Придуманная жизнь. Роман

Ирина Федичева

Роман «Придуманная жизнь» рассказывает о жизни главной героини: романтика мечтательницы, человека цели, о её пути к достижению жизненного успеха, о любви и верности, о честности и предательстве. И о том, как важно оставаться собой в любых обстоятельствах, ставящих человека порой перед нелёгким выбором.

Часть вторая.

Путь к успеху

«Если хочешь повеселить Бога, расскажи ему о своих планах»! Cкольких неприятностей многие бы избежали, если бы умели хранить личные тайны и не «наступать» то и дело на одни и те же «грабли».

Глава первая

После развода с мужем миновало немало месяцев. Переживания отодвинулись. Впереди новый жизненный этап, в котором, если верить предсказаниям судьбы, она достигнет писательского мастерства. Она до секунды помнит и день развода, и свой долгий путь к нему.

***

Октябрина вышла из здания суда. Декабрьское солнце карабкалось к полудню. Всё! Она больше не замужем! Первый день не замужем. Прямо-таки и название, и тема для нового рассказа. Вот тебе и на! В такой миг — думать о чём-то ещё кроме крушения семьи. Фактически формальный брак, столько лет разрывавший её душу на кусочки, наконец-то завершён. Брак, сдерживавший её, словно вожжами, охлаждавший любые порывы, обрывавший на полуслове планы, гасивший её внутренний костёр.

«Как же мне было одиноко и холодно в моём замужестве! Как же опротивела мне вынужденная игра в счастливую женщину!..»

Несколько шагов по скрипящему снегу. Остановилась. «А сейчас мне страшно! Сумею ли удержаться в разводе? Не затоскую ли? Не отступлю ли? Не победит ли почти доконавшее меня моё гипертрофированное чувство долга? Я ведь с детства должна всем на свете, всем, кроме себя…»

Октябрина долго готовилась ко всему, что последует за разводом с нелюбимым и чужим, скорее даже, — чуждым, по духу человеком. Она вела длинные внутренние монологи, переходящие в диалоги с воображаемым оппонентом, то запальчиво, то устало полемизируя неизвестно с кем, заставляя себя держаться: «Хоть камни с неба, а я — должна…» Девиз отца — её невидимая опора. Терпеть. Надо потерпеть для принятия решения. У неё пока нет другого выхода.

Пройдёт время, уйдёт и её зависимость от самой себя, спадёт внутреннее напряжение. Годы брака не перечеркнёшь так вот сразу. И потому, конечно, придётся привыкать к иной жизни: «Слишком уж мучительная пора у меня сейчас, поскорее бы она прошла… а там, глядишь, всё и уравновесится. Стать бы мне спокойнее… изнутри спокойнее». Её настоящее мешало ей жить нормально, напоминало странную болезнь, когда ничего не болит, но ничто не мило, ничто не интересует, ничего не хочется.

И вот сегодня её семейная жизнь осталась за дверью суда.

Там, в кабинете старинного здания, расположились трое: судья, секретарь и она, Октябрина Королёва, известный им по работе в популярной газете человек. Процедура заняла немного времени. Видавший всякое, судья, этот немолодой коренастый человек, искренне жалел Октябрину. В какую-то минуту, когда слёзы непрошено застлали глаза, ей показалось, судья едва удержался, чтобы не заплакать вместе с нею. Судья не спешил прощаться, задерживая Октябрину разговорами на отвлечённые темы. Сильная в глазах других, уставшая быть вынужденно сильной, сегодня она плакала.

***

Чего добивается провинциальная журналистка Октябрина Королёва? Кому и что доказывает?

Терпеливо живя рядом с человеком, называвшемся мужем, Октябрина видела мало тепла и ласки. Не брак ли учил её пониманию жизни, людей, обстоятельств? Октябрина работала, училась в университете, растила дочек, вгрызалась в профессию, отодвигая личные желания в будущее, словно забыв о том, что жизнь, как и любовь, не отложишь на потом, а время — не законсервируешь.

Она так и осталась внутри человеком-одиночкой. Все годы брака мужа как бы не было рядом с ней.

Если же Октябрина пыталась, всего лишь пробовала, сказать ему о том, как ей эмоционально холодно, он насмешливо, не скрывая ехидной радости в глазах, тихим размеренным голосом, в который раз повторял: у тебя дурной характер, ты, как все, а строишь из себя невесть что, ты такая, ты — эдакая, и вообще — откуда взялась-то, кто ты есть, а бабы — они все одинаковые, им бы денег дай больше, да вот уж, никогда, ничего ты от меня не дождёшься, а если тебе что-то надо, так и делай сама, а от меня отвяжись поскорее.

Душевную боль она бы ещё сумела спрятать. Но как изменить отношение к его загулам, безразличию к дому, быту, материальной нестабильности, когда деньгами считаешь жалкую десятку? Она нервничала, кричала, в бессилии что-то изменить. Она горько рыдала и не была собой. Ей на много лет вперёд стало ни до чего. Даже с детьми общалась тогда автоматически: одеты, обуты, накормлены, не болеют, не докучают, и слава Богу.

Потом, значительно позже, Октябрина мучилась тем, что недодала детям тепла в их детстве. Так ведь она старалась, очень старалась, рвалась изо всех сил, отодвигала на потом все свои творческие планы, да не всё у неё получалось. И эта вина никуда от неё не уходила, а лишь обострялась в периоды личных переживаний. Тогда по цепочке вспоминалось всё подряд, а чувство долга укоризненно пеняло ей даже на давние мелкости, которым при хорошем настроении не придаёшь никакого значения.

А время шло. У всех знакомых, друзей, приятелей были свои заботы, радости, печали. Разве что подруга детства изредка была свидетелем мук Октябрины. Но и в её судьбе всё запутано… Порой Октябрина в растерянности вопрошала: да есть ли на свете эти самые счастливые семьи? Бывает ли хотя бы у кого-то это никакое не придуманное для внешнего антуража, а всамделишное «хорошо»?!

Её же брак то ли был, то ли давно сплыл. Ей всегда самой приходилось принимать решения. После развода груз забот о семье окончательно лёг на её плечи. Октябрина работала, постоянно искала подработки, любой возможный заработок. А жизнь потихоньку катилась дальше. Когда же становилось совсем невмоготу, Октябрина придумывала якобы счастливые якобы повороты своей повседневности. И таким образом как бы перемещалась в другой мир, в другую жизнь. Заботы в те моменты отступали, настроение ненадолго улучшалось. Однако бесконечно такое состояние длиться не могло. Ресурсы оптимизма иссякали. Незаметно подобралась затяжная усталость от роли комплексного главы семейства. Она научилась ценить состояние покоя, если такое случалось, радоваться каждому дню, прожитому без мелких неурядиц, которые, как известно, настолько глубоко изнуряют, что белый свет становится не мил ни утром, ни днём, ни вечером, превращаясь в однообразную временную бесконечность. Ох, этот бывший брак! Тяжёлые воспоминания о днях, когда точит единственная мысль: только бы не довести до стычки, только бы день прошёл мирно! Когда же выпадало относительно спокойное время, тогда она на что-то опять надеялась. Потом всё повторялось. Она эмоционально выгорала. Её душа опустошалась и замирала, точно неживая. Октябрина понимала: ещё немного, и она не выдержит собственного насилия над собой. И, наконец, пришло волевое решение. Всё! Достаточно! Прошло время ожиданий. Пришло время действий. Развод так развод! После него она сама сделает свою жизнь другой!

***

…Видя слёзы Октябрины, судья молчал, любые слова сейчас были бы не к месту.

— Да, не повезло тебе… Бывает… Это жизнь… А ведь ты… Ты такая… неуёмная, я бы сказал, редкая ты женщина. Не посчитай за неуместную красивость, — но ты ещё не огранённый бриллиант, которого ждёт своя оправа… Ничего… Устоится… Загрузи себя работой, поможет.

Октябрина кисло улыбнулась. Судья налил воду в тонкий, сверкающий чистотой, стакан:

— Пей. Немного успокоишься. Знаешь, что я скажу тебе? Раз решила — не жалей. Всё переживается. Потом себя же и поблагодаришь. Ты красивая, умная. Переживёшь… Поверь мне. Сейчас небо тебе кажется с овчинку, но это пройдёт. Главное — сама себя не предавай.

Октябрина выпила два стакана воды. Она слушала судью, благодарная за понимание и за подаренное им время для передышки после суда.

Пусть судья говорит. Пусть выдумывает для неё самые невероятные ситуации, пусть строит планы. Перемены… Откуда они возьмутся?! Ей бы научиться обретать внутренний покой.

