На охоте

Ирина Стахеева, 2015

Не каждый может похвалиться, что бывал на охоте. А вот автору данного рассказа посчастливилось участвовать в охоте еще в детстве, светлыми воспоминаниями о которой она с удовольствием и делится.

Однажды вечером отец заявил:"В ближайшую субботу мы всей семьей отправляемся на охоту". Не сказать, что данное известие меня — школьницу и домашнюю девочку сильно обрадовало, но и особых протестов не вызвало. Тем более, когда выяснилось, что ехать мы должны были на вездеходах.

В моем сознании быстро изобразилось, как мы на военных самоходках, которые показывали в передаче"Служу Советскому Союзу", разрезаем поля и болота, смешивая клюкву с грязью, в погоне за обезумевшим от страха зайцем. На Урале, правда, нет обширных болот, а клюкву можно найти только на прилавках Центрального рынка, но откуда это могло быть известно одиннадцатилетнему ребенку, практически не выезжавшему за пределы города?

Итак, начались сборы. Мама копошилась на кухне, а мы с сестрой, не зная, как еще можно готовиться, предались мечтам.

— Ты думаешь, стрелять нам придется? — спросила я сестру, лежа на кровати поверх покрывала.

— Разумеется, нет, что за глупые вопросы? — ответила она с высоты своего пятилетнего старшинства, — Раньше совершеннолетия это вообще не положено. К тому же, нужно иметь права на охоту, вроде водительских, они называются лицензией.

Я немного засомневалась в таком известии, но с облегчением приняла, что охотиться меня не заставят.

— Пап, а мы с Людой тоже будем стрелять? — приставала на следующий день я к отцу, чтобы прогнать самые последние сомнения.

— Обязательно! Дадим тебе ружье, и будешь ждать лося в засаде.

— Я ведь не умею пользоваться ружьем! — переполошилась я, и здание моей уверенности, с таким трудом возводимое во вчерашних ночных разговорах с сестрой, тут же заколебалось

— Научим — это недолго, — в глазах папы засияла лукавинка.

— А почему тогда у тебя глаза стали узкие? — не унималась я.

— Смотрю на тебя, вот и узкие…

— Ма-а-ам, мне ведь нельзя брать в руки ружье, я ведь ребенок.

— Да успокойся ты, никто не заставит тебя это делать, — пообещала мама, на мгновенье отрываясь от готовки ужина.

— А папа говорит, что меня в засаду поставят.

— Конечно, поставят, и ружье дадут, — подхватывал вошедший на кухню отец, и все начиналось по второму кругу.

В общем, переживаний хватало, а окружающие только посмеивалась над моими страхами.

Утром все было готово: два рюкзака набитые непонятно чем и мы с сестрой навьюченные как на Северный полюс в зимние пальто и в три кофты. Родители одевались на ходу.

Когда к условленному месту подъехал всего один вездеход, то моему разочарованию не было предела. Явилась не военная колона самоходок, а обыкновенный фургон с высокими колесами, какой обычно собирает рабочих на вахту. Отец разговаривал со своими сослуживцами, о чем-то шутил и не представлял, как в детской душе, сперва робко, а потом все более настойчиво зрел отчаянный вопль:"Не видать мне подавленной брусники, глядя в щель обзора как в танке!"

— Что насупилась? Болит что-нибудь? — поинтересовался отец, заметив мою скривившуюся физиономию.

Ах, как мне хотелось тогда сказать что-то противное. Нет, лучше жалостливое, чтобы вокруг меня все закопошились, забегали, стали причитать. Да хоть бы и соврать, что болит. Да! вот именно болит нога или лучше — живот. Только ни в коем случае нельзя говорить настоящей причины своего уныния, потому как-то стыдно признаться, о чем я размечталась. И эти взрослые, еще чего доброго, смеяться будут и дразнить. Так что вслух я только и произнесла:

— Ничего не болит, — на том внимание к моей персоне закончилось.

После того, как фургон проколесил час по городу, собирая охотников с их семействами, внутри него стало тесно и оставалось благодарить небеса, что это не крохотная самоходка.

