Вторая жизнь Евы

Ирина Сухарева, 2023

История Евы понятна каждой: коллеге на работе, маме, ждущей первоклассника у школы, соседке с коляской, женщине с большими пакетами на кассе. В жизни героини сплелись секта, любовь, расставания, депрессии, преодоления. Она шла через страх, стыд и приличия. Искала внутреннюю опору и строила себя с нуля. Книга откровенно и легко рассказывает о взрослении, семье, материнстве обычной женщины. Она будет интересна, если вы в поиске себя или на этапе становления.

Я задумала написать эту историю бережно для всех участников. Показать в ней настоящих, живых людей. Не ради красного словца и бахвальства: «Посмотрите, как умею». Нет. Хотела, чтобы прожитое перестало храниться внутри. Проявилось, стало видимым. Пора отпустить его и лететь дальше.

Часть 1

Глава 1. Детство. Торт-шишка, коньки из Москвы

Шторы в розовую крупную клетку, мягкий вечерний свет. На гобеленовой скатерти круглого стола рядом с шарлоткой поблескивали две чашки. Ева забежала к маме после работы на минуточку, но яблочный аромат не оставил шансов. И вот они уже сидят за столом и болтают обо всем.

— Первое, что помню из детства, как сижу с ногами в глубоком кресле, в руках держу решетку из холодильника. В доме на Зырянке. Дед смотрит телевизор, я в окно. Там все белым-бело. Ничем не примечательный момент. Как фотография.

— А я где была в это время? — спрашивает мама и подкладывает на тарелку еще один кусочек пирога.

— Не знаю, таким вопросом не задавалась, — смеется, пожимая плечами, Ева.

— Значит, тебе было меньше трех лет, потому что Лиза родилась уже в другой квартире.

— Да! Помню крыльцо широкое, еще фотографии с ним остались.

— А как летела с него вниз головой помнишь?

— Не-а, забыла. В два года разве запоминаешь? Потом сразу детский сад, куда остальное-то делось? — улыбается Ева.

— А как подралась в первый день в саду?

— Еще бы, я должна была ему врезать — он меня «дурой» при всех обозвал! Грибняк этот. Зато больше не лез ни разу. Здорово же я тогда ему зарядила, — гордится собой Ева. — Вот тогда я была настоящая. Потом влюбилась в одного… Красивого, но тихого, скромного, не дрался ни с кем, не спорил. Ни в садике, ни в старших классах не разговаривал, представляешь?

— В школе девочки спорили, кто дольше его любит. Но у меня-то с садика чувства! Я всегда побеждала. Чтобы ему понравиться, решила стать как он: не драться, не орать.

— Все равно не сработало, — улыбается мама.

— Да-да, он был молчуном, — соглашается мама. Она вела биологию у класса дочери и знала Олега.

— Какое счастье! Считаю, мне повезло.

Они еще долго вспоминали, смеялись. Так случалось нечасто, оттого теплее казался этот вечер.

Ева вспомнила, как писала Олегу стихи и приглашала на медленные танцы в старших классах. Под звуки Nothing else matters Металлики и Тwo candles Парка Горького волновалась от близости с ним и смущения. Ей казалось, что все замечают, как локоть неожиданно соскальзывает с его плеча. В фильмах такой нелепости не увидишь. Она ухаживала за ним до выпускного в 11 классе, вопреки всем приличиям и мукам стыда…

Как и многие, родители Евы владели приусадебным участком. В честь садовода и селекционера И.В. Мичурина томичи называли его «мичуринский». На шести сотках земли умещались все овощи с ягодами, рябина соседствовала с иргой и фруктовыми деревьями. Там же, за совершенно пряничным голубым домиком, белела теплица, а поодаль, во дворе, разместились удобства и небольшая банька. Рябина красиво наклоняла к крыльцу свои тяжелые ветви со спелыми рыжими ягодами, дети срывали их и разбрасывали по двору, как конфетти. У соседей росла желтая малина, которая казалась Еве и Лизе в сто раз вкуснее своей, красной. Внутри домика стояла печка, которая вечно коптила сажей бока кастрюлям, вдоль стены два дивана-книжки, а между ними у окна — стол. На нем-то и появился однажды, словно по волшебству, торт с шоколадным кремом.

Его украшала огромная кедровая шишка — произведение кондитерского искусства. Еву затопило чувством счастья. Она не могла даже говорить. «Лучший день рождения! Самый хороший день!» — ликовала про себя и обнимала маму, папу, бабушку, дедушку. Улыбка расплывалась все шире, до боли в щеках. Семь лет. Уже большая.

Об этом торте Ева вспомнит в кабинете психолога через 30 лет, когда в беседе с ним будет искать драгоценные моменты детства. Восхитится, сколько душевного тепла, заботы и денег вложили родители, чтобы во времена дефицита девяностых заказать такое сокровище и довезти его летом невредимым. Грунтовая дорога дачного поселка чернела коварными ямами, и проехать по ней без потерь мог не каждый. Вспомнит о катании на раме велосипеда с папой. Счастливые мгновения, забытые под ежедневными хлопотами и вселенскими обидами.

В первый класс Ева пошла в сером пальто с красным яблочком на нагрудном кармашке. С гладиолусами, которые все время распадались, перевешивая самих себя, клонились в разные стороны и портили торжество момента.

Учеба Еву не очень интересовала, поэтому в тетрадях часто гостили красные нули, единицы и двойки от Валентины Игнатьевны.

— Еще 9 лет отучиться осталось в школе, и все! — торжественно объявила девочка родителям после первого класса и так же торжественно забрала золотую медаль на выпускной линейке.

Ева с сестрой Лизой и бабой Любой смотрели по телевизору «Рабыню Изауру», когда мама и папа вернулись из Москвы. Они с другими родителями из класса сопровождали детей в поездке.

Еве привезли первые коньки. Белоснежные. Такие же, как у фигуристок по телевизору. Счастьем было оттолкнуться от одного борта дворовой хоккейной коробки, старательно разогнаться и… врезаться в противоположный борт. Скорость, адреналин, хоккеисты, путающиеся под ногами, — вот это жизнь! Ева так полюбила коньки, что даже гулять ходила в них. Каждый раз надеялась найти кусочки накатанного на дорожках льда, а потом ноги отваливались после двухкилометровых прогулок.

Из Москвы родители привезли и прозрачные чудо-стаканы с яркими «шапочками» со зверюшками и трубочками для питья. Девочки ждали, затаив дыхание, пока баба Люба доставала их из сумки. Каждый стакан лежал в пакете — не понять сразу, что в нем.

— Это желтый цыпленок! — радовалась Лиза.

— А у меня розовый поросенок! — восторгалась Ева.

Любовь. С первого взгляда. В Сибири таких днем с огнем не найти. Алый гребешок, круглый пятачок, ушки с хвостиком, глазки-бусинки.