Недавно кто-то из знакомых назвал её отчаянной женщиной. Какое глупое определение. Никакая она не отчаянная. Она — отчаявшаяся женщина! Никакая она, Октябрина Королёва, не отчаянная, робкая она. Это у неё такая маска, такая форма борьбы за сохранение личности, борьбы против холода и боли, в которые больше, чем на два десятилетия, бросила её жизнь. Как ей удавалось выдерживать одиночество внутри вынужденно показного благополучия? Как она сумела переползти через границу этого разрушительного для неё брака? Как она смогла не разрушиться и продолжать свой путь? Как пробралась через суровые таможенные посты, называемые долгом, терпением, самопожертвованием, отказом от себя, от своих взглядов на жизнь семейную и жизнь собственную? Помогало… отчаяние. Нет, она не отчаянная, она и в самом деле — отчаявшаяся женщина.

Мама, к радости дочери, счастлива во втором браке, ей ни до чего нет дела, кроме забот о муже.

***

Судья ободряюще улыбнулся:

— Удачи тебе! Жду в подарок книжку! Не забудь обо мне, когда напишешь.

Октябрина слабо запротестовала: книжка! что вы! да может ли такое быть! это фантастика в наше время и вообще — диковина.

— Напишешь. Ты — обязательно напишешь. Я читал твои рассказы в газете — мне очень понравилось. Особенно тот, где…

С лица Октябрины не сходила мученическая улыбка. А судья увлечённо пересказывал ей сюжет её же рассказа.

Лицо её было бледнее белой бумаги, глаза погасли.

— Обещаю, — сказала Октябрина. — Если такое когда-нибудь свершится, непременно один экземпляр будет ваш.

Быстро — вниз по лестнице. Тяжёлая входная дверь приглушённо хлопнула за спиной.

«Куда?.. Только не домой… На работу!» — Октябрина направилась в сторону троллейбусной остановки.

Солнце ползло к полудню. Ещё нет и двенадцати?! Ей казалось, что с утра прошло несколько лет. Под ногами скрипел выпавший ночью снег: хр-р-р, хр-р-р… Город жил обычной жизнью. Какое ему дело до личных горестей симпатичной женщины средних лет!

С трудом она распрямила плечи: «Всё! Я больше не замужем! Что же я чувствую? Ничего. Я ничего не чувствую. Первый день не замужем. Наверное, и в этом тоже состоит счастье. Странные слова. Первый день не замужем. А ведь и впрямь — хорошее название для рассказа. И тема… — Октябрина усмехнулась: — Если в такой момент я думаю так… Следовательно, больной скорее жив… Значит, я выдержу и выстою».

Пока добиралась до редакции, она думала о работе, вернее, заставляла себя думать только о ней.

Глава вторая

— Как, по-вашему, в чём состоит смысл жизни? — Октябрина напоследок задала собеседнику риторический вопрос, укладывая в сумку блокнот, ручку, диктофон. Интервью прошло, можно сказать, идеально. Если она чувствовала такое по завершении бесед с героями её газетных публикаций, то и задавала им такой вопрос, коллекционируя ответы на него людей разных возрастов и социального положения.

— Это вы у меня интересуетесь мнением о смысле жизни?! Вряд ли кто-то на этот вопрос ответит однозначно. И всё же попробую поразмышлять, самому интересно. В чём же всё-таки мой смысл жизни? Возможно, в людях. В тех, с кем знакомит меня жизнь. Ещё в работе. В долге перед семьёй. Наверное, смысл у каждого свой. У кого в деньгах. У кого — в пьянках или разврате. Или в славе, например. Кто-то совершенствует мир, кто-то его разрушает… Каждому — своё. И по заслугам каждому воздастся. Всему явлено своё время.

— Мы похоже мыслим, — задумчиво произнесла Октябрина.

***

И вот после развода миновало уже больше двух лет. Жизнь Октябрины меняется медленно, словно испытывая её на прочность.

В новой редакции начался новый профессиональный ритм, появились новые темы. Она любила свой кабинет и тех, о ком писала. Ей с детства нравилось быть одной и думать, думать в этом одиночестве, находясь в равновесии с собой.

Холодные отношения между родителями оставили в ней глубокий след, наверное, навсегда. Не очень-то уверенная в себе, Октябрина и во взрослости не избавилась от детского желания хотя бы изредка слышать слова родительского одобрения, тихонько радоваться за себя вместе с матерью и отцом. Увы. Отца давно нет, а с матерью не хотелось делиться ни маленькими, ни большими радостями, а уж печалями — и подавно.

По дороге домой после интервью Октябрина забрела в универмаг. Как изменились магазины! Стали светлыми, наполненными красивыми товарами. Она с интересом рассматривала витрины. Ей нравилось выбирать что-нибудь для себя, особенно, если удавалось подработать, — с этими подработками, видно, придётся жить всегда. Худо-бедно они помогают удерживаться на плаву. Однако как же надоел ей вечный аврал и полное отсутствие свободного времени!

Делать себе неожиданные подарки она полюбила. Ведь это — хороший способ улучшения настроения. Ей и в голову не приходило ожидать каких-то подношений от своих воздыхателей.

Ох уж эти кратковременные поклонники! Будь легко доступной, бездумной, нетребовательной — и они твои. Противно. Ничего-то они не хотят знать о шагах к женскому сердцу. Нет, не её люди эти взрослые, полусостарившиеся мальчики… Октябрина шутя называет их отрядом неинтересных халявщиков без последствий.

***

Чего только не происходило с Октябриной Королёвой с того памятного лета, когда она вернулась домой после неудачного поступления в столичный университет. Вскоре девушка устроилась курьером на завод, а через год легко прошла по конкурсу на заочное отделение журналистики одного из старейших провинциальных университетов. И почти отлично окончила его. Интересно, где бы она сейчас была, если бы в то давнее лето осталась в столице? Люся предлагала потерпеть и побороться.

«Жизнь — цепочка событий. — Октябрина вздохнула. — Частенько сильно переживаешь какие-то нестыковки в ней. Проходит время — и вдруг понимаешь, сколько обретений принесли предыдущие потери. Тогда уже, наоборот, пугаешься того, что тех потерь не произошло бы: не переживёшь чего-то в один отрезок времени — не оценишь даров времени последующего».

Неужели после развода прошло всего два года?

Анализируя прошлое, Октябрина сожалела только о том, что не решилась на развод раньше, что её семейная агония чрезмерно затянулась. Зря она противилась «эвтаназии», безрезультатно ожидая изменений. Ей сорок пять. Выглядит моложе. Работа и оптимистический настрой — лучшие способы лечения непростых жизненных вопросов.

Ей требовалось другое окружение? Пожалуйста: вот они, новые люди. И, по крайней мере, глупо спрашивать себя о том, что бы с нею было, останься она в столице. А если бы и Вадим тогда же остался рядом? Как бы сложились их судьбы?

Неплохо, наверное, было бы ей рядом с ним. Вадим, уютный дом, дети, никаких забот, никакой борьбы за место под солнцем, и, скорее всего, никакой бы журналистской работы с её командировками и жёсткими графиками сдачи материалов в номер.

Редкие воспоминания о Вадиме до сих пор отдавались глухой болью души. А ведь он искренне любил её, был готов, казалось, ради неё ко многому. Почему же тогда поступился ею? Да известны ей все ответы на все вопросы, только вот с теми обстоятельствами и его решениями смириться ей было непросто. Она и не смирилась, а спрятала переживания куда-то далеко-далеко вглубь себя. Важно ли это ей сегодня? Наверное, да, наверное, очень важно.

Потом, после его женитьбы, мельком, на ходу они виделись ещё раза три. Он до сих пор ничего не знает о результатах последнего раза… Да что теперь вспоминать и думать о том, чего нет и чего уже никогда не случится! Что Бог ни даёт, — к лучшему. Не знает — и не надо ему ничего знать. Всё равно всегда случается то, чему нужно случиться. Она теперь в этом убеждена. И всё это звенья единой витиевато выкованной жизнью цепи. Её старшая дочь выросла. Умница и красавица. Ей двадцать пять, и она продолжает делать себя, совершенствуется в своей редкой профессии. Надо отдать должное и бывшему мужу — дочь не подозревает о том, что её отец — другой человек. И младшая дочка тоже хорошая девочка.

Мысли переключились на бывшего мужа. Почему она вышла за него? Он поначалу хорошо относился к её дочери, потом не замечал обеих. Ей думалось, она вышла за него по любви. Разве не так? Но что же это тогда была за любовь, если о ней нет воспоминаний! Душу пока немного саднит. Да ведь уже давно в ней нет боли!

Если бы не дети… Он всё же имеет непосредственное отношение к обеим дочкам. Если бы не дети, она бы давно и не вспоминала о нём. Не пережила бы сама, не поверила бы, что после стольких лет в душе — ни головешки, ни золы.

В чём же смысл сегодняшней жизни Октябрины? В детях? Бесспорно. В работе? Нет сомнений. В мечтах? Может быть… Она по-прежнему мечтает, называя себя романтиком, стоящим на земле.

Как там сказал её новичок-собеседник? Занятный. Наверное, много думающий человек. Чей-то удел — совершенствование мира? Не о ней ли? Она надеется, что знает, на какой виток спирали судьбы сейчас переходит.