— А кто убьет лося, тому достанутся его рога. Да? — обратилась ко мне тетя Люся — замечательная стряпуха и жена папиного начальника.

От ее слов все мои прежние страхи возобновились, поэтому не нашла ничего лучшего, как поглубже спрятать голову в накрученный шарфом воротник и ничего не ответить.

Тем временем компания шумно обменивалась впечатлениями от предыдущей охоты.

— Славка у нас пить мастак! Последнюю бутылку мы спрятали в дупло, а ему не сказали куда, чтобы было чем угощаться на посошок. Приходим через три часа: бутылки на месте нет, а Славик назюзюканный. Вот человек, нутром пол литра чует.

— За это дело стоит выпить! — вставил дядя Слава свое веское слово.

Взрослые засмеялись, зашевелились. Откуда-то возникли металлические чарки и кружки, какие-то бутерброды. Дали и нам с сестрой по пирожку. Оказывается, никто не собирался нас морить голодом до тех пор, пока не завалят лося и не сварят из него шулюм. Настроение медленно, но неуклонно стало подниматься.

–"Ти ж мене пидманула, ти ж мене пидвела…" — затянула хохлушка тетя Люся свою любимую песню. Тут же ее подхватили остальные. Было видно, что наша компания не только"спитая", но и"спетая". После затянули"Эх, дороги", и, наконец, вспомнив, что среди них есть и дети, запели"Пусть бегут неуклюже". Эту песню я не любила. Сами посудите, в ней повествовалось, что прилетит волшебник в голубом вертолете и оставит в подарок"пизод из кимо". Знаете что это такое? Я тоже была в полном недоумении и думала, что поют неправильно, так как волшебник, скорее всего оставит"эпизод из кино", но так как себя к киноманам не относила, то мне было непонятно почему такой странный подарок может быть столь желанен. Слова песен я всегда плохо разбирала. А потому не могла догадаться, что на самом деле речь шла о пяти сотнях эскимо. И что такое эскимо? Родители рассказывали, что мороженное на палочке, покрытое шоколадом. У нас в Уфе такого не продавали, поэтому приходилось им верить на слово.

Так за песнями, за шутками с пирожками, чаем и чем покрепче мы добрались до охотничьего хозяйства. Сестра как взрослая самостоятельно спустилась по ступенькам вездехода. Меня же передали из рук в руки и поставили на утоптанный снег исключительной белизны. В городе под тысячью ногами снеговые массы не только прессовались, но и, смешиваясь с песком, пылью и выхлопными газами, приобретали сперва грязновато-серый, а потом землянисто-коричневый оттенок. Но здесь снег удивлял своей пронзительной чистотой.

Таких моментов в жизни бывает не так много, когда острота восприятия становится необычайно высокой, а окружающая обстановка чувствуется какой-то своей внутренней сущностью. Часто эти мгновения запоминаются надолго, если не навсегда. И даже на смертном одре, в поражённом склерозом мозгу, забывшем события своей многотрудной жизни, они остаются. Не всегда это что-то знаменательное вроде «первый раз в первый класс», первые шаги или слова. Что вы помните из своего детства? Какие-то незначительные, с точки зрения взрослого человека, события в песочнице, когда кормили или лечили куклу, когда вас поставили в угол и долго оттуда не звали.

Моё первое воспоминание из детства относится к двухлетнему возрасту: мы с подружкой бежали в угловой на нашей улице дом, где были качели. Это казалось невероятным богатством, когда во дворе частного дома в личной, можно сказать, собственности находится такое сокровище. Следующее воспоминание: как меня на коляске спускают с крылечка многоэтажного дома, в котором наша семья жила следующие десять лет. Когда я выросла, поинтересовалась у мамы — как такое могло случиться, что пока мы снимали дом в частном секторе, то я ходила, даже бегала, а пол года спустя почему-то ездила на коляске? Оказывается, меня по причине поноса прямо из яслей отправили в инфекционку, там же заразили дизентерией, и я разучилась ходить. Кстати, больничные передряги начисто выветрилась из моей памяти и даже в пятилетнем возрасте об этом уже ничего не помнила. А вот события зимнего утра, когда мы подъехали к охотничьему хозяйству, до сих пор стоят перед моими глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.