— А-а-а-а! Мои! — кричала Лиза.

— Не-ет! Это мне привезли! — вопила Ева.

Лиза считала, что оба стакана ее. Каждая осталась при своем мнении.

Глава 2. Из счастливого детства

У Евы есть шрам на лице.

Она даже не помнит, на какой стороне он находится. Больше 10 лет вообще о нем не думала. Мама напомнила: ⠀

— Это был такой ужас! Еле нашли врачей, которые накладывали косметический шов.

— Разве он не такой?

— Его не должно быть видно, а у тебя шрам остался.

— Серьезно? Это самый прекрасный шов из всех на моем теле, — любуется Ева затейливо танцующим паром над чайными чашками.

Круглый стол, тяжелая скатерть, стулья с высокими спинками. Мамины пирожки, булочки, душистый чай и разговоры. Вечер не спешил завершаться.

Ева помнит, как качалась на тумбе швейной машины, а бабушка Люба возилась с маленькой Лизой и предупреждала:

— Не качайся, упадешь.

— Не-е, не упаду, — уверяла Ева. А сама думала: «Я большая, ловкая, умная. Ну как я упаду, если так хорошо сижу?»

Не послушала совет, разошлась, развеселилась и… не удержалась. Губу рассекла об острый угол.

— Бедная бабушка чуть с ума не сошла, — вспоминает мама. — Как она пережила это, не представляю. О чем думала?

Когда вернулись родители, ткани уже сократились, и рассечение вывернуло наружу. Говорят, выглядело страшно. Ева не помнит. Лишь пустой больничный коридор, косые лучи солнца на полу, щебет птиц в открытом окне стоят перед ее глазами так ясно, будто это случилось вчера.

— Там был белый человек, он стоял надо мной… Шил нитками. Мама, я не плакала! Уговаривала себя, что не больно. Я гордилась собой.

— Не знала, — улыбается мама. — Мы ждали в коридоре. Удивлялись тишине на операции под местным наркозом.

Птицы пели, яблони цвели. Хирург размашисто написал в карточке: «Ушибленная рана верхней губы. Ушита шелковым швом».

— Я вообще не страдала! — Ева откладывает пирожок и улыбается воспоминаниям. — Как сейчас вижу, какой высокий омлет ты доставала из духовки, а потом кормила меня с ложечки. И поила только из трубочки. Но это было чудесное время, поэтому и шрам свой люблю. Он из счастливого детства.

— А я переживала из-за этого шва, доченька. Боялась твоей реакции. Что зациклишься и решишь, что некрасивая.

Глава 3. Рыбки

Ева проснулась и поняла, что осталась одна. Неожиданно. Она заболела, родители ушли на работу, а сестру увели в садик. Почему-то испугалась. «Залезть на подоконник и кричать в форточку, пока не придут на помощь!» — озарила спасительная мысль.

— Ма-ма-а! — оглушительный крик разрезал городской шум, ударился об асфальт и смолк. Ответа не последовало. Одинаковые черные фигурки на улице скользили по мокрому асфальту, не обращая внимания на ребенка, который звал маму.

Ева напрягала глазки, стараясь разглядеть в силуэтах кого-то из своих. Бесполезно. «Пойду слушать лифт, вдруг она уже поднимается», — надежда загорелась теплым огоньком.

Лифт то равнодушно молчал, то бессердечно хлопал дверьми на другом этаже.

— Ну где же вы все? — плакала Ева. — Почему бросили меня одну? Я же боюсь.

Она всерьез распереживалась: вдруг что-то случится, взрослые не вернутся, и ей придется остаться в запертой квартире навсегда. Только когда Лиза выросла, оставаться дома вдвоем стало спокойнее.

Мама вернулась и долго обнимала, утешала пятилетнюю девочку с охрипшим голосом. Больше Еву не огорчали: отводили к соседке Людмиле, когда уходили.

У той дома находилось целое сокровище — аквариум с рыбками. Еву давно манили их блестящие бока и порывистые движения. Она долго боролась с собой, кружила вокруг, заглядывала через стекло, но… в один момент сдалась. Даже не заметила, как ловко подставила стул и сунула руку в воду…

Рыбки оказались проворными. Моллинезии, скалярии, они выскальзывали из детских пальцев. Пришлось повозиться. Вся мокрая, но довольная Ева вытащила свою первую добычу.

— Ой, ай, фу, — и бросила ее рядом с аквариумом.

Рыбка прыгала по столу в безуспешной попытке спастись. Ева смотрела и забавлялась, потом снова опустила руку в воду… В этот момент и вошла в комнату тетя Люда.

Она на миг застыла в дверях, увидев лужи на полу, вырванные с корнем водоросли, взбаламученную воду, притихшую рыбку, — и резко рванула к столу. Та уже не прыгала, лишь слегка шевелила хвостиком. Женщина опустила мученицу в воду, посмотрела на ребенка и прорычала:

— Что же ты делаешь?

— Я… я просто хотела… ее подержать, — тихо и сбивчиво пробормотала Ева.

— Чтобы больше я этого не видела, — процедила Людмила.

С тех пор у соседей детей не оставляли.

Глава 4. А вы пиехали?

Дедушка и бабушка продали дом с крыльцом на Зырянке и купили в центре города квартиру в подвале трехэтажки, предназначенной под снос. Надеялись, что скоро получат благоустроенную квартиру. Бабе Любе нестерпимо хотелось забыть про волнения о дровах и наконец-то пожить «в благах» с водопроводом.

Застряли они там на долгие годы. Печное отопление, сырость в каждом миллиметре. Верхние края окон всего на 20 сантиметров возвышались над тротуаром. Светлый лен занавесок с размашистыми маками окончательно скрывал жителей от любопытных глаз. Летом улицу заметало белым снегом тополиного пуха. Вокруг стояли такие же трехэтажные деревяшки, одинаковые и неприметные. Ева несколько раз терялась среди них, но каждый раз чудом находила дорогу обратно. Там прочитала первые слова:

— «Крас-но-е зн… зна-мя». — Давно знала, как читаются названия газет, сложенные в отдельные аккуратные стопки. Дедушка с бабушкой произносили их каждый раз, когда получали.

— «Правда» еще не пришла?

— «Известия» принесли и «Труд».

Ева сопоставила звук и буквы. Для нее открылся новый мир. На каждом номере сверху синела написанная от руки цифра 3 — номер их «квартиры».

— Ева! — Баба Люба всплеснула руками. — Ты что, читаешь?! Петя, иди сюда!

— Золотушечка наша! А прочти это еще разок… — с восторгом просил дед.

— Красное знамя, — с гордостью и уже уверенно повторяла шестилетняя девочка.

— Не зря читали тебе крошечке! — восхищалась бабушка и прижимала теплой ладонью голову внучки к груди.