Теперь у неё будет свой тайный путь к успеху. Она окончательно решила стать собой, такой, какая есть: не нравится — не ешьте. Она напишет свой роман. Судьбою героини убедит похожих на неё женщин жить ради цели, не сдаваться, не отступать, верить в хороший исход событий, даже если кажется, что на это совсем нет шансов.

Через всё нужно пройти самой. Теперь, когда часть жизненного пути уж и не видна из-за горизонта, Октябрина способна говорить «нет», и может отстаивать себя.

***

Пешком! Только пешком сегодня она доберётся до дому! Нужно больше ходить — так лучше думается. Почему-то сегодня Вадим не выходит из головы.

Куда деваются благородные порывы, когда вопрос ставится: или-или? Он выбрал второе «или». Он не знает о дочери, а ведь четверть века — немалый срок, чтобы догадаться. У него бездетная обеспеченная семья. А он так мечтал о детях! О троих сразу! Или о погодках! Но его цепочка жизненных событий набрана из других звеньев: карьера, имя в политике, деньги, много, очень много денег.

Глава третья

В тот год Вадиму удалось оттянуть женитьбу. Его связь с девочкой из родного города никогда не была тайной для начальства, до поры до времени считавшего это юношеской утехой. С кем не бывает! Но ложь… И эта совершенно дурацкая долгая игра в прятки-конспирацию! Будто не взрослый сложивщийся человек работает в серьёзном месте, а кто-то неуверенный в себе, задержавшийся в подростковом возрасте. Вот потому и образовался крючок, на который его зацепила леска профессиональной дисциплины. Начальник добродушно рассмеялся:

— Ничего не поделаешь, молодой человек! Ваш невинный проступок требует оплаты. Всё, всё понимаю! Наверное, это была игра? Отголоски детства? Ну как? Готовы? — глаза начальника блеснули льдом из-под стёкол очков в модной платиновой оправе.

Ну просто Оруэлл в реальности. Но Вадим тогда ещё не слышал о мировом бестселлере, которым не одно десятилетие зачитывается весь мир. Пророчества писателя останутся актуальными ещё не одно десятилетие, и не для одной страны мира.

Настроение Вадима стало никаким. Придётся прогибаться, теперь уж по-другому не получится… «Но ради себя же… Я думаю о будущем… О своём будущем!» — оправдывался он перед собой.

Ложь копится незаметно, каплей по капле, пласт за пластом, наслаивается одна на другую. И вот тогда-то интриги и фальшь становятся главными трамплинами на пути к цели. Надо быть хорошим «лыжником», чтобы удачно приземлиться там, куда нацелился. Возможно, кому-то в этом обществе и удаётся добраться до его вершин, не переступая через себя и других, без отречения от морали и от самого дорогого. Хотя тот же Оруэлл не оставляет на это и капли надежды. Жизнь — штука непростая, а звенья её цепочки неодинаковы по размерам и окраске.

Недавно начальство загадочно говорило с Вадимом о Сашке. Ходило вокруг да около, изъяснялось намёками. А может, и не о нём оно собирало информацию? Точно, вроде бы не о нём. Вадим подробно ответил на все вопросы. Точнее, всё, что он рассказал на якобы неофициальной беседе, было правдой, пусть проверяет, кто хочет. Сашка и сам не промах. Он занимается такими разработками, что никто из посторонних, даже самый верный друг, ничего конкретного знать не может. О них он не упоминал даже вскользь. Сашка — человек надёжный. Но что-то у него не в порядке. Откуда Вадиму знать — что именно! Уж здесь-то он ни сном, ни духом ни о чём не ведает.

Нет уж, увольте! Вадим и не хочет знать о Сашкиных напряжённостях. А тот розыгрыш со знакомством в поезде! Это же была шутка! Мальчишеская шутка. Мог бы и не соглашаться. Его отстранили от разработок, автором которых он был, не объяснив причин. Подумал бы заранее о деле жизни. Кто его заставлял играть в эту чепуху? Всё было по доброму согласию. Рисковали одинаково. Кто его толкал лезть на рожон? Романтик-правдолюбец! Молчал бы тогда лучше, не спорил бы с начальниками, притворился бы. Глядишь, пронесло бы. Ну дали бы выговор… А то раздоказывался… Правды он хочет! Другую профессию надо было выбирать!

Где теперь этот Сашка? Что доказал своим отъездом из страны? Небось, моет где-нибудь стаканы-тарелки, тихо радуясь: легко отделался. События происходили, кажется, настолько давно, что их как бы и не было. Вот только Октябрина…

— Сам виноват! — резко возразил Вадим, когда Октябрина, мало что смыслившая в подобного рода интригах и их последствиях, плача, защищала Сашку перед Вадимом.

Тогда между ними произошла крупная ссора. Потому Октябрина и не сказала ему о будущем ребёнке. Ведь у Вадима уже была жена… Вадим выбрал её, а не Октябрину и Сашку, пути назад у него теперь нет.

Октябрина спокойно приняла его путаные объяснения, загнав переживания глубоко в себя. И… вышла замуж. Вадим же, не утруждаясь раздумьями, однозначно приписал отцовство её мужу — все они такие, эти девчонки-провинциалки. Им бы замуж скорее. При этом о своём браке Вадим не вспоминал. Как и полагается молодому, очень ответственному работнику, он жил размеренной семейной жизнью. Смысл его бытия теперь и навсегда — методически, шаг за шагом, угождать обстоятельствам.

Всезнайка Сашка — переполненная идеями голова. Он всегда опережал Вадима, не терпевшего вторых мест.

Ну а Октябрина не вписалась в интерьеры служебных лестниц Вадима. А потом к тому же эта подозрительная история с гибелью её отца. Не стоит в это глубоко влезать, да и от дочери такого человека лучше бы находиться подальше. Вадим так и не разобрался в некоторых деталях. Мелочи не выстраивались воедино. Да, отец Октябрины руководил заводом с секретными цехами. Но что там делали? Сколько ни пробовал Вадим хотя бы исподволь получить хотя бы какую-то информацию, ему это не удалось. Отец Октябрины ушёл из семьи, женился вновь… Его жена родила сына. А сразу же после похорон куда-то исчезла из города вместе с ребёнком. Почти все вещи в их небольшой квартирке были на месте.

С годами завеса над тайной только уплотнилась. И Вадим на всякий случай вполне осознанно отступил от своего тайного расследования. У него-то всё давно устоялось. Разве что Октябрина иногда снится. То они кружатся в танце по искрящемуся солнцем лесу, то летят по Млечному пути… Наверное, это нервы.

Жизнь сортирует людей на сильных, слабых и никаких: об этих-то всегда нечего сказать. А вот сильные и слабые! Кто из них и при каких условиях становится сильнее или слабее? Кто из них слабее или сильнее: Октябрина? Сашка? Вадим?

Глава четвёртая

…В то лето в семье Октябрины начались и продолжились до лета следующего внешне тихие перемены. Родители, мучительно долго оформляя развод, никак не могли развестись, и в этом каждый по-своему получал необъяснимую затаённую радость. Отец заработал несколько служебных выговоров. Его даже пробовали отстранить от должности, да потом вдруг мгновенно всё улеглось, будто ничего и не было.

Правда, папина молодая жена едва оправилась от тяжёлых родов. А потом мама Октябрины стервозно решала вопросы устройства личной жизни. Она, теперь-то Октябрина, как никто, понимает, тогда была молодой женщиной, — красивой и свободной женщиной, от которой ушёл муж. Общественность её жалела. Видная дама однозначно не имела права на одиночество. Почти сразу же после развода она и вышла замуж за бывшего одноклассника. Уехала с ним на полгода в далёкую командировку — её специальность врача нужна везде. А вот возвратившись из командировки… Мама занялась дележом имущества с отцом. Тот отказался от всего в пользу дочери. Теперь мама обижалась на дочь и чуть что упрекала ту любой мелочью. То одно было не по ней, то другое. Ну и обстановочка сложилась в их доме!.. Октябрина предложила переоформить документы на мать. Тут уже возмутился отец!

Им обоим не было дела до интересов Октябрины. Каждый жил собой, видимо, таким образом мстя друг другу за прошлые обиды. У них не хватало духу благородно остановиться. И они всё глубже увязали в болоте противоречивых требований друг к другу. Ну ладно — мать, а на отца такие действия были совсем не похожи. Непонятно, почему он вёл себя так. Домысливать Октябрина не пыталась. Спросить было не у кого.

Изредка звонила московская Люся, приободряя девушку, одним фактом своего рождения невольно ставшей виновницей всех родительских бед.

Курьером на заводе Октябрина зарабатывала «рабочий» стаж, дававший преимущества на вступительных и при зачислении. Она работала, зубрила нужные темы в учебниках, ждала Вадима. Он появился, когда она училась на первом курсе заочного отделения, и был с нею два дня и две ночи, — благо мама и её новый муж, в коем та не чаяла души, почти не замечали их.

