чтобы в нужный момент вдруг начало разрушаться на гранитной скале очень давно на ней находящееся, укреплённое со всех сторон сооружение, причём, с нужного края… Такое под силу только стечению обстоятельств — или волшебнику. Разве Воки волшебник?

— Пиратский колдун. Пиратская месть Чудиле за Длинного Когтя продолжается. Волшебник в кустах прятался, — бормотал мне в ухо Малёк, пока нас осматривали и оказывали первую помощь.

Я не спорил. Я был согласен.

Раз за разом упорный Чёрный Мститель покушался на жизнь моего родного дружка, и нервы у нас были на пределе, так что Рики уже говорил, что это месть не Петрику, а нам. Ему-де что? Подумаешь! Мы все на страже его здоровья. А наше уже сильно подорвано жуткими переживаниями и напряжением. Если бы Петрик не был защищён при помощи магии, он бы разбился о камень. Я знаю, и Чёрный Мститель знал. Оттого в том месте оказалась сеть и что-то металлическое, не иначе, как заговорённое, поцарапавшее ему ногу. Могло бы, наверное, проткнуть насквозь, если бы не защита. Представляете наше состояние? Мадинка чуть с ума не сошла.

Вообще-то, понятно. Все мы, так или иначе, были причастны к тому, что сорвались планы Кырла Корка и Длинного Когтя. Но тут подумали мы с Лёкой вот о чём: колдун пытается поссорить нас с Ловкачом. Создаёт такие ситуации, когда нам кажется, будто виноват Воки. Так ли это? Вопрос требовал рассмотрения и выяснения: зачем?

И ещё. Человек, ошибочно считающий, что магии подвластно всё, попеняет мне, что же я, волшебник, не слишком хорошо оберегал своих друзей? Я оберегал, и очень бдительно, и дошёл в этом деле до совершенства, и думаю, всё было бы плохо, очень плохо, не захвати они в путешествие меня. Но можно защитить подопечного от удара, от пули, даже от незначительной травмы при падении, но от самого падения со сходен, с лестницы или с обвалившегося обрыва защитить почти невозможно. Я уже говорил. Это происходит внезапно.