Вспоминали, как двухлетняя Ева, по-детски картавя, читала стихи про бычка и зайку. Как поправить могла, если взрослые перепутывали строчки.

Ева чувствовала себя в подвале чудесно: вставала поздно, играла в пуговицы, ела бабушкин густой суп харчо, пироги с мясом и капустой, гуляла с маленькими сестрами в Лагерном саду, кормила белок. Малышкой она крутила бигуди и носила босоножки на каблуках, которые тетя хранила в подвале, а чтобы не спадали, поддевала шерстяные носки.

А еще осталось письмо. Ева писала его много позже, но оно вместило в себя важный период…

«Здравствуй, это я.

Мне 6 лет. У меня есть подружка Лена, и мы с ней встречаемся каждое лето на мичуринском. Некоторые взрослые говорят, что у нее задержка в развитии, я их не понимаю. Советуют перестать с ней дружить, только я не могу. Нам очень весело. Она такая добрая.

Каждый раз, когда мы приезжаем, она бежит ко мне и спрашивает:

— А вы пиехали?

При этом видит и понимает, что приехали, но взрослые так не думают.

Я с ними не соглашаюсь. Мне нравится, когда Лена так спрашивает. Это звучит необычно и весело. Никакая она не странная — она моя подружка. Лучшая.

Дедушка Мороз, мама с папой сказали, что на дачу мы летом не поедем. Вообще в Копылово больше не поедем, потому что они там все продали. Голубой дом, высокое дерево ирги и рябину, которую мы рвали, вставая на цыпочки. Папе тоже приходилось дотягиваться, на иргу он взбирался по лестнице. А еще у соседей росла желтая малина. Мы ели свою, красную, а на соседскую поглядывали. Дедушка Мороз, я знаю, что воровать плохо, но те две ягодки были такие вкусные. Прости меня. Наверное, я теперь никаких подарков не заслуживаю.

Мама и папа сказали, что теперь у нас будет дом в деревне. Мне и радостно, и грустно. С Леной больше не поиграю.

Дедушка Мороз, сделай так, чтобы она для всех взрослых стала нормальной, как для меня. Пусть у нее все будет хорошо, пожалуйста».

В 1990 году вместо мичуринского родители купили землю и старый дом в деревне. Ева и Лиза прожили там счастливое время. В начале лета — золотые моря цветущей сурепки, белые бескрайние ромашковые поля, а в середине — россыпь клубничных полянок да колючая лесная малина. Девочки обрели свободу. Теперь можно спокойно исследовать все вокруг! После закрытой городской квартиры дышалось просторно. Родители были все время заняты стройкой или огородом. Дом находился в плохом состоянии, просил ремонта и заботы. Жили первое время у маминой тети — Нюры.

— Как же красиво у вас! — ахнула Ева, когда впервые вошла в ее дом.

— Проходи-проходи, — ласково ответила хозяйка.

Русская печь показалась Еве размером с маленький домик. Белые занавески в мелкий красненький цветочек обнимали печку со всех сторон аккуратными трогательными драпировками. Со скрытой за тканью плитой, лежанкой и закладкой для дров печь стояла в середине дома, как любимая куколка в нарядном платье.

Обстановка была новой и необычной. После небольших городских квартир Ева и Лиза с восторгом окунулись в деревенскую жизнь. Вставали рано, катались на телеге с настоящей лошадью, собирали молоко в 40-литровую флягу, чтобы сдать в колхоз на переработку. На солнечных полянах ждала девочек пузатая ягода, пахучие цветные поля казались цветочным океаном среди лета, грибы-дождевики, что взрываются, когда наступишь, вызывали приступы хохота.

И здесь текла речка! Быковка. Она оказалась совсем мелкой, купались без взрослых. И никого не смущало, что вместе с коровами.

Перед школой мама обнаружила у детей вшей.

— Как угораздило вас купаться с коровами? — ругалась она, прочесывая головы девочек частым гребнем.

— Мы не зна-али! — отпирались Лиза и Ева.

— Зато теперь знаете! — негодовала мама и намазывала проборы на головах средством от паразитов. — Если не поможет, налысо побрею.

— Нет, пожалуйста, только не э-это!.. — заревела Ева. — Я не могу в школу лысая прийти. Все смеяться будут.

— Уже случилось, отрастут, — отрезала мама.

«Боженька, пожалуйста-пожалуйста, пусть подействует лекарство! Только не налысо, только бы не побрили», — горячо молила Ева про себя. Слезы ужаса и надежды обжигали щеки.

К ее огромному облегчению, мазь, мамин кропотливый труд и детская вера в чудеса сработали идеально. Вши у сестер больше не заводились. Заодно и желание купаться с коровами как отрезало, чему родители несказанно обрадовались.

Ева пошла во второй класс с блестящими волосами до лопаток и снова светилась счастьем.

Глава 5. А могла бы стать великой

Труды и английский в школе радовали, остальное — удручало. Ева не любила вставать в 7 утра и идти в снег или дождь целый километр в одну сторону, а потом обратно. Она просыпалась, предчувствуя леденящую черноту этой дороги. Каждое утро с сестрой выходила в открытый космос.

— Ненавижу школу! — кричала Ева.

— Чтоб она сгорела! — вторила ей Лиза.

Как все это 10 лет выдерживали родители, остается загадкой. Лишь когда Ева сама стала мамой, а ее дочь — школьницей, вдруг осознала, как изводила всех вокруг ежедневным недовольством. Она по полной программе получила ответную порцию утренних протестов, нытья, слез и криков от дочери. Правильно говорят: любите внуков, они отомстят вашим детям.

В 11 классе Ева подсчитала, что потратила на дорогу в школу и обратно целый месяц жизни. 30 ежедневных минут каждые 9 месяцев на протяжении 11 лет.

Мама вела биологию. Задачи по генетике, проверка знаний зачетами, билетами, никаких подсказок дочери, даже когда та подмигивает уже двумя глазами… Так по-взрослому.

Ева все детство училась танцевать. Безрезультатно. В пару всегда ставили не тех. Это бесило. Весь первый класс на ритмике мечтала скакать польку с кругленьким черноволосым мальчуганом. Не сложилось. С бальными танцами в пятом классе вышла нелепость: Ева никуда не собиралась, но мама все решила сама и нашла ей партнера. Антона. На год старше, маленький, молчаливый, угрюмый, он все время ходил в одном и том же зеленом свитере с синими ромбами. Хотелось закричать: «Ааа-аа! Помогите!» — и убежать. Зато подруге партнер достался — закачаешься. Красивый, белокурый, глаза голубые, ресницы длинные. Вот бы с ним и венский, и чарльстон. Ходила, чтобы любоваться.

Завидовала.

— Ча-ча-раз-два-три… Колени до конца выпрямляйте! — разливался учитель по школьному актовому залу легким корейским акцентом.