А потом Октябрина терпела мамины скандалы по случаю ожидаемого прибавления семейства, не обращая внимания на пересуды соседей. Досрочно сдав сессию, она благополучно родила девочку. Её крошка на год-полтора моложе сына её отца. К тому же дети очень похожи. Когда девочка немного подросла, Октябрина стала встречаться с мужчиной и думала, что полюбила опять. У всех сложилось мнение: девочка — его дочь. Выйдя замуж, первое время Октябрина была, как ей казалось, счастлива, потом же изо дня в день поддерживала видимость этого счастья. Родилась ещё одна дочь. Изнурительная игра в счастье копила в Октябрине усталость. Наконец её образовалось слишком много, и Октябрине уже ничего не хотелось. Мысли стали тяжёлыми, неповоротливыми, обрывались на полпути к логическому завершению. Ничего ей теперь не хотелось. Ни о чём не мечталось. Её извилистая дорога петляла по каким-то задворкам и, наконец, упёрлась в тупик, в бесконечную высокую стену, которую не обойти, не объехать. И нет никакой возможности опять ступить на неё. Тогда же Октябрина решилась!

Холодность мужа, его равнодушие, участившиеся пьянки и даже тайные измены, которые выявлялись невзначай, в конце концов, поставили на браке морозную точку.

Осколками немытого стакана грустно и образно называла она редкие воспоминания из тех далёких, скрытых туманами времени лет. Чтобы уравновесить себя и понять причину такой вот не очень-то складной своей судьбы, Октябрина начала излагать мысли на бумаге. Она записывала их под настроение. Откуда-то приходили лица, присоединяя характеры. Точнее говоря, появился фактически один женский характер во множестве лиц и возрастов главных героинь.

Она писала и выводила из себя невысказанность внутренней боли. Однажды, набравшись смелости, показала местному литератору один из рассказов. И… Кое-что чуть-чуть сдвинулось в другую сторону. А Октябрина увлеклась. В ней совмещались журналистика с непреложной конкретикой фактов, и литература с бесконечными авторскими фантазиями.

Октябрина загоралась только от собственной вспышки озарения любовью. В каждом новом сюжете о любви она должна была увлечься сама, искренно, страстно… Она должна была увлечься хотя бы на пять виртуальных минут — и всё. Сюжет готов. Остальное — дело техники.

Психологические истории взаимоотношений выдумываемых ею «героев» трогали чувства читателей. Но пока это были разрозненные публикации. А ведь Октябрина с детства грезила собственной книгой.

И вот — словно с горы в пропасть. Но не падаешь вниз, а паришь в воздухе на уровне тверди земной — именно такой образ точнее других отображал состояние, в которое она вошла, начав работу над изданием первого сборника. Чем дальше затем отодвигалось время со дня его выхода в свет, тем увереннее характеризовала Октябрина возвышенное своё состояние, сожалея и о его конечности.

Милая книжная девочка-недотрога, где ты сейчас? Там, в зеркалах, говорят, живут, не пропадая, невидимые отражения наших лиц, лет, настроений. Октябрина разглядывала собственное отражение. Оттуда на неё смотрели строгие глаза, словно молчаливо оценивая пройденный ею путь, словно ожидая отчёта о нём. Что стало с девочкой из прошлого? Сможешь ли ты, Октябрина Королёва, ответить сейчас на этот вопрос? Быть может, та девочка поселилась в невидимом Зазеркалье? Улучшила ли она хотя бы чуть-чуть мир с того далёкого июньского рассвета? Осталась ли верна себе? Вопросы, ответы на которые ей известны. Обстоятельства и события, к которым она давно изменила своё отношение, которые давно пережиты и переоценены и кажутся ей теперь не значительными, а поучительными.

Глава пятая

Октябрина никогда не плакалась в чужие жилетки, никогда, страдая, не выговаривалась на мужском плече, не потому, что не могла позволить себе эту женскую слабость, а только потому, что ни такой «жилетки», ни такого плеча у неё никогда не было. Почему-то её «романы» угасали, не успевая начаться. Подчас её дорогу перебегали «чёрные коты», пробуя «прилипнуть» к ней. Истории эти то смешили её, то обижали. И то, что произошло с ней на днях, по существу оказалось происшествием из той же «оперы», но выбило её из равновесия. Вчера она весь день эмоционально отходила от неожиданной встречи накануне.

Недавно один знакомец на уровне «здравствуйте — до свидания» стал проявлять к ней что-то вроде внимания. Поначалу и с ним она разговаривала, как со всеми, — вежливо. Он же… И говорить неудобно — в их-то возрасте! — он просто не давал Октябрине проходу. Как взбалмошный школьник, он чего только не выделывал перед нею! Похоже, уверовал в беспроигрышную магию собственной высокой должности.

— Нет! — однозначно ответила Октябрина притязаниям «полузнакомца».

— Да! — услышала в ответ.

— Нет! Я сказала, нет!

— Да! Я сказал, да!

— Нет.

— Это твоё последнее слово?

— В чём?!

«…Не совладал с этой, тьфу, как там её, дамочкой… Пора ей показать, кто и что из нас значит в этой жизни! Корчит из себя! Другие б уж давно… помани пальцем! Всегда у меня всё получалось по моему… хотению! Скольких перевидал, а эта…» Он едва не трясся от злости. Женщины всегда привычно-доступно вились вокруг него и… его тугого кошелька. Да он особо и не тратился, получая любую из своего окружения: разве это траты — шампанское да букетик цветочков! И вот она, ещё одна побеждённая в ночи! Тут же… Чем эта отличается от них?! Пигалица какая-то. Придавить некого, если что… Ни кожи, ни… Нет, здесь он с собой уже не согласился. «Рожей»-то она и лишила его покоя. Ему хотелось треснуть своим кулачищем по её ухоженной голове.

— Поборемся! — в сердцах рявкнул он.

— Поборемся, — прошептала Октябрина.

Сейчас, дома, вспоминая эту чушь, она недоумевала: почему человек, требующий беспрекословного внимания к себе, так груб? Она же никогда, ни при каких обстоятельствах не давала ему никакого повода к его посяганиям на себя. Она не в состоянии объяснить ему ровным счётом ничего — он ничего не понимает. А уж выходка с её документами! Хорошо хоть, что паспорт удалось практически выцарапать из его толстых лап. Октябрина до сих пор возмущена: схватил сумку! Там как раз были её документы на оформление загранпаспорта в полном комплекте и общегражданский паспорт. Так вот паспорт он возвратил, а всё остальное… Опять, что ли, фотографироваться, заполнять анкеты, собирать подписи?

— Поборемся, — улыбнулась Октябрина.

Она не сомневалась в своей психологической победе над ним.

Октябрине нравилось состояние влюблённости. Да вот немало лет уже предмета для неё она не видела. Ей советовали снизить её личностно-оценочную планку требований. Что означает такое снижение? Быть рядом с кем-то без любви, только ради того, чтобы хотя бы кто-то был рядом? Нет, это не для неё.

Но то, что произошло вчера… Нет… лучше уж не вспоминать… И смех, и грех — не знаешь, смеяться или плакать. Вчера её полузнакомец окончательно вышел из рамок приличия. Мог бы и стукнуть — Октябрина бы не удивилась.

— Ну так вот! — рявкнул этот самый «знакомец». — Не желаю о тебе больше слышать и ничего знать не желаю о тебе! — можно подумать, Октябрина «желала». — Не молодая уж ты баба-то! А!!! Посмотрите на неё! Недотрога! Девятнадцатый век! — он презрительно скривился. — Я не знал, что ты такая… наглая!

«Наглая» — это что-то новенькое…

— Наглая ты! Корчишь из себя чёрт знает что! Видали мы и не таких! Ха! Дамочка! Фу — ты, ну — ты, хухры-мухры!

Он задыхался и от недостатка слов, и от ненависти. Смотрел на Октябрину с нескрываемым бешенством. Его глаза вполне могли бы выскочить из орбит. Она смотрела на этого человека, не понимая того, как и зачем она, пусть и очень коротко, могла с ним общаться. Вот нескладуха! Она омерзительно чувствовала себя при одном лишь воспоминании о незадавшемся знакомстве. И тем более не собиралась с ним когда-либо заговаривать. Пересиливая себя, решилась на в какой-то степени отчаянный шаг — вернуть свои документы. Не хотелось лишней беготни по инстанциям. И Октябрина приостановилась рядом с ним, копошившемся около изрядно поношенной иномарки:

— Документы когда возвратишь?

Он вперил в неё немигающий взгляд.

Как же ей хотелось заехать тонкой ладонью по его самодовольной морде! Держа руки в карманах, глядя в его налитые злостью глаза (мороз по коже!), мягко улыбалась, источая приветливость, растягивая слова (чтобы не заикаться от кипевшего в ней возмущения), нараспев произнесла:

— Не оскорбляй меня, драгоценный!

— Я не оскорбляю! — выкрикнул он.

— Ос-кор-бля-я-я-ешь, — пропела Октябрина. — Оскорбляешь. Я не наглая. Я хорошая. И ты знаешь это. Я тебе не по зубам. И это ты тоже знаешь. А вот поступил ты со мной неприлично. Мужчины так не поступают. Можно ли без разрешения брать чужое?

— Катись ты к… — он выкрикнул незамысловатое ругательство, плюхнулся на сиденье. Машина закачалась под его грузным телом. — Отойди от дверцы! — рычал он, ухватившись за руль побелевшими пальцами. — Отойди! Кому сказал! — орал он, казалось, на всю округу.

Октябрина подивилась количеству злости, скопившейся в этом человеке. Отступила на два шага. «А ведь задавит. Глазом не моргнёт. И ничего ему за это не будет…», — её обдало холодом чужой ледяной души.

— Чувствуешь себя «крутым»? — всё же не смолчала она.

Он по-прежнему ввинчивал в Октябрину злость, не отвечая ей. А она обязывала себя оставаться непобедимой, не разрешая себе даже подобия снисходительного компромисса:

— Чувствуешь себя умным? — подкалывала его Октябрина.

Он самодовольно расправил плечи.

— А подонком ты себя не чувствуешь?

Тут уж он не выдержал. Хлопнул дверцей и уже через стекло в неистовой злобе оглядывал Октябрину с головы до ног. Она была необычайно хороша в короткой шубке из тёмно-коричневой норки и соболином берете. Недавно купила, долго откладывала деньги, да и в долг залезла. Октябрина была словно в ударе сценического вдохновения. Грациозно вынула правую руку из кармана. Перчатка прорисовывала красивую кисть. Лениво, нехотя, жеманно пошевелила пальцами: прощай, несбывшаяся радость!

Он дёрнул руль. Машина обиженно завиляла по асфальту, сорвалась с места, скрылась в темноте улицы.

«Молодец! — похвалила себя Октябрина. — Выстояла. С документами придётся, видно, начинать заново».

Она направилась к своему дому, до которого отсюда было минут десять пешком. Немного посидела на скамейке у подъезда, и, как ни в чём не бывало, нажала кнопку звонка своей квартиры. Незадолго до развода она получила льготный кредит и теперь хвалила себя за смелость. Пути назад уже нет — как хочешь выкручивайся, зато есть неплохое, вполне современное жилье. Шестнадцатый этаж — город на ладони, воздух, птицы, простор. Родительский дом пока оставался под присмотром мамы и старшей дочери.

Младшая открыла дверь. Несостоявшийся претендент на внимание показался Октябрине глубоко обиженным жизнью человеком. Никаких проблем дома — всё выбросить за порог квартиры. У неё много интересных знакомых, таких, кому и в голову не придёт посылать её… Куда?

Да хотя бы и тот человек, с которым она недавно изучала смысл жизни. Глубокомыслен и, кажется, не хам… К тому же, он удивительный собеседник.

Глава шестая

Любимый месяц Октябрины апрель на этот раз подобрался к ней как-то незаметно. Первая трава. Тонкий воздух. Природа тихо дремлет, но уже не спит. Бесплатные концерты дают птички-самоучки. Особенный воздух, прозрачное небо. Кружевные солнце и дождь. И звуки природы словно хрустальные.

Апрель. Нежно. Хрупко. Звонко.

Ап-р-р-р-р-р-е-ль-ль-ль… Ка-пе-е-е-е-ль-ль! Капель к апрелю откапала и выдохлась. Пе-ре-е-дыш-ка. Музыкальное слово — «ап-ре-е-е-ль», кристальное…

Лето близко. И тепло. Хочется чуда! И этот человек. Тот, с кем они выясняли сущность смысла жизни. Он интересный… Кажется, они с ним ни капельки не похожи… Он любит май.

«И я люблю май, но по-другому, не как апрель…»

Май. Коротко. Ясно. Лёгкий ветерок.

Май. Коротко. Скучно. Всё расцвело. И нечего ожидать.. Природа напористо и уверенно набирает силу.

Апрель. Нежный. Хрупкий. Кисейный.

Апрель — такой же невесомый, как душа Октябрины.

***

В новом апреле Октябрина была другой.

Накануне Нового года вышла из печати её первая книга — заряд положительных эмоций.

Выдержала! И может быть, уже чуть-чуть, самую малость, улучшила окружающий мир или всколыхнула чьи-то чувства. Выстоять в глубинах эмоционального одиночества, преодолевая тоску, ночные кошмары, депрессию, бессонницу, оглушающую тишину домашнего телефона, угнетение безденежьем, пустым холодильником, пустословием, злопыхательством… Она выдержит и другие испытания, даже если очень захочется плакать

Как строить новую жизнь? К кому обращаться за помощью? Почему-то ей неловко стучаться, что-то у кого-то просить. А если ничего не делать, то ничего не изменится. И Октябрина робко постучала первый раз.

Тележка её жизни незаметно сдвинулась с места и, спотыкаясь о препятствия, покатилась… в гору! Правда, Октябрина о том пока не знала. Она зарабатывала на свой кусок хлеба свой кусочек масла. Мелочи, досадности, нестыковки, вынужденные корректировки событий теперь воспринимала спокойнее и почти забыла, как плачут от обид. Но пока не было веских поводов плакать от счастья. Обстоятельства учили другому отношению ко многому. Иногда она пугалась: становится равнодушной? Без эмоций ей не быть собою. Но есть читатели, которые приняли её тему, её манеру беседы с ними. Её читатели, как и она, верят в любовь, ждут её и в жизни, и в литературе.

Да, она придумывает всё, о чём пишет. Но в этих героях её эмоции. С ними она плачет и смеётся, легко становится придуманной ею же героиней и так же легко прощается с нею до следующей встречи в другом рассказе. Однако литературные эмоции появляются не на пустом месте. За каждой строчкой — личная радость, личная печаль. Другое дело — ситуации, в коих живут выдуманные ею, но для автора реальные люди. Эти ситуации Октябрина придумывает и продумывает до мелочей с азартным вдохновением. Читатели уверены: это происходило с нею.

— Да-да, именно так и было! — отвечает Октябрина. — Не в реальности — в воображении! И не со мной, а с теми, о ком я рассказываю. Я не всегда знаю, как сама поступила бы на их месте. Всё это было и… ничего не было.

Глава седьмая

Первая книжка Октябрины вышла в декабре. Небольшой тираж и провинциальное издательство, значащиеся в исходных данных, её не смущали, главное, что начало положено. Окрылённая и счастливая, Октябрина словно летала по городу. Молчала, радовалась, волновалась в одно и то же время. Следующие месяцы наступившего года она жила на подпитке читательских откликов. Её понимали.

Недавно, чтобы со временем не забылось чувствование происходящего, Октябрина записала в дневнике:

«…Я надеялась, что рассказы принесут мне что-то новое, но даже не пыталась представить заранее, в чём это выразится. Никак не ожидала, что моё настоящее станет раскручиваться т а к…

Поясню.

Все написанное — моё воображение. Но не совсем. Я — придумываю жизнь и пишу о ней в рассказах сначала на вдохновении. Потом прорабатываю детали. Детализация ситуаций вводит в заблуждение знакомых лично со мной читателей. Их невозможно переубедить в том, что это — придуманная жизнь, моя внутренняя игра. Детали — моя забава, моя свобода.

Во мне сосуществуют два мира — мои литературные выдумки и моя действительная жизнь. Пока пишу, они — это я. Точнее, ОНА — это Я. А ОН… Им неожиданно для меня, автора, способен стать любой знакомый или почти незнакомый мужчина. В сюжете они возникают вдруг, в момент вдохновения, в часы работы. А я этот образ додумываю. Вот и вся «технология». И после, возвращаясь в моё настоящее, я некоторое время пребываю в своих выдумках, не сразу переключаюсь — так сильно я перевоплощаюсь».

В год после выхода первой книги Октябрина испытывала разные чувства — от бесконечного счастья, которым она лучилась, до полного неверия в себя, о котором не говорила даже детям. Ей не хватало профессиональной поддержки. Помогало ей выстоять время, каждой минутой которого она бесконечно дорожила.

Глава восьмая

Новое лето одарило город чудесной, если не сказать, идеальной погодой. Днём — тепло и сухо. Ночами над улицами проносились скорые, густые ливни.

Переливчатый утренний свет, переполненный запахами воздух.

Под настроение, в редкие периоды, Октябрина брала в руки акварель. На жёсткой бумаге сгустками чувств проявлялись фантастические смешения цвета: музыка её души.

Почти невесомый тюль занавесок прикрывал обе квартирные лоджии. На сквозняке его прозрачная кисея напоминала балерину в полёте танца.

Много лет подряд Октябрина мечтала просыпаться летним утром в просторной спальне под безмолвные па тюлевой занавески. В далёкой замужней жизни в другой квартире Октябрина (романтическое наваждение!) почти осязала летнее утро в объятиях любимого человека, открытую дверь на балкон, лоджию или на террасу. Ей были важны дверь в пространство и белое облако занавески — как бы разделяющие её существование на правду и выдумку.