— Слоу-слоу, квик-квик. Наоборот! Слоу — медленно, длинно, квик-квик — быстро, мелко, — пытался спасти пару Евы преподаватель.

— Дваа-трии-четыыре. Не торопимся.

Квикстеп нежно любила, румбу не понимала, ча-ча-ча не выносила. Что делала в зале? Сама не знала.

Вторник, четверг. Потеющие ладошки, неловкость, его колючий свитер.

Узкие черные брюки, вечно натянутый носок туфли преподавателя скользил по полу и демонстрировал движения, которые невозможно повторить.

Ева танцевала чуть лучше дерева, забывая все сразу же. Антон страдал молча. Его бесила Ева и свитер, но другого не имел. «Зря согласился», — думал с досадой.

Промучились целый год.

Пришел день, когда учитель кореец назначил дату конкурса.

Ева впервые натянула на себя чужое полуголое платье для латины и, вздохнув, пошла позориться.

Антон нарядился в голубую рубашку и брюки.

Костюмы не спасли. Если бы присуждали приз «Самая нелепая пара на паркете», они бы победили.

«Ненавижу бальные. Больше ни-ког-да в жизни!» — пообещала себе девочка.

Прошло лето. Мама снова привела Еву на танцы и ушла, не подозревая, что дочь розовой пантерой из мультика крадется за ней к выходу и хихикает.

На этом непослушании позорище в ее жизни кончилось.

Антон же отучился и уехал в Германию. От греха подальше.

В школе страсти кипели не меньше.

— Ну, знаешь! — задохнулась Элеонора Ивановна. — От тебя шпаргалок не ожидала. В журнал двойку поставлю. Уходи, Ева.

Пунцовая отличница вылетела из класса. Дверь хлопнула. Сквозняк.

Учитель математики успела отодвинуть стул, ноги подкосились. 20 лет опыта, пиджак гусиная лапка, строгая высокая прическа, только очки не помогли скрыть боль разочарования.

11 «А» замер.

Обычно уверенная учительница выглядела растерянной. Почувствовав неловкость, она пожалела, что не сдержалась. Треснувшим голосом произнесла:

— Годовая контрольная, решайте.

Где-то на лестнице беззвучно плакала Ева. «Чем я только думала, когда положила шпоры на стол? Под корочкой дневника не видно что ли? Я же все дома прорешала. Два в журнал! Не видать мне золотой медали». — Лицо исказилось ужасом. Жизнь рухнула.

Дома решили попросить прощения.

На следующий день Ева подойти не осмелилась. И через неделю. Опускала голову, входя в кабинет, и мечтала провалиться сквозь землю. Напряжение не спадало. Каждый день ждала свою двойку.

Прошло две недели. Не в силах больше это выносить, тихонько подошла на перемене:

— Элеонора Ивановна, простите меня… пожалуйста. — Она даже дышать не могла, но такой ответной реакции учителя никак не ожидала… Женщина заплакала:

— Я давно простила. Главное, не делай так больше, — и обняла опешившую девчонку.

Глава 6. Ты как?

В детстве случалось много неоднозначного и опасного, о чем родители даже не подозревали.

Еве исполнилось 7 лет. С родителями она пришла в гости и там вышла на улицу посидеть на лавочке.

— Скучаешь? Пойдем покажу что-то интересное, — предложил незнакомый мужчина несвежего вида.

Сейчас родители озабочены безопасностью детей, а в 1989 году не задумывались, что этому нужно учить. Возможно, Ева растерялась или постеснялась отказать, но

они зашли в подъезд. Там мужчина достал все, что считал заслуживающим внимания маленькой девочки. В одно мгновенье ее ладони покрылись липким потом, к горлу подкатил комок, и даже мысли оцепенели в голове.

— Ну-у, а теперь ты. Мне тоже интересно, — начал наседать он.

Маленькая Ева от страха уменьшилась до точки, отчаянно хотела, чтобы это прекратилось и ужасный, некрасивый человек исчез. Она отступала назад, пока не уперлась в стену. Дрожь, шок.

Из соседней квартиры вышла женщина.

— Ты опять к девчонкам пристаешь?! — закричала она. — А ну, проваливай отсюда, алкаш! Сейчас милицию вызову.

Негодяй рванул с места, громко хлопнув дверью.

— Ты как?

–…

Ева не могла говорить, только смотрела на спасительницу сквозь пелену поднявшихся откуда-то слез.

— Не бойся, он безобидный, иди домой, — неуклюже успокоила женщина и ушла.

Ева побежала наверх, к своим. Никому не сказала о том, что случилось. И только во взрослом возрасте, в кабинете психолога узнала, что это называется — «насилие».

Одно из окон их квартиры выходило на подъезд, около которого постоянно играли мальчишки. Ева и Лиза, хоть и учились в средней школе, в этом плане оказались абсолютно дикими: в городе не гуляли, ни с кем не дружили, а общаться, конечно, хотелось. Один раз, проходя мимо компании девчонок во дворе, услышали, что на 8 этаже живут два брата, старший из которых не очень хороший человек, редиска. Ева не смогла это просто так оставить:

— Пацан с восьмого этажа — дурак! — пронеслось эхом по двору.

Она быстро вытянулась стрункой на подоконнике и отодвинулась от форточки, уверенная в том, что со двора ее не заметили. Пятый этаж как никак. До конца, правда, не понимала, зачем так поступила. Поддалась порыву. Или думала, что зло нужно наказывать, ну или хотя бы изобличать. «Может, кто-то из его друзей не знает, с кем играет», — размышляла маленькая активистка.

Прошло несколько дней после разоблачительной операции. Еву отправили в магазин. Неожиданно выход из подъезда перекрыла тонкая мальчишеская рука.

— Я знаю, что это ты кричала из окна, — услышала она совсем близко голос с холодным металлом. — Еще раз такое вытворишь, пожалеешь. Поняла?

— Поняла, — прошептала почти беззвучно, — я больше так не буду.

Несколько часов после этой встречи прошли как в тумане. Она еще долго боялась ходить одна и на всю жизнь запомнила, что разоблачения так не делаются. Хорошо, что мальчишка ограничился единственной угрозой. Инцидент был исчерпан.

Глава 7. Море или нет? Египет

Перед кризисом 1998 года Ева и Лиза первый раз в жизни отправились отдыхать на море. Родители долго откладывали деньги, выбирали варианты и выслушивали бесконечное нытье о том, что «обеща-а-ли и не выполня-я-ете!». Условия казались самыми выгодными: 6000 рублей (6 000 000 до деноминации, если быть точнее) с человека, 21 день, детская группа, взрослый сопровождающий.

Перед поездкой сестрам купили новые джинсы, яркие футболки, белоснежные кеды. Длинные юбки, чтобы ходить на пляж и не обгорать, мама сшила сама.