Делать первые, вторые и даже третьи шаги, осваивая новое пространство, ей страшно, непривычно, опасливо — подспудно ею почему-то всегда ожидается отрицательный результат. А мысленная форма результата положительного неосознанно самой же ею загоняется в глубь сознания. Ждёшь хороших начал или итогов, а почему-то заранее настраиваешься на поражение. В своих разномастных настроениях Октябрина интуитивно настраивала себя переступать через свои боязни, училась не запугивать себя заранее надуманными страхами.

Дома в одиночестве она вслух проговаривала ситуации реальные или возможные. Потом приходило решение как лучше поступить. Отклики читателей немного прибавили ей внутренней уверенности в себе. Но теперь мучил вопрос: не поздновато ли она входит в литературу в свои сорок пять?

— А когда же? — удивлялась московская Люся. — Писатель — это человек, имеющий не только собственный жизненный опыт. Он умеет размышлять о нём, может сказать и рассказать, подвести читателя к анализу поступков героев, понять их мотивацию. Я твои рассказы читаю и перечитываю. Несколько книжек подарила хорошим людям. Они тебя-автора поняли и приняли.

Люся хорошо разбиралась в литературе. Она даже показала книжку Октябрины подруге, с недавних пор работающей на факультете университета, куда в своё время не прошла по конкурсу Октябрина. Книжку быстро «зачитали».

— У них одно мнение — ты талантлива. Тебе нужно писать, несмотря ни на что. Пиши! Непременно что-нибудь изменится, а у тебя уже всё есть! Помнишь Мартина Идена? Конечно, за исключением финала, пусть и у тебя всё написанное сразу, вдруг станет востребованным! Пиши!

Ах, это Люсино «пиши!» — не первое и не последнее пожелание тех, кто с лучшими побуждениями рекомендовал и рекомендует ей это.

Так вот и жила. Верила и — работала. Сомневалась и — работала. Падала духом и — работала. Любила, увлекалась, теряла, разочаровывалась и — работала. Наблюдала людей, придумывала ситуации, поступки, проступки, анализировала их и — работала! За первый год после выхода книжки Октябрина немного привыкла к комплиментам, оценкам, к анализу того, что она сумела сказать в рассказах. Она писала новые рассказы и верила в то, что вторая книжка не за горами, она будет, обязательно будет! Октябрина работала, оставшись на всё лето в квартирном одиночестве, — каждый день — после основного рабочего дня в редакции большой ежедневной газеты. Что из двух занятий основное, что — второстепенное? Для неё всё главное.

Глава девятая

Вчера позвонила московская Люся. Ее подавляла депрессия. Люся плакала, смеялась, говорила сразу о многом, перебивала себя, спрашивала, не вслушиваясь в ответы… Люся серьёзно болела и захотела оформить в пользу Октябрины завещание на своё имущество. Старая московская квартира неподалеку от вокзала теперь имела другую денежную ценность. Октябрина согласилась на Люсино предложение, чтобы не обидеть доброго человека, решив в ближайшее время навестить её.

Что бы ни происходило в жизни, как бы ни звучала каждая нота её настроенческих «акварелей», Октябрина с особым трепетом дожидалась лета: встречала мартовский неуют улиц, таяние снега, ручьи на мостовых. Торопила дни в ожидании апрельских сумерек, светло-серых в зеленоватой дымке первых проталин любимого месяца, его рассветных часов… Впереди лето.

Его Октябрина любила по-каникулярно-школьному. Каждый летний день существовал отдельно от дня предыдущего и дня будущего, но всякий раз — светло.

Ах, эти июньские утренники с молочным расплывчатым туманом, навевающим воспоминания!

Глава десятая

Порой эти самые воспоминания захлёстывали Октябрину. Танцплощадка в отрочестве. Местные музыканты старательно подражают столичным знаменитостям. «Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит прощальная звезда…» Всё, что, казалось ей, со временем забывалось и уходило в никуда, на самом деле никуда не уходило.

Тот «Сиреневый туман…» из местного парка, превратившийся потом в серебряный туман первой любви, до сих пор… формирует взрослую женщину, «состоявшуюся личность» — так теперь иногда пишут о ней её же коллеги из других изданий.

…Танцевальная веранда. «Сиреневый туман…» Шестнадцать лет, девятый класс. Первые танцы, дрожь в коленках. Девочки в коротких юбочках, сегодняшние бабушки… Как живётся вам сейчас?

Октябрина приблизилась к зеркалу. По возрасту она тоже — бабушка? У многих сверстниц есть внуки… Как же быстротечно время! Да ведь, кажется, что она только что начала жить!

***

Тоскливый какой-то сегодня выдался день. Что такое? Стоп! Распрямляемся, улыбку на лицо Сколько ему сейчас, сводному брату? Кажется, двадцать пять уже или двадцать шесть. Где они?

Мама живёт-поживает с новым, теперь уж старым, но после папы всё-таки новым, мужем. Счастлива, здорова, весела, энергична! Однако находит любую причину уколоть дочь… Дёргает нервы воспитательными штучками. Мама остаётся собою, давным-давно раз и навсегда уверовав в свои непогрешимость и правоту.

Чего стоило Октябрине в одиночку пережить развод! Мама тогда почему-то смертельно обиделась на «своенравную» дочь. Не приходила, не звонила… Неприязнь матери научила Октябрину умению анализировать мелочи, делать выводы из ошибок, самостоятельному мышлению, принятию решений.

В первое послеразводное время думалось не о деньгах, не о любви… Не раз Октябрина представляла: вдруг, просто так, без выговоров и нотаций её мать… молча обнимет её. А теперь уж и не хочется ни объятий, ни разговоров, ни сочувствий.

От Вадима Октябрина отошла тихо. О дочери ему не сказала: и случая не было, и не хотела.

Она по-прежнему любит тот старый дом, где она врастала в жизнь. Да вот бывает в нём редко. Деревья в саду разрослись, постарели. За ними совсем не видно города. За садом — низина, чуть дальше — речка с мостом. Здесь притихло её прошлое. Его не выбросишь из памяти, не перешагнёшь, не объедешь, не перепишешь, не проживёшь по-другому.

«Зато у меня были надежды. Сейчас, кажется, есть вера в хорошее», — на глаза навернулись слёзы. Как бы она внешне ни хорохорилась, — душа-то мается. Ох, эти изматывающие вздохи! Кажется, не хватает воздуха, ничего не хочется… Но тут же, на удивление, настроение стало хорошим. Прогулки по прошлому заставляют больше думать о настоящем.

***

Сашка после тех, на сегодняшнюю оценку, незначительных, «провинностей» сумел выбраться в «свободный мир».

И, кажется, его дела идут неплохо. Хороший человек Сашка. Увидеть бы его… Вадим сытно здравствует в столичных верхах. Сделал быструю карьеру. Детей у него нет.

***

Её нечаянный знакомый, тот самый, с кем Октябрина рассуждала о смысле жизни, каким-то непостижимым образом поселился в её мыслях. Почему-то кажется: он так же, как она, одинок внутри. Его чертами она наделила героя одного из рассказов, на который вдохновил зимний телефонный разговор с ним, точнее, — всплеск эмоций. Октябрина держала их в себе, до тех пор, пока не добралась до бумаги и ручки.

В следующем телефонном разговоре Октябрина сказала ему об этом. В ответ услышала:

— Я всегда буду вашим вдохновителем, — голос тёплый, нежный, завораживающий.

Их знакомство проистекало на расстоянии телефонных звонков. Разговоры бывали и долгими, и лаконичными. Она не изводила себя мыслями о его отношении к себе, избрав главным прототипом романа, который вот-вот начнёт писать. Осталось дать «прототипу» имя. А что, если это будет не имя? Что, если им станут его инициалы, написанные латинскими буквами?

…Через день именем главного героя ненаписанной книги стали буквы английского алфавита — ВВS (би-би-эс).

Глава одиннадцатая

Октябрина вернулась домой из старого дома. Теперь в нём живёт недавно вышедшая замуж старшая дочь. Зять оказался человеком хозяйственным: занялся ремонтом, дом преображается, комната Октябрины — тоже.

— Мало ли что! — сказал зять. — Потом сделаем здесь музей… — Он говорил полушутливо, полусерьёзно. — А сейчас мы её осовременим, не возражаете?

— Ну, музей это слишком… Что касается ремонта — делайте, как вам нравится.

***

Никогда. Никому. Ничего. Не доказывай.

Ах, Октябрина, дитя ноября, что с тобою? Ты слишком взрослая, чтобы мечтать о необычной любви. Мечтай, мечтай — это не возбраняется! А пока мечтаешь, напиши о любви роман. Придумай новую жизнь себе и своим героям. Выдумай всё! Пересели туда всех, кого захочешь, придумай их, романных, и сама себя тоже придумай! Придумай роман о любви! Пусть в нём побеждает радость!