Девочки первый раз летели на самолете. Необычное приключение захватывало. Они с восторгом смотрели, как березки, дачные домики и машины становятся игрушечными, а дороги и поля превращаются в лоскуты, как земля скрывается за облаками — пуховыми перинами. Хотелось коснуться их белоснежной мягкости, искупаться в ней, как Аладдин и принцесса Жасмин. В иллюминатор проливалось солнце. Как долго они этого ждали! Даже не верилось, что все происходит на самом деле.

— Когда уже кормить будут?

— Тише, чего так кричишь. Скоро, наверное.

— Есть хочу!

Завтрак, наконец, подали. Ерзанье прекратилось.

Полет прошел спокойно, приземлились в Москве. Девочек почти сразу повели на Красную площадь и в Охотный ряд — фотографировать. Обедали в Макдональдсе, на втором этаже. Сибирячки впервые в жизни пробовали фастфуд. Подсвеченные зеленым светом чизбургеры и картошка фри смотрелись необычно, а в окне раскинулись широкие солидные улицы со спешащими по делам людьми. Москва, и особенно быстрый ресторан, привели подростков в полный восторг. Огромные пространства, нарядные здания, сочетание исторических и современных улиц, и самое главное — загадочная картошка фри!

Вечером в аэропорту присоединилась московская группа юных туристов. Приземлились в Каире.

Ночевали в высотном отеле. 30 этажей. Невероятно. Так удивительно смотрелось обилие кнопок в лифте и замирал живот, когда неслись в скоростной кабине на 15-й этаж.

Первый день наполнился впечатлениями под завязку. Египетский национальный музей встретил саркофагами, статуями фараонов, украшениями, мумиями. Это воспринималось с трудом, настолько казалось невероятным. Один за одним сыпались имена фараонов, их жен и детей, узнавали, кто за кем правил, какой бог за что отвечал. Рамзесы, Тутмосы и Аменхотепы слились в памяти и никак не хотели отделяться друг от друга. Иногда в залах встречались узнаваемые персонажи: Тутанхамон, Нефертити, Клеопатра. Их не спутать ни с кем.

Экскурсия продолжилась на фабрике папирусов. Юным туристам показали, как в древности добывали сырье, готовили, переплетали, смачивали, прессовали и склеивали его в большие полотна. Поведали, что уж у них-то папирус самый настоящий: «Видите на нем темные крапинки? На банановом таких нет. А это чудо-дерево с райскими птицами защитит дом, в котором висит».

Девочки не впечатлились изображениями золотых масок фараонов, но перед оберегом не устояли. И поскольку этот папирус «самый настоящий», заплатить за него пришлось 30 долларов. Позже гид Мустафа сказал, что это просто хитрость, и папирус из банана за 5 долларов ничем не хуже того, что купили они. Он всюду возил их группу, работал переводчиком и моральной поддержкой, время от времени уберегая туристов от лишних трат. Денег стало очень жаль, можно было применить их получше или вообще привезти обратно домой. Сэкономили бы порядочно, тем более, пока они отдыхали, доллар вырос почти в 3 раза — с 6 рублей до 15.

В золотом магазине, куда их помчали дальше, Ева и Лиза уже не купили ничего. Во-первых, там все стоило дороже 30 долларов, а во-вторых, золото подростков не особо интересует. Но в целом туристы покупали украшения охотно.

Пирамиды озадачили. В пустыне Сахара было солнечно и сухо. Воды, как всегда, с собой не взяли, мелких денег тоже. Лиза страдала от жажды, Ева от сочувствия.

— Я думала, что они выше.

— Я тоже.

— А сфинкс классный!

— Бесит, что без носа.

— Есть вэрсия, — вмешался в разговор местный экскурсовод, — что это Наполэон выстрелил сфинксу в литсо из пушкы, потому что его напугал пронзительный взглад животного.

— Зачем он это сделал?! — с горечью воскликнула Ева.

— Это всэго лишь лэгэнда, — ответил египтянин, — никто нэ знаэт, что произошло на самом дэле.

Девочки вернулись в отель уставшие и наполненные совершенно новым опытом и открытиями. Хотелось еще немного прогуляться, посмотреть на обычную жизнь местных. Решили спуститься по лестнице. 15-й этаж, 14, 13, 12, 11 и оп…

Лестница оборвалась. Несколько пролетов куда-то исчезли. Чтобы никто не свалился вниз, подход к краю перегородили мешками с цементом, навалили сверху кирпичей и водрузили в центре табличку с арабской вязью.

Пришлось вернуться в номер: мало ли, вдруг это какой-то знак свыше?

Ева и Лиза на ужине поделились радостью с девочкой Наташей из Москвы, что в качестве сувенира подобрали у пирамид два крошечных камешка.

— Вы что, совсем с ума сошли? — закатила глаза москвичка. — Вы не в курсе что ли, что у пирамид ничего подбирать нельзя? У тех, кто это делает, все потом плохо складывается.

— Что же нам теперь делать? — чуть не заплакала от испуга Ева.

— Вы должны вернуть их на место. И срочно, — зловеще прошептала Наташа.

— Но… как? Кто нас туда отвезет? — заплакали Лиза и Ева.

— Ну все, финиш. Ждите теперь сюрпризов, — Наташа упивалась произведенным эффектом.

Настроение испортилось окончательно и бесповоротно. Египет девочек больше не радовал. Во всем мерещились плохие знаки от фараонов; жуки-скарабеи и папирусы больше не умиляли. Почему-то захотелось домой.

Ночь прошла тревожно. Лизе снились кошмары, Ева ворочалась, уснуть никак не получалось. Переживали сильно.

На следующее утро, перед отъездом из Каира, Мустафа прощался со своими подопечными у большого автобуса:

— Вы дальше ехать бэз мэня. Хорошего отдыха на море. В отэле вас встречать новый гид.

— Мустафа, — Ева вдруг поняла, что нужно действовать быстро, пока есть возможность. — Ты же часто ездишь к пирамидам, да? — спросила она с великой надеждой. Египтянин понял: что-то случилось.

— Да, с каждой новой группой езжать, — он пытался разгадать, насколько все плохо.

— А можешь увезти это назад? В пустыню. Положить на землю у пирамид? — Ева раскрыла ладонь с двумя камешками. Время и песок обточили их, смягчили острые грани, но не поменяли необычной формы.

Мустафа увидел: девочка напугана и больше сюда никогда не приедет, если никто ей не поможет. Для гида с 20-летним опытом дело чести — заботиться о комфорте и счастье туристов. Он делал все возможное, чтобы гости возвращались в его страну, для которой туризм — важнейшее направление экономики.

— Нэ пэрэживай, я увозить их обратно: все будэт харашо. Отдыхай, я это выполню.

— Спасибо огромное, Мустафа, — выдохнула Ева и обняла большого красивого египтянина, не зная, как еще выразить благодарность.

— Ну что? Отвезет? — догадалась Лиза, когда Ева с довольным видом уселась в кресло рядом. Она внимательно наблюдала за старшей сестрой из окна.

— Да.

— Фуууух, — с облегчением произнесла сестра и улыбнулась.

Автобус тронулся. Тревога отступила. Домой больше не хотелось.

По дороге к месту, где они должны были отдыхать, находился аквапарк. Девчонки-сибирячки никогда не видели ничего более грандиозного и крутого. Ни до, ни после. Они кричали от страха и восхищения, катались на всех аттракционах, плавали во всех бассейнах. Каждая новая горка дарила бурю ликующего неповторимого восторга. Пронзительно-голубое небо, лазурная вода, мороженое в виде чокопая. Четыре часа чистейшего удовольствия казались вечностью, но Ева четко следила, чтобы плечи и носы защищал SPF-50. Все-таки она была старшей и отвечала за безопасность себя и сестры.

День завершился в местечке Порт-Саид. Как стало ясно на следующее утро, это действительно был порт. Море серого цвета совсем близко принимало швартующиеся грузовые суда. Берег пустовал. Иногда девочки купались, но море от этого явно не испытывало восторга: бушевало и пенилось негодованием. Недружелюбные волны сбивали с ног, если вовремя не подпрыгнуть. В бассейнах отеля толпилось слишком много людей. Когда девочки выходили за территорию, на улице их могли схватить за руку и куда-нибудь тянуть за собой, болтая по-арабски.

Вокруг витало много разговоров про похищения русских девчонок. Ева порой не решалась выходить из номера, и Лиза отправлялась за мороженым одна. Идти нужно было за территорию отеля, немного по улице и направо. Когда паника Еву все же отпускала, она тоже выходила в кафе, ела из металлических креманок разноцветные шарики в инее, политые и посыпанные разными вкусностями, пила молочные коктейли и практиковалась в английском.

В Египте из-за жары молоко быстро прокисало. Видимо, его выливали прямо на улицу, потому что рядом с открытыми кафе-морожеными часто висело в воздухе специфическое амбре.

Культурные программы закончились, и организаторы поездки надеялись, что группа сдружится самостоятельно. Она состояла из 12 — и 19-летних. Странно, но сестры не смогли вписаться в компанию старших, что сидела по ночам у бассейна. Они пили пиво, громко хохотали и играли в карты, а с ними постоянно зависала сопровождающая, которой было не меньше 24 лет. Как коротают время остальные, ее не интересовало.

Когда становилось совсем скучно, приходила поболтать Наташа из Москвы:

— Почему ничего в золотом магазине не купили?

— Нам ничего там не надо, да и дорого очень, — объясняла Ева.

— Понятно, ты жадина. Тебе на все жаль денег, — комментировала Наташа.

— Нам родители не так много с собой дали.

— Придумала! — ехидничала Наташа. — Буду звать тебя Лепрекон!

— А кто это такой?

— Это гном. Он такой маленький и любит деньги, везде с собой таскает горшочек с золотом.

Еве не понравилось новое прозвище, но сделать ничего не могла. Наташа так и обращалась к ней до самого отъезда.

— Знаешь, Лепрекончик, у меня мама тоже деньги любит. Но она не жадная, а хитрая. Захотела в ванную раковину-тюльпан. Очень модно сейчас, да ты, поди, и не знаешь.

— Не знаю, у нас таких еще нет.

— В общем, папа не хотел менять, говорил, что у нас и так хорошая, и мама, когда его не было дома, взяла молоток и расколотила ее.

— А папа что?

— Когда вернулся с работы, мама сказала ему, что сливала воду с вареной картошки, кастрюля вырвалась и расколола керамику. Причитала, руки заламывала. Папа поверил и сдался. Теперь у нас «тюльпан».

— Ну вообще… — Ева задохнулась от противоречивых чувств. Ей и Наташиного папу было жалко, и смелостью мамы она восхищалась.

Когда Наташа ушла, они с Лизой обсуждали услышанную историю:

— Как думаешь, ее папа поверил в это вранье? — недоумевала Ева.

— Если он не совсем глупый, наверное, догадался, что его обманывают.

— Зачем кастрюлю с кипящей картошкой в ванную тащить, если на кухне можно слить?

— Не может быть, чтобы у них в Москве кухни не было, — сомневалась Лиза.

— Теперь понятно, в кого она такая.

— Ага, — подхватила сестра, — а может, папа у них нормальный, просто понимает, что жена с прибабахом, вот и не стал спорить.

— Решил, что дешевле поменять эту раковину несчастную, а то мало ли, и его голову молотком разобьют, — предположила Ева.

— Вот бы наша мама разбивала молотком все, что ей не нравится, что бы тогда делали?

— Я даже представить себе такое не могу, — фыркнула Ева, — где столько денег брать на ремонт?

21 день «отпуска» тянулся бесконечно. Когда появлялась возможность позвонить родителям, девочки сообщали, что все отлично, тепло, весело и интересно. Они слышали, как на другом конце провода тихо звучит радио, и бесконечно скучали по родителям.

Наташа из Москвы постоянно хвасталась тем, что у нее есть дома, запросто рассказывала, где была, с кем встречалась и целовалась. Поведала, что влюблена в мальчика из отеля и что они будут вместе. Ева и Лиза завидовали. Им нечем было козырнуть в ответ. В один из поздних вечеров Наташа ворвалась в комнату в слезах. Мальчик погулял с ней один вечер, не ответил на пылкие чувства. Утром уезжал. Девочки не жалели Наташу, сильно уж она обижала их раньше. На следующее утро после прощания Наташа рассказала, что подарила ему свой любимый крестик, который носила много лет, а он не оставил ни телефона, ни адреса. Она снова залилась слезами и грустила до конца отдыха.

Один раз по дороге в магазин сувениров Ева прикоснулась кончиками пальцев к слоновьей пальме. Ее озадачили ощущения: ствол казался покрытым уплотнившимся слоем пыли. В Сибири, когда касаешься дерева, чувствуешь шероховатость коры, тепло, саму жизнь. А здесь — лишь бетонная пыль.

Сестры привезли домой 70 долларов, что оказалось кстати, потому что курс доллара взлетел. Они похудели и загорели. Талия у Евы растаяла до 62 см. Первый и единственный раз в жизни.

Возвращались домой с радостью.

Глава 8. Вуз. Первый роман

Золотую медаль обмывали на семейном ужине. В бокале шампанского. Достаточно было сдать один вступительный экзамен на 5, чтобы поступить в любой вуз. В 1999 году Ева видела себя синхронным переводчиком на телевидении или переводчиком книг, хотела поступать на иняз, но мама, проработавшая всю жизнь учителем, категорически не желала такой же судьбы своей дочери. В то время о частных школах иностранных языков еще не помышляли, поэтому мечты дочери представлялись странной фантазией человека, который не знает жизни.