С некоторых пор Октябрина стала чаще задумываться о своём возрасте. Конечно, это всего лишь цифра, а не состояние души, но всё же!

***

Кухня благоухала летом. Пахло огурцами, зелёным луком, укропом, болгарским перцем, помидорами — щедр нынешний июль.

Лето, лето, лето… Кто же не любит тебя!

Жизнь опять меняется. И Октябрина ожидает гостя.

С этим человеком она общается легко. Недавно разговаривали по «междугородке» сорок две минуты. Их недавнее знакомство — приятная случайность. Короткая встреча, быстрое прощание. Однако, спустя короткое время, он напомнил о себе:

— Набрался духу и позвонил.

— Спасибо, рада, — сказала Октябрина.

И вот сегодня, в пятницу, рано утром, Октябрина собирается на вокзал. А зовут его… Вадим. Ну раз так… пусть будет Вадимом вторым.

Спустя полтора часа вслед за хозяйкой в квартиру вошёл её симпатичный спутник.

Октябрина открыла дверь на лоджию кухни. Короткая тюлевая занавеска заволновалась от потока воздуха. Гость огляделся:

— Неплохо…

Быстренько они сервировали столик в гостиной.

Октябрина иногда представляла, как вместе с ВВS будет слушать здесь музыку, говорить с ним о жизни. В редкие встречи они всегда разговаривали о жизни и о ней, об Октябрине Королёвой. О самом BBS речь заходила редко.

Но сегодня вместо ВВS по квартире уверенно передвигается другой человек. Высок, широк в плечах, крепок в кости, светлые улыбчивые глаза, слова — выверены.

Итак, он — Вадим Глебович. И она — Глебовна. Редкое совпадение редких отчеств. Значит ли это что-то?

Её новый знакомый, ВВS и Вадим, тот, первый, — вот три человека «мужеского полу», с кем она общается или общалась через духовные совпадения.

Ничего не попишешь: её судьба порой устраивает сюрпризы… И вот, одарила ещё одним. Приятное общение родственных душ. Но и только.

А вот Вадим первый — не только душа. Старшая дочь, похожа на него, как две капли воды.

Все трое — тот мужской типаж, который привлекает Октябрину Королёву. Если же сбросить со счетов Вадима первого, то остаются двое. Оба интересны. Пусть будет так. Каждый — дополнение другого.

— О! Совсем забыл! Так рад видеть вас, что совсем забыл!

Гость вернулся из прихожей с большой сумкой:

— Скорее на кухню!

Каких только вкусностей не появлялось на столе!

— Что вы! Что вы! — Октябрина изумлялась, всплёскивала руками, совсем как домашняя хлопотунья, поощряющая добытчика-кормильца. Она и смеялась, и удивлялась, и смущалась. Разложив привезённое по местам, позвала гостя:

— Ну, пойдёмте же, буду вас кормить!

За разговорами поздний завтрак плавно перешёл в обед. Много общих тем, интересов. Не верится, что они недавно познакомились. И вообще… кажется, они во многом совпадают.

Промелькнул то ли мимолетный, то ли летящий мимо образ ВВS.

— Погуляем по городу? — предложила Октябрина.

Уборкой посуды, ловко с нею расправляясь, занялся гость.

–…Конечно, — отозвался он.

Приблизился — на самую чуточку, на несколько сантиметров он стал физически ближе к Октябрине. Ему захотелось коснуться её волос, погладить их. Смешавшись, Вадим непроизвольно отвёл руку.

Октябрина отметила крепкую кисть, пальцы средней длины, широкую ладонь. Пауза длилась не более секунды.

Вадим второй опять шагнул к Октябрине, обнял. Нежные сильные руки… Обнимая Октябрину, Вадим зарылся лицом в её волосы.

— Я не раз представлял вас наедине с собой, — негромко говорил Вадим, — не выпуская Октябрину из объятий.

— Но мы так мало знакомы…

— Я пробовал представить это ещё при первой встрече. А потом повторял попытки. Сначала не получалось.

— Почему?

— Не был уверен, что смогу привлечь ваше внимание.

— Ну уж! — недоверчиво отстранилась от него Октябрина.

— Представьте!

— А как же?.. Как же — сегодня?

— Готовился всю дорогу. Теоретически. Время было.

— Ну вот что, — решительно начала Октябрина. — Давайте объяснимся, — последнее слово прозвучало почти жалобно. — Я не сторонница женской инициативы, но коли вы то ли мнётесь, то ли не решили, как лучше и правильнее поступить, беру её на себя.

— Да что там — «мнусь»! — воскликнул Вадим второй. — Я не мнусь и говорю первым. Вы мне очень нравитесь. Хочу взаимности, но не уверен, что достоин вас! — Вадим облегчённо выдохнул и добавил: — Да! Ещё! Я дорожу вами и хочу, чтобы вы всегда были. Помните один из ваших рассказов? Там вы описали практически мои чувства к вам. Здорово у вас это получается. Умело.

— Спасибо… Но я писала, облегчая в ту минуту свои переживания.

— И вызвали мои, — мягко продолжил Вадим второй, открывая шампанское. — Надеюсь, теперь ваши чувства станут спокойнее?

— Спокойнее? Вы решили, что я взбалмошна?

— Ни в коем разе! Я всегда жду вашего звонка, даже когда сплю… Вы же сомневаетесь в его необходимости для меня и не звоните. А я звоню, подолгу вас разыскиваю. Ничем не в состоянии заняться. Вы для меня — словно не пьедестале.

— Памятник! — нарочито ужаснулась Октябрина, смеясь глазами.

— Вроде того, — серьёзно подтвердил гость. — Только живой! Вы не знаете себя! Вы… Вы особенная. Светлая… Неуёмная! Таких, как вы… Вы одна! А таких, как я, много! Ну, подумаешь, фирмач. Нас таких сегодня — хоть пруд пруди… Могу ли я поставить себя рядом с вами?!

— Приятно вас слушать… С вами легко. Иным же знакомым мужчинам приходится объяснять очевидное.

— Хотел бы стать с вами единым целым… И ещё вопрос. Когда вы успеваете писать?

— А у меня нет счастья в личной жизни! Зато есть время! — засмеялась Октябрина. — И дети выросли. Времени много — выходные, праздники… Да и после работы чем заниматься? Вот и пишу, — отшутилась Октябрина.

Идёт время. Когда-то в грусти и печали, зависев от чужого мнения, нуждаясь в одобрении или хотя бы в добром слове, она начала записывать мысли, выговариваясь бумаге.

Глава двенадцатая

Октябрина, молодая тогда журналистка, опробовала писательское перо. Капля любви, немного пафоса и сказки в незамысловатом сюжете. Романтическая история написалась сама собой: душа молодой женщины пела, и хотелось Октябрине задержать внутреннюю радость таким вот «бумажным» способом. В первые годы замужества она жила более или менее умиротворённо. Но и тогда Октябрина, оптимистка от рождения, всякий раз выдумывала красивые чувства. И постепенно такие вот её литературные опыты переросли во внутреннюю необходимость.

Несколько коротких зарисовок о любви проскочили в литературных выпусках, а её… вызвали в редакционный партком.

— Иди на «ковёр»! — многозначительно ухмыляясь, съехидничал ответственный секретарь, — Сдаётся мне, помешалась ты, дева юная, материнством обременённая, на какой-то несуществующей возвышенности и ненашенских чувствах… Откуда дует ветер? Начиталась переводных романов? Золя? Мопассан? Флобер? Или современные фигли-мигли? Где берёшь? Не подскажешь ли адресок?

Октябрина не выносила хамства в любом его виде. С ответсеком, здоровенным крупноголовым мужиком с густой шевелюрой, деловые отношения у неё не сложились. Он ежедневно так или иначе портил ей настроение. И вот наконец Октябрина доставила ему нечаянную «радость».

В парткоме собралось бюро: свои, журналисты, братья-газетчики. «И сёстры — тоже», — сыронизировала Октябрина, не узнававшая коллег. Другие люди! Подменили их, что ли? На лицах ни тени улыбки. Строгие, сосредоточенные мужчины и одна… дама. «… Что-то будет!» — ёжилась Октябрина под их суровыми взглядами. Парторг, бывший фронтовой журналист, некогда, по слухам, отчаянная голова, строго приказал:

— Садись, Королёва!

Октябрина подчинилась.