На семейном совете выбрали факультет прикладной математики и кибернетики. Как ни странно, Ева поступила, спасибо родителям и репетиторам. Математический анализ, численные методы, высшая алгебра, программирование на C++ требовали сверхусилий, а философия, английский, макроэкономика и культурология давались легко. В них она стала лучшей в группе.

На втором курсе весной под пение птиц Ева вошла в светлую аудиторию, где проходил экзамен по макроэкономике, и через минуту вышла.

— Ну, если ты уходишь, то нам вообще там делать нечего, — волновались одногруппники.

— Нет, идите, а я — завтра вернусь. Попросила у Елены Юрьевны один день на повторение, а так я все выучила.

— Ну ты даешь!

На следующий день Ева приготовилась на отлично. Написала билет, вышла отвечать. Распирало от желания рассказать все, что она знает помимо учебника.

Елена Юрьевна пробежала глазами ответ:

— Давай зачетку.

— Я же не ответила ничего.

— Я и так знаю, что ты все знаешь.

— А спросите меня тогда по другому билету.

— Не стоит, — улыбнулась педагог, — иди, отличница, отдыхай.

Ева вышла и замерла на мгновение. Тряхнула рыжими кудряшками, довольно зажмурилась, улыбнулась встречному ветерку. И счастью.

Закончила университет с красным дипломом и отправилась отдыхать на Иссык-Куль. Пока ехала, любовалась профилем водителя микроавтобуса. Ей понравилось, как красиво его руки лежат на руле, как спокойно и уверенно ведет машину, как галантно помогает заполнять декларации на границе.

50 часов, и на месте. Киргизия встретила янтарным теплом, ветками спелой черешни в палисадниках, горячим рассыпчатым пловом и освежающим зеленым чаем в пиалах. Чистая холодная вода озера, золотой песок, Тянь-Шань на другом берегу — звали исследовать и наслаждаться.

Уже на месте Ева узнала, что водителя зовут Константин, что он женат и совсем недавно стал отцом. Ничего не надумывала, ну водит машину классно, что ж теперь, бросаться на него? Все произошло неожиданно. Одна улыбка, одно приглашение на день рождения, один танец, один поцелуй. Ей исполнилось 22 — хватит, чтобы понять, что такое поведение мало кто одобрит, но ничего поделать не могла. Вступила в права опоздавшая первая любовь.

Обратно Ева ехала на первом сидении. Они уже были вместе. Пили кофе, шутили, хохотали, держались за руки.

Через несколько дней после возвращения Ева устроилась на работу. По вечерам Костя забирал свою любовь из дома, они ехали на берег реки, ели шашлыки и рыбачили.

Надолго идиллии не хватило. В один из дней на работе раздался телефонный звонок. Влюбленная взяла трубку и услышала:

— Алло, вы Ева?

— Да.

— Я мама Костика.

–…

— Вы знаете, что таких, как вы, у него 10 штук?

— Нет, — тихо ответила девушка и почувствовала, как краснеет лицо и горят уши.

— А вы знаете, что вы у него как Игорь записаны?

— Нет.

— Так вот знайте! И прекращайте это все.

Женщина положила трубку. Ева почувствовала, будто ее отхлестали по щекам. Встала и по стеночке пошла в туалет. Остро захотелось где-то спрятаться, пересидеть этот жар, который волнами жег тело. Продолжать работать в тот день стало невозможно.

Вечером она тихо проговорила по телефону Костику, что отношения нужно прекратить, что это неправильно. Он возражал, горячился, спорил, но Ева осталась непреклонной. Она сменила номер и две недели прожила, не чувствуя ничего. Словно в вакууме.

Глава 9. Подождите, я все чувствую

Солнечной весной Ева писала диплом и все свободные часы проводила с подругами. Одна из них, Кира, увлекалась французскими мюзиклами: Нотр-Дам, Ромео и Джульетта. Нотр-Дам потом еще на русском перепели, но они-то знали его в оригинале:

— Il est venu le temps des cathédrales, — завывали девочки вчетвером. — Le monde est entré Dans un nouveau millénaire…

Брюно Пельтье, Элен Сигара, Гару, а потом и Лара Фабиан со своим Je t'aime стояли на повторе, и разговоры велись только о них.

Пронзительно прекрасные, пронизанные солнечной юностью дни. Ева купила кассету с этими песнями и слушала ее два дня, не выключая. В какой-то момент почувствовала, что больше ни одной ноты, ни фразы не лезет. Тошнило от мелодии, языка, от этих голосов. Первые сутки Ева лежала пластом, ее полоскало, но к вечеру следующего дня отпустило. Пошла в гости. Когда вернулась, тошнота нахлынула снова. Вторые сутки. В начале третьих родители заволновались и принялись активно спасать великовозрастного ребенка.

Еву отвезли в межвузовскую поликлинику. Ей пришлось торчать в согнутом положении на лавке у подоконника, пока мама стояла в очереди в регистратуру. Очередь за талончиком растянулась в бесконечность. Потом они поднялись на второй этаж, и испытание вечностью в хвосте новой человеческой цепочки повторилось. Люди не двигались вообще. В коридоре с мамой заговорила какая-то врач, с которой они оказались знакомы. Женщина осмотрела Еву и первая сказала, что это, скорее всего, аппендицит. «Ну не-ет!» — подумала девушка, потому что боялась не только операций, но даже уколов. Мама с ужасом приняла эту новость.

— Это могут и яичники оказаться, — задумчиво произнесла врач, — надо проверить на всякий случай.

Сделать это можно было только в дежурном роддоме. Они сели на маршрутку и поехали. Для удачного УЗИ нужно, чтобы мочевой пузырь был полный. Еве дали литр воды, велели пить и ждать. Узистка звала на процедуру уже на предпоследней минуте терпения. Не торопясь, искала яичники, пока случайно не зашла коллега и не воскликнула:

— Ты что, не видишь? Она сейчас описается! Отпускай ее в туалет.

Так быстро, как тогда, Ева еще не бегала.

Потом ждал осмотр гинеколога. Студентки-практикантки обступили ее и уверяли, что это беременность. Может, даже внематочная.

— Какая беременность? Вы что?! Я девственница еще.

— В 22 года? Что ж, врач посмотрит, — скептически отвечала ей одна из них.

Врач оказался мужчиной. После трех дней лежания тряпочкой на стеснение у Евы уже не оставалось сил.

— Поедешь на скорой или сама справишься? — спросил доктор.

— Куда?

— На операцию. Аппендицит у тебя.

О, нет. Только не это. В этот момент у нее все прошло. Не осталось ни тошноты, ни боли под ложечкой. Ничего. Подумала: «Лучше бы уж беременность». Ева выздоровела резко и хотела только одного — домой, но путь лежал в следующую больницу. И снова завертелась процедура опросов в приемном покое. Ева разревелась. Не могла рассказывать об этом и понимала, что прибыла в конечный пункт путешествия и отсюда не сбежишь.