— Так вот, третий вопрос повестки… — парторг кашлянул. Обычно добродушный, он ценил женскую красоту, но особенно — красоту душевную, хорошо разбирался в людях, однако обстоятельствам не противодействовал. Что положено было делать в соответствии с ними, то беспрекословно и выполнял. — Так вот, Королёва, редколлегия, ознакомившись с твоими литературными, так сказать, кхе-кхе, — у парторга запершило в горле, — так сказать, романтическими, — парторг помямлил, — м-м-м, скажем так, изысками, решила от неприятностей подальше рассмотреть их на партбюро… Хоть ты и не в наших тесных рядах, но… сама понимаешь… Мы обязаны помогать молодому коллеге обретать правильность взглядов, поступков, мышления. В тебе, Королёва, многовато самостоятельности… независимая ты какая-то… Вредно это в твоём цветущем возрасте. Разве не понимаешь: жить в обществе и быть свободным от него нельзя!.. А ты! Забралась в раковину и… ладно бы. Но ты как бы… одиночествуешь… что ли! А мы — народ коллективный, отрываться от коллектива означает противопоставлять себя… Нас больше… Понять должна! Что будет, если все спрячутся под панцири?! Так вот, видишь ли… Предварительно члены бюро ознакомились с материалом… и вот что мы решили. Попрошу высказываться по порядку.

Октябрина не понимала: всерьёз они или разыгрывают её? Ну не понравилось написанное ею… так что же? На бюро-то зачем играть в правдоискателей?.. Она слушала вполуха, опасаясь нечаянно заплакать от несправедливости, беспощадности, необходимости защитных оправданий.

Члены бюро «высказывались» часа полтора. Думай после этого, кто из них какой на самом деле. Зато теперь воспоминаний ей хватит надолго… Конечно, речи о бесталанности не шло. Но вот какие-то её литературные творения «не такие», не в духе времени какие-то!

— Итак, члены бюро рекомендуют вам глубже изучать труды классиков, как политических, так и литературоведческих, больше читать, заниматься самообразованием, а не подражать модникам из «Иностранки…» На первый раз ограничиваемся внушением. Иди, Королёва! Иди и думай, как дальше будешь работать в партийной газете. Тебе, такой молодой, оказали доверие. Взяли в штат, а ты… в романтику ударилась… кхе-кхек-кхе… — парторг сокрушённо мотал головой. Голова его вихлялась слева направо, словно потеряв опору.

Невозможно поверить, что когда-то этот человек, будучи в звании младшего сержанта, отбил свою будущую жену аж у командира полка! Потом один за другим на свет появилось пятеро их детей. Его семью часто приводят в пример другим. Неужели этот человечек когда-то был способен на безумную отчаянность во имя любви? Говорят, он до сих пор не может надышаться на жену, а уж о детях и говорить нечего! И все они прекрасно устроены! В мужчине парторг считает главным качеством характера заботу о семье, а в женщине ценит гармонию качеств.

Вняв рекомендациям строго-неприступных членов партбюро, Октябрина перестала предлагать к публикации романтику любви, сменив её на романтику трудовых буден. А что в них такого предосудительного? Она натура увлекающаяся. Стала самоотверженно рассказывать читателям о повседневности, в которой ей открылась бездна интересного в экономических темах. «Романтика любви» до поры до времени накапливалась в домашнем столе.

Здесь, в редакции, были свои корифеи, чьё слово считалось единственно верным, и небезосновательно. Октябрина легонько приближалась к ним издалека. Два журналиста из промышленного отдела охотно разъясняли, на их взгляд, вполне доступные её пониманию экономические азы. Постепенно все трое, несмотря на возрастные различия, стали друзьями. Правда, доброжелательно-профессиональная дружба эта проистекала только на редакционной территории.

Глава тринадцатая

…Всё! Выбрала! Надо бы поторопиться, гость, поди, заждался выхода «в свет». Она наденет новые голубые джинсы и рубашку в розовую клеточку с короткими рукавами. Вадим тоже переоделся, не сговариваясь, в похожий на Октябринин наряд: джинсы, светлая рубашка. Приехал-то он в костюме… И во всем таком… парадном.

— Отлично выглядите! — одновременно высказались они.

— Всегда хотел узнать ваш город лучше, — сказал Вадим. — Бываю здесь два-три раза в год. Хвалю себя, что после нашей короткой встречи тогда, у нас, решился на звонок… Сказать что-то? — Вадим с хитрецой посмотрел на Октябрину. В его глазах смеялись лучики послеобеденного солнца. Октябрина кивнула. — Я долго размышлял, прилично ли мне позвонить вам. Рискнул. И загадал: окажется на месте — это судьба, а не окажется — значит…

— Отступили бы?

— Не-е-е-е-т! Не дождётесь! Я решил так: не окажетесь на месте… Позвоню позже! Так что — как бы там ни было, дозвонился с первого раза.

В разговорах о том о сём они добрались до недалёкого центра. Октябрина увлечённо рассказывала гостю о городе. Настроение было хорошим, но вот душа… Душа почему-то не звенела радостью, не переполнялась счастьем. Ум говорил одно. Чувствовала она другое. И всё же в душе светлело. То и дело — совсем не к месту, не к месту, не к месту! — вспоминался ВВS. А ведь он никак не выражал своё мужское отношение к ней.

«Может быть, так и надо? — раздумывала Октябрина, идя рядом с Вадимом вторым. Они красиво смотрелись. Крепкий мужчина, уверенный в себе человек, и она — стройная хрупкая женщина… — Если нет счастья в личной жизни, есть право выбора — отказаться от неё или жить, как получается…»

Может быть, сегодняшняя ситуация опять вдохновит её? «И я снова напишу что-то на одном дыхании? И вновь потеряю человека? Вдохновляясь, описывая то, чего не было, я непременно теряю того, кто вдохновляет меня. Какая-то необъяснимая закономерность», — думала Октябрина, одновременно разговаривая с Вадимом.

Красивый человек… А её сердце? Оно бьётся ровно.

«Зато мне спокойно и надёжно. Не хочется расставаться».

Октябрина рассказывала гостю о городе. Вадим, слушая повествование, думал о ней.

Глава четырнадцатая

Любовь оправдывает многое.

«Но сейчас я свободна от этого чувства», — анализировала Октябрина себя, разглядывая Вадима второго. Они зашли в кафе. Вадим заказал мороженое. Принесли вазочки с разноцветными шариками. А Октябрина, улыбаясь и поддерживая беседу, думала о ВВS. Их последний телефонный разговор был каким-то непонятным. Тонко улавливая интонации, в этот раз Октябрина услышала в его голосе всего лишь вежливость.

«Что ж, пусть будет так…»

«Какая она милая, — синхронно Октябрине думал Вадим. — Милая… Добрая, чуткая, нежная… Как можно было потерять её тому, неизвестному человеку, от которого у неё двое детей? Не глупец ли он? Интересно, из-за чего всё-таки разошлись их пути? Жаль, что у меня столько обязанностей и обязательств… А женщина — просто чудо… Так бы и заслонил её от всего. Да только такие горды, самолюбивы, не просят о помощи…»

— Не пора ли нам передвинуться поближе к дому? — спросила Октябрина, отправив в себя последнюю ложечку мороженого.

…Часть пути они медленно прошагали по неохотно погружающимся в ночь улицам.

Два человека, не сговариваясь, заглядывали в незашторенные окна первых этажей, придумывая жизнь тем, кто обосновался за стёклами. Они негромко смеялись, болтая о всякой чепухе.

— Вы такая необыкновенная, — сказал вдруг резко посерьёзневший Вадим второй. — Невозможно представить, что кто-то мог легко расстаться с вами… Простите, конечно, это не моё дело.

— Ничего, прощаю. Вопрос не нов — не вы первый его задаёте. А я вам не первому не объясняю причины моего развода.

Вадим остановил такси.

Лифт споро добрался до нужного этажа. Выше было ещё два. Октябрина в шутку называла этот дом «небоскрёбом». Он и в самом деле возвышался над всеми окружающими зданиями стандартной железобетонной свечой.

Квартира встретила темнотой и абсолютной тишиной.

Дверь на лоджию нараспашку. Теперь уже вечерний городской «бриз» колыхал невесомую тюлевую волну. За окном темнело небо. В прекрасном настроении они в который раз за сегодняшний долгий день болтали о ни к чему не обязывающей приятной чепухе.

— Дорогая Октябрина, я всё же продолжу, — начал Вадим второй. — Вы необыкновенная. Но вы и с воображением. А ещё вы — воздушная. Не встречал подобных.

— Спасибо…

— Это не комплимент. Когда смотрю на вас, то чувствую себя на ступень, а то и на две ступени ниже.

— Что вы… Что вы… — запротестовала Октябрина.

— Подождите! Я не о мужской планке… Не уверен в том, что вам можно соответствовать личностно. В жизни много грязи, но вы ею не запачкаетесь.

— Мне важны ваши слова. Но… Я — разная…

— Что бы ни было — всё это мелочи… В вас главное — вы.

Вечер незаметно перешёл в ночь. Сейчас кажется, что утро со встречей на вокзале было давным-давно. Вадим второй заметно волновался. Октябрина, понимая его, оставалась спокойной. Время от времени, поглядывая на себя в зеркало, она видела там симпатичную особу с выразительными глазами, модной стрижкой… Ей нередко говорят, что она выглядит моложе своего возраста. Она же отвечает: лицо отражает то, чем живёт душа, и то, что живёт в душе.

Конец ознакомительного фрагмента.