— Экстренная операция. Третий день уже, может быть перитонит, — заключил врач.

Ее увели наверх. Одну. За свои 22 года Ева никогда не лежала в больницах, не знала, что там делать и как себя вести. Было страшно.

— Пошли — ты следующая, — медсестра особо не церемонилась.

— А наркоз?

— Будет тебе наркоз, местный, не переживай. — У своего поста медсестра поставила ей укол и повела в операционную.

Там ее положили на стол и начали привязывать руки и ноги бинтиками. «Зачем это? — судорожно думала Ева. — Что они собираются делать?»

— Подождите! Я все чувствую! — голос дрожал, руки тоже.

— Наркоз еще не ставили. Он будет вокруг разреза, чтобы обезболить кожу. А там внутри нет нервных окончаний, боль не почувствуется.

Ага, конечно. Перед лицом на палке висела простыня и загораживала обзор. Вокруг стояли студенты-медики. Врач, которая оперировала, приходилась преподавателю Евы по дифференциальным уравнениям родной сестрой. Она мило болтала об университете, пока резала, расширяла, учила студентов и искала аппендикс.

Перед тем как уйти на операцию, Ева видела из палаты, как мама ходит по коридорам и договаривается. О косметическом шве. Ева не понимала его важность. «И хороший наркоз дайте, — просила мама, — я заплачУ».

Местный наркоз — это просто издевательство. Все операции Евы проходили под таким, и на всех она чувствовала боль. Противно. Кажется, что внутренности не просто перебирают руками, а достают, тянут, приподнимают, и все это электрическими разрядами отдается до самой диафрагмы. Время замедляется, порой совсем останавливается. И кажется, конец никогда не увидеть. Мерзнут ноги. Превращаются в недвижимые ледышки. Почему в операционных всегда такая холодища и не разрешают надеть хотя бы носки — непонятно.

— Вот он, смотрите! Наконец-то нашла! — радостно вскрикивает хирург. — Он вверх загнулся! Иссекаю.

Ева закатывает глаза.

— Показать тебе аппендикс? — спрашивает врач

— Не надо!

Она работает. Ева видит над белой простыней только лицо. Красивое. Оно ей нравится.

— Так показать? — уточняет врач.

— Ладно, покажите.

Отросток оказался размером с мизинец, да и похож на него. Ничего особенного. Ева представляла его крупнее.

— Придется ставить трубку. Ничего, главное — вовремя успели.

Косметический шов не получился. Но больше волновала трубка, которая торчала из живота. И когда отошел наркоз, боль хлынула напалмом.

На следующий день Ева с трудом, но встала в туалет, хотя ее уверяли, что желание туда идти будет обманным. Ноги дрожали, шла по стеночке. Медсестра стучала в дверь и спрашивала, не упала ли она там.

В этот раз держалась крепко, но когда пригласили снимать швы и оставили в коридоре в очереди — все-таки потеряла сознание. Первый раз в жизни. Это было прикольно. Сначала люди превратились в плоские серые силуэты, затем от них остались только контуры потухших фитильков. Холодный пот и вниз по стене. Хорошо, что люди добрые подхватили.

Из больницы Ева уезжала с новыми знакомствами и умением падать в обморок.

Глава 10. Бухгалтер, милый мой бухгалтер, и прочие неприятности

Когда закончилась учеба в универе и пролетело первое абсолютно свободное лето, Ева сделала следующий шаг. Серьезный. Она устроилась на работу, при этом не имея никакого опыта. Так даже интереснее. К экономисту-математику совершенно естественно притянулось администрирование бухгалтерии и кадров. Казалось, пазлы сошлись, работай себе спокойно. Но нет, ту самую неидеальность, которая всегда является перчинкой, представляла главный бухгалтер. С ней откровенно не повезло. Это была склочная женщина средних лет, которая считала администраторов обслуживающим персоналом. Ее заботило, чтобы программа работала так, как придумала она. И только. У Евы не всегда получалось исполнить эти идеи. Бухгалтерша начала обижать девушку всеми доступными способами:

— Ну, ты! Что-то от тебя плесенью пахнет. Ты где живешь? В подвале что ли?

— Нет, в квартире, на 5 этаже, — опешила Ева.

— Странно. Куртку свою в другом кабинете вешай, а то я задохнусь, — грубо бросила шефиня.

Еве стало очень неприятно, вспомнилось детство, проведенное как раз в подвале. Дома она обнюхала беленькую курточку с меховой опушкой — ничем не пахло. Потом опросила родителей — они подтвердили, что запаха нет. «Может быть, у нее что-то с носом сегодня случилось?» — недоумевала Ева. Но на следующий день ситуация повторилась, а потом еще и еще раз. Оскорбления, уколы и высмеивания стали ежедневной практикой:

«Ты, плесневая, близко не подходи ко мне!»

«Фу, сегодня особенно от тебя несет! Что ты врешь про квартиру? Не знаешь, где живешь?»

Молодой специалист, которому лучше бы набираться опыта в работе, получала опыт травли, плакала по вечерам, мечтала уволиться. Ева ни разу не возмутилась, не пресекла: «Да что вы себе позволяете?» Она даже не подумала, что в праве остановить хамство. Отстаивать свою честь и достоинство? Нет, не слышали. Молчать, терпеть и ждать, когда само закончится, — вот стратегия воспитанных девочек.

Через полгода главбух ушла.

Ева вздохнула с облегчением. Заменила ее женщина с виду слегка жестковатая, зато грамотная в техническом плане. Она перевела бухучет в 1С, привлекая Еву, и в голове девушки выстроились многоуровневые связи таблиц данных. Пришло понимание, как работает программа. Они вместе сдавали отчетность, разбирались с ошибками, погружались в море цифр и обновлений. Работа стала приносить долгожданные радость и интерес.

Глава 11. Так не должно происходить

Летом Ева с подругой Ниной поехали в Сочи. Удивляло, что теперь они могли себе это позволить. Молодые, работающие, самостоятельные красотки. Пять дней в поезде, раннее утро, встающее солнце, волнение. Идем же скорее, поторопись!

Ласковое, теплое, прозрачное. Море обнимало, качало на волнах, возвращало в счастливое блаженное безмыслие. «Так вот ты какое», — просияла Ева.

Чудо. Первое настоящее знакомство. Любовь на всю жизнь. В следующих встречах с морем она сравнивала ощущения с этими, самыми первыми. И нигде они не повторились.

Отдохнули замечательно, не хватило только одного: ночного купания. Девушки согласились поехать на побережье с сыном хозяйки гостевого дома, в котором остановились, и его другом.

— Давай не поедем, — протянула с сомнением Нина.

Конец ознакомительного фрагмента.